Это был наш последний день в Швеции. Мы все еще находились под впечатлением от рассказа мамы о нашем приходе в этот мир. Улыбались по любому поводу и без повода, говорили друг с другом с нежностью, я даже не возмутилась, когда за завтраком Лили съела все хлопья, а мама в очередной раз повторила мне, как она счастлива, что скоро станет бабушкой.
Как ни странно, но я сама почти поверила, и мне было хорошо, потому что впервые за долгое время я больше не чувствовала себя такой одинокой.
По дороге между Шеллефтео и Лулео мы слушали музыку, мы даже пели, когда удавалось выбрать песни, которые мы все трое знали: Кабреля, Эда Ширана, Гран Кор Малада, Бейонсе, Стромая… Сидели мы рядышком, впереди, всю дорогу. Внезапно Лили громко вскрикнула. Мама резко затормозила. Я мгновенно достала фотоаппарат. Всего в нескольких метрах от нас дорогу неспешно пересекала группа лосей. Большие животные были великолепны. Мы никогда раньше их не видели, если не считать экрана нашего маленького телевизора. Остаток пути мы говорили только об этом.
Вскоре мы подъехали к Гаммельстаду, так называемому церковному городку. Жюльен нам говорил, что подобные постройки встречаются только в Скандинавии. Вокруг церкви группируются небольшие деревянные домики, которые в дни богослужений заполняются жителями всех окрестных деревень. В остальное время в церковном городке пусто.
Мы прошлись по прямым улочкам, сфотографировались перед окнами с белыми занавесками и, приблизившись к зданию церкви, обнаружили, что там как раз шла служба.
На цыпочках мы вошли и сели в самом дальнем ряду. Проводила богослужение женщина, мы ничегошеньки не понимали, но ведь истинно верующим и не требовалось особого понимания.
До конца службы оставалось всего десять минут. Мы решили сразу же выйти, чтобы никого не стеснять, но какой-то пожилой господин догнал нас и пригласил попить с ними чай.
Это были чудесные мгновения: мы впитывали их культуру, они интересовались нашей, и мы с сожалением расстались, зная, что никогда не увидимся снова, но и не сможем забыть друг друга.
Оттого мне и нравится путешествовать. Именно для этого, для таких вот неожиданных встреч я и задумала поездку в Австралию. Наслаждаться общением с людьми, обогащаться их опытом и знаниями, одним словом, расти как личность. А в нашем жалком районе для небогатых жителей у меня все время впечатление, что я топчусь на месте.
Потом, в трейлере, мы втроем поужинали макаронами с сыром, сидя на кровати и накинув на ноги одеяло. Мама положила мне двойную порцию, еще и для ребенка. Мы уже почти закончили, когда зазвонил телефон. Кратко поинтересовавшись нашими новостями, папа захотел, чтобы я передала трубку маме. Она удивилась не меньше моего, поскольку он редко просил ее к телефону. Мама поинтересовалась, все ли у него в порядке, и через некоторое время вышла. Когда же мама вернулась, хотя она и старалась ничем себя не выдать, руки у нее тряслись так, что она едва смогла задвинуть запор.
– Что случилось? – спросила я.
– Да ничего, ничего.
– Что сказал папа?
Нет ответа.
– Мама, ты в порядке? У тебя что, снова паническая атака?
Она посмотрела на меня, и я прочла в ее глазах ужас. Мы уложили маму на кровать, накрыли ее одеялом, но состояние не улучшалось, хотя она и твердила все время, что все хорошо, но голос у нее дрожал.
Я не знала, что делать, потому пошла за Жюльеном. Он попросил Лили присмотреть за Ноем, или… возможно, все было наоборот, и он сам пришел. Жюльен сказал, что маме нужно переключиться и думать о чем-то другом, поэтому он стал загадывать ей загадки.
– Как зовут глухого кролика?
Мама не отвечала, он настаивал.
– Я не знаю, – наконец ответила она, стуча зубами.
– КРОЛИИИИК! – прокричал он.
Она не отреагировала. Жюльен продолжил.
– Кто делает так: гряк-гряк?
…
– Анна, кто из птиц делает так: гряк-гряк?
– Не знаю…
– Гряква!
Хуже всего то, что при этом он выглядел очень гордым собой.
– У господина Коре и госпожи Коре есть дочь, как ее зовут?
Мама пришла в бешенство. Еще немного, и она укусила бы его. Но тот мужественно продолжал.
– Итак?
– Мне плевать на дочь господина и госпожи Коре!
– Ада! Ада Коре! Еще одна загадка: у господина и госпожи Фонфек есть дочь, как ее зовут?
– Жюльен, я уста…
– Софи, ее зовут Софи! – не сдавался он.
Мне трудно было сдержать смешок, но мама до сих пор была не с нами. Так что я решила тоже попытать удачу:
– Знаешь историю о парне с пятью членами?
Ответом было ледяное молчание. Видя такой энтузиазм честной компании, я поспешила закончить:
– Вместо плавок он носил перчатку.
Жюльен посмотрел на меня удивленно. Мама медленно повернула голову в мою сторону. Тысячи выражений промелькнули на ее лице. Все вышло как с игровым автоматом, когда не знаешь, чем что закончится. Закончилось смехом. Так, легоньким смешком, не очень уверенным, но было уже ясно, что паника отступила.
Через час мама крепко спала. Жюльен вернулся в свой фургон, а Лили к нам. Мне почему-то было трудно заснуть. Не давала покоя одна мысль. Раз мама оказалась в таком состоянии, папа должен был сказать ей что-то очень важное.
Дорогой Марсель!
С того вечера, когда мама себя плохо почувствовала, она не перестает мне казаться странной. Она почти ничего не ест, ведет машину молча и даже не пытается с нами заговаривать. Похоже, в ней зреет какая-то мысль, и, поверь, в этом нет ничего хорошего.
Она даже не захотела посмотреть Рованиеми, тогда как раньше все уши нам прожужжала, что ей не терпится побывать в Финляндии. Сославшись на усталость, мама осталась в трейлере, а мы были обречены на Франсуа и Франсуазу, не говорю уже, чего мне это стоило.
Они отвезли нас в деревню Санта-Клауса. Да, клянусь, они сделали деревню Санта-Клауса, хотя сделай они там еще деревню маленькой мышки или колокольчиков, все что угодно могло бы туда поместиться. Если бы мы, на худой конец, оказались там с Мариной и Грегом, но нет же, нас угораздило втесаться именно в семейку Нодди. Малыш Луи носился повсюду как угорелый, испуская дикие крики, и я уже засомневалась, принадлежит ли он к человеческим особям. Луиза от всего приходила в восторг, будто никогда раньше вообще ничего не видела, а их родители без конца делали селфи, так что, уверена, их телефон предпочел бы покончить самоубийством. Вся эта кутерьма в конце концов достала Франсуа, которого совсем не было слышно. Но когда сын сказал, что здесь гораздо лучше, чем дома, и он с радостью станет жить здесь совсем без роскоши и удобств, мне показалось, что его сейчас скормят оленям.
Хлоя, похоже, хорошо провела время, за исключением тех случаев, когда к ней подходила Луиза пообщаться, вот тогда она показывала клыки. И я ее понимаю, та, другая, словно застыла в фазе улыбки, как накачанная наркотиками Барби.
Единственное, что произвело на меня сильное впечатление, это широкая белая линия, прочерченная по земле и обозначающая, что мы пересекли Северный полярный круг. Стало понятно, как мы далеко от дома.
Вернувшись на стоянку, Франсуаза хотела было поговорить с мамой, но та, видно, не услышала, и мы остались на улице, но когда она вышла, Франсуаза сказала, что мы пообедаем у нее, а мама пускай еще отдохнет. Мы поели вареной картошки, и все. Франсуаза и Франсуа хотят приучить своих чад питаться скромной пищей и забыть о привычках детей, избалованных жизнью.
Хлоя считает, что они экстремалы, а лично я считаю их сумасшедшими. В конце концов, наша мама не так уж и плоха, даже если она и храпит.
Потом они предложили нам провести ночь у них; я не знаю, что на меня нашло, но только я сказала, что страдаю лунатизмом и по ночам иногда нападаю на людей, тогда они сказали, мол, хорошо, как-нибудь в следующий раз.
Когда мы вернулись, мама нас уже ждала. Мы подробно рассказали ей, как провели день, поедая оставшиеся от Стокгольма конфеты, и когда мы стали укладываться, она нам пообещала, что завтра будет куда в лучшей форме. Надеюсь, что так и произойдет, иначе ей придется-таки расставить все точки над i.
Крепко-крепко целую тебя, Марсель.
Лили
P.S.: Я заметила кое-что интересное: если на холоде долго не моргать, глаза начинают плакать сами собой, мне это нравится.