– Посмотри на пламя, – сказала она.
– Да, я знаю, – осторожно ответила я. Я огляделась в поисках Эбби.
– На самом деле весьма печально. Просто дым. И это все? Цитируя Пегги Ли. – Она молча смотрела на меня, а я подошла и встала рядом с ней под раскидистым деревом.
– Вы здесь одна? – спросила я, оглядываясь.
Лиз посмотрела на меня, и я увидела ее глаза. Это были ужасные черные озера, лишенные всякого выражения.
– Я кое-кого жду, – сказала она наконец.
– Я подожду с вами, – сказала я.
– Я думала, ты придешь, – вдруг сказала она. Она порылась в кармане. – Хочешь мятный леденец? Она протянула мне маленький камешек.
– Спасибо, – сказала я. Моя рука дрожала, когда я коснулась ее, и наши пальцы соприкоснулись.
– Почему ты здесь, Тедди? – сказала она. – Как ты узнала, что я здесь живу?
– Мисс Трэверс…
– Знаешь, это не настоящее мое имя, – сказала она и с улыбкой покачала головой. – Марк заставил меня взять его, когда мы поженились. Это платье, оно тебе очень идет. Я его раньше не видела. Раньше у тебя было вроде этого. Ты надела его в день отъезда.
– Мисс Трэверс, вы не знаете, куда пошла Эбби?
– Я же сказала тебе, Тедди, меня зовут не так. – Она закрыла глаза. – Не понимаю, почему ты меня так называешь. Ты же знаешь мое имя.
На соседней улице все еще выли сирены, гремели аварии, несчастные случаи с пешеходами и другие бедствия, неизвестные нам, когда я стояла с ней в безопасности под деревом, не зная, что сказать.
– Мы можем вернуться в дом! – раздался гулкий крик с улицы. – Все чисто!
Лиз сказала:
– Что они сказали?
– Мы можем вернуться. – Я взяла ее под руку. – Я отведу вас, если хотите.
– Нет. – Она тут же огляделась вокруг, за моей спиной, царапая пальцами мою руку. – Не заставляй меня. Я не хочу туда возвращаться.
– Почему? – тихо спросила я.
– Просто… – Она посмотрела на меня, и я увидела в ее глазах какое-то мерцание. – Тедди, не надо. Не заставляй меня.
Я обняла ее, она оперлась на мой локоть и заплакала с разбитым сердцем, почти как ребенок.
– Но… – занервничала я. – Вам же нравится Эбби? Она хорошо к вам относится, не так ли?
– Я не хочу жить без тебя. Я скучаю по тебе. Я ненавижу это. – Она говорила короткими, отрывистыми фразами, которые, казалось, застревали у нее в горле. – И я ненавижу скучать по тебе. Я совсем забыла о тебе. Я забыла, кто я. В последнее время я все время так делаю. Почему ты не вернулась?
– Все хорошо, – сказала я и погладила ее по спине, в то время как дождь гремел вокруг нас, а мы были сухими в укрытии дерева. – Я могу подождать с вами. Не волнуйтесь. Я знаю, кто вы.
– Но я не знаю. Я перестала быть собой. – Она прижалась ко мне. – Тебе это показалось неестественным, правда, Тедди? Ты никогда этого не говорила, но я знала. Ты думала, что мы поступаем неправильно – и… О, я не хочу туда возвращаться! Они говорят мне, что я ошиблась, а я не ошиблась, я не ошиблась, я не ошиблась.
– Что вам сказали, в чем вы ошиблись?
– Ты любила меня, Тедди, и я любила тебя.
– Вы любили меня… – Я помолчала, потом кивнула. Тедди.
– Я ведь права, не так ли? – Она казалась спокойнее. – На этот раз я все сделала правильно. Правда?
Я не знала, что делать, поэтому все время гладила ее по плечу и нежно проводила по спине.
– Да, – сказала я.
– Мне не следовало менять имя, – сказала она и, нагнувшись, вытерла лицо юбкой, совершенно не смущаясь, приподняв футболку. – Мне нравилось быть Элис Грейлинг. Мне нравилось быть Грейлинг. Билли был Грейлинг. Теперь никого не осталось. Никого, кто бы помнил. Ты бросила меня. Они все умерли. Когда я их нашла… – Она замолчала и потерла глаза. – Ты знаешь, кое-что я забыла. Но я никогда не забуду, как они выглядели, когда я их нашла. И я не могу рассказать никому, кроме тебя.
– Кого? – сказала я мягко, но она поджала губы.
– Мишка и Жучок. – Она прищелкнула языком. – Они любили джин. Разве ты не помнишь? Я помню. Я кое-что не помню. Они приходят и уходят. Когда упала бомба, здание было разрушено. Бац! – Она изобразила взрыв рукой. – Я должна была быть там, но меня не было. Я была в кино. «Крестный отец»? «Унесенные ветром». Это были «Унесенные ветром». Видишь ли, я написала к нему сценарий. Я вернулась, а все уже исчезло. Я должна была погибнуть, но нет. Все, что с нами там произошло… бац! Наша квартира, наша прекрасная квартира, ничего от нее не осталось. Деньги, которые ты мне дала, исчезли. Я снова была нищей. Ты знала это, не так ли?
– Я ничего об этом не знала, – честно призналась я.
– Это потому, что ты уехала, Тедди. Ты солгала, ты сделала плохую вещь. Ты сказала, что любишь меня, и уехала. Я знала, что тебе тяжело, с женщиной, женщиной. Но ведь все было хорошо, когда мы были наедине, не так ли? – Она прильнула ко мне, ее глаза горели, и она была молода, клянусь, это было необыкновенно, молода, жизнерадостна и полна сил, и я поняла ее, полуженщину, которую я встретила тогда. Когда она улыбнулась, я впервые заметила крошечный сколок на ее переднем зубе и подумала, какой привлекательной она, должно быть, была в молодости. – Ведь правда? Скажи мне. Мы любили друг друга, я ведь не ошибаюсь?
– Нет. – Мои глаза наполнились слезами, я не знала, что сказать. – Мне очень жаль. Мне так жаль, мисс Тр… Элис.
Она снова улыбнулась.
– Не называй меня так. Это Марк настоял. Он настоял.
– У вашего мужа была фамилия Трэверс?
– Я взяла ее ради него. Марк не возражал, что я люблю женщин. Он был очень умен, Марк. Его семья жила в Риджентс-парке. Я знала, что если выйду за него замуж, то поднимусь на ступеньку выше и никогда больше не буду бедной. О, я предала себя. Разве это не странно?
– Да, – сказала я, все думая, думая.
– Раньше я хотела изменить мир. Я собиралась, правда, Тедди? А вместо этого я… я осталась в безопасном местечке. Я писала глупые истории. О глупых людях. Выдуманные люди.
– Но у вас так здорово получалось, – сказала я, поймав момент, чтобы рассказать ей кое-что о ней самой. – Все эти награды… Ваши фильмы, так много людей любят их. Это имеет значение, не так ли?
Она по-детски закатила глаза.
– Нет. Это ничего не значит. Совсем ничего. – Ее руки бессильно упали. – Нет больше Эл, нет больше Грейлинг… их больше нет. Бабочка Грейлинг никогда не расправит крылья, если уже села. Ты сказала мне так однажды, помнишь? Я всегда думала, как это правильно. Как грустно. – Теперь она успокоилась. – Хочешь мятный леденец?
Я покачала головой, закусив губу и часто моргая.
– Нет. Спасибо.
– Я любила ириски, ты любила мятные конфеты, Тедди. Я хранила мятные конфеты годами, на случай, если ты вернешься. Я спала с мужчинами. Это ничего, правда? Все время, пока не поняла, что Марк тоже меня не любит. Но они мне никогда не нравились. – Она задрала юбку и вытерла нос, последние слезы. – Помнишь клоуна Джеки, который воровал газеты?
Я беспомощно кивнула.
– Я тоже помню. Иногда я вспоминаю все это. Я помню все, и я думаю об этом, и я думаю о тебе. – Она медленно моргнула. – Сегодня я видела молнию. Я наблюдала из гостиной. Я поняла, что это что-то значит. Такой сильный шторм – мы привыкли к ним. В последнее время погода хорошая. Помнишь, что я сказала тебе, когда уходила? Погода прекрасная. Когда я вернулась, тебя уже не было. Я помню. – Она взяла меня за руки. Она улыбалась. – Погода прекрасная, Тедди.
– Вот вы где, мисс Трэверс, – сказал джентльмен в красных брюках солидного возраста, направляясь к нам. – Эбби повсюду вас ищет! – Он посмотрел вниз и улыбнулся, а я уставилась на нее. – Давайте вернемся в квартиру, хорошо? Она говорит, что вам пора отдохнуть.
– Вы мой муж? – сказала Лиз Трэверс.
– Если бы мне так повезло, мисисс Трэверс! Я – Робин Паркер, – сказал мужчина в красных брюках с напускной веселостью. – Я ваш сосед.
– Я вас никогда в жизни не видела, – сказала Лиз не слишком вежливо.
– Ха! Ну, я владелец винного магазина.
– Как интересно, – сказала она.
Робин Паркер сказал:
– Вы скупили все вино к своему восьмидесятилетию, помните? У вас в квартире была вечеринка, и кто-то вызвал полицию.
– Правда? – сказала Лиз, и в ее глазах мелькнула насмешка.
– О, это был настоящий погром. Вы побили почти все бокалы, у вас там была игра, основанная на традициях греческой свадьбы. Вы сами заставили меня разбить один бокал. – Он пристально смотрел на нее, его громкий голос ревел, как рог. Она молча смотрела на него. – Давайте пойдем назад.
– Хочешь мятный леденец? – сказала она, вынула из кармана конфетку и дала ему, а он взял ее за руку и мягко увел за собой.
Я смотрела им вслед, а потом она повернулась и позвала меня, и я побежала к ним.
– Ага! – не без облегчения сказал Робин Паркер. – А вот и Эбби! Теперь я ее вижу.
– Когда я сама заработала достаточно денег, – прошипела Лиз Трэверс мне в ухо, – я купила еще одну брошь, точно такую же, как та, что ты продала. Только черную – черную, как смоль, – потому что ты разбила мне сердце. Ты вернулась туда, вышла замуж, родила сына, и я видела его однажды, видела, как он читал лекцию в Оксфорде, и я знала, что он твой сын. И пока ты не отправила эту книгу, ты так и не вышла на связь, Тедди. – Ее черные глаза снова наполнились слезами. – Почему ты просто не написала или не позвонила?
Робин Паркер выглядел несколько озадаченным. Эбби приближалась издалека.
– Почему? Почему?
– Я не знаю почему, – сказала я. – Не знаю почему. Извините. – Я закрыла глаза. Давай. Не бойся. – Но я любила тебя. Всю тебя. Всегда любила. Ты же знаешь.
– Да… – медленно произнесла она, не сводя с меня глаз. – Да… да, это так, правда?
Мы уставились друг на друга, и я затаила дыхание.
– Лиз? – Эбби подошла ближе и остановилась поговорить с Робином. – Лиз… Мисс Трэверс. – Она оглянулась. – Нина? – позвала она. – Это вы? Нина?
Я взглянула на Лиз Трэверс и кое-что увидела. Она посмотрела на меня, наклонилась ко мне, и мы оказались в нескольких дюймах друг от друга. Я наклонилась, и она посмотрела мне в глаза.
– О, – сказала она резко. – Ты Нина, да?
Я кивнула.
– Я знаю, кто ты. Да. Да, хочу. Быстро. Я дала тебе те фотографии, да?
– Да, мисс Трэверс, и…
Она покачала головой, сглотнула и снова сжала мою руку.
– Слушай меня. Книга у тебя? У тебя есть бабушкина книга? Отвечай сейчас же. Быстро. Пока не прошло.
– Та, про бабочек? «Нина и бабочки»?
Она нетерпеливо пожала плечами.
– Она написала обо мне. Она послала ее мне перед смертью. Наше лето бабочек. Мемуары… один экземпляр для отца, один для меня. Она не хотела, чтобы ты знала, но она ошибалась… Я прочитала, что она написала, я знаю ее, и она ошибалась. – Моя рука заболела от ее хватки; она прошипела: – Она у тебя? Я не могу ее найти. Кажется, свою я сожгла, не знаю почему. Ты знаешь, я многое забываю.
– Книга? – я озадаченно кивнула. – Думаю, да… да, она всегда была у меня. Она дома.
– Да? Но ты говоришь неуверенно. – Она разочарованно смотрела на меня. – Значит, ты все знаешь?
– Детская книжка про бабочек? – спросила я, и она рассмеялась.
– Нет, нет, Нина, не такая. Ты не нашла его, ведь так? Ты должна найти его. Поехать в Кипсейк. Или найти своего отца. У него был второй экземпляр. Всего два.
– Но я не знаю, где Кипсейк, – сказала я.
– Кто-то должен знать. Кто-то, кто знал твоего отца. Я так и не поехала. Кто знал твоего отца?
– Никто – разве что моя мать… – начала я и замолчала.
– Тогда ответ дома. – Она кивнула и подняла руку навстречу Эбби, которая ждала чуть дальше. – Иду, иду. Я иду. Хорошо. – Потом быстро заморгала и полезла в карман. – Хочешь мятный леденец?
И я сказала:
– Да, пожалуйста, Лиз… Элис.
Я подняла глаза – небо было бело-голубым, дождь почти прекратился.
– Погода прекрасная, – сказала она.
– И… спасибо.
– Эл. Ты всегда называла меня Эл. – Она вынула что-то, вложила мне в руку и пошла дальше, нерешительно, совершенно не реагируя. Я опустила глаза и, моргая, разжала пальцы. И там, в складке моей ладони, лежал мятный леденец – белый и твердый, как только что снесенное яйцо.