Общества и коллегии «Чешских братьев»

В настоящее время считается установленным наукой, что в Чехии уже издавна существовали общины вальденсов, которые стояли в некоторой связи с гуситской Реформацией и революцией. Впрочем, чешские вальденсы еще не порывали окончательно с господствующей церковью, хотя и обладали прочной организацией и особыми формами культа. Полное отделение произошло только в конце XV в. Вместе с этим старые общины подверглись коренному преобразованию. Под именем «Чешских братьев», или анабаптистов, также пикардов, как их в насмешку прозвали их противники, они сыграли выдающуюся роль в истории церкви.

В 1500 г. это течение, поставившее целью достижение идеала христианской общины в виде простейшего образа жизни, насчитывало до 200 тысяч последователей. Руководимые сеньорами и епископами, они владели множеством школ, которые пользовались особым уважением, имели в своем распоряжении собственные типографии и создали огромную литературу, свидетельствующую об удивительном подъеме духовного воодушевления.

Помимо этого, лучшим средством для распространения света и правды во всем мире для них служил целый ряд свободных союзов, которые были соединены с братским союзом только духовной связью некоторых общих воззрений. Такие организации назывались обществами. Их члены называли себя христианами и оставались прихожанами своих церквей.

Из страха перед жестокими законами о еретиках – идея веротерпимости была в то время понятием неизвестным – общества эти, подобно общинам первых христиан, должны были прибегать к тайне: большей частью они составляли замкнутые союзы в рамках корпораций, получивших государственное признание или просто терпимых, вроде, например, литературных обществ, правительственных лабораторий, типографских мастерских, ремесленных цехов и строительных корпораций. Таким путем они получали возможность под невинными формами беспрепятственно совершать запрещенные обряды своего культа и даже преследовать свои побочные цели.

Члены этих тайных обществ (Sozietäten) разделялись на: socii (auditores), fratres и perfecti. Огромное большинство таких союзов состояло из членов первой степени, которые, без сомнения, оставались в полном неведении относительно того, что они принадлежали к еретическому обществу. При благоприятных обстоятельствах из них образовывался кружок братьев или академия. Принадлежность к академии связана была с более высокой степенью посвященности. Но все здание храма в целом, для которого работало общество, доступно было взгляду только избранных братьев.

В течение XVI в. многие из внецерковных религиозных обществ отвоевали себе право публичного выполнения своего культа, и тогда и «общества» или «литературные товарищества», до сих пор скрывавшиеся, выступили открыто на свет божий. К ним сейчас же примкнули люди всех состояний, профессий и исповеданий из моравского и чешского населения, с целью совместных занятий пением, музыкой, поэзией и литературой, но вместе с тем и ради возвеличения славы Божией и насаждения добродетели и добрых нравов, являя современникам светлый и назидательный пример любви и согласия. Члены назывались poetae и musici. Временным главой таких Sozietas musica или Societas poetica являлся сеньор. Ему присваивался титул «достопочтенного». Некоторые общества владели собственными домами, в которых, в большинстве случаев, имелись библиотека и помещение для собраний. В случае нужды и болезни члены общества пользовались взаимной поддержкой.

Помимо искусств, в этих обществах некоторые отделения занимались, подобно итальянским академиям, математикой и естественными науками, но главным образом разработкой национального языка и развитием народной литературы. Одним из коренных принципов обществ являлось положение, что все люди безо всякого принуждения в области веры должны приобщиться к познанию христианских истин, как они сами их понимают, и интересоваться всем достойным изучения! Эта мировая идея, идея терпимости, для того времени представляется явлением исключительным и обеспечивает этим обществам неувядаемую славу в культурной истории человечества.

Императорским манифестом (1609) «Чешским братьям» были предоставлены чрезвычайные привилегии, после чего и общества достигли небывалого расцвета. Пользуясь всевозможными льготами и покровительством друзей и приверженцев, располагавших большими денежными средствами, они стали проявлять необычайно живую деятельность. Но расцвет этот длился недолго. Роковая битва у Белой горы (1620) низвергла их в прах. Католическая реакция принудительным путем преобразовала общества в «церковные братства». Во главе их, на место сеньоров, встало римское духовенство. Но «преследование, которому подверглись общины братьев, только разносило во все стороны искры загашаемого огня, и свет, зажженный братьями, разгорался сильнее, чем это было возможно в Чехии». Величайшая заслуга распространения принципов своего общества среди народов Западной Европы принадлежит Яну Амосу Коменскому (1595–1670), последнему епископу «Чешских братьев», общепризнанному основателю новейшей педагогики, но не получившему еще должного признания в качестве апостола всеобщего мира.

Немецкая пальма

В то самое время, когда чешские литературные общества стали исчезать с лица земли, в немецких государствах впервые появляются поэты и их общества словесности, которые – не подлежит сомнению – находились во внутреннем и внешнем родстве с учением и организацией «Чешских братьев». Принимать же их сходство за необъяснимое и непонятное совпадение, значит не отдавать себе отчета во всей глубине духовного брожения того времени.

На первом месте среди немецких обществ словесности стоит «Академия пальмы», как по своим учреждениям и остальным принципам, так и по числу и общественному положению своих членов.

И в Италии было множество религиозных обществ такого же или приблизительно такого же происхождения, как и немецкие, и чешские союзы братьев, которые официально выступили под видом литературных кружков. Но, в противоположность первым, итальянские общества искали опоры не в ремесленных цехах и гильдиях городов, а в ученых и художественных сферах, и это обеспечивало им содействие и участие лучших кругов итальянского общества.

Множество немецких ученых, приезжавших в Италию с научными целями, издавна находили доступ в эти академии. В их впечатлительных душах зарождалось желание ввести и на своей родине учреждения и принципы итальянских обществ, значение которых они сами уже познали, привить и своим единомышленникам-друзьям те же разносторонние стремления, возбудить в них то же брожение, каким они сами были обязаны академиям.

Так, в 1600 г. был принят в Академиа дела круска во Флоренции князь Людвиг Ангальт-Котенский (1579–1650) и, согласно тамошнему уставу, стал носить корпоративное прозвище Ассехо (Пламенный), значок и девиз. Натура счастливая и поэтическая, не особенно талантливый, но хорошо образованный, Людвиг вместе с герцогом Веймарским Иоганном-Эрнестом и другими друзьями, проникшись сознанием чрезвычайного значения подобных обществ, основал в 1617 г. Немецкую академию по образцу Флорентийской. Сделано это было безо всякого шума, чтобы, как говорилось впоследствии, не возбудить зависти в других братствах. Тайна соблюдалась настолько строго, что только 30 лет спустя появились первые неясные слухи об уставе, символике и членах нового общества.

Чтобы отклонить всякие подозрения со стороны светской и духовной власти, не было принято даже непопулярное в то время название «академия». Общество предпочитало именовать себя «Плодоносным», так как каждый из его членов «старался повсюду о выращивании плодов». Символом своим общество избрало индийскую пальму, которая (единственный пример в растительном мире) дает все, что нужно человеку, а девизом своим – изречение: «Все на пользу». В источниках того времени союз называется Немецким обществом. Когда же впоследствии многим стало известно, что символом общества является пальма, оно получило название «Орден Пальмы».

Под этим названием представляли себе общество, которое главной своей задачей поставило очищение и развитие немецкого языка. Между тем из его восьми коллег, князей и дворян, которые известны в качестве его учредителей, нет ни одного, который подвизался бы в качестве писателя или имел какое-либо отношение к немецкому языковедению и литературе. Точно так же и в последующие годы, при приеме новых членов, мало сообразовались с тем, насколько они себя зарекомендовали большим или меньшим рвением к языку немецких богатырей, а решали прежде всего вопрос, насколько согласуются с их задачами их мысли и стремления. При этом допускались только те кандидаты, за достоинство которых ручался кто-нибудь из действительных членов.

Забота о поддержке и развитии высшего национального достояния – языка и литературы – выступила в стремлениях общества на первый план лишь с того момента, когда, вследствие Тридцатилетней войны, политические условия стали приобретать все более и более мрачный характер. Куда бы ни обращались взоры, всюду в политической жизни замечалось бессилие, разрозненность и чужеземное господство. Кроме того, в воздухе висела гроза католико-иезуитской реставрации. Под влиянием несчастно сложившихся политических обстоятельств такие же явления назревали и в общественной, и в духовной жизни. Даже язык, кишевший массой заносных элементов из всяких краев Европы, был бессилен выражать в величавой простоте благородное и возвышенное: стиль огрубел. Поколение упадка, поскольку оно уцелело от страшной войны, влачило свою жалкую жизнь в грязи и нищете и ни в чем не обнаруживало старого величия немецкого характера, ни в чем уже не проявляло свободолюбивого, бодрого, геройского духа предков. Все наследие былой душевной стойкости, единственное, что украшает и облагораживает существование, исчезло и было забыто. Народ, который некогда воспевал месть Кримхильды и рос душой при героических звуках лютеровских песен, украшал теперь свой обнищавший язык чужой мишурой. Достаточно заглянуть в любую переписку того времени, чтобы стало страшно от того, до чего дошел тогда наш народ.

При таких обстоятельствах деятельная забота о новых культурных началах, проявившаяся – по почину Гюбнера и Мартина Опица – в очищении родного языка и возрождении национальной поэзии, не только давала желанную внешнюю безопасность, но являлась и неоценимым средством объединения, тем более что она преследовала практическую и достижимую цель.

Для поддержания патриотического чувства и национального сознания князья, дворяне и ученые объединялись, чтобы решить задачу развития пробудившегося немецкого национализма. Быть может, для многих из членов это было только делом моды и внешней формы, но тип идеального общения все же удалось создать, и, что всего важнее, участие в его создании приняли и высшие классы, которые могли оказать влияние в том же направлении и на прочие классы.

Когда в 1673 г. общество оказалось близко к распаду, списки его членов были уже известны. Изумленной публике казалось невероятным, что это общество в числе 789 своих членов не только заключало ученых и других представителей городских сословий, но привлекло к своим задачам прежде всего целый ряд могущественных немецких государей и знатных особ.

Для человека, знакомого с вопросом, не может показаться удивительным, что в этом союзе господствовало реформационное направление. Но то обстоятельство, что в нем принимали участие и католики, и лютеране, и последователи других религиозных направлений, не пользовавшихся государственным признанием, было явлением необычайным в эпоху воцарения самых низменных страстей. Проникнутые глубокой, серьезной религиозностью, свободные от всякой вероисповедной нетерпимости, члены ордена на деле доказывали, что истинное христианство неразрывно связано с истинной человечностью.

Насколько известно, на первом плане в обязанностях общества стояло «поощрение похвальных добродетелей» и постановка религиозных и нравственных вопросов, а на втором уже – развитие национального языка. Далее, из появившегося в 1647 г. сочинения «Немецкая Пальма» видно, что в недрах союза творились тайные дела. В них посвящались только те из членов, которые «имели доступ в зал ордена в Кетенском замке».

Отдельные обряды академии походили на обычаи гильдий и цехов. Так, там господствовало странное обыкновение, что при вступлении новых членов они, для проверки прочности их решения, подвергались испытанию водой или дымом и четырем главным испытаниям, причем каждый из вновь принятых получал более или менее остроумное прозвище, эмблему и девиз. Это происходило «веселым вечером за добрым стаканом вина», и дело сводилось главным образом к тому, что новичок должен был сделать известное число больших глотков из общей кружки.

«12 товарищей» составляли первенствующий класс академии. Глава его именовался главным хранителем кассы. Следующую ступень занимала Академия истинных любителей. В ней числилось 24 человека. Отличительным знаком товарищей была «золотая медаль на скромной зеленой шелковой ленте с изображением на одной стороне дерева и девиза общества, а на другой – собственного портрета члена».

Существенным моментом во внутренней организации – не только этого общества, но и всех тогдашних академий – являлась сложная система знаков и символов, малопонятная ныне.

В символике немецких обществ большую роль играло, между прочим, солнце, три горящих светильника, столпы мира и единства, лавровый венок, алтарь, две соединенных руки, три сердца, циркуль, наугольник, глобус, рыцарский шлем, горный ландшафт с рекой и строениями и т. п.

Помимо Кетена, организации немецких обществ существовали еще в Веймаре и Бриге. Есть сведения, что подобное общество существовало в Дании.