В это время с улицы донёсся усиленный громкоговорителем суровый голос блюстителя дорожного движения: «Водитель автомобиля, государственный номер МО 45–18 Ж, немедленно прекратите движение!» Мы вышли на лоджию и увидели, как жёлто-синяя милицейская машина гонится за удирающей серебристой иномаркой.

– Уйдёт! – воскликнул я.

– При выезде на Минку перехватят. Там будка и пост, – со знанием дела возразил мой соавтор.

– А хотите историю про гаишников? – спросил я. – Только что вспомнил!

– Валяйте!

– Весной 1986-го я купил первую свою машину, ВАЗ-2013 белого, как холодильник, цвета. Мы как раз с классиком советского кино Евгением Габриловичем сидели в Доме ветеранов кино на Нежинской улице и писали для актрисы Ирины Муравьёвой сценарий «Неуправляемая», который потом запретили за непонимание текущего момента…

Об этом подробно рассказано в эссе «Как я был врагом перестройки», также вошедшем в сборник «Селфи с музой». Матвеевское в ту пору было тихим районом с вялым движением транспорта, и я, начинающий водитель, долго наматывал круги по пустым улицам, не решаясь выезжать на оживлённые трассы. А когда впервые решился и встал в пробке перед Смоленской площадью, то едва не заплакал от ужаса: казалось, огромные самосвалы и автобусы вот-вот затрут мой жигулёнок, как ледяные торосы – кораблик. Но ничего, выбрался… Постепенно я освоился, почувствовал себя увереннее, а к зиме и вообще распоясался, обрёл ту лихость, которая обычно плохо заканчивается…

И вот в январе 1987 года, спускаясь к Волхонке, я затормозил на красный свет перед самым светофором на углу Гоголевского бульвара и Кропоткинской улицы и ждал, слушая по приёмнику концерт по заявкам и наблюдая, как над открытым бассейном «Москва» клубится густой белый пар. Когда впереди вдруг зажёгся зелёный, я спокойно двинулся дальше через Кропоткинскую площадь к набережной. Вдруг послышалась нервная милицейская трель, и ко мне, размахивая полосатым жезлом, кинулся толстый гаишник, перетянутый портупеей, как подушка, приготовленная к переезду. Кстати, это неожиданное сравнение пришло мне в голову именно тогда, а использовал я его лишь спустя без малого 30 лет в романе «Любовь в эпоху перемен». Так у писателей тоже бывает.

Старший лейтенант постучал жезлом по капоту, мол, выходи из машины – приехали. Я повиновался, зная, что гаишники не любят, когда с ними говорят через окошко.

– Ослепли, водитель?

– А что такое?

– На красный свет поехали. Документы…

– Нет, на зелёный. – Я показал на светофор, установленный перед Метростроевской улицей, и сам тут же понял свою ошибку. – Не туда посмотрел… Виноват!

– Виноват – накажем. Пройдёмте! – поманил меня толстяк, забрал права, раскрыл книжицу, обнаружил девственный талон предупреждений и обрадовался: – Целочка!

Он повёл меня в свою стеклянную будку, торчавшую на углу Волхонки и Соймоновского проезда. В Москве тогда таких было много. Называли их в зависимости от формы – «стаканами» или «скворечниками». Мой угнетатель сидел в скворечнике, который на высокой бетонной ножке вознёсся над проезжей частью. Подняться туда можно было по ступенькам, напоминающим пожарную лестницу. Сверху гаишник наблюдал жизнь перекрёстка, мог перевести светофоры в режим ручного управления, а иногда спускался вниз по карательным и прочим надобностям. Кстати, вскарабкался наверх он довольно ловко для своего избыточного веса. Я же, наоборот, еле залез. Внутри было тесно, как в кабине «Запорожца»: по бокам – узкие сиденья, посредине – столик, похожий на купейный, под ним обогреватель с раскалёнными тэнами, чтобы не задубеть зимой. А январь в тот год выдался морозный.

– Торопитесь? – участливо спросил старший лейтенант, наслаждаясь моей нервозностью.

– Тороплюсь.

– Внимательнее надо быть. – Он усадил меня и стал неторопливо заполнять протокол, вздыхая и явно намекая, что можно договориться, разойдясь по-хорошему.

Я бы и рад разойтись, но, будучи начинающим автолюбителем, ещё ни разу не попадал в такую ситуацию, даже не знал, с чего начать подкуп милиционера. Соображая, я наблюдал, как из дымящейся воды бассейна выглядывала то розовая рука, то голова в белой шапочке. Допустим, вынимаю я три, пять или даже десять рублей, а он мне и говорит: «Юрий Михайлович, и не стыдно вам, члену КПСС, лауреату премии Ленинского комсомола за разоблачительную повесть «ЧП районного масштаба», такими вот глупостями заниматься?»

– За три рубля он точно так и сказал бы, – согласился мой соавтор со знанием дела. – Всё-таки поехать на красный свет – дело нешуточное. За пятёрку не уверен… Тут всё зависит от личной порядочности. А десятку взял бы не пикнув.

– Но я же тогда этого не знал… В первый раз попался. В общем, такая же ситуация, как с вашей Рутой Яновной…

– Да, чем-то напоминает…

…Несколько раз выразив толстым красным лицом готовность к взаимопониманию и не получив ответа, гаишник решил, что со мной не договориться, и сварливо объявил:

– Значит так, права я ваши забираю! Давайте!

– Я же вам их отдал… – чуть не заплакал я: вызволять документы из ГАИ – это страшная история, целый день в очереди простоишь.

– Ничего вы мне не отдавали… – Он стал шарить по столу. – Нету тут ничего…

– Вы же ещё на улице у меня забрали.

– Вы что-то, гражданин, путаете!

И тут запахло горелым. Старший лейтенант, превозмогая живот, нагнулся, заглянул под стол, охнул и едва успел сорвать с раскалённой решётки обогревателя мои краснокожие права – уголок уже горел синим пламенем. Толстяк торопливо потушил, обдул и расстроился:

– Извини, дурацкая конструкция, протоколы, было дело, палились, но чтобы права… Ничего – только кончик обгорел, можно не менять, под корочки спрячешь. Ладно, иди! – И он примирительно отдал мне документы, порвав протокол. – Извини…те…

Я вышел на улицу и вдохнул снежный воздух свободы…

– История неплохая, но незатейливая, без хода… – снисходительно молвил соавтор.

– Так это только первая серия.

– Продолжайте!

Прошло лет семь-восемь. И я уже на первой своей подержанной иномарке совершил ту же самую ошибку, причём в том же самом месте. Правда, Кропоткинская улица теперь называлась Пречистенкой, Метростроевская – Остоженкой, а выехал я, перепутав светофоры, на площадь Пречистенских Ворот. Да и на месте бассейна теперь виднелся лишь огромный лунный кратер, где орудовали, лязгая, экскаваторы. И вы не поверите, остановил меня тот же самый гаишник. Он ещё сильнее растолстел и стал капитаном.

– Проезд на красный свет – очень серьёзное нарушение, – покачал он головой, принимая документы. – Даже и не знаю, что мне с вами делать…

При этих словах, мне показалось, что карман на шинели гаишника как-то сам собой оттопырился в ожидании вложения. Я был к тому времени уже матёрым автолюбителем и, если бы меня остановил незнакомый инспектор, без слов отправил бы купюры по назначению, но я медлил и с радостью нежданной встречи смотрел на старого знакомца.

– Вы что улыбаетесь-то? Ничего смешного. Будем оформлять…

– А вы меня не помните?

– Нет. Знаете, сколько я нарушителей за день останавливаю?

– Догадываюсь.

– А что мы с вами уже что-то… э-э-э… оформляли? – осторожно уточнил он.

– Да, много лет назад вы меня уже останавливали здесь за точно такое же нарушение.

– И что? – опасливо спросил капитан.

– И чуть не сожгли мои права на обогревателе! – Я в доказательство снял корочку и предъявил обгоревший угол.

– Точно! Так это вы?! То-то смотрю, лицо знакомое. Как же, помню! Мы, как с мужиками после дежурства выпьем, по чуть-чуть, я им этот ваш случай рассказываю. Протоколы, конечно, горели, но чтобы права… Ладно, езжай, погорелец, и поаккуратнее!

– Спасибо! Удачи!

– Эх, какая там удача! Видал, какие у нас тут дела! – Он показал полосатым жезлом на развороченный лунный пейзаж, оставшийся от бассейна, – скоро, чую, и мой скворечник снесут…

– И куда ж вы?

– Родина в беде не оставит.

Я сел в машину и повернул на Волхонку: будка на фоне развороченного котлована в самом деле выглядела как уходящая натура – так в кино называют, к примеру, дерево, которое необходимо срочно снять на плёнку, прежде чем оно облетит.

– Неплохо, – кивнул соавтор, – но концовочка всё-таки слабовата.

– Так будет ещё и третья серия!

– Неужели?

…Прошло ещё лет шесть-семь, и я на новой «Хонде» рассекал по Остоженке, намереваясь свернуть на Соймоновский проезд и далее на Пречистенскую набережную. Впереди поднималась златоверхая громада недавно законченного храма Христа Спасителя. Он был такой новенький, такой свежий, что, казалось, с него только-только сняли целлофановую обёртку и розовые ленточки. Засмотревшись, я совершил оплошность: повернул из среднего ряда, а положено по разметке из крайнего правого. Нарушение пустяковое, но тут же раздалась трель, и ко мне поспешил, размахивая жезлом, высокий тощий лейтенант. Я вышел, отдал честь и документы, включая крохотное, запаянное в плёнку водительское удостоверение размером с визитную карточку. Прогресс!

– Ну что же вы так? Нехорошо… – посетовал инспектор знакомым тоном, предполагающим взаимное понимание. – Даже не знаю, что мне с вами делать-то…

– А тут раньше такой толстый капитан стоял?.. – как бы невзначай спросил я.

– Никифорыч?

– Вроде Никифорыч…

– Он теперь майор. В управлении бумажки перекладывает. К пенсии готовится. А вы-то его откуда знаете?

– А он мне однажды на тэнах чуть права не сжёг! Там раньше скворечник стоял. Смешная история…

– Так это вы! – воскликнул лейтенант и посмотрел на меня с радостным изумлением. – Никифорыч всегда, если выпьет, рассказывал, как одному чмошнику… извините, водителю, чуть права не сжёг. Вот, значит, вы какой! Ну ладно, раз такое дело – езжайте и повнимательнее…

Больше я в этом заколдованном месте правил не нарушал.

– Вот теперь совсем другое дело! – похвалил мой соавтор.