Алексей Бессонов
Похищение вдовицы
Молебен закончился. Отец Лейф с восторгом воздел Священные Дары, кивнул служке, молодому и довольно бестолковому деревенскому парню, чтобы тот вовремя подставил чашу с морской водой, и устало выдохнул: исповедей сегодня не ожидалось, а молодая вдова Брокко, дочка богатого торговца из Корви, недавно потерявшая мужа и мечтающая о следующем, принесла половину копченого поросенка и две корзины сушеных овощей. Помощь семейству Брокко обещала немалые прибыли, и Лейф Аствиц знал, что ему делать: не далее чем в трех кварталах от его храма недавно поселился изящный, очень моложавый, хотя и обремененный долгами сорокалетний флотский лейтенант из обедневших южан. Должностей он уже не ждал, и на первой же исповеди – офицер был крайне набожен, как многие моряки, почитал Эльта, бога Прибоя, – признался Лейфу, что купил домик в Воэне на последние деньги. Двадцать пять лет в море несколько подсушили королевского лейтенанта, так что теперь ему хотелось невесту попышнее, с окороками – а происхождение уже не имело значения, тем более что пенсию он выслужил при любых раскладах. Молодая Юся Брокко, иногда похожая на очаровательного толстолапого щенка, подходила ему самым лучшим образом, и Лейф заранее потирал руки: еще бы, за такого жениха ее папаша отстегнет целое состояние, да и в последующие годы не оставит старый храм своим усердием. А уж когда пойдет потомство…
К Лейфу подошли несколько старушек со скромными корзинками: яйца, хлеб, домашнее масло, в одной изумленно таращился крупный серый гусь. Каждую из старух жрец искренне окропил холодной морской водой, поцеловал в лоб и прошептал пару слов в утешение. Экстаз молебна уже спал, он просто хотел помочь этим старым женщинам найти опору в стремительно уходящей жизни. Все они – он знал – родили много сыновей, и все были одинаково несчастны: кто-то не вернулся с моря. Старухи не были бедны, они жили в своих домах со своими вполне преуспевающими детьми, но мать никогда не сможет забыть потерянное дитя, и отец Лейф Аствиц понимал это лучше многих.
Сняв с себя облачение, Лейф прошел в кухню, где уже ждала его со стаканом вина крепкая, пышногрудая экономка Мила, и усмехнулся:
– Дела пошли… а еще летом храм стоял пустым, не так ли?
– Вы счастливы, – заметила она, – и впервые, скажу я вам, за эту зиму.
– Я иду обедать к господину Жосу, – сказал Лейф. – И это воистину делает меня счастливым.
– Господин Жос, господин Жос, – зафыркала Мила, подавая жрецу теплый зимний плащ, – у вас два раза в неделю господин Жос, – а потом вы приходите, весь от заморских вин захолодевший, пахнет от вас невесть какими пряностями, и ноги я вам всю ночь отогреть не могу.
– Покаянье наложу, дура! – рассмеялся жрец. – Будешь у меня поклоны бить на берегу три ночи вместо теплой моей постели. Каково оно зимой, а? Тебе ли о господине Жосе, королевском капитане, рассуждать? Да тебя плетьми сечь за такое!
Мила проводила его до калитки мокрого зимой храмового сада. Остановившись, Лейф хитро поднял на прощанье палец:
– Приоденься, найди там свое синее платье, что батюшка с тобой послал, да беги что есть духу к лейтенанту Велойну. Дело его со вдовицей из Корви решено. Да смотри, чтобы меньше трех золотых он тебе за такую весть не дал. Лапать не станет, меня он знает. А я другое знаю – он в долгах, но жалованье ему платят, потому как с пенсией никак не решат. А мне тебя еще замуж выдавать.
Лейф Аствиц слышал, как она всхлипнула ему вслед. Ему тоже захотелось вздохнуть, но, поправив под плащом не положенную по чину длинную шпагу, он зашагал по тропинке вдоль сада, которая должна была вывести его на улицу, от которой до дома Жоса Тролленбока оставалось всего ничего.
Милу, потерявшую к своим двадцати пяти уже двух мужей-солдат, привел к отцу Лейфу вконец обедневший, побирающийся старый матрос. Его старая семья, падавшая в течение трех столетий, была когда-то знаменита. Идти к мужчинам Мила не хотела, а старик был при смерти. Поглядев на вполне ухоженную – отец тратил на нее последнее, – приятную девушку с полными икрами, Лейф Аствиц не устоял. Храм его был тогда еще беден до ужаса, но отец Лейф всегда был поклонником крепких ножек. Мила быстро привела в порядок и самого Лейфа, и нищее храмовое хозяйство. Она не могла иметь потомство – это решало все вопросы.
Он часто обижал ее, засиживаясь за книгами или уезжая в столицу, а она обижаться не могла. Это ранило Лейфа, однако вести себя иначе он тоже не мог. Он всю жизнь мыслил себя солдатом – высокородный дворянин, волею безжалостной матери загнанный в духовное сословие, жрец, фехтовальщик, книжник, вечный фантазер, а иногда выпивоха, вечный нищий, но порой – возвышенный проповедник… Отец Аствиц знал, что за несколько всего месяцев службы в Воэне он не только поднял из пепла никому не нужный храм, но и сделал массу других, мелких, малозаметных дел… Накормил пару нищих, отговорил аж трех восторженно влюбленных юниц от утопления в бухте и двоих потом благополучно выдал замуж – за тех самых, восторженных же, безбородых пока женишков… Благодарные папаши потом серебро сундучками приносили. Дворянство, хоть и рыбаки лет так двести.
Пеллия!
Отец Лейф в раздумчивости дошагал до перекрестка, посмотрел с улыбкой назад и поднял глаза к темному небу. До ночи было еще далеко. Где-то за левым его плечом шумел океан, и Лейф, вздохнув, в который уже раз дал себе слово не завидовать своему другу Жосу Тролленбоку, когда-то королевскому капитану, а ныне – преуспевающему торговцу и изрядному книгочею. С этим вздохом Лейф поднял руку к дверному молотку.
Дверь ему открыл сам хозяин – рослый, широкоплечий мужчина с улыбчивым, смятым мелкими морщинками, но совсем не старым еще лицом. Хитро улыбаясь, он отвесил короткий поклон и тут же втащил Лейфа в жарко натопленную, просторную кухню – обычно они обедали именно здесь, по-простецки, сидя за большим деревянным столом, развернутым вполубок к огромному очагу.
Лейф повесил на рога слева от камина плащ и шляпу, передал в церемониальном жесте свою шпагу – Жос весело рассмеялся – и наконец сел за стол. Аствиц уже знал, что его ждет, – заморские вина, жареные каплуны, маринады и, главное, славная и долгая беседа. Может быть, даже далеко за полночь.
– Н-ну, – Жос налил первый бокал и подмигнул своему другу, – я слышал, дело вдовы из Корви близко к своему э-ээ… логическому завершению?
Лейф едва не поперхнулся.
– Да откуда?! – возопил он, поднимая полные ужаса глаза на Тролленбока.
– А здесь мало других вдов? – резонно возмутился тот. – И все эти вдовы зашили себе рты? Пейте, друг мой, – смиренно сложил на груди руки Жос. – Зима нынче дождлива, и старики говорят, что быть ей долгой. Но нам-то что? Очаг горит, запасы мы с вами сделали добрые… вина полно, а мясо нынче дешево. А я вот помню, вы пару раз позволили себе вздохнуть по поводу Воэна…
– Было дело, – весело согласился отец Лейф, вгрызаясь в куриную ножку.
– А теперь? – с неподдельной скорбью в голосе спросил Жос.
Лейф отложил на край тарелки недоеденное и вздохнул, подняв глаза к закопченному, старому потолку:
– И чем я провинился пред тобой, о сын мой Жос?
– Да ничем, – захохотал Тролленбок, доставая из-под стола новый кувшин. – Просто ты вошел с такой задумчивой физиономией, что я сразу понял: что-то не так…
– Сыне мой! – возмутился отец Лейф.
– Отче! Ну нельзя же так яростно пережевывать тех поросят, которых вы только получите еще после… я повторяю – после!!! – свадьбы лейтенанта и юной вдовицы! Хотя…
– Э-э-э?
– Да я, если честно, завидую им обоим. Ты спросишь почему? Э-э-э, все довольно просто. Велойн – типичный флотский неудачник. То, что из небогатых, ни о чем не говорит. Дети рыбаков становились адмиралами, а у нас в Воэне половина рыбаков – правнуки адмиралов. Весьма вероятно, что человек он достойный. Я слышал, будто долги его связаны с тем, что по задержке он выплачивал жалованье матросам своего фрегата из собственного кармана – его капитан этого делать не хотел, а он служил старшим офицером, и чувство долга пересилило здравый смысл. Адмиралтейство признало за собой этот долг, но выплачивает его по мизеру… Винить лейтенанта Велойна в том, что ему захотелось не перезрелую купчиху, а молоденькую толстую девчонку, которая подарит ему хотя бы пятерых-семерых, – у кого рот откроется?
– А кто обвинит? – искренне удивился Лейф.
– Вот видишь, ты до сих пор плохо знаешь Воэн. Я ведь спросил тебя – а у кого рот откроется? Лейтенант Велойн беден настолько, что купить приличный штатский костюм ему просто не на что. Он честно приобрел свой домик, и на этом все его средства истощились. Не будет же он одеваться, как фермер? Он ходит в форме, да еще и при шпаге. А ты знаешь, сколько в Воэне сорокалетних красавиц, мнящих себя княгинями? Так что давай-ка, друг мой, жени их как можно скорее, хоть невесту укради, а то – быть беде, клянусь Эльтом!
Лейф глубоко вздохнул и задумался. Жос был прав. Ему самому, мужчине уже вполне зрелому, но все еще остающемуся внешне схожим с юношей, не раз делали знаки перезрелые воэнские красотки из числа давно овдовевших, а то и вовсе не ходивших за мужем. Велойн, скромный и элегантный, был такой же породы – только к пятому десятку черты его лица утратили отроческую восторженность и он обрел зрелый взор настоящего мужчины, что утраивало интерес к нему со стороны этих усталых искательниц жениха.
– Так что же? – изумился Лейф – Ехать воровать невесту?
– Ну-у, – расхохотался Жос, – я не стал бы спешить, ибо помимо каплуна у меня запасено еще кое-что… но в целом, в целом?
Шагая в глубокой уже тьме домой, отец Лейф вдруг задумался о лейтенанте Велойне, который был ему до того совершенно безразличен, и о Юсе, милой сероглазой девчонке, рано выданной замуж за какого-то старого чиновника… который, к счастью, помер, не успев как следует ее измучить и озлобить. Глаза ее – он видел – оставались светлы и наивны. Он слышал, в том доме была злая мать. Эстайн Велойн, пусть неудачник, но все же человек, закончивший службу на королевском броненосце, офицер, владеющий шпагой, вряд ли позволит своей теще вмешиваться в жизнь Юси. К тому же – офицер с такой репутацией, офицер, долг которого признало Королевское Адмиралтейство! Да если эта теща, думал Лейф, ощупывая рукоять шпаги, да увижу я эту тещу…
– Эй-эй, – вдруг услышал он у себя за спиной.
Лейф изумленно обернулся. Перед ним стояли трое, по виду – типичные рабочие столичных фабрик.
– Да? – спросил он. – Извините, вам нужна моя помощь? Что с вами случилось?
– Жаба! – хором прокричали все трое. – Морская жаба, это ж надо такое найти!
– Помоссь, – передразнил один из них. – Слышь ты, «помоссь», мелочь есть?
– Мелочь? – Лейфа шатнуло в сторону, и тут он вдруг понял, что находится в шаге от калитки храмового сада. – Но я не ношу с собой денег. Зачем? Я жрец…
– Жре-ец?!
– Ну конечно, – Лейф выпрямился, все еще удивляясь происходящему. – Я настоятель этого храма, вот, – он показал рукой куда-то через калитку. – Если вам нужна исповедь, то… ну, пожалуйста. На колени, будьте любезны.
Рабочие – моргнув, он увидел, что молод средь них только один, а двое других, пожалуй, уже разменяли четвертый десяток, – в ответ на столь резонное предложение ответили Лейфу диким хохотом. Младший – совсем мальчишка видом, хотя и, судя по невероятно грязным его рукам, повидавший труда на верфях или фабриках, – схватил отца Лейфа за нос и повел его в сторону.
– Какой он жрец, – прогундосил отрок, – пр-ридурок пьяный. Он это, ребята, видно ж – он!
В этот момент отца-настоятеля дернуло и он слегка пришел в себя.
– Святым Эльтом! – возопил он, выдергивая шпагу. – Эльтом, сукины дети, казню вас во имя бога Прибоя, во имя Эльта! Мила! Мила! Бони, тупая скотина, все ко мне, пришел наш час! Бони, Мила, во имя Эльта!
Похоже, нападавшие готовились встретить некоторый отпор, но уж никак не ожидали увидать в руках своей жертвы – шпагу. Достаточно широкую, схожую с зауженными мечами старых эпох, но изготовленную из современной, превосходной стали, что было сразу видно по ее тусклому отсверку в лучах луны. И уж тем более им не могло прийти в голову, что настоятель скромного храмика способен управляться с этой шпагой не хуже королевского гвардейца.
Навстречу Лейфу выскочили тяжелые, остро заточенные фабричные напильники. Он расхохотался в ответ, и его наконец услышали: в кухне загорелся газовый рожок.
– Что же, ублюдки, – заученным монастырским басом взревел он, – вы, не желающие исповеди? Что же?!!!
Отец Лейф Аствиц учился долго. Мечу его учил отец и трое наемных мастеров, последний из которых признал отрока гением. Саблю ему преподавала сестра и ее наставница, одна из лучших в пятом колене наставниц пеллийских принцесс. В университете его считали почти непобедимым.
Но еще никогда Лейфу Аствицу не случалось сразиться за свою жизнь.
Отскочив от младшего – того самого, что столь невежливо обошелся с его носом, – Лейф ударил его шпагой плашмя по голове, и юноша рухнул как подкошенный. Лейф тут же развернулся, слегка согнул колени, становясь в стойку, и вдруг увидел довольно большой камень, летящий ему в лицо. Аствиц привычно сыграл ногами «восемь-десять», снова взмахнул шпагой – ему уже даже стало привычно бить «на удар», а не на смерть, чуть повернулся и увидел прямо перед собой лицо старшего из фабричных, дня три небритое, с выпученными от изумления глазами.
– На колени!! – на пределе своего баса прорычал он, и рабочий послушно рухнул перед ним.
Лейф ударил его в ухо сложной витой гардой своей шпаги, выдохнул и повернулся к Миле, задыхающейся, с громадной сковородкой в руках:
– Тебя звать, так сто раз сдохнешь. А этот дурак где?
– Так вы ж его сами домой отпустили… – Мила, глядя на стонущих в ледяной луже налетчиков, схватилась левой рукой за рот.
– А… – Лейф осмотрелся по сторонам, швырнул клинок в ножны и грустно побрел к храму.
– Лейф, Лейф! – услышал он у себя за спиной.
– Ну?
– Это вы их… сами? И вы… целы?!
Мила схватила его, бросила в кусты сковородку, стала щупать, силой тащить в храмовую кухню:
– Вы их – сами?! Троих?
Лейф вздохнул. Мила довела его до уютно светящейся газовым рожком кухни, сноровисто раздела – привычка встречать мертвецки пьяных мужей, – осмотрела – Лейф покорно вертелся в ее сильных руках – и наконец вздохнула:
– Троих… да это ж с канатной фабрики были, вы разве не знаете?
– Нет, не знаю. А какая мне разница?
– Так они ж вас убить могли!
– Меня?!
Лейф встал, вытащил из комка своей одежды шпагу в ножнах, хмыкнул и осторожно поставил ее в угол.
– Мила-Мила, дура-дура… ты ж гимназию закончила…
– И что?
– Так то, что никто еще на моем факультете меня сразить не мог… О, Эльт, Мила…
Она встала на колени перед ним, обнаженным, и вдруг заплакала. Лейф с силой провел рукой по лицу. Это был его первый бой, и все свои силы, все свое умение он потратил на то, чтобы не искалечить тех, кто хотел его убить. Все долгие годы учебы, все муки самоистязания – все пошло прахом. Учителя признавали его технику великолепной, его выдержку – достойной изумления. Все, все без исключения прочил ему блестящую победу в первом же поединке.
Его первый бой стал боем с ублюдками, недостойными даже плевка.
– Дай мне вина, – попросил он, натягивая свежее, хрустящее крахмалом белье. – И хватит рыдать! Я цел, со мной все в порядке.
Вечер он закончил в размышлениях над кувшином. Перед глазами Лейфа снова и снова вставали клетчатые – красное и желтое – полы фехтовальных классов, большие циркули в руках педагогов, разъясняющих премудрости стоек, и щелчки учебных клинков. Он дождался того момента, когда тоска увянет в обыденную для него, сухую и бесплодную, грусть, отставил в сторону стакан и побрел в спальню – прекрасно зная, что снова жестоко обидел ни в чем не повинную, собачьи преданную Милу.
* * *
После завтрака, проведенного в немного фальшивом молчании, отец Лейф выпил стакан легкого вина, достал из сундука тщательно вычищенный бархатный костюм, приличествующий его сану, и принялся одеваться в дорогу. Бони уже ждал во дворе, сидя на козлах небольшой черной коляски, запряженной парой низкорослых мохнатых лошадок.
– В Корви, – приказал Аствиц, устраиваясь на кожаных подушках.
Бони кивнул со всезнающим видом. Отец Лейф в ответ хмыкнул и постарался не думать о том, что его слуги, кажется, разбираются в делах храма куда лучше настоятеля. Принимая назначение в Воэн – вроде бы недавно еще, – Лейф, привыкший ощущать себя вечным неудачником, ждал нищеты и едва ли не голода долгими зимними ночами. Ему случалось видеть такие храмы и таких настоятелей: рано постаревших, измученных горькой бессмыслицей служения… Однако ж не прошло даже года, и вот: лошади, карета, кучер. Дорогие наряды от столичных портных, прекрасные вина – хоть утопись! – подносимые знатными, с именем, местными мастерами.
Зима перестала казаться ему неизбежным ужасом.
В его покоях жарко горела печь, стол его был изобилен, как никогда ранее, а ночью, отправляясь после книг и вина спать, отец Лейф привычно уже устраивался под боком теплой Милы. Бони ехал неторопливо, как и положено конюху уважаемого жреца – пока они выбрались за пределы Воэна, Аствиц успел трижды отпустить грехи бойким вдовам, которые вспрыгнули на подножку его коляски.
Вдовица, коль молода, от мужниной могилы ходя – не грех то, пена морская, – повторял он себе, улыбаясь. Рыбаки иногда гибнут штормами, океан требует свое, и делать тут нечего, такова воля Эльта, бога Прибоя. Вдовы в пеллийской традиции отнюдь не нищенствуют, по крайней мере в Воэне – даже если нет своей лавки, возвращаются с детьми под опеку отца либо братьев. До следующего замужества, а уж как вдова мужа себе подбирает, то ее дело…
Юсе Брокко, очаровательной улыбчивой девочке, повезло, как везет не многим: ее просит за себя не старик, но – красавец, зрелых лет, да человек просоленный, что ценится в Воэне, легкий на слово, тяжелый на руку. И она влюблена в него, влюблена: очень похоже, что у нее это первая любовь, потому что какая любовь могла быть со старым, лысым и пятнами побитым чинушей королевского казначейства, за которого ее, совсем еще ребенка, выдала жестокосердая мать?
Видела она его всего два раза, но этого хватило. Лейтенант Велойн, возмутительно молодой в свои годы, туго перетянутый черно-желтым офицерским поясом, на котором висит мудреная, угрожающей ширины морская сабля: улыбчивый, но немногословный, и главное, человек с репутацией, – конечно, отец Юси не тратил времени на раздумья. Откровенная нищета будущего зятя не волновала его совершенно, приданое старый торгаш заготовил весьма богатое. Дело было решено; однако ж после разговора со всезнающим Тролленбоком отец Лейф решил все же побеседовать о похищении.
– Велойн набегался под парусом, – сказал ему Жос, – и если я хоть что-то понимаю в этой жизни, от похищения он не откажется. Офицер он или где? Еще сто лет тому королевские лейтенанты принцесс крови воровали – и хвала богам, а то правящий Дом уже давно выродился бы на манер крольчатника…
Вопрос решался просто, ибо, как настоятель одного из городских храмов, Лейф Аствиц обладал королевской печатью, позволяющей решать многие вопросы. Как несостоявшийся солдат, он недурно чувствовал себя в седле. Остальное выглядело чистейшей ерундой: невеста на балконе второго этажа, прыжок в мужественные руки жениха, бешеная скачка, лютые братья с фитильными фамильными ружьями, – но на ленивых, до упаду перекормленных лошадях; жрец на песчаном берегу океана, – печать, сургуч, мешочек монет… и заранее пьяный, знающий традицию отец, который встречает свою дочь в доме похитителя, – уже не невестой, но женой.
В традиции, правда, предполагались еще и родители жениха, но тут уж – чего не было, того нам не сыскать. Лейтенант Велойн оказался поздним, запоздалым сыном своего отца, и мать умерла вскоре после его рождения. Оба его брата, офицеры легкой кавалерии, погибли на северных границах Пеллии в первый год его жизни. Вскоре за ними последовал и отец – старик, он пал пред господином конюшим левой стороны и затребовал себе эскадрон. Отказать ему было нельзя. За несколько месяцев Велойн-старший очистил свой участок границы от бандитов и контрабандистов и догнал сыновей, встретившись в тесном ущелье с десятком наемных арбалетчиков. Ни доспех, ни нарезное ружье новейшей работы не смогли ему помочь. И все сопровождавшие его офицеры легли там же, в крови, в ужасе, среди беспомощных своих коней, которых убийцы, как и положено мастерам, не тронули. Кони ждали весь день и всю ночь – ждали, переживая агонию хозяев, которые иногда умирали часами, – и потом только побрели домой, в местечко, где квартировал эскадрон Велойна.
В долгой и кровавой пеллийской истории подобные драмы встречались отнюдь не редко. Глядя на плоские холмы, меж которых петляла выложенная камнем дорога в Корви, отец Лейф вдруг подумал, что прямо вот здесь, кажется, тоже была какая-то битва во время больших мятежей тысячелетней давности – кто-то из местных земледельцев рассказывал ему, что в полях иногда находят наконечники стрел, бронзовые пряжки доспехов и другие предметы воинского обихода.
– Везде кровь, – беззвучно, одними губами, произнес Аствиц.
Скоро впереди показались две мельницы, возведенные на холмах: Лейфу они казались чем-то вроде великанов, поставленных охранять покой маленького городка. За мельницами начались поля, фермерские дома – а там уж и сам Корви, до сих пор сохранивший стены укреплений, выстроенных в глубокой древности.
Дом семейства Брокко был знаком всем местным, поэтому искать дорогу не пришлось. Бони остановился у высоких деревянных ворот, за которыми в глубине сада виднелось довольно мрачное, особенно сегодня, трехэтажное строение из потемневшего красного кирпича. Калитку открыл старик-привратник, какой-то непривычно мрачный и встревоженный. Узнав жреца, он облегченно вздохнул и заулыбался:
– Добро пожаловать, дорогой отче. Вам-то в этом доме всегда рады!..
– Что это ты, Бренн, – удивился Лейф, разглядев старую саблю на поясе слуги, – никак на войну собрался? Да по годам ли тебе?
– Вы все шутите, отче, – вздохнул тот. – А нам нынче не до шуток. Впрочем, о том вам хозяин сам расскажет. Пожалуйте в дом, милости просим.
Господин Хунар Брокко, мужчина еще не старый, но – кряжистый, крепкий в кости и рано поседевший, встречал гостя в дверях своего дома. В его глубоко упрятанных серых глазах Лейф разглядел тревогу, совершенно невозможную для преуспевающего, уверенного в себе торговца.
– Да что у вас тут? – удивился Аствиц, когда они с хозяином обменялись приветствиями. – Бренн вон саблю нацепил… что произошло, хозяин Хунар? Королевство Пеллийское опять воюет, а я ни сном ни духом?
– Уж и не знаю, – вздохнул Брокко, провожая жреца в свой кабинет, – что лучше… Соседей наших прирезали. Вон, через два дома по улице: старого Кази да и жену его, как видно. А тела… утащили. Тут и пристав наш, и королевская стража из Воэна пожаловали. Все обыскали, тел пока найти не могут.
– Так с чего ж решили, что прирезали? – остановился в изумлении Лейф.
– А с того, что весь дом вверх дном и кровь кругом подсохшая. Когда крови столько, тут уж понятно, что живыми стариков не увидишь. Утром сегодня все вскрылось – а резали, видно, той еще ночью, потому что служанку свою они на двое суток домой отпустили и пришла она только нынешним утром. Открывает дом своим ключом, а там, внутри, такое, что и смотреть страшно.
– Но тела?..
– А нет тел, – так и не понять, кого убили, а кто сам потом помер. Пристав, человек знающий, сразу сказал: на Севере такое в порядке вещей. Кази, он-то ведь северянин был рождением. Да-а… лесоторговец, причем не из малых. На старости ему врачи велели к морю перебраться, вот он дела оставил и – к нам. Жил тихо: мужчина уважительный, с образованием. Жену его я раза два только видел, все болела она… Пристав говорит – месть, даже не думай! Свои, земляки, его за что-то и порешили. Ищи их теперь, где хочешь. Только вряд ли сыщешь!
– Да-а уж, – сочувственно покивал Аствиц. – Так это со страху, что ли, Бренн, саблей опоясался?
– Да сейчас весь Корви то ли с саблями, то ли с алебардами дедовскими, – усмехнулся Хунар. – Толку, понятно, ноль, да и не вернутся же они, в конце концов? Дело, я думаю, сделано, а кем да как, о том мы уже не узнаем.
– А пристав, стража?
– Пристав что? – пристав сразу рукой махнул. Раз месть, то нам тут искать некого. На Север ехать, что ли, прикажете? Так там и пристав с головой расстанется, порядки у них известные.
Брокко усадил своего гостя в глубокое бархатное кресло, достал объемистый серебряный кувшин с вином, поставил его рядом с жаровней, только что заправленной новой порцией углей, и со вздохом подошел к окну.
– Темно-то как нынче… кажется мне, буря будет! А мне вот, как назло, завтра в столицу ехать. Может, повременить, отче? Что скажете?
– Оказаться на дороге зимним ураганом – дурное дело, Хунар.
– Да вот и я о том. Чего и ждать, непонятно! И сегодня холодина… давайте выпьем, дорогой отче! Вы, я знаю, человек деловой, просто так в дорогу не двинетесь… новости небось привезли? Выкладывайте, я в долгу не останусь!
Опорожнив здоровенный бокал подслащенного вина, Лейф приступил к делу. Слушая его, хозяин Брокко сперва повеселел, а потом и вовсе расхохотался.
– Похищение, говорите?! – рявкнул он, восторженно хлопнув ладонью по подлокотнику своего кресла. – Ну, господин лейтенант человек благородный, да и я кровей не последних – так что с сыновьями поговорю, о том не переживайте. Они в Юське души не чают, и отказа не будет, все сделаем честь по чести, так, чтоб никто и не пикнул! Лишь бы старуха моя не узнала… хоть она лежит давно, но может и встать по такому случаю. Тогда позора не оберешься.
– Ваша супруга?.. – осторожно поинтересовался Лейф.
– А вы разве не знаете? – вздохнул в ответ торговец.
Аствиц помотал головой. Все его знания о жене хозяина Брокко ограничивались слухами насчет ее крайне тяжелого характера, но ему и в голову не могло прийти, что она станет противиться свадьбе Юси и лейтенанта Велойна.
– Я ведь младший сын, – пожевал губами Хунар. – Такое дело… в доме у нас всем заправляла мамаша. Отец всегда был в разъездах, деньги у нас не переводились, но вот семья его не интересовала совершенно. Ну, маманя решила дело по-простому, никого не спросясь: старшему – дом и дело, двух средних – одного в войско, другого в монастырь, а меня, мальчишку совсем, женила на колоде, пятый десяток разменявшей. У людей торговых такое часто… Ну, красавица моя, что на тридцать лет меня старше, троих детей на свет кое-как произвела, а остальное мне уже самому без разницы. Дом этот достался мне от брата деда, у которого все померли, наследников не оставив, дело свое я сам построил, на похороны матери не поехал. Да она и сама понимала, что не приеду, – тогда еще, давно. Ее это и не волновало, у нее на все свой резон был, нам с вами непонятный. Поломать мальчишкам жизнь? Да запросто! Братец мой, что в монахи отдан был, в первый же год руки на себя наложил. Ульф, солдат, пожил немного, да и его лихорадка свалила. Так-то, отче… Потому колоде своей я воли не даю. Не уследил, было дело – выдала она Юську за козла старого, да с тех пор – легла и все в постели. Пусть и лежит. А то еще думает, что можно мной как раньше помыкать… не-ет, кончилось ее время. Ей уже в землю пора, так пусть теперь хоть Юська счастлива будет, за достойного человека выйдет.
Лейф опустил глаза. Ему уже доводилось, хоть и краем уха, слышать подобные истории. В торговом сословии дочерей иногда держали дома чуть не до старости – деспотичные матери использовали их в качестве прислуги, а потом выдавали за совсем мальчиков: либо болезненных, либо, чаще, младших в роду. И история шла по кругу, потому как сорокалетние «молодухи» вымещали свою любовно выношенную ненависть на детях.
– С головой-то у нее уж совсем плохо стало, – виновато добавил Хунар. – Может и всполошиться.
– Вожжами не пробовали? – спросил Аствиц.
– Не принято у нас, – вздохнул торговец. – То у благородных или там у чиновных каких – жену на конюшню да плетей до полусмерти… у нас нельзя, не поймут. Коль матушка оженила, так, значит, терпи, да и все тут.
В благословенной, тысячелетиями освященной пеллийской традиции жена во всем была равна мужу… при соблюдении одного условия: жена, способная скакать рядом с ним на боевом коне. Так повелось исстари, с тех древних времен, когда землевладелец выходил в поле не только с сыновьями, но и с дочерьми. Несмотря на то что Ориоль XX раз и навсегда закрыл девушкам дорогу в регулярное войско, старые оружейные дома по сей день делились на «дамские» и «господские». Девушки из знатных семейств учились владеть оружием с детства, но – вовсе не рядом со своими братьями. Их учителями традиционно были женщины, обязанностью которых считалось не только воинское искусство, а еще и воспитание будущей жены. Вздорность характера пресекалась розгами, ибо – жену слабую, жену сварливую и глупую пеллийский аристократ не считал себе ровней!
– Так будем полагать, что мы договорились? – причмокнул губами Лейф.
– В общих чертах, конечно, да, – Хунар поднял палец и потянулся к разогревшемуся возле жаровни кувшину.
– О деталях я поговорю с женихом, – рассмеялся жрец. – Вам же следует всего лишь ждать нас в его доме, причем…
– …я позову кума Авреля, и мы начнем пить прямо с утра, – прижал к груди руку торговец. – К полуночи будем – в самой кондиции, я вас уверяю. Слово мое – камень!
– Вот-вот. Думаю, соблюдение традиций вам будет приятно.
– Еще бы, дорогой отче!
– Следовательно, вы берите кума, а я подговорю на это дело автора идеи, то есть господина Тролленбока.
– Мужчина он серьезный… сделает все, я думаю, в лучшем виде.
– Единственное «но» – не потащусь я ночью в коляске, уж вы меня простите. Не хочу. В конце концов, в старинных пьесах жрец бывал и в седле.
– Как скажете! – Хунар Брокко покорно поднял руки. – Тут решать только вам и господину лейтенанту.
– С ним я буду договариваться о дате. Думаю, скоро. Как все обдумаем – пришлю к вам своего служку, а вы ко мне в храм – младшего сына, ему я передам ключ от дома жениха, так уж положено. Так как у жениха здесь друзей нет, прочие детали мы опустим. Главное, учтите, – это погоня! Братья невесты должны прибыть уже после совершения обряда. Обряд я проведу по мушкетному артикулу: всыпал, сплюнул, хлопнул шомполом! Тягомотины не будет! Но если они появятся раньше, все пойдет наперекосяк. Вы уж с ними смотрите! Как время обговорим, так пусть все и будет. Часы у них есть, я думаю?
– Обижаете, отче…
…Когда отец Лейф въехал в Воэн, серый зимний день уже густел ожиданием ночи. Окна домов светились розоватым светом газовых рожков, на перекрестке возле дома Жоса Тролленбока стояла повозка фонарщика – они с помощником, видимо, решили немного погреться в крохотном погребке вдовы Кланси.
– Меня не жди, – сказал Лейф верному Бони. – Миле доложишь – дела у меня к господину Жосу.
– Ругаться она будет, – ойкнул парень. – Того и гляди мне достанется…
– Она у меня скоро доругается, задницу надеру, – Лейф чихнул. – Скажешь, чтоб налила тебе горячего вина. Пошел, давай!
Жос встретил его в кухне: на плите стоял здоровенный чугунный казан, распространяющий вокруг сложный аромат специй.
– Так я и знал, – хмыкнул он, жестом отпуская служанку Фильву, которая отворила дверь, – что тебя следует ждать всенепременнейшим образом. Сейчас подойдет мясо, и сядем ужинать. Брокко, как я понимаю, тебя одним винцом потчевал?
– Ты, как всегда, прав, – Лейф повесил плащ на привычное уже место, сел за огромный полированный стол и улыбнулся: – Вино, правда, оказалось очень даже ничего. Да и то: дело ведь ни туда ни сюда – завтракать поздно, а обедать рано.
– Не понимает эта публика простых вещей, одни монетки на уме, – вздохнул Тролленбок. – А вдруг гость с холода, а вдруг – голоден? А он тебе – вино! Х-ха!
Жос задвинул заслонку, снял казан с огня и поставил его на стол, на заранее подготовленную доску. Следом на столе появился графин вина, глиняные, грубые, как ему нравилось, тарелки, пара чашек с соленьями и теплый еще хлеб – Аствиц знал, что Жос приятельствует с соседом-пекарем и тот дважды в день отправляет к нему дочку с выпечкой.
– Договорился я, – доложил Аствиц. – Все, как ты и велел. Стражником жреца пойдешь? А то я обещал…
– Это как в «Золотой стреле» у Стандиса? – прищурился Тролленбок.
– Не только. Жрец, ожидающий влюбленных, нанимал себе воина в целом десятке, что ли, классических пьес. Это только то, что я помню…
– А, я тоже помню. Нищий барон Бэлу – это у кого? У Дастия? Или у Мурлана?
– У Мурлана, и аж в пяти произведениях. Эпоха была! Сейчас вспомнить страшно. Тогда ведь это все было всерьез!
– А то. Еще лет триста назад уворовать невесту – это было ух какое мероприятие! Никто не шутил! Если братья успевали до последнего взмаха жреца – стреляли без дураков. – Жос достал большую деревянную ложку и принялся раскладывать по тарелкам горячее рагу с перцем. – Потому-то жрец зачастую нанимал себе доброго стрелка, а иногда, когда дело было серьезное, денежное, – целый отряд. Бывало так, что братьям невесты приходилось туго!
– Обойдемся без кровопролития, – усмехнулся в ответ Аствиц. – Хотя… в Корви и так вон не пойми что произошло. Вроде как соседа Брокко зарезали вместе с женой. А трупов нет, уволокли. Пристав, умник, сразу говорит – северяне. Традиция у них такая.
– Это кого? – прищурился Жос.
– Некоего господина Кази, крупного лесоторговца на покое, – Лейф махнул рукой и потянул к себе бокал с горячим вином. – Я его не знал… говорят, родом он был с Севера. Мало ли что там в самом деле.
– Кази?
Жос скривился, будто в рот ему попало что-то непотребное, и бросил свою вилку на стол.
– И он представлялся в Корви как лесоторговец на покое?
– Н-ну, так мне обрисовал дело Брокко – ему-то знать лучше, нет?
– Он не был уроженцем Севера, – Жос глотнул вина и достал вдруг трубку. – И уж точно он не был лесоторговцем.
– Откуда ты знаешь?
– Да этот Кази приходил ко мне. Года два назад в первый раз… пытался втулить бумаги давно несуществующего ювелирного дома. Потом приперся якобы как один из основателей некоей морской биржи. Знаешь, почему я его послал?
– Ну, ты в торговле не первый день…
– Нет, Лейф. Не в торговле дело. Во-первых, я не люблю стариков, которые красятся, чтобы казаться моложе, а во-вторых… он так яростно имитировал северный выговор, что мне стало смешно. Он не северянин. Я служил со многими уроженцами нашего Севера – и с представителями серьезных, благородных семейств, и с людьми из давно забытых фамилий… у них был не просто выговор, что ты! Они, по сути, общались меж собой на собственном диалекте. А мошенник Кази имитировал этот диалект. Ну, вот представь себе, к примеру, что я начну изъясняться с тобой на пеллийском, но с диким лавеллерским акцентом. Ч-чцо, вьи, оццче, мине н-на с-сие ц-ццкажжете? Мьяу, ц-циу р-ввяф?
– Эцнарин, ла-велленд цнад хрнал давлендрил, – спокойно ответил Аствиц. – Этсу, Жос, айннарх де арел гриз.
– Лавелленд невозможен только для певцов задницей, – машинально перевел Тролленбок. – Ты, Жос, не уделял внимания… чему? Арел гриз? Ну мне не хватало еще их поэзии!.. Да иди ты сам к этим лавеллерам!
– Я там не был, – смиренно вздохнул Лейф. – И вряд ли побываю. А жаль. Говорят, их воздушные корабли уже летают через Океан Востока. Мы продолжаем их ненавидеть, хотя уже полтора столетия они никак нас не трогают.
– Не хочу об этом говорить, – отмахнулся Жос, дымя трубкой. – Кази… слушай, а давай сделаем так: утром я пойду к нашему приставу и заявлю, что имел интерес в его делах, а раз так – должен поискать в его доме свои бумаги. Пристав, понятно, мне не откажет. Утром же мы с тобой да с приставом съездим в Корви. Посмотрим дом.
– Да зачем тебе это?
– Боюсь, что кому-то еще Кази мозги заморочил. Если его действительно убили, могут пострадать ни в чем не повинные люди. Говорю тебе, я хочу посмотреть его дом. Ты против?
Лейф пожал плечами.
– Я всегда пойду с тобой, Жос. Но… что значит – «если»?
– Не знаю… ничего не знаю, и на этом мы пока закончим. Давай-ка лучше прикинем, где нам назначать место обряда – для Велойна и Юси…
* * *
Завтракал Лейф на рассвете, благо спать лег рано, намного раньше, чем обычно. Не желая будить ни в чем не повинного Бони, дрова в печку он подбрасывал сам – Мила, приготовив ему яичницу, вернулась в постель, и он остался в холодной кухне один.
– Наверное, права была мама, говоря, что жениться мне нельзя, – задумчиво пробормотал он, наливая себе горячего вина. – Я опять обидел всех… и совершенно ни за что. Ох…
Бони вечером получил по носу от Милы. Мила в итоге – пару ударов кожаным ремнем от отца Лейфа. Несчастны остались решительно все.
Ковыряя вилкой яичницу, Лейф вдруг представил себе мальчишку Хунара Брокко, которого мать женила на сорокапятилетней, расплывшейся и редковолосой уже девице, давно озверевшей от жизни в родительском доме. Что она с ним делала – ему не хотелось о том и думать. Сам Лейф в такой ситуации сбежал бы к пиратам. И, вдруг вспомнив сдержанную, но не менее от того теплую любовь торговца к единственной дочери, Лейф улыбнулся.
– Да отдал бы я ее мальчишке, – сказал ему на прощанье Хунар. – Да мальчишек она не хочет. Не стал бы я ее травить, уж вы мне поверьте, отче, молю вас!
– О Эльт, вы плачете? – удивился Аствиц, привычно возлагая правую ладонь на лоб страждущего. – Нет-нет, все. Никаких слез, они неугодны Океану, и вы должны это знать. Каждое новое поколение имеет новое познание, это вы хотели сказать? Я знаю, хозяин Хунар. Вы совершенно правы насчет Юси. Я знаю, что она влюблена в Эстайна Велойна. И пусть, быть может, любовь эта всего лишь отроческая – ничего лучшего мы с вами сделать не сможем. Я отпускаю вам, Хунар, – Брокко уже выпрямился, но отец Лейф снова коснулся его лица своей рукой, даже нажал, – я отпускаю. От этих слез вы свободны, а в отцовской любви к единственной дочери греха быть не может.
«Иного, – подумал Лейф, дожевывая яичницу, – такая спонтанная исповедь подвигла бы к гордыне. А с меня хватило того, что я успокоил человека, симпатичного мне своей искренностью. Никудышный из меня отец-настоятель…»
В окно кухни поскреблись. Аствиц вскочил, глянул – на сером зимнем ветру подпрыгивал, улыбаясь, один из учеников оружейной мастерской Жоса. Лейф тотчас же отпер дверь кухни, впустил парня в тепло и плеснул ему в чашку каплю горячего вина.
– Хозяин велел ждать его у дома пристава, – сообщил юноша. – Дело, как он сказал, решено. Я с коляской, отче. И печку уже разогрел.
– Холодно сегодня? – спросил жрец, надевая плащ.
– Да жуть, – кивнул ученик. – Но вам ничего, я вам печку, говорю, приготовил.
Лейф виновато улыбнулся. Коляску он узнал сразу – она принадлежала вдовице Кланси, содержательнице винного погребка и соседке Тролленбока. Очевидно, Жос одолжил ее для поездки в Корво. В двухместной кабинке действительно пылала маленькая медная жаровня; юноша уселся на козлы, взмахнул кнутом, и пара лошадок потянулась в темную еще рассветную улочку.
Тролленбок всегда держал свое слово. У дома пристава он запрыгнул в коляску, стукнул пальцами по передней стенке:
– Едем, Лейф. Купил я на сегодня всех.
– Шустро ты. Значит, к Велойну я пойду только завтра.
– Мне тут о Велойне вдруг подумалось, – Жос тихо рассмеялся, грея пальцы над жаровней, – а как он невесту со второго этажа… да на руки?..
– Ну, знаешь, не надо делать из Юси поросенка! Она девочка плотненькая, но жирной я бы ее не назвал. Скажу тебе больше – невеста и к сорока будет выглядеть как ее папаша. Широкая да крепкая.
– А Велойн? Щепка?.. Так может, пусть она все же с первого этажа прыгает?
Холодное, розовое солнце цеплялось за острые крыши домов Корви. Лейф вздохнул с некоторым удивлением: мороз здесь был редкостью. Над городком плыли полупрозрачные струи дыма многочисленных печей, изрядно растопленных этой ночью. Всезнайка Жос перебрался на козлы, показывая своему ученику, куда ехать, и вскоре коляска остановилась на знакомой отцу Лейфу улице. Следом за ними встала и тяжелая черная карета господина старшего пристава автономного департамента Воэн: сопровождаемый двумя стражниками с короткими магазинными карабинами, он выбрался на покрытую ледяной коркой обочину, размял спину и решительно толкнул незапертую калитку.
– Ищите, хозяин Жос, – пристав, тяжелый и мощный, все же мельчал рядом с Тролленбоком. – Уж не знаю, что вы там хотите найти. Дверь открыть или сами справитесь?
Он коротко кивнул Аствицу и отошел в сторону, с ухмылкой глядя, как Жос вытаскивает из кармана набор отмычек.
– Вам ведь известно, где я служил, не правда ли? – Замок щелкнул, и Тролленбок потянул на себя высокую дубовую дверь.
Пристав хмыкнул.
– Служанка пыталась там прибраться, – сообщил он. – Да не смогла, упала в обморок. Так ее и унесли.
Дом оказался невелик – всего три комнаты да кухня, довольно, впрочем, просторная. Маленькую прихожую действительно вымыли, а вот дальше… проходя через гостиную, увешанную невинными пейзажиками, Аствиц с трудом сдержал стон. Кровь была везде: засохшие брызги на стенах, пятна на коврах и на диване, даже рожки газовых светильников на стенах оказались усеяны крохотными темными пятнышками. Мебель – старинная, на века сработанная – была по большей части разбита и перевернута.
– А, – произнес Жос, осмотревшись по сторонам. – Ну-ну…
Не заходя в спальни, он сразу же пошел на кухню.
– Господин пристав, – услышал его голос Лейф, – а тела, я так понимаю, волокли к калитке? А следы где?
– Нет, – усмехнулся пристав. – Тела замотали во что-то и пронесли мимо огорода, к оврагу. Есть пара капель, есть…
– Пара капель? И следы множества ног?
– Множества?
– Ну конечно! Или вы думаете, что два тела мог донести один человек?
– Там разрыто, господин Жос. Так, как это всегда делают на Севере. Хорошо поработали граблями. Не дураки здесь были, ох не дураки…
– Это мы сейчас посмотрим, господин пристав…
Зайдя в кухню, Лейф нашел Жоса стоящим на цыпочках. Ладони его шарили по дубовым шкафам сверху; вдруг, хмыкнув, Тролленбок остановился и осторожно потянул что-то на себя.
– Я сперва искал в печи, – непонятно сказал он, – а потом, болван, вспомнил: Кази же был выше меня. Значит… ну, вот!
В пальцах он держал серый мешочек из пропитанной соком лау парусины. Напоминая собой старинную пороховницу, мешочек сужался конусом и оканчивался лакированным деревянным носиком.
– Клистир, – сообщил Жос, нюхая свою находку. – Новейший столичный вариант. Раньше слабительные смеси качали насосиком, а теперь вот, пожалуйста, эластичный мешок… а ну-ка понюхай, Лейф, чем он пахнет?
– Ты шутишь? – отпрянул Аствиц.
– Он пахнет «снежным сонником», – тихо сказал Жос. – Ты, может, о таком растении и не слышал, но я – знаю. Растет оно у нас на северной границе, в горах, и убивает человека легко, без всякой боли и страданий. В прежние времена таким способом избавлялись от ненужных принцесс. Немножко горячего настоя в прямую кишку – и все, никаких тебе криков, никакой рвоты, мучений… Принцесса просто засыпает. Только вот здесь не принцессу убивали, а свинью.
– Кого?! – Лейфа шатнуло.
– Свинью, говорю тебе! Под ноги себе глянь!
Жрец опустил глаза. День случился ясным, холодное солнце поднялось уже достаточно высоко, хорошо освещая кухню через три широких окна. Под самым сапогом Аствица, на грязном, затоптанном стражниками полу, которые размазали подсохшую кровь, отчетливо виднелись неглубокие царапины. Кто-то драл деревянный пол, выкрашенный серо-зеленой масляной краской, драл с немалой силой… возможно, с силой отчаяния.
– Мебель побита только здесь, – Жос заговорил скучным голосом, будто бы читая лекцию. – В остальных комнатах она порублена топором. Господин Кази принялся колоть свинью то того, как та уснула окончательно. Двигаться ей было уже трудно, но испортить пол и покорежить стулья она еще смогла. Да и, кажется, по дому немного побегала – чем здорово облегчила задачу хозяевам. Кази – мужчина немаленький и весьма тяжелый. Решив, что свинья уснула, он на нее сел и нанес удар. Чем? Не знаю, это уже не важно. Важно, что колоть свиней он не умеет. Свинья задергалась, поцарапала пол, сбросила с себя убийцу и понеслась в гостиную. Где-то в комнатах она все же умерла…
– Но зачем?
– …Потом они с женой оттащили ее в повозку, которая уже стояла за огородом, – та, задняя, улочка выходит на пустырь, за которым начинается общинный сад. Дальше – городская благотворительная больница, которая просыпается всегда после рассвета, и дорога в сторону моря. Славно придумано! Плохо то, что никаких бумаг мы тут уже, пожалуй, не найдем. Все, что представляло хоть какую-то ценность, господа Кази явно забрали с собой. Учитывая, что мебель старики рубили минут двадцать… да уж, подготовились они хорошо. Для нашего захолустья, Лейф, дело это незаурядное, и я совершенно не представляю себе, чем оно может кончиться!
Жос махнул рукой, забросил клистир в жерло давно остывшей печи и вышел из кухни.
– Нашли? – ехидно спросил у него пристав, доставая из кармана большую серебряную флягу.
– Вы же сами говорили мне, что бумаг в доме не осталось, – развел руками Тролленбок.
– Деньги ваши, – хмыкнул пристав. – Обыск был проведен по всей форме. Не было там ничего – да вы ведь сами знаете, все ценности старики обычно в банке держат. Чему удивляться? Ну так что, едем? Или вы еще доплатите за беспокойство?
– Едем, – задумчиво согласился Тролленбок. – Единственное, о чем я хочу попросить вашу милость: пусть стража поинтересуется у селян да у того мельника, что в сторону моря живут, – не попадалась ли им где дохлая свинья в овраге?
– Чего-о? – выпучил глаза пристав.
Всю обратную дорогу они провели в молчании и не глядя друг на друга.
Жос разомкнул губы лишь тогда, когда его ученик остановил коляску у дома лейтенанта Велойна:
– История дурная, Лейф.
– Угу.
– Мы идем говорить о деле, не так ли? Значит, соберись с духом и превратись в отца-настоятеля…
– Я, по-твоему, мороженый цыпленок?
Офицер, не столько удивленный, сколько обрадованный визитом, встретил их в дверях.
– Скорее, скорее, господа! Сегодня что-то уж так похолодало, я такого и не припомню. Три ведра угля в печку всадил, и все кажется холодно.
В светлой кухне, обставленной скромно, но вполне уютно, и вправду гудела огнем большая печь. Велойн живо бросил на сковородку несколько ломтей сала, разбил десяток яиц и достал из шкафа какие-то маринады.
– Я тут, господа, привык по-холостяцки, – извинился он, – так что прошу строго не судить. Есть тростниковая, сладкая. Есть вишневая – та покислее будет. Горькой, простите, не пью, а на вино сейчас денег нет.
– Чепуха, старина, – Жос запустил руку в здоровенную кожаную сумку, которую прихватил с собой, и достал две высокие темные бутыли, обвязанные по горлышкам серебристыми лентами. – Мы ж теперь официальные сваты, а значит – просто так по гостям не ходим.
– Пришли, значит, сватать, – рассмеялся Велойн. – Ну-ну…
– Не просто сватать, – поднял палец Тролленбок, – а договариваться о похищении невесты.
– Ого!
Хозяин приправил яичницу специями, накрыл крышкой и сел за стол.
– С чего такие сложности?
– Да хорошо б со свадьбой поспешить, – озабоченно кивнул Жос. – А то на вас, мой лейтенант, желающих хватит с избытком. А вы, простите, к похищениям вообще как относитесь? Положительно, я надеюсь?
– Нормально, – растерялся Велойн. – Нормально отношусь. Надо – значит, надо. Но вот только в такой холод…
– Дня через три ветер переменится, вам не кажется?
– Есть такое… И ветер переменится, и шторм в заливе утихнет. Вчера как раз болтал тут в таверне с рыбаками – так те злы порядком. Но то, что скоро потеплеет, это точно.
– Вот как потеплеет – тут же и за дело! Крепкую лошадь мы вам найдем, не волнуйтесь. Главное – договориться о деталях, а потом уж действовать решительно и храбро. Окрутит вас отец Лейф, а я возьму на себя обязанности наемного стражника жреца, чтобы ему одному на побережье страшно не было.
– Одна из моих тетушек по материнской линии рассказывала забавную историю, – Велойн снял сковороду с огня, поставил на толстую доску, – про дядьку, отцова брата. Был он жрецом, настоятелем столичного храма Айвона. Однажды к нему обратился молодой моряк, офицер, давно влюбленный в дочку какого-то вельможи. И с ней, и с родителями все было решено, но старый дед невесты возьми да и заяви: без похищения, мол, дела не будет. Зачем нам зять, который невесту похитить не может? Пришлось моряку жреца искать. Дядька мой помялся для виду, но все же согласился. Назначили ночь. Приехал он куда-то в северное предместье, стоит на берегу, ждет. Один… Ждет, ждет, смотрит – какие-то люди едут. Он и думает: неужели братья невесты жениха опередили? Непорядок! Бросился к ним – а то никакие не братья, а шайка разбойников, в тех краях известная. Им что жрец, что купец – все добыча. Так бы они его и порешили, да тут из-за холма жених с невестой вылетают. А невеста не из робких, с саблей не расставалась. Втроем они разбойничков так прижали, что те от досады чуть в море не утопились! Братья в итоге примчались раньше, чем дядюшка обряд закончил, и пришлось им за дюнами маяться. Вот так оно в моей семье бывало. Так что со стражником и впрямь надежнее.
– Ваш дядя был настоятелем храма Айвона? – удивился Лейф.
– Моя семья поклоняется не только Эльту, – развел руками Велойн. – У дяди была сложная жизнь, – лейтенант вздохнул. – Говорят, я – его копия… одно лицо буквально.
– Так бывает, – кивнул Жос Тролленбок и раскупорил бутылку с крепким вином. – Видел я внука, что был копией деда в молодости, и случилась однажды с ним дурная история…
– Дяде тоже здорово не повезло. Его обманул какой-то мошенник – взял храмовые деньги на закупку материалов для ремонта, а дело повернул потом так, будто храм якобы переводил средства в королевские векселя. И печати, мерзавец, подделал! Началось расследование, а дядюшка был сердечник и всего этого попросту не выдержал…
– Что-то я такое припоминаю, – нахмурился Жос. – Слышал я эту историю. А мошенника потом вроде как убили, да?
– Пропал, – махнул рукой Велойн. – Подозрение было на убийство, да, но вот – пропал без вести. Хотя следователи пришли к мнению о том, что все-таки убили его. Кто, как?.. Какая мне разница. Дядю ведь не вернешь.
– В Воэне тоже не пойми что творится, – вздохнул Лейф, желая перевести разговор в другое русло. – На меня вот напали совсем недавно…
– Кто?! – поразился Жос. – Кто мог напасть на жреца?
– Да меня, как я потом понял, с кем-то перепутали, – скривился в ответ Аствиц. – Рабочие с «канатки», кого-то поджидали, прихватив для верности напильники.
– Кого-то? Уж явно не одного из своих… ну-ка, – Тролленбок навалился на стол, глядя отцу Лейфу в глаза, – не молчите, друг мой отче! Когда это случилось?
– В тот раз… – неохотно признался Лейф. – Ну, когда мы обсуждали с тобой вопрос о похищении – помнишь?
– Простите, господа, – осторожно кашлянул Велойн, – я так понял, что вопрос с похищением моей, э-ээ, невесты, вы обсуждали еще довольно давно?
– Два дня тому, – рявкнул Жос, – и позже я объясню вам, лейтенант, что там и зачем.
– Хорошо, мой капитан, – недоуменно взмахнул руками жених. – Вам-то я доверяю…
– Вот и отлично! Лейф, не молчи, дорогой мой… сколько их было, этих рабочих?
– Трое, – спокойно ответил Аствиц. – С напильниками и, похоже, с ножами. Ждали у задов храма, поздно вечером.
– Ждали?..
– Я уверен. Меня с кем-то спутали, это точно… напоил ты меня преизрядно, но все же реплики их я расслышал достаточно хорошо.
– Ждали они, следовательно, человека хорошо одетого… а может, и вооруженного. Нет?
– Увидев шпагу, они здорово растерялись.
– Погодите, умоляю вас! – вдруг разволновался Велойн. – Это, получается, позавчера вечером?
– Получается, – хмыкнул Жос. – У вас есть что сказать по этому делу, дружище?
– Видимо, да… вспомните, отче, – в день святого Нария мы с вами сидели в таверне у Фоста, и вы обещали мне показать вашу библиотеку. А дату назначили – как раз на позавчера. При этом мы довольно громко рассуждали о преимуществах поэзии эпохи Трех Властителей и сегодняшнем падении нравов… Но потом, когда из таверны мы уже вышли, вы все же предложили перенести мой визит на более удобное время… ну, на потом, после свадьбы? Помните?
– Я хоть и пьяница, однако на память пока не жалуюсь, – закивал Аствиц. – И народу там еще было не продохнуть, почему я и поспешил домой, а то замучили руку целовать!.. Так что же это, Жос?.. ты хочешь сказать, что меня перепутали с лейтенантом? Но это же чушь какая-то…
– Статью вы схожи, – пробурчал Тролленбок, – а если вспомнить, что на тебе был синий плащ с галуном и широкополая морская шляпа с золотой пряжкой… да уж!
– Но кому я мог понадобиться?! – изумился Велойн. – За всю свою жизнь, господа, я не оскорбил и мухи!
– Однако ж пиратов перерезали сотни две? Впрочем, такого рода месть для Пеллии была бы в новинку… Нет, тут что-то другое… они убежали, а, Лейф?
– Я бил плашмя, – горько вздохнул жрец. – И куда они потом делись, я не знаю. Все-таки не каждый день на меня нападает целая толпа с заточенными напильниками.
– Никогда бы не подумал, что вы носите шпагу, отче, – покачал головой Велойн.
– Он ее не только носит, – задумчиво усмехнулся Жос. – Отец Лейф воспитывался в хорошей семье и вполне владеет оружием, так что за него я как раз особо не опасаюсь. Но вы, дружище Эстайн, – да кому вы в самом деле могли так насолить? На канатной фабрике в достатке бывших каторжников, которые легко возьмутся за такое дело, как подрезать под храмовой кухней тщедушного дворянчика, – это да… и все же заказчик их оказался таким же трусом, как и они сами. Не будь он трусом, стал бы искать серьезного «резника», от которого не очень-то убежишь. Забавная получается у нас картинка!
– Не будь они трусами – стали бы трупами, – мрачно заметил Лейф. – Драться меня учили так долго и так… изощренно, что после твоих вин я готов срубить королевского драгуна – даже вместе с конем.
– В этом я как раз не сомневаюсь. И все же странно мне как-то. Пьяные драки у нас, конечно, не редкость, особенно после открытия проклятых фабрик, но вот историй с наемными убийцами не случалось лет двести. Чушь какая-то, – Тролленбок пожал в недоумении плечами и взялся наконец за остывшую яичницу.
– Но свадьбу, я думаю, мы откладывать из-за этого не станем? – поинтересовался Лейф, проклиная себя за то, что упомянул об этом инциденте, который и так стоил ему немалых огорчений.
– Ни в коем случае, – жуя, отозвался Жос. – Окажи милость, поищи-ка в моей сумке карту побережья. Сейчас прикинем наиболее удобный для господина похитителя маршрут, договоримся о времени и месте… справим дело как положено, уж не сомневайтесь!
Оказавшись наконец дома – дело уже шло к закату, и приказчики готовились закрывать лавку, – Жос сказал Фильве, принявшей у него теплый плащ:
– Пока они там все не разошлись, отправь кого-нибудь из учеников к господину Керху. Они его знают…
– Да кто его не знает, – с ухмылкой ввернула Фильва, – только и дел у него, как по кабакам шататься!
– То тебя не касается. Вели привести господина Керха ко мне, и чем быстрее, тем лучше.
Когда служанка, недовольно кивая головой, ушла в лавку, Тролленбок поднялся в свой кабинет и достал из ящика стола папку с несколькими листами дорогой писчей бумаги, которую он держал для особых случаев.
«Сим приветствую тебя, о старый друг, хотя вместо приветствий следовало бы в первую голову извиниться за долгое мое молчание…» – начал он и остановился. На губах Жоса появилась грустная улыбка; встав, он подошел к буфету, налил себе стакан вина и вернулся к столу.
– Были, были дела… – прошептал он и снова взялся за перо.
Через несколько минут письмо было закончено. Тролленбок довольно выдохнул, отодвинул от себя исписанный лист и откинулся на спинку кресла. В дверь кабинета постучали – Жос вскинулся, удивляясь столь скорому исполнению своего приказа, но вместо Керха увидел старшего приказчика в сопровождении стражника из околотка королевского пристава.
– Вот, – развел руками приказчик. – Вас, хозяин, требуют…
– Велено передать, – отрывисто произнес стражник, поправляя на себе портупею, – что свинья найдена.
– И все? – поднял брови Жос.
– Его милость господин пристав, – стражник кашлянул, – возможно, явятся на днях с частным визитом.
– Всегда рад, – поклонился Жос. – Так и передайте его милости – всегда рад!
Не утруждая себе дальнейшей беседой, королевский чин загрохотал каблуками вниз по лестнице. Жос подмигнул недоумевающему приказчику и закрыл перед его носом дверь.
– Я так и думал, – произнес он. – Но по суше он на север не поедет, больно уж труслив… и что тогда ему остается?
Когда он допил вино, мальчишка-ученик, прислуживавший в лавке, привел наконец старого Керха – на удивление трезвого и порядком оттого замерзшего.
– До чего ж шустрые парни у вас служат, – пожаловался Керх. – Бегать-то я уже не мастак…
– Их милость еле шли, – возмутился в ответ отрок. – А я потом виноват буду…
– Не будешь, – успокоил его Жос, протягивая серебряную монетку. – Можешь дуть домой… а вы, дорогой друг, успели все же озябнуть? Идемте вниз, там нас с вами ждет недурной ужин и еще кое-какие дела. Столицу вы, я так полагаю, знаете лучше многих? И для вас, конечно же, не составит труда найти улицу Осьминогов, где проживает ныне один мой старый друг, отставной королевский дознаватель?..
* * *
Неожиданный для Воэна мороз сменился привычным теплым туманом уже через два дня, и лейтенант Велойн, как и было договорено, начал готовиться к свадьбе. Рано утром ключ от его дома был отправлен в Корви старому Хунару, который в ответ прислал записку с заверениями в полнейшей готовности исполнить свои обязанности по высшему разряду. К записке он приложил некоторое количество королевских ассигнаций, на которые Фильва, Мила и еще пара кумушек, вечно ошивающихся при храме отца Лейфа, помчались на рынок закупать все необходимое для свадебного стола. Кое-что, впрочем, жених приобрел еще накануне, так что задача была не из сложных.
В обед Жос привел Велойну лошадь из своей конюшни – крепкую, но спокойную нравом, и окончательно уточнил время и место встречи. Было решено, что дело нужно закончить к полуночи, поэтому для выполнения обряда выбрали небольшую бухту в получасе неспешной езды от Воэна; Юся ждала жениха вскоре после заката. Все детали они обговорили с такой тщательностью, будто готовились не к веселой потехе, а к военной кампании, немало потешив тем отца Лейфа. Вернувшись домой, жрец немного подремал, потом перекусил и стал собираться. Брачное свидетельство он написал заранее, использовав для того официальный королевский бланк на плотной желтой бумаге с гербами Правящего Дома – не хватало только подписей жениха и невесты да печати. Печать, чернильницу и два золотых пера Лейф тщательно упаковал в особый пенал из красного дерева, который привязал красивой лентой к небольшому тубусу, в котором лежало свидетельство. Так делали все жрецы в классических пеллийских драмах, и отец Лейф не желал ни в чем отступать от традиции. Надев особое свадебное облачение, он накинул на плечи плотный дорожный плащ, но потом, коротко вздохнув, все же сбросил его на стул и потянулся за перевязью. Без шпаги ему теперь было как-то неуютно.
– В конце концов, – пробормотал он, – шпагу я всегда могу снять и отдать тому же Жосу. Почему бы и нет?
Коня Аствицу одолжил один из наиболее богатых прихожан, торговец тканями и большой любитель верховой езды. Коняга был немолод, но, по словам хозяина, способен еще на многое. Раньше на нем ездила старшая дочь торговца, до замужества служившая в личной гвардии одной весьма знатной герцогини, что говорило само за себя. Бони уже ждал хозяина возле конюшни.
– Остаешься один за всех, – с улыбкой сказал ему Лейф, ставя ногу в стремя. – И смотри мне!
– Не извольте беспокоиться, – поклонился слуга. – К вину не притронусь. Доброй вам дороги, отче! Поздравьте там молодых и от меня тоже!
– Непременно! – Аствиц махнул рукой в расшитой кожаной перчатке и тронул бок коня каблуком.
Фонарщики уже давно закончили свою ежевечернюю работу и засели в погребке старухи Кланси, согреваясь вином да тушеными овощами с салом. В тумане, густо укутавшем Воэн, окна домов светились как-то по-особенному уютно; из приоткрытых кухонных форточек тянуло жареной рыбой – сегодня рыбаки после вынужденного перерыва снова вышли в море и вернулись с хорошим уловом.
Расстояние, отделявшее храм от дома Тролленбока, отец Лейф преодолел шагом – спешить ему было особо некуда. Большая часть лавок уже закрылась, торговля продолжалась только в винных, и светились покуда окна пекарни папаши Лаана, не успевшего распродать обеденную выпечку.
Жос открыл ему дверь кухни сразу же, будто стоял рядом, ожидая.
– Я уже готов, – сообщил он с набитым ртом. – Сейчас, только захвачу кое-что в дорогу.
На боку его коня Аствиц не без удивления разглядел магазинный карабин незнакомой системы.
– Ну стражник я или как? – ответил на его взгляд Тролленбок. – Я, как видишь, и саблю не забыл. Старая, проверенная. Ух, сколько голов мы с нею срубили!
– Шутки у тебя… – вздохнул Лейф.
– А если нет? – прищурился Жос. – Много ты про меня знаешь! Держи вот лучше, – и он выудил из набедренной сумки небольшую флягу. – Жрецу положено трястись от страха и запивать это дело старинными монастырскими винами. Так, нет?
– Н-ну да, – согласился жрец. – Но, будь оно все неладно, Жос, – иногда ты умудряешься испортить мне настроение буквально на ровном месте!
– Уж извини. У меня вот настроение самое что ни на есть задумчивое.
– Что так?
– Дошли до меня кое-какие столичные новости, и удивился я им, друг мой, преизрядно. Опасаются, будто бы где-то тут у нас под носом активизировалось одно давно забытое тайное общество, связанное с лавеллерами. И от таких опасений потерял сон и покой не кто-нибудь, а сам господин конюший левой стороны.
– Этого только не хватало! – с ужасом выдохнул Лейф.
– Во-во, – Жос зачем-то обернулся назад, где таяли за его спиной последние огоньки Воэна, и продолжил: – Нам тут только агентов Серебряного Покоя не хватало! Недавно при заправке на газовой станции в Хирлахе взорвался новейший воздушный корабль Королевского Флота. Официально объявлено о трагической случайности – летучий газ, в конце концов, довольно опасен, – но кое-кто говорит о другом… Между тем в нашем тихом, казалось бы, городке хватает личностей с очень туманным прошлым. А в окрестных деревушках проживают уж совсем загадочные экземпляры.
Лейф недоверчиво покачал головой. Он понимал, что осведомленность Жоса выглядит иногда не совсем обычно, но все же… нет, нет, это какая-то чепуха. Тайные общества здесь, в Воэне? Ну кто в это поверит? Разве если принять за таковые вечерние сборища кумушек да вдовушек – те, конечно, вполне способны состряпать какой угодно заговор!..
Скоро утоптанная грунтовая дорога, по которой они ехали, свернула направо, исчезая меж невысоких, поросших кустарником холмов, Жос же показал рукой на невидимый в плотном тумане берег океана.
– Почти приехали, – сказал он.
– Как бы тут Велойн не заблудился, – озабоченно повертел шеей Лейф. – Собственного носа не найдешь…
– Он моряк, – возразил ему Тролленбок. – Умеет находить дорогу в море – не заблудится и на суше.
Аствиц с сомнением покачал головой. Следуя за своим другом, он обогнул небольшой холмик и спустился почти к самой воде. Под копытами их коней скрипнул влажный песок. Вот Жос разглядел какую-то тропу и, молча взмахнув рукой, велел ехать за ним. Через несколько минут он остановился.
– Вот тебе и романтическая бухта. Велойн появится оттуда, – Тролленбок слез с коня и показал рукой наверх, где в сизой тьме едва угадывались контуры холмов. – Там более чем достаточно ориентиров, которые я обозначил на его карте. От заброшенной мельницы налево, вниз – и не ошибешься!
– А это что? – перебил его Аствиц, напряженно всматриваясь во мрак. – Мне чудится или вон, на берегу, хибара какая-то?
– Рыбаки, как я понимаю, там сети сушат, – хмыкнул Жос, обладавший зрением куда более острым, чем Лейф. – Хочешь погреться?
– Не хочу, – буркнул жрец. – Просто не нравится почему-то, да и все…
Спешившись, он осторожно подошел к самой волне и наполнил морской водой особой формы склянку с длинным гнутым носиком.
– Обряд? – тихо спросил Жос.
– Разумеется.
– Ну, если я что-то понимаю в этой жизни, невеста уже похищена, и жених сейчас мчится по ночной дороге к рокочущему океану…
– Это уже не шутки, – поморщился Лейф. – Не вздумай раскрыть рот во время обряда. Действовать я буду быстро, но пока не закончу – молчок.
– Ясно.
Жос раскурил свою старую трубку и присел на толстое бревно, принесенное морем.
– У тебя хороший слух? – неожиданно спросил он Лейфа, когда тот уже начал придремывать от скуки.
– Не жалуюсь, – вскинулся жрец. – А что?
– Мне чудится или я слышу какой-то плеск?
– Плеск?.. Ага… и скрип – ты слышишь?
– Проклятье, в такое время тут можно ждать только контрабандистов. Хотя надо быть совершенно сумасшедшим, чтобы подходить к берегу нынешней ночью!
– По-моему, удаляется, – Лейф всматривался в туманный мрак океана, но не мог различить решительно ничего. – Да какая нам, собственно, разница?
Жос взмахнул рукой, собираясь что-то ответить, но тут над холмами глухо стукнул выстрел, раздался слабый топот копыт, и из вязкой мути выплыл конь с двумя седоками на спине.
– Вот и мы, друзья! – раздался звонкий голос Велойна.
– Отлично! Где братья похищенной?
– Спешить и не думают.
– Прекрасно. Начинаем!
Лейф скинул с себя плащ, отдал Жосу свою шпагу вместе с перевязью и надел на голову высокую жреческую шапку, богато расшитую жемчугом. Приняв поцелуй от Юси, которая то и дело принималась нервно хихикать, отец Аствиц разжег две небольшие масляные лампы, поставил их на песок и встал перед молодыми. Держа в левой руке подобранную на берегу раковину – как временный, согласно традиции, брачный символ бога Прибоя, – а в правой кропило с морской водой, он хмыкнул и негромко произнес:
– Отвечаем быстро, и только по делу… Итак: ты, Эстайн Велойн, и ты, вдова Юся Брокко, готовы, заключая сей союз, освятить его именем Эльта, святого вседержителя Прибоя, отдавая ему сердца свои на веки вечные?..
– Готовы, – хором ответили жених с невестой.
– Превосходно… беремся за руки…
Лейф ловко начертил кропилом круг над головой жениха, волной плеснул на невесту и, спрятав сосуд, достал брачное свидетельство.
– Перья, – скомандовал он. – Вот чернильница.
Велойн стремительно вывел свое имя внизу документа и подержал бумагу, пока расписывалась Юся.
– Брачный сей союз, именем Эльта, объявляю законным и действительным на всей территории королевства Пеллийского и прочих и прочих… встали, ко мне… печать.
На глазах у молодых Лейф шлепнул на свидетельство большую красную печать и снова наклонился за кропилом.
– Последнее, – прошептал он, – и все. Именем Эльта, – холодные соленые капли брызнули на лицо Юси, – служи, жена, мужу своему… муж же, – он повернулся к Велойну и снова поднял носик кропила, – муж же служи жене своей. На веки вечные. Именем Эльта, бога Прибоя, нарекаю вас мужем и же…
Рядом с ним – так, по крайней мере, ему показалось – что-то стукнуло, и Лейф ощутил непонятный толчок.
– Женой, – договорил он, падая на песок от могучего удара Жоса.
Следующие несколько секунд вокруг него творилось нечто совершенно невообразимое.
– Велойн, бегите! – орал Жос. – Хватайте Юсю, бегите! Он стреляет в вас!!!
– Кто, Жос?!
– Потом! Бегите за холм!
Лейф недоуменно поднял голову. Лейтенант с невестой – точнее, теперь уже женой – уже таяли в тумане. Лампы уже не горели. Рядом с ним стоял на коленях Жос со своим карабином в руках, напряженно глядя куда-то в сторону рыбацкой хижины… вспышка, хлопок! Жос тотчас выстрелил в ответ и хрипло выдохнул:
– Здесь он, здесь… а мы-то его по всем деревням ищем, весь берег прочесываем! Ну надо ж такому случиться!
– Кто – он? – тихо спросил Лейф, подтягивая к себе свою шпагу, что валялась возле задницы Тролленбока.
– Кази… хотя никакой он не Кази, конечно.
Из мрака снова плеснуло огнем, и Лейф отчетливо услышал, как пуля ударила о камень за его спиной. Карабин Жоса тотчас же бахнул на вспышку – раз, другой, третий.
– Патронов много? – прошептал Лейф.
– Хватит, – сплюнул Жос. – А что?
– А то, что рано или поздно кто-то в кого-то попадет. Мне это не нравится. Стреляй в него… чуть левее последней вспышки… время от времени…
– Ты куда? – Тролленбок попытался схватить друга за полу ризы, но тот уже полз по песку, волоча за собой шпагу.
Время шло к полуночи, и туман сгустился настолько, что его чуть ли не приходилось раздвигать руками. Впрочем, увидеть врага Лейф и не рассчитывал. Долгие годы работы в пронзительной тишине библиотек и архивов до того обострили его и так острый от рождения слух, что он был уверен – при следующем перемещении господин покойник обнаружит себя хотя бы шорохом…
Жос выстрелил два раза подряд, и Аствиц замер на песке. Нет, тихо… неужели он уже удрал куда-то? Но вот где-то совсем рядом хлопнул одиночный выстрел, и тотчас же последовали ответные выстрелы Тролленбока: раз, два… три. Лейф напрягся.
– Да вот же он, – беззвучно произнес жрец, удивляясь самому себе.
Кази явно бежал в сторону хижины – однако, пробежав совсем немного, снова упал на песок. Стрелять он почему-то не спешил.
Неужели он кого-то ждет? Лейфа словно ударило. Зажав шпагу под мышкой, он вскочил и со всех ног бросился туда, где, по его представлениям, находился мошенник.
На этот раз он не ошибся. Кази все же увидел его, даже вскинул свое длинноствольное ружье, но подняться уже не успел – жрец ударил его ножнами по голове, повернулся, обнажая клинок, и принял на крестовину шпаги огромный кривой нож, который Кази хранил до срока за голенищем. Невзирая на внешнюю щуплость, мошенник оказался настоящим силачом, и Лейф отпрянул от него, давая возможность подняться.
– А-а-а, отче! – зашипел господин Кази, становясь в стойку. – Успели окрутить молодых? Или как?
– Жос! – заорал Лейф. – Он здесь! Я нашел!
– Ах ты… – его противник сделал широкий, очень опасный замах, и отец Аствиц с удивлением понял, что тот когда-то учился фехтованию.
Лейф плавно сместился в сторону, разрывая дистанцию, и в тот же миг, обманным шагом уводя клинок Кази за свое плечо, скользнул вниз, чтобы вонзить шпагу в правое бедро противника, но тот, разгадав его замысел, крутнулся, и шпага жреца лишь полоснула воздух.
– Не получится, – заметил Лейф, переходя к фронтальной атаке. – Мой клинок длиннее… и я намного моложе… ну, вот же!
Острие легко прошло через толстую кожу жилета, который был надет на Кази, и тот закричал, не столько от боли, сколько от изумления: Лейф выдернул шпагу, а на плече его противника появилось быстро расплывающееся пятно крови.
– Это еще не все! – зарычал тот.
– Хватит, – Аствиц вышиб нож из его кисти и отшвырнул сапогом в сторону. – Вставайте… вон бежит Жос.
– В хибаре, – Тролленбок на ходу снимал с себя пояс, – должна быть его жена. Быстрее, Лейф, мне кажется, я уже слышу весла на воде… надо сматываться, а то сейчас тут начнется настоящая битва… живее, живее, отче!
– …Настоящее его имя – барон Тойлен, – говорил Тролленбок Лейфу, когда они медленно ехали от околотка воэнского пристава, которого пришлось поднимать посреди ночи, – и человек он, кстати говоря, знатный. Так что, кидаясь на тебя с ножом, наш дорогой покойничек имел все основания полагать, что разделается с каким-то там жрецом одной левой. Н-да…
– Так это он, получается, и был тем негодяем, который обворовал настоятеля храма Айвона? Но Велойн?.. проклятье, он-то тут при чем?
– Вокруг Велойна все и закрутилось, – впереди показалась улочка, на которой стоял дом лейтенанта, и Жос остановил своего коня. – «Господин Кази» увидел лейтенанта во время одного из его визитов к Хунару и испугался до полусмерти. Такой страх не всегда можно объяснить с рациональной точки зрения; впрочем, я видал и похуже… Гнусный мошенник иногда появлялся в столице, его видели – но никто уже не искал, так что опасности ему ждать было неоткуда. А тут вдруг – наш красавчик-лейтенант, который, как мы знаем, весьма похож на своего трагически почившего дядюшку. Кази перепугался и решил проделать трюк, однажды спасший его от королевских галер. Беда вся в том, что резать свиней он, как ни странно, не умеет вовсе. Хотя со шпагой – более или менее… В первый раз он тоже отравил свинью и заколол ее в полусонном виде. Я-то все это помню, понимаешь?
– Ты же вроде моряк? – подозрительно покосился на друга Лейф.
– Да уж такой моряк, что и по суше побегал! В общем, вот, – увидев, что дело пахнет свининой, я отправил в столицу одного своего дружка с письмом к некоему знающему человеку. Тот сразу написал ответ, а я, едва узнав, что мошенника Тойлена видели и видят в столице, немедля пошел к приставу.
– Но почему ты решил, что он спрятался где-то на побережье?
– Потому что имитировать северный акцент он научился от жены. Она у него – горянка, из очень старинной семьи, он тоже похитил ее когда-то, во время службы в саперных частях на северной границе. И бежал он в первый раз именно туда. А отсюда на Пеллийский Север два пути: либо по суше через столицу, либо по морю… конечно, я допускал, что наш Кази рискнет затеряться в столичных трущобах. Однако, видишь, оказался прав почти во всем. Ну а с кем и как он договаривался, какие контрабандисты должны были его вывезти – то уже дело пристава. Нас, боюсь, уже на свадьбе заждались. Похищение-то прошло на славу, а, отче?
