Иоганн был разочарован. Через неделю-другую отслужившие свой срок пилигримы уедут, и он должен будет принести обет послушания. Только тогда достанется ему снаряжение рыцаря, состоящее из тяжелых доспехов и оружия, а также белого плаща с вышитым на нем крестом и красным мечом, отчего обладателей плащей чаще называли меченосцами, двух пар сапог, пары рубашек, одной простыни, спального мешка, молитвенника, ножа, меча и булавы. Если не считать трех лошадей и оруженосца, ничего другого, согласно уставу ордена, рыцарю в течение всего года иметь не полагалось. Даже иметь деньги или принимать подношения было запрещено! День проходить должен был в молитвах и воинских упражнениях, пища, по слухам, была скудной, не лучше нынешней, монастырской, участвовать в охоте или вступать в контакт с женщинами, даже смотреть на их лица, не дозволялось.

Не такой представлялась ему рыцарская служба, в которую заманил его всемогущий братец. Обычно в Крестовых походах за войском крестоносцев тянулся огромный обозный шлейф веселых девиц, торговцев, бродячих артистов и прочего сброда, прекрасно скрашивающий тяготы дальнего пути. Здесь же без денег о подобном не приходилось и мечтать. Одна надежда была, что жизнь как-то изменится к лучшему, когда начнется сам поход на язычников. Поэтому в упражнениях с мечом он усердствовал, сколько хватало сил. Деревянное, изрубленное мечами чучело на отгороженном от мирян и орденского замка стеной епископском подворье представлялось ему тем самым язычником, прячущим от него, младшего отпрыска благородного, но обнищавшего рода, предназначенные для него сокровища. Спал Иоганн в келье на узкой деревянной лежанке, других рыцарей видел нечасто, и общаться больше приходилось с определенным для него в оруженосцы Куртом. Правда, до вручения полагающегося орденскому рыцарю оружия дело никак не доходило. Курт целыми днями занимался строительными работами на городской стене, в келье появлялся лишь по вечерам и сразу укладывался на свою лежанку у противоположной стены. Иногда истосковавшийся по человеческому общению Иоганн затевал по вечерам со своим «оруженосцем» беседы. Длились они недолго. В городе Курт был нарасхват, подрядчики изо всех сил старались угодить мастеру, к которому благоволил сам епископ, и Курт часто возвращался усталый, но сытый и чрезвычайно довольный, отказываясь от скудной монастырской пищи. В такие дни он пытался хоть как-то угодить своему «господину», но надолго его не хватало: уже после нескольких фраз на не связанные со строительством темы он начинал зевать, и в ответ на затянувшуюся тираду Иоганн часто слышал лишь довольное сопение, переходящее в продолжительный, ничем не остановимый храп.

– Часто ли удается тебе видеть епископа Альберта? – спросил Иоганн у Курта, и тот, в полумраке кельи пожимая широкими и мощными от ежедневной работы с камнем плечами, ответил:

– Случается. Его преосвященство освящал сегодня новую сторожевую башню на городской стене, а перед тем лично осматривал кладку и спрашивал меня, какой силы должны быть удары извне, чтобы пробить или разрушить такую стену. А перед тем он рядом с местом, где я работал, расспрашивал заморских купцов о том, какой товар покупают ныне больше всего в местах, откуда они родом. С утра он служил мессу в церкви Святого Петра, а после проследовал на собрание капитула. Иногда кажется, что он вездесущ, почти как Господь Бог.

«Только не для того, чтобы навестить сводного брата, прозябающего в келье, словно в каземате», – мрачно подумал Иоганн, стараясь не выказать зависть к беседующему с ним простолюдину, и равнодушно бросил:

– Когда пьешь эликсир из золотого кубка, чего не полюбопытствовать, какого цвета камешки инкрустированы в его обод.

– Не знаю, – отвечал Курт. – Я такого кубка и в руках не держал никогда, не то чтобы из него пробовать.

– Именно! – исподволь развивал больше всего интересующую его тему Иоганн. – А вот сам Ричард Львиное Сердце и его ближайший соратник Генрих Саксонский, кстати говоря, обожающий меня родственник по материнской линии, делил в священном Крестовом походе все тяготы со своими рыцарями и вассалами, сам врывался в гущу самой ярой схватки и всегда с честью выходил победителем. Если бы не коварный выстрел отравленной стрелой… Кстати, а не говорил ли епископ часом о походе против язычников?

– Об этом не слыхивал. Воинские дела забота магистра. А в Риге на сегодня и без того столько дел…

– Так ведь наша священная задача как раз в том и состоит, чтобы донести слово Господне до каждого уголка этого дикого края. А для этого самое время выступить в новый поход. Вот и погода для того самая стоит подходящая. Ты что об этом думаешь?

– Хр, хр, хр, – раздавалось в ответ с соседней лежанки.