Грязная жижа из промывочного желоба стекала в хрустальные воды, и желто-коричневый хвост далеко тянулся по течению, постепенно расползаясь и смешиваясь с такими же хвостами от других желобов. Стайки быстрых темноспинных рыбок держались от хвостов подальше. В желобе поблескивали золотые крупинки.

Барини работал – столько, сколько сам хотел. Носил ведрами воду, черпал речные наносы, забираясь по колено в ледяную воду, учился промывке. Один раз спросил: почему бы не построить для черпания породы несложное механическое приспособление вроде ковша с блоками на выносной стреле типа колодезного журавля? Почему, почему… Тапа растерялся, не найдясь с ответом, и Барини не настаивал. Потому что каторга, вот почему. Куда проще добавить рабочей силы, чем мудрствовать – может, еще и попусту.

Еще год назад ему было ясно, что Отто врал насчет исчерпания прииска и закладки нового рудника. Не было никакого нового рудника, и не нужен он был. Золотая речка давала достаточно металла, чтобы оплатить любую политическую или военную авантюру по ту сторону Туманных гор. Правда, из речного аллювия, перелопаченного дважды и трижды на протяжении пяти-шести тысяч шагов вверх по течению и на столько же вниз, теперь удавалось извлечь сущие крохи золота, но ведь оставалась еще вся река! И не только река. Когда Тапа, мужик зверохитрый, но напрочь лишенный фантазии, брякнул однажды, что надо-де строить новые хижины километрах в десяти выше по течению, потому что не дело это – терять время на хождения туда-сюда, Барини ничего не сказал. Он лишь присмотрелся к местности, после чего киркой и заступом вырыл шурф шагах в ста от реки. На глубине человеческого роста обнаружился слой сцементированного гравия с крупицами золота. Сделав одну промывку, Барини высыпал в заскорузлую ладонь обомлевшего Тапы две-три унции золотой крупы и маленький, с лесной орех, золотой самородок.

– Раньше река текла там, – указал он взглядом и больше ничего не сказал.

Тапа возликовал, остальным каторжникам было все равно, где горбатиться, а прилетевший дней через десять Отто широко улыбался, сыпал прибаутками и преувеличенно расхваливал таланты друга-приятеля:

– Голова! А я вот не додумался. Тебе бы маркшейдером быть, честное слово!

Мне бы в игре быть, подумал Барини, но не произнес этих слов. К чему? И без того было видно, что Отто пытается ластиться, как нашкодивший кот. Придет время – он уломает твердокаменного Мориса, и дуэт вновь превратится в трио. Так он думает. Дьявол всегда при деле, пророк тоже… ну и Тольке дадим какую-нибудь работу. Мол, все мы люди, все мы человеки, а разве один человек не способен понять другого? Ради общего дела! Ради великой цели! Да черт побери, не вредитель же Толька Баринов, поймет!..

А он поймет?

Кажется, это так легко – простить бывшим друзьям отнятого у отца Атти, пришпиленного к стене Дарута и еще многих и многих, положивших головы непонятно за что. Разве не хочется вернуть себе душевный комфорт?

Хочется, сказал себе Барини. Ох как хочется. Беда только в том, что не выйдет, как ни старайся.

Морис умнее – он понял это. Потому и пытался действовать по принципу «нет человека – нет проблемы». Утешал себя, наверное, тем, что ради спасения этого мира можно и должно идти на любые жертвы. Как ни жаль ему, но Баринов стал опасен. Нельзя допускать его к игре, а еще лучше решить эту проблему раз и навсегда.

Вслух Барини спросил:

– Ну как там Гухар – справляется?

– Да, и притом неплохо. Даже лучше, чем мы надеялись. Ему все это время не хватало только масштаба, чтобы как следует проявить себя. Прирожденный монарх.

– И понятливый?

– Ну, это само собой. Ошибется – поправим. Начнет взбрыкивать – отшлепаем. Сумгава бдит.

– А ты не боишься, что он снюхается с Сумгавой? У того лучшая на планете шпионская сеть. При желании он может долго дурить вам головы.

– Предусмотрено, – заверил Отто. – Мы тоже не совсем олухи.

– Надеюсь.

– Можешь быть уверен. Но главное – перевал, по-моему, пройден. Теперь события сами покатятся под уклон, нам надо только слегка подправлять их. Есть ощущение, что мы все-таки перевели стрелку. Тебе есть чем гордиться – твоя заслуга в этом неоспорима…

– А что Империя? – перебил Барини.

– Зализывает раны, борется с феодальным сепаратизмом, пытается подавить восстания бедноты. Юг наконец-то полыхнул. Вовсю полыхает, и знаешь, под каким идеологическим соусом? Долой всеблагих, даешь учение Гамы! Церковные трибуналы свирепствуют, но нам это только на руку. Подробности в другой раз, сейчас я спешу. Могу рассказать о Буссоре с его кораблем… Рассказать?

– Конечно.

– Твой Буссор в плену у юдонского маркграфа. Говорят, будто бы в почетном плену, что настораживает. А корабль застрял в амайских теснинах, был взят приступом и сгоряча сожжен. Вижу, ты не очень расстроен?

– Буссор опасен, – сказал Барини. – Никто не должен строить морские корабли.

– Это и ежу понятно. Думаешь, пора вмешаться? Или, может, сначала поглядим, что из всего этого получится? Десять к одному, что твой гениальный корабел потонет где-нибудь в океане, ничегошеньки не добившись.

Барини пожал плечами:

– Можно и подождать, время терпит…

Отто удовлетворенно хмыкнул. Вряд ли его хоть сколько-нибудь волновала судьба какого-то там Буссора – скорее он радовался тому, что друг Толька оживает. А раз так, то пройдет не так уж много времени, прежде чем его можно будет вновь подпустить к игре – сперва, понятно, осторожненько, под контролем, на вторых ролях…

– Да! – воскликнул Отто. – Угадай, где обнаружилась твоя последняя пассия. Лави, кажется, да? Черноволосая, лицо треугольное? Ну точно, она и есть. Ее видели в королевстве Магассау при тамошнем хранителе печати. Каково! – Отто захохотал. – Во дает бабенка! Не теряется!

Барини не ответил.

– Если хочешь, я могу навести о ней подробные справки, – предложил Отто, разом оборвав смех. – Извини, если я что-то не так…

Барини пожал плечами. Чего там, эта страница перевернута. Что ему Лави? Что он Лави? Обманывался ли он насчет нее? Нисколько. Любил ли он ее? Тоже нет. Привязался – это да, ценил ее услуги – тоже да, но ведь не любил. Пути властителя и авантюристки сошлись на время – и закономерно разошлись. Так и должно быть, жалеть не о чем.

Простились хоть и без тепла, но не криогенно. Отто улетел, увозя золото и впечатления – Барини надеялся, что в целом положительные. Отто хитер и даже неглуп, но склонен предаваться самообману, что для дьявола более чем непростительно. Что ж, у него еще будет время на анализ допущенных ошибок. Ох, сколько времени у него будет!

После отбытия летающей лодки Арапон стал вдвое внимательнее следить за бывшим князем Унгана – теперь уже не осталось сомнений, что это он и есть. Трое новичков, привезенных летающей лодкой, болтали: в Унгане прочно утвердился его сиятельство Гухар Пятый, торговлишка оживает, так что честному вору всегда есть пожива, а что до прежнего князя, то дьявол его знает, где он скрывается. Бают, будто сам себя загнал в горы, да и сдох там, как бродячий пес…

Князь Барини не сдох – это-то Арапон понял с абсолютной ясностью. Вон он, Барини, слоняется вдоль речки, а ног небось не замочит – надо ему!.. Отказа в еде не знает – вон ряшка-то какая у его бывшего сиятельства. И никто ему тут не указ. Захотел – посидел на бережку, захотел – прогулялся вдоль новых шурфов, осматривая вынутую породу. Он не каторжник – он ссыльный. Зато не меньше, чем любой из каторжан, мечтает выбраться отсюда в Большой мир. Видно же.

А средство тут может быть только одно – захватить летающую лодку. Только она перенесет беглеца через Туманные горы.

Барини нацеливался бежать – этого не замечал крючконосый дьявол, не замечал Тапа, зато это осознал Арапон. Оставался пустяк – сделать так, чтобы бывший князь осознал полезность бывшего вора.

«Пошептаться надо», – сумел однажды сказать каторжник ссыльному так, чтобы никто не услышал, но Барини сделал вид, будто туг на ухо. Арапон ждал. Он стал нарочито невнимателен при промывке, за что огреб от Тапы по зубам и в наказание за недостаточно явственно выраженную покорность был отправлен долбить новый шурф. Как раз то, что надо.

Теперь он был один, махал киркой, выбрасывал грунт лопатой, уставал так, будто снова стал первогодком, но понемногу углублялся в землю, к чему и стремился. Довольно скоро пошла мерзлота, кирка отскакивала от нее со звоном, откалывая лишь мелкие кусочки. Арапон терпел. И дождался своего: на третий день на дно его ямы неожиданно спрыгнул Барини:

– Я тебя слушаю.

Приходилось экономить время – отсутствие ссыльного в пределах видимости могло встревожить Тапу. К тому же Барини совершенно не понимал воровского жаргона. Арапон терял мгновения, подбирая нужные слова.

– Ты справишься с летающей лодкой, я знаю, – закончил он. – А я помогу тебе убить этого… ну, дьявола.

– Зачем? – спросил Барини. – Его совершенно незачем убивать.

– Вот зачем! – Задрав клочковатую бороду, Арапон показал ошейник. – Захочет он – голова долой. Умный, да? Один уйти хочешь? – Он оскалился. – Вместе уйдем или вместе сдохнем, понял?

На миг ему показалось, что Барини дал слабину, и целое мгновение он упивался властью над тем, кто загнал его сюда медленно подыхать, вместо того чтобы быстро повесить. Всем своим существом Арапон ненавидел Барини – всегда сытого, всегда на особом положении, всегда СНИСХОДЯЩЕГО до общения с обыкновенными людишками. Как будто Арапон обыкновенный! Да его знало все дно Унгана, сам Пипига Оборотень с ним вино пил! Хряк Тума дружбу водил с Арапоном, вот как! Ах, твое драное сиятельство, врезать бы тебе сейчас! Сначала коленом в причинное место, потом по зубам – и под дых, под дых!

Но оказалось, что Барини поднял руки вовсе не для жалкой защиты от удара. Он тянулся к обручу на шее Арапона.

– Покажи-ка… Да не дрейфь, не задушу… Ага. Так я и думал. – Он произнес несколько непонятных слов. – Внутри летающей лодки ты можешь ничего не бояться.

– Точно? – с показным недоверием спросил Арапон, в то время как сердце прыгало от восторга: кажется, все может получиться! Может!

Барини фыркнул:

– Я знаю, что говорю. Охота мне сидеть рядом с тобой, когда тебе башку снесет! Брызг будет… Это… – Опять несколько непонятных слов. – Короче, чтобы заряд сработал, в него надо прицелиться, хотя бы приблизительно, из особой штуковины. Отобрать ее или просто укрыться за колпаком летающей лодки – и ты в безопасности. Остальное – выдумки для страха. Победишь страх – победишь и дьявола. Штуковина маленькая, продолговатая, помещается в кармане. Вот ты и отберешь ее, иначе зачем ты мне нужен? Но не убивать!

– А ты тем временем прыгнешь в лодку – и фьють? – нехорошо осклабился Арапон.

– Вместе прыгнем и золота прихватим, – сказал Барини таким тоном, что Арапон наполовину поверил. – У него в кармане не только (непонятное слово), но еще и (непонятное слово), без которого нам не попасть внутрь (непонятное слово)… то есть внутрь летающей лодки. А в Унгане мне понадобятся твои связи. Скрываться же придется! Ну, думай! Как надумаешь – дай знать. Только не ночью. Тайные дела делаются у всех на виду…

Легко, несмотря на грузную комплекцию, выпрыгнув из шурфа, он для вида поковырялся в отвалах, да и пошел себе к речке. Что ему! Одно слово – князь! Ладно, хрен с ним, пускай пока гуляет. Думает обмануть Арапона, ха-ха! О золоте не забыл сказать, подкупить хочет. Пускай тешит себя мыслью, что Арапон глупее его. Да ежели и не удастся сбежать с золотом, то и не надо. За живого или мертвого Барини Гухар отвалит столько, что можно будет всю жизнь как сыр в масле кататься!

На следующий день Арапон улучил момент мигнуть Барини. Тот показал глазами, что понял, и целый день занимался обходом шурфов – копался в отвалах, иногда тащил порцию грунта на промывку, часто спрыгивал на дно и сам брался за кайло, словом, усыплял бдительность. Долбя мерзлый грунт, Арапон ругался по-черному. И что же он услышал, когда Барини наконец соизволил подойти?

– А что, найдется тут из чего лесу ссучить? Рыбки хочу.

Барини удил рыбу.

Не успевал поплавок проплыть и нескольких метров, как следовала резкая поклевка. Можно было обойтись и без поплавка – небольшие рыбки сейчас же начинали преследовать наживку, торопясь опередить друг друга, и поклевку было попросту видно. Три рыбки из четырех либо сходили с самодельного крючка еще в воде, либо шлепались в воду спустя мгновение после выдергивания из оной, но одна все-таки доставалась рыболову. И все равно рыбалка к востоку от Туманных гор больше смахивала на промысел. Рыба здесь не боялась вообще ничего. Рыбе лишь не нравилась муть от промывки, и рыба держалась выше по течению. Первый рыболов неосвоенного материка заслуженно снимал сливки.

Над снастью пришлось помудрить. Немало коры ободрал он с деревьев и немало переломал кустов, прежде чем нашел тонкие растительные волокна, сохраняющие прочность после высушивания и не боящиеся намокания. Свитая из них леса была хорошо видна рыбе, но что за беда, если рыба жадна и простодушна? Крючок дался тяжелее; Барини даже подумывал плюнуть на него и сплести сеть, но не знал, как это делается. Древесные колючки не годились. В конце концов он расплющил на камне крошечный золотой самородочек в некое подобие проволоки, согнул ее и заточил острие. Под весом трепыхающейся рыбы крючок норовил разогнуться, и приходилось часто подгибать его. На наживку шли личинки из-под коры и засохшие комья вчерашней каши. Иногда удавалось хлопнуть муху.

На двадцатой рыбке он решил, что хватит, и в тот же день сварил уху на всю артель, приправив ее стеблями некоего растения, схожими по слезоточивому действию с диким луком. Тапа крякал, рыгал, жмурился от удовольствия, как домашний кот, и просил баловать народ таким блюдом хотя бы иногда. Сулил отрядить в помощь специального человека, и Барини, пожав плечами, молвил: «Да кого угодно, хоть вот этого» – и ткнул пальцем в сторону Арапона.

Ему был глубоко отвратителен этот тип – вор по убеждению, убийца по случаю, ласковый с сильными и безжалостный со слабыми. Шакал. Он и заслуживал шакальей участи. Но сейчас он был нужен.

Прошло два дня. Рыба ловилась так, как будто давно уже мечтала расстаться с водной стихией. Арапон добывал наживку и варил уху. На третий день Барини сказал, что теперь легко справится и один, и размякший Тапа вновь поставил Арапона на промывку, избавив от долбления шурфов. Это было то, что нужно.

Отто прилетел еще через три дня. Как обычно, он стоял поблизости от флаера, но не настолько близко, чтобы не успеть среагировать в случае чего, и внимательно наблюдал за разгрузкой продовольствия, держа правую руку в кармане. Как обычно, выслушал рапорт подобострастного Тапы. Как обычно, закрыл колпак по окончании разгрузки и направился прямиком к Барини. Тот был занят – насаживал муху на золотой крючок. Десятка полтора рыбок блестели чешуей на галечном берегу рядом с ним, некоторые еще слабо трепыхались.

– Хорошее занятие ты себе нашел, – не то осудил, не то подначил дьявол.

– Вкусное, – пожал плечами Барини, забрасывая снасть. Поплавок рывком ушел под воду. Подсечка – и серебристая с зеленоватым отливом рыбка сорвалась с крючка в воздухе, шлепнувшись прямо на Отто. Тот запрыгал, крича: «Лови ее, хватай!» Поймал.

– А мне дашь поудить?

Барини выправил крючок и вручил удочку Отто. Поначалу у того не клеилось, но мало-помалу дело пошло на лад. Выловив пять рыбок, дьявол спросил:

– Может, сам хочешь?

– Лови, лови. Я тут уже не первый день развлекаюсь. Отменная рыбка, вроде земного хариуса, только лучше. Мы из нее уху варим. Разве Тапа тебе не сказал?

– Ну? Уха – это что? Русское слово?

– Суп, – сказал Барини. – По-русски и по-английски одинаково. А по-немецки – зуппе.

– А по-турецки?

– Пошел к черту.

– Не могу я пойти сам к себе, – хихикнул Отто. – Как ты себе это представляешь, а?

– Я в том смысле, что у тебя мать турчанка. Неужели совсем язык забыл?

– И не знал никогда. Так, несколько слов… Да и умерла она рано. Я тогда вот о чем подумал: стоит ли стараться получше устроиться в жизни – в земной жизни, – как это делали мои родители? Чего ради? Чтобы вписаться в систему, преуспевать и вроде преуспеть, жить как все, а под старость понять: ничего, совсем ведь ничего путного в жизни не сделано… Или не понять, что еще хуже. С той-то поры я и начал задумываться больше, чем мне следовало…

– Воистину больше, чем следовало.

– А знаешь, что теперь мучит меня больше всего? – спросил Отто. – Я скажу тебе. Морису не говорил, а тебе скажу. Представь, что у земного человечества был не окончательный упадок, от которого мы бежали без возврата, а временный кризис. И что сейчас он преодолен. Представь себе цветущую Землю с миллиардом живущих на ней активных, думающих, добрых и совестливых людей!

– Утопия, – хмыкнул Барини. – Не мучь себя, это мазохизм. Давай-ка я тебя ухой угощу… неужто и впрямь никогда не пробовал? Только в следующий раз соли привези, у нас ее мало, нормального луку тоже захвати и специй каких-нибудь. А еще эту рыбку можно солить или даже есть просто так, макая ломтики в острый соус… бамбрский подойдет в самый раз, я думаю…

Поскольку заходить в хижины Отто брезговал, а Барини расписывал прелести рыбацкого обеда возле речки, позвали Арапона, погнали его за посудой, таганом и дровами. Тот сыграл как нельзя лучше: потрусил не чересчур спешной рысцой, демонстрируя в равной мере покорность, испуг и усталость. А не насторожился ли Отто?.. Кажется, нет.

У него хорошее чутье, Барини знал это. Но сейчас дьявол расслабился. Он не ждет каверз от того, кто мирно удит рыбку. И он в плену иллюзии: ему кажется, что разбитую на тысячу осколков чашку еще можно склеить и она будет как новая. Пусть думает, что сеанс психотерапии проходит успешно. Пусть тихо радуется.

– Потрошить не будем, и так сойдет… – Барини не хотел, чтобы Отто насторожился, когда у него попросят нож.

Все шло как по маслу – даже удивительно. Подкладывая под котел дрова, снимая пену, Барини отпускал скупые шуточки и временами хмурился, как будто желая остаться в образе обиженного и униженного. Да какого угодно, главное – не опасного! Ожидающий распоряжений Арапон слонялся поблизости, все время оставаясь в поле зрения Отто, и не сводил с котла голодного взгляда. Тоже лицедей не из последних.

– Ну-с, снимем пробу…

Зачерпнуть ложкой наваристый бульон с кусочком рыбьей спинки, подуть, положить в рот, помычать, изображая неземное блаженство… Последнее вышло без труда – уха удалась на славу.

– Пища богов. На-ка сам попробуй.

Отто, конечно, сейчас же возразил в том смысле, что он-то как раз не бог, а совсем даже наоборот, но ложку принял охотно. Как только он погрузил ее в котел, Арапон, как было условлено, зашел ему за спину.

А Барини, как только Отто с ложкой во рту остановил взгляд, пытаясь разобраться во вкусовых ощущениях, без особой спешки поднялся с корточек и резким ударом ноги, будто забивал гол, отправил котел с тагана прямо в Отто.

Дико взвыв, ошпаренный дьявол отскочил назад – и тут же оказался в лапах Арапона. Уж что-что, а заламывать руки тот умел. Ошарашенный Отто не успел даже начать лягаться, как два предмета из его карманов перешли в руки Барини.

Один – обыкновенный ультракоротковолновый остронаправленный пульт для зарядов в обручах на шеях каторжан; такого барахла в мастерской «Пилигрима» было навалом. Второй – единственный на борту «Пилигрима» ручной бластер, маломощное, но сокрушительное на короткой дистанции оружие командира. Когда-то им владел Нолан Уайт, потом никто, а потом Гама и Барини решили, что дьяволу он нужнее…

Этого было мало. Барини не уставал вдалбливать Арапону: дьявол нужен живым. Правда, не стал объяснять, для чего. С Арапона бы сталось отрезать Отто указательный палец, а то и всю руку. Это проще, чем тащить к флаеру живого, упирающегося Отто. Не собираясь докладывать, как на самом деле отпирается флаер, Барини до поры до времени кормил Арапона баснями.

– Веди его к лодке.

Сто шагов. Отто рычал и пытался вырваться до тех пор, пока Барини не навел пульт на шею Арапона. Отто понял без слов: как ни мал заряд в обруче, осколки порвут горло и тому, кто рядом. Тогда он процедил:

– Скотина…

– Да, – легко согласился Барини.

– Предатель!

– Правда?

– Сволочь! Ублюдок!

– Может быть. А ты – дурак. Совсем как я недавно. Только я с тех пор поумнел.

– Вели своему громиле отпустить меня! Мы можем договориться! Я всегда в тебя верил!..

– Да ведь и я в тебя… когда-то.

– Ну… прости, – выдавил Отто.

– Бог простит. Он уже сейчас, а я чуть позже. Когда я улечу, а ты останешься, можешь быть уверен: я не держу на тебя зла.

Отто вновь затрепыхался и взвыл, когда Арапон сильнее взял его руку на залом. Разговор шел на неведомом вору языке, но он чутко улавливал интонацию.

– Он тебя бросит! – завопил вдруг Отто специально для Арапона. – Ты что, не видишь? Он смеется над тобой, над дурачком! Нужен ты ему, как же!

Барини лишь усмехнулся и шевельнул пультом. Арапон все понял. Он молчал, лишь на физиономии вора отражалось все, что ему хотелось сделать с Барини. Но еще больше он хотел жить.

А может быть, он еще надеялся, верил в чудо? Барини не интересовали мечты вора о добром дяде. Осуществись по недосмотру эти мечты – и дяде станет очень плохо.

– Палец! Приложи его указательный палец к этой пластине, живо!

Как Отто ни дергался, Арапон исполнил требуемое. Прозрачный колпак флаера раскрылся, приглашая войти. Потом можно будет настроить датчик на другие папиллярные линии…

– А теперь оба назад! Десять шагов. Марш!

Боковым зрением Барини уловил движение. Так и есть – к флаеру толпой бежали каторжники, и волосатый Тапа несся впереди всех, вздев над головой лопату.

Не успеют…

– Я кому сказал?! Оба назад, ну!

Они начали отступать.

– Подумай о цели! – отчаянно воззвал Отто. – Разве для этого мы сбежали с Земли?

– Конечно, нет. – Палец Барини подрагивал на кнопке пульта.

– Никогда тебе этого не прощу, – сказал Отто.

Барини не ответил. Он уже сидел в кресле, и бортовой компьютер запрашивал у него пароль. У Отто всегда были простые пароли, ибо зачем в этом мире сложные? И он по нескольку лет пользовался одним и тем же паролем…

Когда флаер оторвался от грунта на метр и колпак начал закрываться, Отто вырвался из рук Арапона. Совершив немыслимый бросок, он попытался зацепиться за край кокпита. Продолжая подъем, Барини качнул флаер вправо, и пальцы Отто соскользнули. Колпак встал на место.

Так. Теперь подняться, взять чуть в сторону и зависнуть… Убедившись, что реалист Отто все понял правильно и уже бежит, далеко опередив всех, к этому месту, Барини заставил колпак приоткрыться и сбросил вниз пульт и бластер. Отто не заслужил лютой смерти – пусть отобьется, подчинит себе каторжников и живет. И если он хоть чуточку проникся учением, что проповедовал Гама, то участь его – день за днем сидеть у реки, ожидая, когда мимо проплывет труп его врага.

Может заодно и рыбку половить. Ведь в самом деле вкусно. Уж куда вкуснее каши из круп, которые скоро кончатся.

Ничего. С оружием он здесь не отощает.

Вновь закрыв колпак, Барини дал полную тягу. Реалист-то Отто реалист, но может сгоряча пальнуть. Говорят, в прежние времена иной раз бывало, что самолеты удавалось сбивать из допотопных пулевых пистолетов, не то что из бластеров…

Флаер вел себя послушно. Топлива в реакторе оставалось еще на полторы тысячи часов непрерывной работы. Основные и дублирующие системы находились в исправности. Система ремонта и регенерации сигнализировала о готовности немедленно вмешаться в случае какого-либо сбоя. Обе плазменные пушки могли вести огонь.

Барини много лет не управлял флаером и с радостью ощутил, что старые рефлексы никуда не делись. На всякий случай он активировал программу исправления грубых ошибок пилотажа – Отто, конечно, обходился без нее, как заправский ас, но то был Отто, пользующийся флаером едва ли не ежедневно… Пусть теперь дьявол поживет среди людей, да не всяких, а уголовников, да на материке, отделенном от населенной части суши непроходимыми горами. Там ему самое место.

Около часа Барини летел на север, держась над колоссальными снежными цепями Туманных гор, затем повернул на северо-запад, пересек широкий язык Пестрой пустыни и скоро увидел впереди южные отроги Холодного хребта. Здесь он снизился и перешел на дозвук.

Какое-то время он выписывал широкие петли над горной страной, тщась понять, где тут надо искать жилище пророка Гамы; потом выругался и повернул к пустыне. На посадочной площадке у заднего выхода из пещеры Мориса был установлен радиомаяк, но Барини не сумел на него настроиться. Оставалось высмотреть с высоты традиционный путь паломников и лететь над ним.

Ага, вот он! Со злой радостью Барини узнал кучу валунов, некогда послужившую его отряду убежищем от грозы, разглядел и змейку ручья, стекающего с гор и теряющегося в песках. А вот и место, где клан Шусси по приказу горного старца устроил засаду…

Теперь совсем близко.

Что там на горной тропе – лошади? Едут паломники, стало быть. Едут к святому Гаме. Зря они проделали столь долгий путь – не видать им Гамы, как своих ушей.

А вот и Святая лестница в меловой скале, и зев пещеры над ней, и лужайка перед пещерой, и отвесные стены впечатляющей высоты…

Перед лестницей Барини заложил вираж, высматривая: нет ли на ней кого? Затем развернулся, завис на безопасном расстоянии и, прицелившись, пять раз нажал на сдвоенную гашетку. Десять молний ударили в лестницу. Ее центральная часть перестала существовать, в облаке пыли с грохотом сыпались вниз сотни и сотни тонн породы вместе со всеми губительными для непрошеных гостей ловушками, расставленными святым Гамой. Да, друг Морис, теперь у тебя не будет никаких гостей, ни прошеных, ни непрошеных… С голоду не подохнешь, у тебя есть «вечный» изотопный источник и синтезатор, и вода у тебя есть из подземного источника, а вот паствы теперь не будет. Понравится ли тебе жить без цели, без смысла?

Впрочем, ты можешь попробовать починить «крота» и проковырять в горе путь на свободу – вдруг получится? Во всяком случае, тебе не придется жалеть, что на эту работу тебе отпущено мало времени…

Барини стрелял еще и еще, пока вся лестница сверху донизу не рухнула вниз. Затем облетел гору и завалил второй выход из пещеры, обрушив заодно посадочную площадку. Особой нужды в том не было, но Барини считал, что все надо делать основательно. Где-то был еще как минимум один выход, но где? Пришлось потратить не меньше часа на осмотр горы и ближайших подходов к ней. Любую трещину, любое подозрительное темное пятно Барини расстреливал метко и безжалостно. Управившись – хрипло расхохотался. Живи спокойно, друг Морис, больше тебя никто не потревожит.

Большие дела хорошо начинать вместе. Но заканчивать их лучше одному. И только из-за того, что единомышленники перестают быть ими. Ты ведь знал это, дружище?..

Возможно и даже наверняка этот закон допускает исключения, но кого винить, если лично с тобой никакого исключения не случилось? Закон? Он таков, каков есть.

Дело сделано, душа насытилась отмщением – и пустота… Ни радости, ни удовольствия. Один лишь вопрос: что делать дальше?

Высадиться в Унгане и начать все заново? Пожалуй, теперь поздно, да и не пойдут люди за князем Барини. За Гухаром они пойдут – тут Отто прав. Гухар делает то, что надо делать. Можно, конечно, поднять большую бучу, изобразив собой бога в летающей колеснице, но к чему? Взять личный реванш, потешить самолюбие, наказать предателей?

Если бы не в ущерб делу – тогда может быть. Но то-то и оно, что без ущерба не получится.

Значит – забыть. Если Отто прав – а он прав – в том, что перевал позади и теперь события сами пойдут в нужном направлении, то лучше всего не вмешиваться. Несмотря ни на что. Даже несмотря на Атти. Положа руку на сердце, Гухар действительно более талантливый политик – пойми и смирись. Меняя судьбы мира, забудь о личном. Если стрелочник не переведет стрелку решительно и до конца, поезд сойдет с рельсов.

А хочешь власти – найди ее в другом месте.

Явиться в качестве одного из вожаков народных восстаний в кипящей и корчащейся Империи? Заманчивый путь для деятельного человека, но не самый лучший. Рано или поздно придется стать главной занозой в заднице Империи, и такого человека обязательно убьют – либо свои же, либо имперцы, либо агенты Сумгавы, а тот, кто возглавит борьбу после смерти могущественного и любимого вождя, унаследует его власть и рано или поздно ляжет бревном на пути Гухара к переустройству Империи на новый лад. Нет уж, властитель должен быть один. Гухар сукин сын, но лучше его, пожалуй, не найти.

Барини решительно развернул флаер носом на юг.

План действий созрел сам собой – план на всю оставшуюся жизнь. Мавр не может уйти – дело еще не сделано. Барини Первому, бывшему князю Унгана, сейчас нечего делать в пределах «цивилизованного» мира, но разве это аргумент в пользу того, чтобы провести остаток дней в дикарском стойбище посреди тундры или в дикой, но волшебной природе по ту сторону Туманных гор? С точностью до наоборот! Он продолжит дело, но не изнутри, а снаружи. Кочевники – благодатный материал, и они же – угроза, тлеющий фитиль большого пожара. Они не страшны, пока поклоняются языческим божкам, своим у каждой орды, – но потом, но в будущем… Следует упредить – явиться к ним с неба в образе пророка, поразить их воображение полудюжиной чудес, а затем поселиться где-нибудь в глухом углу. Как Гама. И делать то же, что делал он. Конечно, учение придется подправить в соответствии с менталитетом кочевников, но что за беда? Времени на это хватит с избытком.

Этому миру совершенно не нужны целые столетия войн между Востоком и Западом. Слияние и взаимопроникновение! Пусть медленное, пусть далеко не всегда мирное, но только не орды Чингисхана и не крестовые походы. Много раз было говорено о том, что пора начать работу в этом направлении, да все не доходили руки.

Теперь дойдут.

И можно надеяться, что дойдут не рано, не поздно, а как раз вовремя.

В сущности, все к лучшему.