Тим Скоренко
Один мой друг
Один мой друг утверждает, что он андроид,
Похожий на Терминатора, но построен
Гораздо раньше. Он в бегах, вам не стоит
Его сердить, он неплохо собран и сварен,
И если злится, может ворочать сваи,
Взрываться и, не надрываясь, покончить с вами.
Дана Сидерос
1
В семь часов утра проснулись все, кроме Толика. Ему впервые за много лет, а может быть, и за всю жизнь, приснился сон. Во сне он пригласил девушку на концерт Юрия Визбора, но вместо знаменитого барда на сцену вышел худой молодой человек в дешевых очках и стал петь песни советской эстрады. Как ни странно, публика его не гнала. Толик заметил, что девушка тоже принимает самозванца за настоящего артиста, хлопает и даже пытается передать через впереди сидящего записочку с заказом. Через некоторое время лже-Визбор попросил сделать небольшой перерыв – промочить горло, и на сцену в качестве временной замены вышла средних лет тетка с гитарой и проникновенным выражением лица. Как ни странно, вместо исполнения женского романса она поставила гитару на стойку, задрала подол практически до подбородка и начала отплясывать под заводную музыку, полившуюся с потолка. Нижнего белья на тетке не было, но и это не смутило зрителей, активно аплодировавших порно-шоу.
На этом месте Толика растолкал Максим.
– Вставай, вставай, – говорил он, – что с тобой такое?
Толик с трудом разлепил глаза.
– Уже семь ноль шесть, – добавил Максим. – У тебя всего четырнадцать минут.
Толик вскочил как ошпаренный. Умыться, почистить зубы, одеться и застелить постель за четыре минуты, затем – успеть на завтрак. Непросто, но реально.
До стола он добрался в 7.13. Проснуться с опозданием на шесть минут и отыграть три минуты на утреннем туалете – неплохо. Теперь быстро поесть – и порядок. Возможно, подобного больше не повторится. Возможно, это случайный сбой программы. Все-таки его электронная часть не подвергалась капитальному ремонту уже пятнадцать лет, три четверти заложенного в конструкцию срока.
Он справился чуть раньше заданного времени, махнул напоследок сидящему за соседним столом Максиму, сдал посуду и пошел к рабочему лифту. В кабине как раз оставалось одно свободное место. Из пятерых пассажиров трое были Толику знакомы, он коротко кивнул всем одновременно.
Рабочие Марса любили ездить на лифте. Не то чтобы это было их единственным развлечением, но даже короткий взгляд на Красную планету через стеклянную панель завораживал, что уж говорить о путешествии длиной в пятнадцать-двадцать минут. Толик рассматривал многочисленные ударные кратеры, пытаясь представить себе небесные тела, их создавшие. Это служило хорошей тренировкой памяти и математических способностей: прикинуть диаметр кратера и его глубину, затем, исходя из этих данных, подсчитать массу и силу удара метеорита. По вечерам Толик сверял собственные расчеты с сетевой энциклопедией и радовался, если ошибался не более чем на пять процентов.
Без пятнадцати восемь лифт остановился у подстанции «Титов-4/5». Трое пассажиров сошли раньше. Толик вежливо кивнул оставшимся двоим и вышел. У дверей его встречал Виктор Михайлович.
– Сегодня у тебя работа, – сказал он безо всякого приветствия.
– У меня каждый день работа.
– Сегодня особая. У нас тут один биоморф проснулся.
Толик присвистнул.
– О как. Редкое явление.
– Редкое. Более того, не стандартный biomorph ordinarius, а biomorph triplex. Поэтому тщательно с ним ознакомишься и посвятишь ближайшую неделю отбору подобных.
Если Толик не ошибался, за все время марсианских исследований «проснулись» пять или шесть биоморфов, все относились к биоморфам обыкновенным. Тройные биоморфы пока что не просыпались, поэтому «вылавливали» их достаточно редко – не было смысла. Восемьдесят процентов работы велось с перспективными biomorph ordinarius.
Толик кивнул Виктору Михайловичу.
– Хорошо, шеф. Будем работать.
Тот кивнул и побежал дальше. Виктор Михайлович иначе как бегом никогда не передвигался. Видимо, раньше выступал на Олимпийских играх, шутили лаборанты, а потом его перепрограммировали.
Толик прошел ряд лабораторий, кивая знакомым. Его рабочее место располагалось примерно в десяти минутах ходьбы от лифта – в самой удаленной точке комплекса. Обзорное окно выходило на приграничную территорию. В хороший бинокль можно было рассмотреть американцев из конкурирующей лаборатории. Некоторых из них Толик узнавал в лицо. Они даже приветственно махали друг другу, если «сеансы» наблюдения в бинокль совпадали по времени. Насколько Толик знал, американцы занимались ровно тем же самым, что и «Титов-4/5», выискивая в марсианской почве скопления полиморфов и пытаясь пробудить последних к жизни. Собственно, колония живых полиморфов на «Титове» была достаточно велика: уже из первых двух экземпляров без проблем вывели несколько миллионов подобных. Но в данном случае русским светило серьезное открытие: выведение нового вида. Американцы пока о подобном не объявляли, значит, Россия будет первой.
Камера для образцов уже была заполнена. Работники поверхности обычно включаются в другую смену и редко пересекаются с лабораторными крысами. Общение и выдача заданий производится удаленно. Толик извлек первый образец – довольно рыхлый кусок грунта с вкраплениями-окаменелостями – и поместил его на стенд, расположенный в центре лаборатории. Рутинная работа: изучение и отбор полиморфов. Может, сегодня повезет.
2
– Мне надоело, – сказал Максим.
Толик промолчал. Ответить было нечего, потому что надоело всем.
– Я хочу чего-то другого. Я хочу вставать не в семь, а семь ноль шесть, как ты сегодня.
– Это ошибка.
– Я знаю. Но я хочу, чтобы это не было ошибкой. Я хочу другую программу. Я каждый день открываю сеть и вижу там новую музыку, новые книги, новые интерактивные развлечения. Но на самом деле они не новые. На самом деле мы их когда-то уже видели, много лет назад. Потом нас перепрошили. И мы смотрим то же самое будто новое.
Толик откинулся на спинку кресла.
– Меньше напрягайся, Макс. У тебя есть работа, есть досуг, причем довольно разнообразный. Любое желание ты можешь осуществить. Если бы ты нуждался в женщинах, были бы и женщины…
– …а может, я хочу в них нуждаться? – перебил Макс. – Может, мне хочется быть человеком. Все так идеально продумано: планета людей, планета андроидов, никто ни с кем не конкурирует, все взаимовыгодно сотрудничают, всем хорошо. А о психологии кто-нибудь задумывался? А если мне хочется посмотреть на Землю? Если мне интересно, как там живут?
Толик с улыбкой покачал головой.
– А если человеку захочется посмотреть Марс? Вот без шуток? Если обычный парень захочет посмотреть на всю эту красоту, которую мы каждый день видим? На все эти кратеры, на Олимп, на долины Маринер? Ты взял и слетал к Титоне или Копрату, а им – нельзя, только на картинках и в телескоп. Мы в одинаковом положении. Потому и мир, потому и сотрудничество.
Они помолчали.
– А как ты думаешь, – спросил Максим, – у американцев то же самое?
– У французов то же самое. Я в прошлом году с Далари долго общался, когда свою лабораторию показывал в рамках обмена. Никаких особых отличий. Наверное, и у американцев то же самое.
– Наверное.
Макс встал и подошел к панорамному окну. Перед ним расстилалась бескрайняя марсианская пустыня, испещренная дюнами, кратерами, карьерами. Разработки велись с другой стороны, окна жилых отсеков туда старались не выводить: ежедневное зрелище бесконечной добычи полезных ископаемых могло ввергнуть в уныние кого угодно.
– Мне кажется, я мог бы стать человеком, – сказал Макс. – Любой из нас может.
– А человек – андроидом.
– Но зачем?
– Мы выносливее, сильнее, у нас лучше рефлексы и память, мы дольше живем. Одни преимущества.
– Спасибо, друг мой очевидность. Но человек… Мне кажется, Земля лучше всех этих песочных красот. И еще я хочу детей.
– Кого? – Толик чуть не закашлялся.
– Детей. Таких маленьких, чтобы бегали вокруг и радовали меня.
– Дети – это обуза, человеческая участь.
– Тебя научили, – усмехнулся Макс. – И ты хороший ученик.
Он подошел и сел на диван рядом с Толиком.
– Я решил, – продолжил он. – Я договорился с хирургом.
– Что? – Толика пробрала дрожь.
– Я буду постепенно менять свое тело. Я не хочу механическую печень и электронные почки, ну или что там у нас. Не хочу хрусталик со встроенной камерой, все равно запись может просмотреть только инженер. Я хочу иметь не только внешнюю имитацию члена, но и всю внутреннюю систему. Глеб согласился. Он поможет. У него есть доступ к банкам органов – они так или иначе часто нужны, потому что у одних андроидов одни органы человеческие, у других – другие.
– Вас поймают. И его, и тебя. И хуже будет ему.
– Он согласился.
Раздался вызов интеркома.
– Извини.
Толик подошел к экрану: звонил Виктор Михайлович.
– Слушаю, шеф.
– Срочно сюда! – Вэ-Эм был серьезно встревожен.
– Буду, шеф.
– Чтобы через пять минут!
Толик отключился и, посмотрев на Максима, пожал плечами.
– Сам слышал.
– Работа, конечно.
Они вместе вышли из комнаты. Максим пошел к себе, а Толик – к лифтам. С учетом того, что поездка занимала не менее пятнадцати минут, требование шефа было невыполнимым. Впрочем, какая разница.
Шеф уже ждал Толика у дверей лифта. Он был взъерошен, глазки бегали, пальцы подергивались. Толик вопросительно посмотрел на Виктора Михайловича.
– В чем проблема?
– Завтра утром прибывают американцы! – выпалил тот.
Это и в самом деле звучало серьезно. На российской станции уже бывали немцы, французы, бразильцы, но американская миссия не допускалась ни разу. Все-таки главный экономический и технологический конкурент.
– Я так понимаю, – спокойно отозвался Толик, – что тройных биоморфов надо скрыть.
– Безусловно! – они уже шли бок о бок по коридору. – Приведи лабораторию в идеальный порядок, выстави обычных биоморфов напоказ, продемонстрируй рутинную работу. Остальных видов чтобы и в помине не было. Пусть видят, что мы замкнулись на vulgaris. Если информация о triplex просочится, нам с тобой оторвут головы.
Толик все прекрасно понимал. Слив свежей информации, причем в какой-то мере сенсационной, попахивал изменой Родине. Даже если слив случаен.
Лаборатории были похожи на муравейник. Сотрудники носились из одной комнаты в другую, таская с собой блоки управления и прочие приборы, повсюду ездили включенные не по графику уборочные роботы.
– Кто их одобрил-то? – спросил Толик.
– Сверху. Миссия дружбы, пора, мол, идти на тесный контакт. Светит, говорят, даже отмена закрытого режима. Мы сможем гулять по их станции, они – по нашей.
– Нехорошо.
– Ужасно, я бы сказал. Но на данный момент наша задача – встретить как можно радушнее и показать как можно меньше. Тем более мы ни черта о них не знаем, даром что самая близкая к нашей станция. Из этого вытекает второе задание: разговорить гостей, выяснить максимум об их методах, лабораториях и так далее. Понял?
– Угу.
Если бы сейчас в лабораторию Толика зашел американец, он бы тотчас все понял. Выставленные напоказ образцы с триплексом, развешанные по стенам экраны с фотографиями. Конечно, этого не было видно через окно, выходящее к американской станции.
– Та-ак, – протянул Виктор Михайлович. – Чтобы завтра утром все было сам знаешь как.
– Сегодня вечером будет. Мне еще поспать нужно.
– Не будешь успевать – значит, отмени сон, – строго заметил шеф. – Чай не человек, потерпишь.
Толик кивнул, оценивая объем работы. В принципе, не так и много нужно сделать: американцы же не полезут в его ящики без спросу. Он извлек образец из-под микроскопа и направился к хранилищу.
3
Американцы оказались симпатичными, говорливыми и совершенно беспардонными. Они, не спрашивая, заходили в любые двери, тыкали во все пальцами и задавали вопросы, на которые ни у кого не было готового ответа. По-русски они говорили очень плохо, пришлось вызвать андроида со встроенной программой английского языка в качестве переводчика. Толик удивлялся, как это в качестве то ли послов, то ли шпионов отправлены не полиглоты. Он учил английский язык самостоятельно, безо всякой программы; не заточенная под иностранные языки память отпиралась, но Толик день за днем вдавливал в нее знания, могущие когда-либо пригодиться. Теперь он радовался, что этот день настал.
Ожидая американцев в своей лаборатории, он сидел как на дрожжах, поминутно вскакивая и начиная ходить кругами. Монитор наблюдения показывал, что гости еще довольно далеко, но с каждой минутой Толиково сердце билось все сильнее и сильнее.
Наконец, экскурсия, ведомая Виктором Михайловичем, добралась и до его отсека. Сначала американцев по всей территории должен был водить начальник станции Алексей Петрович Благин, но в последний момент поступил приказ отказаться от подобной методики. Американцы, как было замечено кем-то, не должны чувствовать показуху. Им должно казаться, что вокруг – обычный рабочий процесс, что даже рядовые ученые с трудом отрываются ради них от своих дел, а уж у начальника станции и вовсе есть буквально пять минут на краткую встречу.
Гостей было двое – Гленн и Джим. Гленн – постарше, лет пятидесяти, серьезный и разбирающийся во всем на свете, возглавлял на американской станции один из секторов, подобно Виктору Михайловичу. Джим был рядовым специалистом, в качестве парламентера его выбрали, видимо, по причине молодости и перспективности. Именно за Джимом приходилось приглядывать с особым тщанием.
Экскурсия прошла нормально.
– Вот, – говорил Толик, – полиморфы обыкновенные. Так как они являются единственными формами жизни, сохранившимися на Марсе, мы тщательно их исследуем, пытаясь приспособить под нужды человечества, например, в медицинских целях или в качестве топлива. Правда, пока, как вы понимаете, особых успехов не добились. Если бы добились, такая бы шумиха поднялась! – и он натужно улыбался собственной плоской шутке.
Джим, электронщик, очень заинтересовался программным обеспечением для российского микроскопа. Глядя на экран в момент демонстрации полиморфа, он усмотрел какие-то незнакомые функции, о которых начал живо расспрашивать Толика. Тот краем глаза посмотрел на Виктора Михайловича. «Можно», – кивнул шеф.
Виктор Михайлович, Гленн и переводчик вышли, потому что беседа о программе могла затянуться надолго. Толик понял, что шефа целиком и полностью устраивал интерес Джима. Ну, догадаются американцы встроить в свой микроскоп, скажем, вспомогательную цветокоррекцию, хуже от этого не станет. Лучше отвлечь малым, чтобы случайно не продать главное.
– Это мы разработали сами, – с гордостью говорил Толик, показывая хитроумную подпрограмму, способную раскладывать полиморфа на составляющие, точно лягушку на операционном столе. – То есть на Земле таких подпрограмм нет, мы им не пересылали.
– Мы тоже часть разрабатываем самостоятельно, – вторил ему Джим.
Через некоторое время в ходе диалога Джим заметил:
– Давненько я на Земле не был.
Толика точно током ударило. На несколько мгновений он онемел, но затем взял себя в руки, понимая, что демонстрировать удивление нельзя.
– И часто вас на Землю отпускают? – спросил он.
– Ну-у, – протянул Гленн, – раз в полгода месячный отпуск, но я последний пропустил из-за работы, дочку только на фотографиях видел…
Второй удар. Теперь Толик замолчал надолго.
– Что-то случилось, Анатолий? – спросил Джим. – Вам плохо? Может, нужно кого-либо позвать?
Тот покачал головой:
– Все нормально.
У него в голове прокручивалось множество мыслей. С тем, что американских андроидов отпускают на Землю, он был готов смириться. У них все иначе. Вон даже французских не отпускают, он лично общался. Но наличие у полуробота детей было для него совсем удивительным.
Затем мысли Толика переключились на то, почему его вообще допустили к приватной беседе с Джимом, раз могли открыться такие подробности. Но этому он достаточно быстро нашел объяснение: не исключено, что наверху тоже толком не знали особенностей американского станционного быта.
Наконец, подумал Толик, есть один вариант, при котором все сходится: Джим – человек, и на американской станции работают равно люди и андроиды – или вообще только люди. Вот тогда-то, вспомнив вчерашний разговор с Максимом, Толик и решился.
– Джим, а можно задать вам вопрос, не связанный с работой?
– Конечно, – широко улыбнулся американец.
– Джим, вы человек?
Тот сделал недоуменное выражение лица.
– А кем я еще могу быть? Так похож на инопланетянина? Или вы думали, что у американцев по шесть щупалец и восемь глаз на спине? – сказал он с улыбкой.
– Нет, нет, все нормально, – ответил Толик. – Я имел в виду, не андроид ли вы.
Джим пожал плечами.
– Гм… Боюсь, даже если наши технологии позволяли бы делать андроидов такого уровня, их вряд ли посылали бы на Марс. Для них и внизу хватало бы работы.
Толик молчал. Он смотрел на свои руки и думал, зачем андроидам уникальные отпечатки пальцев и линии на ладонях. Раньше он никогда не задавался этим вопросом.
– Точно все в порядке? – спросил Джим.
– Все хорошо, правда.
Но дальнейший разговор о науке совершенно не клеился. Конечно, Джим заметил изменения в состоянии собеседника. Толик стал забывать английские слова, путаться в терминологии и, что самое главное, потерял всякий интерес к дискуссии о микроскопах и электронике. Джим сделал собственные выводы о состоянии Толика.
– Анатолий, какие-то мои слова вас сильно задели? Простите, я не хотел.
– Ничего, ничего, – повторял Толик.
Они распрощались минут через пять, когда в лабораторию снова зашел Виктор Михайлович, на этот раз один.
– Ну что, все обсудили?
– Конечно, – через силу улыбнулся Толик.
– Прекрасно. Пойдемте, Джим.
Переводчик остался с Гленном, но на простейшем бытовом уровне Виктор Михайлович мог без него обойтись.
Напоследок шеф оглянулся и сказал:
– Сам понимаешь, завтра чтобы у меня на столе лежал подробный отчет о вашей беседе и обо всем, что удалось выяснить.
Толик кивнул. Он думал о том, что только что общался с самым настоящим человеком. Тем самым, которому теоретически был запрещен доступ на Марс.
4
Толик мчался через коридоры станции к медицинскому отсеку. Две минуты назад его вызвали по интеркому и сказали, что с Максимом беда. И Максим готов общаться только с Толиком, никак иначе.
У дверей его встретил доктор Парнов, подтянутый, как и все остальные обитатели станции, в белом халате с маленькими красными серпом и молотом, вышитыми на кармане.
– Что с ним?
– Пытался покончить с собой. Говорить с психологом отказался. Только с вами, больше ни с кем.
Они шли по коридору.
– Попытайтесь его разговорить, Анатолий, – продолжал доктор. – Возможно, он что-либо вам скажет. Это первый подобный инцидент в истории станции, нельзя допустить рецидивов.
– Конечно, конечно, – кивал Толик.
В палате Максим лежал один. Белая кровать, белые стены, большой экран, интерактивная панель управления, доступ в сеть.
Толик присел на стул у кровати.
– Ты как? – спросил он.
Максим улыбнулся и приподнял руку. Запястье было перебинтовано.
– Зачем?
– Там вены, – сказал Максим.
– В смысле? Что – вены?
– Не инвар, не нейзильбер, не что-то такое, – ответил Максим и опустил руку. – Просто вены.
Толик снова и снова пытался растормошить Максима, говорил ему какие-то слова, расспрашивал, но Максим просто улыбался и иногда повторял: там просто вены, Толик, просто вены.
5
Толик сидел в своей комнате. На пустом мониторе мигал курсор, приглашая к написанию отчета.
Всего три дня назад он проснулся не в семь, а в семь ноль шесть.
Еще он видел сон.
У американца есть дети, и он имеет право посещать Землю.
У Максима под кожей – вены.
Толик рассматривал свою руку, переводил взгляд на портрет Титова на стене, иногда бросал взгляд на окно, за которым по-прежнему расстилались однообразные марсианские пейзажи нечеловеческой красоты.
Это же надо, думал он. Как придумали, как гениально сконструировали. Как замечательно нас всех сделали. Кто бы мог подумать, кто бы мог догадаться, что там, под кожей, под венами – сплав титана и никеля. Какая наука, кроме российской, может построить нас, самых совершенных в мире андроидов, способных видеть сны и выходить за рамки программы.
И даже сходить с ума, как Максим.
Верить в собственную человеческую сущность.
Толик еще немного подумал и начал писать отчет.
