Глава 08
Неделю-другую спустя после ночи в парке Лили зашла в гости. Было уже поздно, и я не ждала ее, но узнала ее палец на кнопке звонка, как узнавала палец Тэйдзи. Звонок Тэйдзи был мягким, но ровным. Лили давила слишком сильно и слишком долго, возглашая о нервозности, о нехватке самоконтроля. Я открыла дверь. Она плакала.
— Входи. Что стряслось?
— Я тебе не мешаю, а? Не хочу путаться у тебя под ногами, если Тэйдзи здесь.
— Нет его. Сегодня он работает допоздна. В ресторане дел хватает.
— А, ладно.
Пройдя за мной в главную комнату, она нерешительно замерла посередине.
— Садись.
— Пасиб. Я правда сожалею насчет этого. Не знаю, чего я сперва не позвонила. Просто вскочила и пошла. Просто не знала, к кому еще податься. Очаровательная квартирка. Милая и не загроможденная.
— Голая. Так больше нравится. — Мне хотелось, чтобы намек до нее дошел. Что она делает в моей квартире поздно ночью?
— У тебя нет фоток твоей семьи где-нибудь?
— Ни одной.
— А как насчет фоток Тэйдзи? Ты не хочешь повесить их на стены?
— Держу в ящике стола. Парочку использую в качестве закладок или типа того. Написала список покупок на обороте некоторых, но после не выбросила.
— Зачем корябать на обороте совершенно чудесной фотографии? Я куплю блокнот, если у тебя нехватка бумаги.
— Нет-нет. Спасибо. Мне нравится, чтобы окружающие меня вещи были полезны. Иначе и к чему их держать?
Ответ не был правдив, но правды Лили не поняла бы. Я держала снимки Тэйдзи в ящике стола, который открываю каждый вечер и каждое утро. Видеть себя его глазами — лучший способ увидеть его самого, когда его нет рядом. Я вела записи на обороте фотографий, потому что порой мне не хотелось писать ни на чем, не имеющем касательства к нему.
Я села на пол, ожидая, когда Лили объяснится. Ничего не сказав, она прошла к окну и высунула голову наружу.
— Шумновато, когда окна открыты.
— Да, но иначе жарковато.
— Как ты ухитряешься жить без кондиционера?
— Много потею.
Она уселась на подушку, подогнув ноги сбоку, и прислонилась к стене.
— У меня странное чувство.
— Что-то случилось?
— Ну, как бы. Да, случилось, и нет, не случилось.
— То есть?
— Я получила письмо от Энди. Он хочет, чтобы я вернулась.
— Он нарыл твой адрес? Я думала, ты держишь его в полном секрете.
— Нет, не нарыл. Он послал письмо моей подруге, а она переслала мне. Штука в том, что это та самая, у которой я перекантовалась, пока не уехала в Японию. Она помогла мне получить работу, и все такое. Отсюда следует, что он отследил меня до нее как минимум. Следующим шагом будет выяснить, что я в Токио. В пабах вокруг ее дома найдутся люди, которые выложат это ему.
— Да, но даже если он выяснит, что ты здесь, ему ни в жисть не отыскать твою крохотную квартирку в Токио.
— Я понимаю, что ты права, но просто напугалась, получив письмо. Умом я понимаю, что глупо паниковать из-за этого. Правда в том, что я только-только начала чувствовать, как мне хорошо без него. Я начинаю свыкаться со здешней работой и здешней жизнью. Почти забыла об Англии. Вообще-то было довольно славно. А теперь он снова здесь, окаянный.
— Неужто в самом деле настолько скверно? Что тебя так пугает? Ты покинула страну — уж наверняка это достаточно красноречиво говорит, что и его тоже.
Не отозвавшись ни словом, Лили покачала головой.
— Он жестокий?
— Не со мной. Только с мужчинами, которые, по его мнению, слишком много говорят со мной или смотрят на меня. В смысле прямо анекдот. Да кто на меня смотрит?
Любой предпочел бы глядеть на миловидное лицо Лили, а не Люси, но мне не хотелось обращать на это внимание, пока она жалеет себя с таким успехом.
— Даже будь у него твой адрес, неужто он всерьез махнул бы аж до Японии? Путь неблизкий для того, чтобы просто получить от ворот поворот от женщины, уже покинувшей тебя.
— Если раздобудет денег, то махнет. А это серьезное «если», имей в виду.
— Так скажи ему, чтобы отвалил, садился обратно в свой самолет.
Она рассмеялась, ногтем осаживая кутикулы.
— Знаешь, что он однажды учудил? Прямо стыдоба. Хотел нанять частного детектива следить за мной, но ему это было не по карману. Так что вместо этого купил дешевый жучок у какого-то скользкого типа в пабе и сунул его под подкладку моей сумочки.
— Он за тобой шпионил?
— Да, но я сразу заметила. Он распорол подкладку, чтобы сунуть штуку туда, а потом попытался зашить, но напортачил. Я нашла ее, когда повесила сумочку в шкафчик на работе. Долго не знала, что это за штуковина, учти, а спрашивать не хотела. Просто положила на полку в своем шкафчике и напрочь о ней забыла. Наверное, единственное, что он поймал, это звук открывания и закрывания двери и ключа в замочной скважине.
— И как же ты узнала, что это?
— Пару раз застала его копающимся в моей сумочке. В конце концов до меня дошло, что он ищет. Показала примочку кому-то на работе, и мне сказали, что это. Я ее выкинула, хоть и носилась какое-то время с идеей прицепить ее к сирене «Скорой», знаешь ли, чтоб пидорунаду было что послушать.
Я поглядела на нее.
— Я знаю, что означает этот взгляд. «И почему я не бросила его раньше?»
— Так почему?
— Потому что знала, что он будет меня преследовать, и тогда придется терпеть свары, и все такое. Просто куда менее хлопотно было оставаться с ним, пока не смогу удрать настолько далеко, что он меня не разыщет.
— Логично.
— Да знаю, знаю. Будь я тобой, я бы просто сказала, чтобы он проваливал, и его бы и след простыл. Ты умеешь делать подобные вещи. Я не могу. Я правда восхищаюсь тобой, но я не такая. — На миг взгляд ее остекленел, а потом она моргнула. — Ужасно извиняюсь, что навязалась подобным образом без приглашения.
— Ты вовсе не навязывалась. Можешь приходить сюда, когда захочешь.
— Мы, йоркширские, должны держаться вместе, а?
Я думала, она может расплакаться, так что на сей раз решила ей поддакнуть.
— Есть хороший йоркширский способ решить твою проблему.
— Какой?
— Поставлю чайник.
Лили рассмеялась и потерла глаза.
— Спасибо. Могу прикончить чашечку. А если серьезно, если ты вдруг ждешь, что наведается Тэйдзи после работы…
* * *
Навоображала ли это Люси, или Лили действительно то и дело спрашивала о Тэйдзи в ту ночь?
Приготовив чай, я подала его. Лили не могла его пить, не положив хотя бы пару ложек сахара с горкой, и вынуждена была смотаться в круглосуточный магазинчик за ним. Я никогда не покупаю сахар. Я ем сладкое раз или два в год, и то чересчур.
Я тихонько дула на горячую поверхность чая между глотками. Лили вроде бы успокоилась насчет Энди, признав факт, что в Токио она в безопасности.
— В такой же безопасности, как всякий другой где бы то ни было. — Она хлебала чай, как ребенок молоко.
— Несомненно. Так что нечего и тревожиться.
— Да. Люси?
— Что?
— Я знаю, что это глупо с моей стороны, но я не хочу сегодня спать в собственной квартире. Знаю, что он не придет, просто я сейчас на взводе и не смогу уснуть. Ничего, если останусь тут?
Я была отнюдь не против. У меня есть запасные постельные принадлежности. В тот вечер моя квартирка стала на редкость уютной — с подушками, чаем и взаимным доверием. Я уже знала, что если бы Лили ушла, я бы внезапно почувствовала себя всеми покинутой, и моя квартирка снова стала бы голой. Тэйдзи я не видела семь дней. Занят в ресторане. Предыдущая пара вечеров выдались долгими и одинокими. Глупая уродливая Люси спала в своей холодной постели урывками. И всякий раз, когда она пробуждалась в ночи, чувство, что она заставила Тэйдзи разлюбить себя, набрасывалось на нее снова болезненным пинком под дых.
Вытащив из комода футоны, мы положили их бок о бок. Повернулись спинами друг к другу и уснули. Я уверена, что без помех мы обе крепко проспали бы до утра, но не сложилось. Посреди ночи произошел резкий толчок. Стены затряслись, и одна из чашек, съехав со стола, покатилась по полу. Сев, я протерла глаза и увидела, что Лили уже сидит под моим письменным столом. Уличный фонарь, светивший сквозь окно, заливал ее желтым светом. Она крепко обхватила колени, прижав их к груди. Ее зажмуренные глаза сморщились, как изюмины.
— Лили, ты в порядке?
— Я испугалась.
— Да это не такой уж страшный. — Я помолчала. — По-моему, прекратилось.
Пол содрогнулся снова.
— Что это за шум?
Я и не сознавала его, пока Лили не упомянула. И тогда поняла, что звук раздавался все это время, с самого момента моего пробуждения и даже где-то во сне.
— Это птица-предвестник.
— Кто?
Пока я прислушивалась, шум пошел на убыль, и я поняла, что комната перестала двигаться.
— Я не знаю, что это. Так всегда во время толчков. Наверное, кусок старого металла бьется обо что-то. Но по звуку слишком далеко, чтобы это было что-то на заправке. Тэйдзи думает, что это птица, какая-нибудь старая ночная птица, которую толчок сбил с насеста.
— Звучит так, будто где-то вдали футболят ботинком старую жестянку.
— Да кто же станет футболить старую жестянку по моей квартире всякий раз, когда случается землетрясение?
— Дельное замечание.
— Штука в том, что всякий раз, когда я начинаю прислушиваться, чтобы разобраться, то еще больше запутываюсь. Трудно судить посреди ночи. А едва я оклемаюсь достаточно, чтобы сосредоточиться, это кончается. Если бы вы с Тэйдзи не слышали этого тоже, я бы подумала, что мне мерещится.
А вот того, что подметила насчет предвестника кое-что еще, я Лили не сказала. Это начиналось не одновременно с раскачиванием. Чуть раньше. Или это сон? Если да, то всегда один и тот же. Как может птица, жестянка или ботинок знать, что вот-вот будет землетрясение? Я много раз ломала над этим голову. Конечно, могла и заблуждаться. Как можно среди ночи испытывать уверенность хоть в чем-нибудь? Но если права, предупреждение это или симптом? Если это предупреждение, что в нем толку всего за несколько секунд до события, когда уже некогда ни бежать, ни прятаться?
Сегодня моя постель будет в этом полицейском участке. Какие шумы я услышу? Сирены, может, полицейские сплетни. Пьянчужек в обезьяннике. Я воображала, что в полицейском участке будет темно. Это не так, но мне хотелось, чтобы было темно. Тут мучительно яркий свет. Мои глаза устали, и мне хотелось бы немного поспать.
* * *
Утром я приготовила чай и поставила его на пол рядом с головой Лили.
— Спасибо. О-о, я спала как убитая. По-моему, не проснулась ни разу, как только головой коснулась подушки.
— Не считая землетрясения.
— Землетрясения? Ночью были толчки? Должно быть, проспала их напрочь.
— Нет, ты проснулась. Мы обе проснулись.
— Значит, видать, вырубилась сразу после того. Ничегошеньки не помню.
Нехитро забыть случившееся ночью, когда пребываешь в полусне. Но мне показалось странным, что она ни капельки не помнит о том, как выбралась из постели и спряталась под стол, не помнит нашего разговора о птице-предвестнике.
До станции мы дошли вместе. Она сияла и щебетала, ни словом не помянув ни вчерашнего вечера, ни Энди. На станции я села на поезд до работы, а она отправилась домой, чтобы переодеться, прежде чем направиться в бар.
На работе я обнаружила на столе письмо. Марки на конверте были британские, но округлый аккуратный почерк был мне незнаком. Единственным человеком в Британии, знавшим мой рабочий адрес, была Лиззи. Мы никогда не переписывались, и я понятия не имею, чем она занимается, но мы каждые два-три года обменивались рождественскими открытками с одной только подписью. Однако у Лиззи почерк вытянутый, тонкий и корявый. Сдуру я было подумала, что письмо пришло от дружка Лили, но откуда ему было знать, кто я и где работаю.
Разорвав конверт, я извлекла письмо. Несколько секунд я просто смотрела на подпись, прежде чем смогла прочесть всю страницу. Письмо было от Джонатана-Ионафана, второго с конца по старшинству среди моих оставшихся братьев. Я не слыхала ни о ком из них с той самой поры, как уехала из дома. И предположила, что написать письмо его подтолкнуло либо желание подшутить, либо смерть.
Дорогая Люси!
Никто из нас уже давно не получал от тебя никаких вестей. У нас все хорошо, и мы надеемся, у тебя тоже. Твоя старая школьная подруга Лиззи дала мне этот адрес, и я верю, что письмо до тебя дойдет. Не так давно наткнулся на нее на станции Ватерлоо. Она сама очень неплохо устроилась в «Би-би-си», какая-то большая начальница, но ты, наверное, и так это знаешь. Помнится, вы двое были очень близки.
Мама в последнее время почти не выходит. Артрит совсем донимает, но ум остер, как всегда. Моя жена Фелисити наведывается каждый четверг и воскресенье, чтобы проведать ее и передать запеканку или яблочный пирог. Ты удивишься, узнав, что в последнее время она стала прямо поэтом и несколько ее творческих опусов даже напечатали в местной «Рекордер». Можешь представить, как все мы гордимся ею.
Я сам внес в собственную жизнь кое-какие перемены. Пожалуй, ты их особыми переменами и не сочтешь, потому что не знаешь, что я делал раньше. Позволь тебя просветить. Несколько лет наслаждался карьерой в полиции и уже предвкушал повышение, когда все направление моей жизни круто повернулось вокруг оси. Видишь ли, я обрел Господа. Это случилось довольно внезапно и неожиданно, когда я подстригал розовый куст и увидел красивого черного дрозда, скачущего по стене неподалеку. И впервые в жизни понял, что столь совершенное создание должен был кто-то сотворить, что это не просто причуда природы или порождение так называемой эволюции. Более того, мы словно были знакомы, словно были вместе в некоем ином мире.
После этого я ушел из полиции, и теперь я в лоне Церкви, учусь на священника. Это было правильное решение. Я познакомился с Фелисити в церковном хоре, и в прошлом году мы поженились. Она регентша хора, у нее чудесный голос. Мы очень счастливы вместе и уповаем услышать топоток маленьких ножек в не столь отдаленном будущем.
На моей совести, Люси, лежит тяжким бременем то, что у меня есть ты — сестра, созданная Им, а я даже не знаю тебя. Было бы славно однажды получить от тебя весточку и узнать обо всех твоих приключениях на загадочном Востоке.
Позволь мне заключить это письмо стихотворением, написанным мамой. Она не сказала, почему написала его, но я вполне уверен, что это о тебе и о том, как она хочет, чтобы ты вошла обратно в наши жизни. Думаю, ты найдешь его очень трогательным.
Твой в Господе,
Джонатан.
Стихотворение было на отдельном сложенном листке. Я развернула его, а потом сложила снова, не прочитав стихотворение. Сидела за своим столом минут двадцать, барабаня пальцами, не в состоянии сделать ничего другого. Наконец извлекла листок из конверта, медленно раскрыла и приступила к чтению.
Безутешные вечера
Вечера больше не приносят мне утешения
Только чай в моей любимой чашке
Когда я сижу в своем старом-престаром кресле
И артрит мой терзает меня
Не слышно ни звуков играющих детей
Ни смеха в комнатах
Я живу в доме населенном призраками
Среди сада уставленного надгробиями
Но двери всегда распахнуты
И мне хочется чтобы ты в них вошла
Чтобы принести капельку желанного света
Не сказав что я все погубила
Хоть я и знаю что погубила
Мириам Флай
Я вслух посмеялась над виршами Мириам, решив, что больше смахивает на стишки об ожидании появления на пороге Фелисити с запеканкой, а не о возвращении домой Люси.
А вот мои чувства к Джонатану были чуточку сложнее. Меня не впечатлила его попытка подружиться со мной, явно входящая в более обширный план подружиться с Богом, хотя бы до той поры, когда удастся выклянчить у Него работу. И все же получить письмо по авиапочте в толстом, усеянном марками конверте всегда волнительно. Невозможно не испытывать хотя бы чуточку благодарности к автору. Но я сунула письмо в ящик стола, решив покамест ничего по его поводу не предпринимать. Извлеку его снова через пару месяцев и уж тогда решу, посылать ли рождественскую открытку или нет. Интересно, дал ли Джонатан мой адрес Мириам. Надеюсь, что нет. Я не желала ей зла и уповала, что артрит не слишком болезнен, но вовсе не намеревалась отправиться повидаться с ней. И новые стихотворения мне ни к чему.
Я вернулась к работе. Мне дали трудный перевод, отпустив на него сроку три недели — комплект пространных руководств по производству нового вида электрических инвалидных кресел, а я в этих схемах ни ухом ни рылом. Обычно я не против длинных и нудных переводов, но этот допек меня до печенок. Он был написан на скверном японском, и мне приходилось день-деньской изучать конструирование инвалидных кресел, только чтобы понять суть инструкций. Я даже изготовила модельку инвалидного кресла из бумажных стаканчиков, старой открытки ко дню рождения и пары зубочисток. Кондиционер то и дело сдувал ее на пол, пока я не смяла ее и не выкинула. Три недели я каждый день пахала с раннего утра до той поры, пока не пора было бежать на последний поезд до дома.
* * *
Ни Лили, ни Тэйдзи я в эти недели не видела. Мне хотелось увидеть Тэйдзи, но когда я не работала, то спала. Было попросту некогда. Однако он не выходил у меня из головы, и пока я корпела над переводом, я считала дни, оставшиеся до встречи с ним. Кроме Нацуко, я ни с кем и не разговаривала. Она тоже была занята, но обедали мы вместе, обмениваясь жалобами на словари и скверно вычерченные схемы.
Однажды за обедом посреди всего этого Нацуко предложила наскоро прогуляться.
— Хочу показать тебе кое-что, — пояснила она.
Это одно из моих любимых предложений. Не страшно, если кое-что окажется ничем или чем-то скверным. Одних лишь этих слов довольно, чтобы вызвать у меня упоительное чувство, словно свет в зале начинает угасать, предвещая трепет восторга.
Я последовала за Нацуко на улицу чуть ли не вприпрыжку. На улицах было не протолкнуться. Подростки кишмя кишат в Сибуя в любое время суток все семь дней в неделю. Настолько, чтобы заставить тридцатичетырехлетнего человека ощутить себя архаизмом. Неужели эти детишки вообще не бывают в школе? Мы протискивались сквозь толпы туфель на платформе и розовых мобильников, пока не юркнули в тесную боковую улочку. Здесь было всего два маленьких магазинчика. Один продавал растения в горшках, другой винтажную одежду. В остальном это был спокойный, тихий жилой район. Многоквартирные дома бок о бок со старыми гаражами бок о бок с маленькими домиками.
— Ты будешь в восторге. — Нацуко всегда уверена в том, что говорит. И ее уверенность всегда оправдывается. На моей памяти она еще ни разу не промахивалась, хотя я и вижу, что сейчас она раздумывает о моей роли в смерти Лили. — Я обнаружила это на прошлой неделе. Пришла сюда искать парикмахерскую, о которой мне кто-то сказал, но найти не могла. Впрочем, рада, что заблудилась. Смотри.
Забравшись на перевернутое ведро на улице, она заглядывала через каменную стену частного сада. Ее вьющийся конский хвостик торчал позади. Поглазев минуту-другую, она спрыгнула.
— Только погляди.
С земли я видела, что в садике растет пара корявых сосен. Сквозь брешь в стене виднелись розовые и белые цветы. Подошедшая рыжая кошка потерлась о мои ноги, поглядела на меня снизу вверх и мяукнула. Я гладила ее, пока ей не наскучило, и она перешла за ласками к Нацуко. Я поднялась на ведро.
В центре садика высилась камелия.
Среди блестящих зеленых листьев красовались бледно-розовые грозди лепестков, выглядевших так, словно их наполняла кровь, притекающая по крохотным капиллярам. Темные ветви были так красиво изогнуты, столь безупречно отстояли друг от друга, что дерево казалось сошедшим со страниц книги сказок, наделенным диковинными волшебными свойствами, проявляющимися, если потереть ветку или откусить кусочек листа.
— Еще ни разу не видела такую красивую камелию. — Нацуко заглядывала одним глазком, сунув нос в дыру в стене. — Хотела бы я стоять здесь и смотреть весь день.
Отношения Люси с деревьями были не столь безоблачными, но было бы несправедливо взваливать вину за преступление одного на всех.
— Она очаровательна.
Я смотрела еще с минуту. Образ дерева навсегда запечатлелся у меня в голове не за его красоту — хоть и несомненную, а потому что оно доставило Нацуко такую невероятную радость и потому что она привела меня поглядеть на него.
— Спасибо, что привела.
— На здоровье. Если у меня когда-нибудь будет собственный дом, я хочу в саду такое же дерево. Наверное, мне надо купить этот дом. Другого такого дерева просто быть не может. Впрочем, я бы с радостью поискала. Но если бы это дерево было у меня, я была бы счастлива вовеки. Будь у меня это дерево, я бы ничего другого и желать не могла.
Нацуко улыбчива от природы, как Люси уже упоминала, но во время этой краткой передышки от нашей тесной конторы ее улыбка распространилась на все лицо — рот, глаза, скулы, нос и подбородок. Даже подкрученная челка стала какой-то особо пружинистой. Думаю, это оказалось заразительно, потому что при возвращении в контору походка моя была чуточку пружинистей.
* * *
Инвалидно-кресельный перевод я закончила за день до крайнего срока. Отправилась домой и позвонила Тэйдзи, надеясь скоро с ним свидеться. Он подойти к телефону не мог. Занят — и будет работать в ресторане каждый вечер ближайшие две-три недели. Я была горько разочарована. Гадала, вправду ли он так занят или до сих пор дуется на Люси, копавшуюся в его коробках и смотревшую его фотографии. Или Сачи. Может, я каким-то образом вернула ее, выудив с ее места посреди коробки на свет? Может, он теперь с Сачи или думает о ней?
Или я несправедлива. Какое-то время я была неподдельно занята на работе. Нет причин, почему бы и Тэйдзи не должен вкалывать что есть сил. Я сидела у себя в квартире, чувствуя скуку и одиночество и стараясь не думать о Джонатане и Фелисити или о Мириам в ее старом-престаром кресле с яблочным пирогом. И раздумывала, звонить Лили или нет.
И тут телефон ожил. Это была Лили. Звонила, чтобы сообщить, что уезжает из Японии в конце месяца.
— Почему?
— Мне здесь не место. Я должна вернуться домой и повернуться к своей жизни лицом. Мне надо вернуться в медицину. Барменша я совсем никакая. Все идет сикось-накось.
— А как же Энди?
— Может, не напорюсь на него.
— Конечно, напорешься. Что ты такое толкуешь? Ты же не хочешь вернуться прямо в гущу проблем, от которых сбежала, так?
— Может, я требовала от него слишком много, — произнесла она негромким, чуточку расхлябанным голосом. — Я малость скучаю по нему. Я была в полном порядке, пока не думала о нем, но теперь думаю, и он снова не выходит у меня из головы. Вдруг такая тоска взяла по родине, и хочу вернуться. Токио никогда не станет мне домом.
— Как хочешь. — Грохнув трубкой, я даже не поняла, с чего вдруг так расстроилась. Меня-то это не касается. Мне бы радоваться, что сбыла ее с рук.
Правда в том, что я привыкла к ее постоянному присутствию. Она заставляла меня почувствовать себя компетентной старожилкой Токио, умницей. И что-то еще. Оставаясь ночью в одиночестве и закрывая глаза, я всегда вспоминала момент, когда оступилась на горном склоне, и острую боль в лодыжке. Это воспоминание вело к более потаенным мыслям обо всех людях, которых я утратила, о катастрофах, которые навлекла. А затем от прикосновения пальцев Лили мне становилось лучше. Ее теплые сестринские руки убаюкивали меня и всегда были рядом, если я вдруг упаду снова. Я не хотела ее отъезда.
Но мной двигал не только чистый эгоизм. Я огорчилась за Лили из-за ее возвращения в Халл и к Энди, ибо Люси не может услышать план другого человека, не прожив его в своей голове. Однако как я ни вывихивала мозги, Энди и Лили неудержимо влекло к неприглядному концу. Лили отведала воли, а возвращение в плен ни к чему хорошему не ведет. Нет, план плохой, и целью Люси стало удержать Лили в Японии — хотя бы еще чуть-чуть.
Мне в голову пришла идея. Идея о месте. Может ли быть лучшее место в Японии для посещения Люси и Лили, чем то, о котором я только что подумала? На этот суровый северный остров веками ссылали преступников и политически неблагонадежных. Идеальное место для двух современных изгнанниц. Я перезвонила ей.
— Поехали со мной на остров Садо.
— Куда?
— Это остров в Японском море. Мне всегда хотелось там побывать, и теперь я собралась. Пожалуйста, поехали со мной. Это красивое место, я о нем читала, с массой храмов и чистым синим морем. Госпожа Като, моя подруга, игравшая на альте, была оттуда родом, и с той поры мне хотелось его посетить. Мы могли бы провести время и в Ниигата, в горах, если захочешь. Ты не можешь уехать из Японии, пока не побываешь где-нибудь, кроме Токио, а убогий холмик, на который мы вскарабкались под Яманаси, не в счет.
— Что ж, когда?
— Через месяц. На длинные выходные.
— Это далеко?
— Да, довольно далеко. Потому-то мы туда и отправимся. Это далеко от Токио.
— Очень соблазнительно. Но разве ты не хотела бы отправиться туда с Тэйдзи?
— Не знаю. — Я и правда не знала. — Не могу представить его за пределами Токио, но он может захотеть. Но пока не будем об этом, как насчет тебя?
— Пожалуй, я бы хотела. Да, поеду.
— Значит, решено. И не вздумай покинуть Японию раньше чем через месяц.
Я положила трубку, довольная собой.
