Как-то меня пригласили в одну гимназию, чтобы я встретился и побеседовал с учениками. Утром, на молитве, я заметил, что некоторые дети вообще не молятся, стоят во дворе и общаются. Зашел я в класс и увидел одного из ребят, стоявших во дворе. Сказал ему:

— Хочу спросить тебя кое о чем, ругать не буду. Почему ты во время молитвы не молился, а разговаривал?

Он ответил:

— Сказать тебе правду?

— Скажи!

— Я не хочу молиться, отче! Не хочу! Я что, обязан? Не хочу я молиться Богу! Тебе это мешает?

— Нет, не мешает. Я просто спросил тебя, потому что ты шумел.

Тут присоединились и его одноклассники, и один сказал:

— А зачем нам верить в Бога? Зачем ходить в храм насильно? Зачем это надо, чтобы Бог ограничивал нас по жизни? Почему Он все должен превращать в трудности? На каждом шагу: «Этого не делай, того не делай!»

Когда он говорил, пятеро-шестеро аж завизжали, потом все подняли руки. Я сказал им:

— А ну-ка постойте, постойте немного! Я понимаю, что тут какая-то проблема. У вас проблема с Богом, так?

— Большая проблема! — сказал один.

— Так расскажите мне.

— А вы дадите нам говорить?

— Дам, я вообще не буду вас прерывать, только говорите по одному.

Один мальчик поднял руку и сказал:

— На меня сильно давили дома из-за Бога и Церкви.

Другой сказал:

— Для меня Бог стал чисто навязчивой идеей.

Бог — и навязчивая идея? Я спросил его:

— А где ты слышал такое слово?

— Да, прижимали меня в детстве родители, прижимали с этой Церковью. И если дашь мне сказать правду, то я много историй тебе расскажу.

— Много не говори, расскажи только один случай, и коротко.

— Расскажу тебе один, отче! — Он забыл, что ко мне надо обращаться на «вы». — Пошли мы однажды всем классом в церковь, и поскольку я разговаривал в храме с одним мальчиком, то учитель, который молился, вывел нас на улицу со словами: «Вон из храма!» Потому что, как он сказал, внутри бить запрещено, а снаружи можно, вот он и дал нам пару тумаков, оттаскал за уши, вернулся в храм, опять занял свою молитвенную позу и продолжил молиться. А я все время спрашивал себя: «Ну что это за дела, что это за Бог? Почему Божий человек так жестоко обошелся со мной?»

Другой ребенок спросил меня:

— А сказать и мне что-то личное?

— Скажи!

— Когда я был маленьким и читал комиксы с Микки Маусом, один учитель, который говорил, что очень верует в Бога, взял, разорвал их перед всем классом и выбросил, говоря: «Это нехорошие журналы, тебе вредно читать такое».

Третий поделился следующим:

— А меня директор отвел в канцелярию и сказал: «Слушай, дитя мое, я Божий человек и дам тебе хороший совет: не дружи с этим мальчиком из вашего класса, потому что он плохой». И он научил меня, отче, делить одноклассников на хороших и плохих: «С этими не говори, они для тебя опасны!»

В классе был и его друг, с которым директор советовал ему не говорить, он поднял руку и сказал:

— А ты помнишь, что мы с тобой все равно не перестали дружить? Учитель говорил, чтобы мы не разговаривали, а мы дружили.

Еще один ученик сказал:

— А у меня, отче, в кармане были маленькие карты, которые называются покемонами, в Афинах они есть, это такая детская игра, и один учитель постоянно говорил мне: «Эти игры от сатаны!» Все, что мне нравится, запрещают! Когда мне что-нибудь приятно, Церковь тут же говорит: «Не делай того, не делай этого!» И на душе у меня сразу появляется вина, подавленность. И все это во имя Бога.

А один ребенок сказал лучше всех, меня это очень тронуло:

— Отче, а сказать тебе что-то? Меня по жизни научили испытывать неприязнь к Богу, но я скажу тебе: Христос лучше всех!

— Ну-ка повтори.

— Христос лучше всех! Христос не виноват, это люди, говорившие мне о Христе, не помогли полюбить Его, заставили Его бояться, смотреть на Него как на угрозу, препятствие моему характеру, развитию, свободе, радости.

Я сказал:

— Дети, то, что вы говорите, очень важно. Это страшные истины, которые меня потрясают, потому что я священник, и мне следовало бы не быть виноватым в том, что вы сегодня чувствуете, но, к сожалению, на мне тоже есть вина!

Думаю, слова «нажим» и «Христос» несовместимы. Если чувствуешь, что на тебя давят, когда делаешь что-нибудь, этого делать не стоит. Христос — это свобода! Если ты постишься под чьим-нибудь давлением, тогда не стоит поститься. Если ходишь в церковь под давлением, Христос опечаливается. Или если с трудом встаешь, чтобы помолиться, то Бог от тебя не хочет этого насильно. Старец Порфирий говорил: «Богу не нужна барщина», — то есть чтобы Ему что-нибудь давали насильно, Он хочет свободы, радости. Если я ношу эту рясу, а внутренне не хочу ее носить, тогда не стоит этого делать. Если вы пришли сюда насильно, то тоже не стоило этого делать. Христос хочет малого, но от всего сердца!

Когда-то Господь даже дошел до того, что сказал Своим ученикам:

— Может, вы тоже хотите уйти? — потому что некоторые ушли от Него, поскольку Он говорил невероятные вещи.

Он говорил о Своей жертве, о Святом Теле и Крови, и некоторые сказали: «Ну что это за непонятные слова?» И ушли от Него.

И Христос спрашивает Своих учеников:

— Может, вы тоже хотите уйти? Пожалуйста, вы свободны. Вы любите Меня? Оставайтесь! Не можете? Тогда уходите!

Как это замечательно! И тогда святой апостол Петр сказал:

— Господи, к кому нам идти? Ты имеешь глаголы жизни вечной (см. Ин. 6, 67–68).

Господи, к кому нам идти? Нам с Тобой хорошо, с Тобой у нас душа успокаивается! Мы с Тобой не насильно! Мы этого хотим, и поэтому мы тут!

Это, возлюбленные, бесценно. Христос дал нам право свободного выбора.

Может, братия мои, то, что я говорю, звучит поверхностно? А то кто-то сказал мне:

— Ты говоришь так, что вещи кажутся немного поверхностными.

Я ответил ему:

— А чего ты хочешь, как мне сказать это?

То есть стоит ли говорить такие слова, чтобы другие пришли от них в ужас и остались с нами насильно?

Впрочем, я спросил детей:

— Дети, а сейчас вы не хотите исповедоваться? Не хотите пойти в церковь?

— Да-да, сейчас хотим, а не как раньше, теперь мы думаем по-другому. Не насильно!

Мать Гавриила говорит: «С тех пор как я надела рясу, я перестала много говорить людям о Боге, потому что теперь говорит моя ряса». Если кто-нибудь в рясе пройдет мимо твоего дома — это Бог говорит. Ты думаешь: «Вот прошел священник. Прошли монахиня, монах». И не нужны уже ни проповедь, ни давление. Если мой пример тебе говорит о чем-нибудь, это войдет тебе в душу, и не надо говорить слов. Если я пощусь, если молюсь, если у меня на душе мир, то не надо говорить лишних слов, это видно само по себе. И не нужно уже никакое давление.

Как-то один подвижник прошелся со своим учеником по городу, заранее сказав ему:

— Мы пойдем совершать миссию.

Ученик думал, что они будут беседовать с людьми, ждал, чтобы старец сказал что-нибудь, а он молчал. Так прошли они по всему городу и вернулись в келью. Ученик спросил:

— Отче, а мы что, ничего не будем говорить людям?

— Дитя мое, а мы уже сказали: они же нас видели.

Ребенок тебя видит, жена тебя видит (муж тебя видит), и не надо уймы раздражающих слов, наш пример сам за нас говорит. Поэтому Господь сказал: Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного (Мф. 5, 16). Есть ли у тебя свет? Сияет ли свет в твоей жизни? Тогда хочешь не хочешь, а другой его увидит. И не надо говорить ему слов, он увидит твои дела, твое смирение, доброту.

А вы заметили, что чем больше говоришь кому-нибудь, тем больше добиваешься обратного результата? Когда даешь советы насильно, он начинает сопротивляться. Вчера одна женщина сказала мне:

— Мой муж не ходит в церковь. Что мне делать?

— Ничего не делай! Кто тебе сказал, что надо насильно менять его? Разве он не тебя видит? Когда ты месишь просфору, разве он не понимает, что ты веришь в Бога и тратишь время на то, чтобы испечь просфору? Это ли не проповедь? Неужели надо все время говорить? Не надо ему говорить ничего!

Другой видит, что ты делаешь. Когда он видит, что у тебя есть дети, а ты рожаешь еще двух, трех, четырех, пятерых, разве он не понимает, что ты веришь в Бога? Зачем ты их рожаешь? Если бы ты не верила в Бога, разве у тебя было бы так много детей? Вот это проповедь! Другой видит и получает свое послание. А давление приводит к обратному результату!

Скажете: «А разве ты сейчас не говоришь нам?» Да, говорю, но потому, что вы этого хотите. Я не принуждаю слушать. Хотите — слушаете, и я говорю. А если бы не хотели, я не мог бы вам ничего сказать, да и говорить не надо было бы.

В моем квартале есть один мальчик, которого зовут Орестис. Родители ему постоянно говорят, что он делает грехи — им все кажется грехом. Слушает музыку — ему говорят, что он грешный; пойдет играть в мяч — спрашивают, зачем он согрешает; поиграет в бильярд — опять грех. Они его хотят водить в церковь, а мальчик отказывается, потому что они на него давят.

Однажды вечером мы с ним говорили (это было давно, еще до того, как я стал священником), стояло теплое лето, на небе были звезды, он растрогался и сказал:

— Завтра я наконец пойду в церковь!

— Правда? — спросил я его.

— Да, пойду!

— Я рад, что пойдешь.

На следующий день его отец позвонил и сказал мне:

— Ну что будет с этим ребенком? Он и сегодня не пошел в церковь! Встал в восемь утра и пошел играть в бильярд в соседнем квартале!

— В самом деле? — Я расстроился, и мне стало стыдно перед отцом, что мальчик сказал мне одно, а сделал другое. — Ну что вам сказать? Мне очень жалко вашего ребенка!

— Он ничего не слышит, когда ему говорят, просто как горох об стенку!

Вскоре я позвонил Орестису и сказал:

— Ну как тебе не стыдно! Не из-за того, что не пошел в церковь, а что обманул меня. Сказал, что пойдешь, а сам не пошел.

— Я ходил, отче!

— А отец звонил мне и сказал, что ты был на бильярде.

— Я его обманул. Встал в восемь, но не пошел в тот храм, куда они ходят, а в другой, в соседнем квартале. Когда я иду с ними, они меня потом хвалят: «Молодец! Вот так ты станешь хорошим мальчиком! Вот так и слушайся нас, делай, что мы говорим! Сейчас мы за тебя радуемся!» А я не хочу чувствовать себя так, как будто угождаю им, вот и пошел в другое место, потому что хотел свободно чувствовать Бога. Я не выношу, когда на меня давят.

Я сказал ему:

— Такой ты мне очень нравишься! Так и ходи каждое воскресенье, даже если будешь говорить, что ходишь на бильярд, на пляж. Делай что хочешь, но только ходи в храм!

— А я не совершаю здесь греха?

— Но ты же ходил в церковь!

Многого из того, чего мы хотим, Бог не дает нам потому, что мы этого в действительности хотим не для души другого, а для себя, чтобы самим быть довольными. «Пусть сын женится на той, которую я хочу, для его же блага». Вроде бы и так! А про себя думаем: «Чтобы исполнилось мое желание и он угодил мне. Я же так мечтала о таком будущем для своего ребенка!»

Я не понимаю, что все же должен делать твой ребенок? Исполнять твои мечты или жить себе свободно, как и ты жила когда-то? Ведь разница тут огромная.

Когда оказываешь давление, ты получаешь противоположный результат. Ведь душа человека чувствует. Ты прикасаешься к нему, а он себя чувствует так, как будто его обматывают колючей проволокой, поэтому он лишается мира в душе, хочет воспротивиться и как-нибудь отреагировать.

Если я спрошу вас, как вы смотрите на тот или иной грех, то будьте уверены, что все грехи, которые мы так или эдак оцениваем, Бог оценивает совершенно иначе.

Понимаете, о чем я говорю? Я имею в виду, что если я скажу тебе, какой грех есть у какого-нибудь человека, и спрошу, каким тебе кажется этот грех, который он совершил, то ты скажешь: «Ой, это действительно ужасно!» Бог, однако, смотрит на это совсем по-другому. И наоборот. Кто-нибудь, может, совершил малый грех, но Бог может считать его большим, а огромный грех может считать незначительным, потому что Бог смотрит не только на грех, но и на то, с чего все начиналось. Христос смотрит не только на кашель, но и на то, как он начался, кашель — это симптом, что-то такое, что проявляется. А причина сидит глубоко в душе — это что-то другое, чего мы, к сожалению, не видим.

Приведу вам пример. Один ребенок курил. Однажды его мама пришла ко мне и сказала (сначала, перед тем как я начну исповедовать детей, родители подходили и говорили мне, что сказать детям, но сейчас, естественно, перестали, потому что поняли, что ничего у них не выйдет):

— Отче, я хочу сначала увидеться с вами!

— Конечно, приходите.

— Мой Василий стал в последнее время курить. Прошу вас, когда придет, скажите ему, чтобы бросил!

— А вы ему это говорили?

— Говорила.

— И что, бросил?

— Нет, но вы — это же другое дело.

— Если другое, тогда позволь мне действовать, как я сочту нужным. Если ты действительно думаешь, что то, что я говорю, правильнее твоего, тогда позволь мне сделать то, что я решу.

— Хорошо, отче! Я не ожидала, что вы окажетесь таким!

И она ушла. Подходит ребенок.

— Василий, ты куришь!

— Да. А откуда вы знаете, отче?

— От тебя пахнет табаком. Ну и как, тебе нравится?

— Не то чтобы мне нравились сигареты…

Скольких детей я спрашивал, нравятся ли им сигареты, только трое сказали, что им нравится этот запах, а все остальные сказали, что тут другая причина.

— Почему ты куришь?

— Потому что у меня стресс.

Ну это понятно — стресс!

— А почему у тебя стресс?

— Потому что у меня много трудных экзаменов и я в большом напряжении.

Понятно, у него экзамены, он в напряжении.

— А почему ты, Василий, в напряжении?

— Потому что боюсь, что меня срежут на экзамене и я не сдам его.

Понятно, он боится провалиться.

— А если тебя срежут на экзамене, что тогда будет?

— Если меня срежут на экзамене, родители отвернутся и оттолкнут меня, потому что они и так говорят, что на меня не надо зря тратить столько труда и денег.

— Понятно! А что ты еще чувствуешь?

— Чувствую страх и неуверенность в себе, чувствую, что если провалюсь на экзамене, то потеряю их любовь. И прихожу от этого в ужас! Я ведь останусь совсем один!

А с чего все начиналось, видите? С сигарет. «Если опять начнешь курить, попадешь в ад!» — мать только это и видела, ее ничего больше не интересовало. Она даже не спросила себя, почему он курит, а только повторяла: «Брось курить! Брось курить!» Это все равно что говорить кому-нибудь: «Не кашляй! Не кашляй!» А ты найди причину, по которой он кашляет, устрани эту причину, скрытую в глубине души, и кашель сам пройдет.

Этот мальчик сказал мне, что у него стресс, что он испытывает страх, неуверенность, он чувствует, что родители его не ценят. Они его оценят, только если он сдаст экзамены, а не сдаст — тогда ему грош цена, и он боится, что лишится их любви. Поэтому и курит! Следовательно, что такое курение для этого ребенка? Грех или прибежище? А к кому ему прибегнуть? И куда?

Кто-нибудь скажет: «К Богу». Да, но к какому Богу? А мать показала ему Бога должным образом? Я показал ему Бога правильно, чтобы он Его полюбил?

Расскажу вам одну историю из «Патерика». Вы читаете «Патерик»? В этой истории говорится, что один человек посетил святого Антония Великого и попросил у него совета, как ему подвизаться. Святой посоветовал:

— Подвизайся творить ту-то и ту-то молитву по столько-то времени.

— Не могу, отче!

— Не можешь? Ну хорошо, найду для тебя что-нибудь другое. Читай понемногу Новый Завет.

— А, не могу!

— Тогда клади по два-три поклона.

— А, это очень утомительно, у меня начинает болеть поясница!

Старец нашел для него другой подвиг:

— Тогда подавай понемногу милостыню.

— А, у меня нет денег!

Тогда святой Антоний Великий сказал монаху, бывшему поблизости:

— Свари немного овсяной каши для этого человека, он болен.

Не можешь одного, не можешь другого… А что ты можешь? Ты что, болен, дорогой мой человек? Говорю одно — это тебе кажется тяжелым, говорю другое — это неприподъемно. Я не хочу, чтобы ты становился подвижником. Не говорю, чтобы ты ушел на Святую Гору Афон, остался там и подвизался весь год. Там ведь не вкушают растительного масла по многу дней, воздерживаются от пищи целых три дня, едят раз в день, кладут поклоны, а Великим постом поклонов в два раза больше. А что делаешь ты? Ходишь в церковь?

Вот так мы и начнем, с этого простого дела — чтобы ты ходил в церковь. Исполни свою часть подвига, сделай что-нибудь малое. Никто тебя не упрекает, что ты не совершаешь великих и трудных дел. Но пусть Бог увидит, дитя мое, хотя бы твое доброе расположение, доброе произволение, пусть увидит немного любочестия! Это говорит и старец Паисий: «Немного любочестия, дитя мое!»

Покажи что-нибудь. Не ищи без конца оправданий, что ты, мол, чего-то не можешь, а это не получается. Ну хорошо, сегодня у тебя не получается. А когда получится? В следующее воскресенье получится? «А, не знаю, может быть». Ну а теперь ты понял, что в конечном счете ты просто не хочешь себя принудить? Но пока ты не начнешь принуждать свое «я», оно будет тебя принуждать. И если уж принудит, то станет тебя мучить, и твое «я» превратится для тебя в кошмар, ты окажешься в большой беде. Так что выбрось свое «я», чтобы найти своего Бога. Выбрось свое «я» и знаешь, где его найдешь? В объятиях Бога!

Тебе это нравится? Я это позаимствовал, нашел у старца Паисия: «Если выбросишь свое Я, найдешь его в Божием объятии». Выбрось свое «я» — и найдешь его в Христовой любви! Твоя жизнь изменится. Так не пекись же целыми днями напролет о своем эго, своем «я», ты ведь себя просто балуешь. Не хочешь лишиться ничего, не хочешь себя утрудить: как бы тебе не недоспать, как бы не утомиться, как бы не охладиться…

А ну-ка постой! Что же получается? Что здесь у нас существует такое счастье, что нам даруется целый рай? Я сказал «даруется», потому что это нам дается даром: так или иначе, что бы ты ни сделал, все это будет даром, так пойди же и ты протяни свои ладони, чтобы принять этот дождь, льющийся с неба! Весь подвиг, который ты совершаешь, и есть это раскрытие своих ладоней, чтобы Бог мог наполнить их дарами.

Мы упоминали и в другой раз, что в этой передаче говорим для тех людей, которые подвизаются, и для других, которые не подвизаются. Одни уже пошли вперед и стоят еще в начале, в самом начале, а есть и такие, которые уже подвизаются помногу. Но только те, которые подвизаются, должны подвизаться еще больше, чтобы иметь смирение среди своих многочисленных подвигов. Им надо совершать еще один подвиг — молиться о тех, кто не подвизается.

Ты только подумай, какое смирение сокрыто в том, чтобы бодрствовать на молитве и молиться о том, чтобы уснули страдающие бессонницей. И не завидовать тем, кто спит, а говорить: «Господи мой, я бодрствую ради Тебя, стою и молюсь до двух-трех часов ночи, но молю Тебя: даруй сладкий, тихий и возвращающий силы сон тем, кто хочет уснуть в этот час и не может».

Вот это здоровый подвиг — подвизаться, но с любовью к другим, так, чтобы в твоем подвиге содержалась сладость, любовь и единство с остальными людьми, а не самодовольное чувство того, что ты от них отличаешься, ты не такой, и дерзость: «Я уникален и, вероятно, немного даже святой!»

Как хорошо решали эти вопросы святые: с великой любовью, смирением и простотой по отношению к другим. Авва Пимен стоял как столп на молитве. У него была огненная молитва, он возносил руки, и люди видели, как его пальцы начинают пылать и излучают свет. Все его тело было сплошной молитвой. Огненной молитвой! И вот однажды он немного присел, чтобы отдохнуть, и увидел, что монаха, молившегося вместе с ним, одолевает сон. Святой не стал будить его, не толкнул в бок: «Проснись, христианин мой, проснись!» — а взял и подставил ему плечо, а потом уложил его себе на колено. И знаешь зачем? Чтобы утомившемуся монаху лучше спалось, чтобы он отдохнул. А святой усугубил свою молитву: стал молиться и за себя, и за друга-монаха, который отдыхал.

Красиво, правда? Ничего не скажешь. Благость! Строг к себе, снисходителен к другим. Снисходителен не в том смысле, что он балует другого и говорит ему: «Это не грех, ничего страшного! Делайте что хотите, согрешайте себе беспрепятственно». Я не это имею в виду.

Верю, что и ты, слушающий теперь, хотя бы понимаешь, о чем мы говорим. Ведь есть такие, которые не понимают, т. е. говоришь им что-нибудь, а они воспринимают это как-то по-другому. Но ты ведь понимаешь. Поэтому я и упомянул раньше слово «честность». Надо быть честными с самими собой.

А честен с собой не тот, кто говорит: «Аборт — это не грех! Прелюбодейство — не грех! Кто курит, ничего в этом страшного нет!» Это не честность, это воистину расслабление и духовное обезличивание. «Нет ничего плохого! Все дозволено!» Я не это говорю. Я говорю, что когда какой-нибудь человек подвизается, но падает, ты не станешь добивать его. Ты окажешь ему любовь, снисхождение, сострадание, понимание.

Вот это и означает аскеза и подвиг. Это и есть самопожертвование в Церкви. А что делаем мы? Да ничего! Мы просто протягиваем руки и говорим: «Господи, когда Ты посылаешь дождь, мы не держим над собой зонта».

Один ребенок, чтобы оправдаться передо мной, почему он не на уроке, говорил:

— Когда Господь посылал дождь и раздавал ум, я держал зонт.

Я сказал ему:

— То, что ты говоришь, неправда. У каждого есть свои дарования. Каждый может чего-то достигнуть. У тебя тоже есть ум. Может, ты и не решаешь трудных задач, не станешь ученым-астрофизиком, но тоже можешь получить диплом, тоже можешь поступить в университет и закончить его. Найди же свое дарование!