Когда Вальтер вернулся в комнату под крышей, Иво крепко спал. Вальтер аккуратно поставил в углу комнатки инструменты и лег на бугристый, с проступающими из прохудившихся мест соломинками тюфяк. Несмотря на усталость, сон, как нередко бывало после игры на гитерне, не шел, и миннезингер не без зависти поглядывал на безмятежно посапывающего на кровати Иво. Как такое было возможно? Убить ни в чем не повинного человека и после этого спать спокойным сном, словно ничего не случилось?

Внезапно он вспомнил собственный рассказ об осажденной крепости, в которой по утрам находили зарезанных ночью людей, и его передернуло. Да нет, конечно, такого не может быть. Уго не давал им такого задания. И сам Иво был уверен, что обороняется от угрожающего ему ножом толстяка. Для него это стало недоразумением из-за незнания чужого языка, не более того. Может быть, девственно чистая душа варвара сродни душе ребенка, не ведающего, что творит? И тогда прав Альберт и вся католическая церковь, призывая к спасению заблудших душ язычников. С другой стороны, Священное Писание гласит «не убий». Но та же церковь раздает индульгенции тем, кто убивает, не задумываясь, да еще делает это именем Бога!

Во всем этом было что-то неправильное. Здесь, в привычном городском смраде, проникающем в маленькое окно, в смраде, от которого он успел отвыкнуть в селениях ливов, чистота воздуха и даже тел в сознании невольно перекликалась с чистотой душ, которые он никогда не видел, но о которых вещали священники и их паства с уверенностью, как о покупке горшка меда на городском рынке. И что должен делать он, христианин по крещению, вступив в сделку с непредсказуемыми во всех их деяниях язычниками? Так и порхать по свету листком, сорванным порывом ветра с дерева, в ожидании, к кому в очередной раз прилепит его судьба? Или сделать наконец свой выбор, жениться и осесть на месте. Если бы женой стала такая женщина, как Зара… На его музыку, сказала она, стечется вся Рига. Они могли бы построить себе новый дом, где-то подальше отсюда, где не так воняет этими чертовыми испражнениями горожан! Разве это не лучше, чем позволить Иво и дальше убивать мирных жителей, чтобы потом жениться на красавице из Мергеры, завести детей и свой дом и доживать век, вылавливая рыбу или ухаживая за скотом в ливской деревне? Или все-таки он должен исполнить свой долг – долг? – христианина и сообщить городской страже о пробравшемся в их город лазутчике и убийце? И что ждет жителей Риги, Зару в их числе, когда армада куршей при поддержке ливов и других племен заполонит город?

Сердце Вальтера разрывалось от отчаяния. Чего только он ни повидал во время странствий! Туземцы и рыцари, священники и купцы, продажные красотки и бандиты с большой дороги! Только музыка и песни были его ангелом-хранителем во всех сообществах, куда бы ни заносила его судьба. И еще – умение никогда не вовлекаться в происходящее вокруг.

Во сне Иво повернулся на спину, и из его рта полились тонкие, прихрапывающие звуки, словно неосознанная, с не слепленными воедино словами и мелодией песня. Голова юноши откинулась, просочившийся сквозь окошко лунный луч упал на ритмично двигающийся кадык и пульсирующую под ним жилку. Рука соскользнула с тайного стреляющего устройства, с которым он не расставался ни на миг, и оно откатилось в сторону. Вальтер, словно под действием магического заклинания, осторожно поднялся с тюфяка и взял прислоненный к стене гитерн. Уже само прикосновение к хорошо отполированному грифу придавало уверенности. Это было его оружие, не раз выручавшее в самых безнадежных ситуациях, и только на него он мог полагаться в полной мере. Губы беззвучно прошептали сами собой рождающиеся слова:

Но представить, что ожидает его впереди, вопреки обыкновению, не получалось. Слова, заменяющие реальность, не давали нужного ответа. Здесь требовалось что-то иное, от чего не закрыться чередой воображаемых образов. Поглаживая верный инструмент, Вальтер сильно нажал на едва заметный выступ у соединения грифа с корпусом, и небольшой кусочек дерева отошел в сторону, открывая тайное, хорошо скрытое от посторонних глаз пространство. Вальтер повернул гитерн, и из тайника на подставленную ладонь миннезингера выпало тонкое, хорошо отточенное лезвие.