Книга: Лагерь обреченных
Назад: 4
Дальше: 6

5

Первого сентября стояла сухая солнечная погода. Намечавшийся накануне дождь так и не начался, все опасения, что на площади придется стоять в лужах, не подтвердились.
Гости мероприятия – представители ветеранских организаций области стали прибывать с самого утра. Для тех, кто приехал слишком рано, в ДК организовали выступление верх-иланского хора. Областное радио и телевидение отказалось посылать своих представителей в Верх-Иланск, предоставив право освещать церемонию открытия Вечного огня корреспондентам местной районной газеты.
К 11 часам площадь перед памятником воинам, павшим в Великой Отечественной войне, была заполнена народом, все приглашенные и участвующие в церемонии заняли свои места. Ветераны войны стали напротив памятника: слева отдельной группой – приглашенные ветераны, справа – местные. Между ними, как связующее звено, райкомовские работники. У столба по моему предложению была установлена тумба, на которую взобрался водитель председателя райисполкома, молодой парень, недавно пришедший из армии. В белой рубашке с пионерским галстуком, он держал в руках горн.
Мирошниченко и сопровождающие его лица появились ровно в одиннадцать. Как только они вступили на площадь, из громкоговорителей на площади зазвучала музыка – церемония началась.
Стоя в стороне, я наблюдал за ветеранами войны, для которых, по идее, и было организовано это мероприятие. Ветераны помоложе, особенно приезжие, с интересом рассматривали ножки старшеклассниц в коротких школьных платьях. Другие ветераны посматривали на часы, прикидывали, сколько времени осталось до праздничного обеда. Сама церемония зажжения Вечного огня и торжественная речь товарища Мирошниченко никого не интересовали. Всем присутствующим было понятно, что Вечный огонь Мирошниченко зажигает в честь самого себя, дабы увековечить память о себе, а не о неких безымянных воинах, павших на полях сражений с гитлеровской Германией.
В полдень Мирошниченко двинулся через площадь с факелом. «Пионер» на тумбе вскинул горн. Два комсомольца с зажженными факелами встретились с первым секретарем райкома партии в двух шагах от памятника. Антон Антонович зажег от их факелов свой факел, подошел к постаменту и без осечек и эксцессов зажег Вечный огонь. Над площадью зазвучал гимн СССР. Я пошел перекусить, пока было время.
В три часа дня меня вызвал к себе Гордеев.
– До какого часа они будут там праздновать? – спросил он, имея в виду ветеранов в ДК.
– Иногородние должны сейчас уехать. В 16.00 за столы сядут наши ветераны. По сценарию торжественный обед должен закончиться в 18.00, но если старички засидятся за столом, то им дадут еще час времени. На 19 часов запланирована уборка зала…
У Гордеева на столе зазвонил телефон. Он, поморщившись как от приступа изжоги, поднял трубку:
– Что случилось? Драка? Прямо в ДК? Мать его, только этого нам не хватало!
Гордеев с раздражением бросил трубку, нажал интерком связи с дежурной частью:
– Вышли один экипаж охраны к ДК и вызови ко мне замполита и Казачкова.
– Ветераны подрались? – спросил я.
– Иди в ДК и реши все вопросы на месте! – приказал Гордеев.
Тяжело вздохнув, я поднялся с места. Не дело это – инспектору уголовного розыска разбором драк заниматься! Для этого целая служба участковых инспекторов милиции есть.
– Андрей, – видя мое недовольство, сказал Гордеев, – ты у меня самый молодой офицер, но чуть ли не самый опытный. Ты – мой резерв на случай непредвиденных ситуаций. Иди в ДК и вернись ко мне с рапортом, что все проблемы улажены. Если там случилось что-то серьезное, запрашивай помощь.
Я пошел к двери.
– Андрей Николаевич! – громко и весело сказал мне вслед начальник РОВД. – Партия и советское правительство с надеждой смотрят на тебя! Комсомол на тебя смотрит. Я на тебя смотрю…
Кто еще смотрит на меня, я не дослушал – вышел за дверь.
На первом этаже ДК было немноголюдно. Двое участковых инспекторов милиции разогнали всех ненужных людей: кого – на улицу, кого – на второй этаж, кого – на цокольный. Увидев меня, один из участковых подошел с докладом.
– Некто Сыч, иногородний ветеран, оскорбил нашего старика по фамилии Трушкин и получил от него в нос. Трушкин нами задержан и сейчас сидит в служебном помещении на цокольном этаже. Сычу врач оказывает первую помощь.
– Из-за чего возникла драка? – спросил я.
– Да какая там драка! Слово за слово, повздорили. Трушкин ему двинул по носу, и их тут же разняли.
– И все-таки? Люди в таком возрасте ни с того ни с сего кулаками не машут.
– Причиной ссоры стал давний конфликт между «нашими» и «вашими». Сыч – ваш, а Николай Анисимович – наш, вот они и повздорили.
Я обернулся. За моей спиной стоял Паксеев, председатель Верх-Иланского совета ветеранов.
– «Наши» и «ваши» – это кто? – спросил я. – «Наши» – это верх-иланские, а «ваши» – это городские?
По интонации Паксеева я чувствовал, что «ваши» каким-то образом имеют отношение и ко мне.
– «Ваши» – это те, кто на фронте ни дня не был, а всю войну в войсках НКВД отсиживался, зэков в лагерях охранял. А наши – это фронтовики, окопники. Орденоносцы!
От Паксеева несло водкой. Каждое слово он произносил с нескрываемым презрением. Хорошо, что я накануне узнал о его связи с Ингой, а так бы стоял как дурачок, хлопал глазками и не понимал, с чего бы это на меня вдруг взъелся почтенный, уважаемый всеми ветеран.
– А есть еще не «наши» и не «ваши», – продолжил он, – а так себе, непонятно кто. Такие, как твой тесть, например.
Мне захотелось так двинуть Паксееву в челюсть, чтобы он отлетел к стойке вахты и валялся там до моего ухода. Ненавижу, когда кто-то лезет в мои личные дела.
– А мой тесть – это кто? – стараясь оставаться спокойным, спросил я.
– Вон стоит в углу, зыркает на всех, как зверюга. – Юрий Иосифович кивнул в сторону буфета. Я посмотрел, куда он указывал. У буфетной стойки стоял, хмуро посматривая на Сыча, Михаил Антонов.
– Понятно, про кого речь. – Я облизнул пересохшие губы. – У него две дочери, какая же из них моя жена?
– Рыжая, конечно! Младшенькая-то у него совсем малахольная, ей бы еще в бирюльки играть, а она уже на работу вышла, мужикам глазки строить. Только ничего у нее здесь не получится. Лучше бы она к вам в милицию шла работать, там кобелей побольше, кто-нибудь да позарится на ее кривые ноги.
«Врет, сволочь, – автоматически отметил я. – Нормальные у Наташки ноги, ровные. Это у Инги ноги чуть-чуть кривые, рахитные. На свалке же выросла, там витаминов с самого рождения не хватало».
С лестницы второго этажа раздался цокот каблучков. К нам легкой походкой спустилась нарядно одетая Бобоева.
– Где Трушкин? – властно спросила она.
– В подвале, – сквозь зубы процедил Паксеев.
Вслед за Бобоевой в фойе появился Заборский.
– Николай Иванович, – обернулась к нему Бобоева, – забирайте Трушкина и ведите наверх, к Антону Антоновичу. Андрей Николаевич, пойдемте со мной.
Мы отошли в сторону.
– Антон Антонович велел нам уладить этот конфликт. Вернее, конфликт улаживать буду я, а вы будете мне помогать как представитель правоохранительных органов. Причину ссоры вы знаете?
– Один служил в НКВД, а другой был на фронте?
– Вот именно, из-за чепухи повздорили.
– Кому как! Для них, наверное, это далеко не чепуха.
– Людмила Александровна, – к нам подошел представитель райисполкома, – автобусы с иногородними ветеранами готовы к отправке. Что будем делать?
– Отправляйте автобусы, – распорядилась Бобоева. – Иногородние ветераны не виноваты, что у нас произошел такой досадный инцидент.
– А как же с этим, с «раненым»?
– Мы его на райкомовской «Волге» домой увезем. Пойдемте, Андрей Николаевич!
Потерпевший Сыч, очень грузный лысый мужчина, сидел на стуле у окна. Кровотечение из носа у него уже прекратилось, губы на первый взгляд были целы.
– Мы приносим вам свои глубочайшие извинения, – затараторила Бобоева. – У Антона Антоновича есть предложение: чтобы у вас не осталось тягостных воспоминаний о сегодняшнем празднике, он предлагает еще посидеть за столом и выпить, так сказать, мировую: вы, он и Трушкин. Право, у вас конфликт произошел на ровном месте…
Из ее словесного потока Сыч уловил два момента: его приглашает выпить сам товарищ Мирошниченко; домой его как почетного гостя отвезут на райкомовской «Волге».
– Пойдемте, я на этого драчуна зла не держу, – поднялся с места Сыч. – Как его хоть зовут-то?
Людмила Александровна увела ветерана наверх, а я пошел на вахту звонить Гордееву. По пути мне попался Заборский.
– Николай Иванович, – остановил его я. – Людмила Александровна так стремительно увела пострадавшего, что я даже не спросил у него, будет он писать заявление на обидчика или нет?
– Ничего не будет, – заверил Заборский. – Мирошниченко умеет с людьми ладить.
Начальник РОВД, выслушав информацию о происшествии, велел мне оставаться в ДК до конца всех мероприятий.
Около часа я слонялся по фойе, перечитал все афиши, выпил несколько чашек чая в буфете. В самый разгар веселья на втором этаже появился Казачков.
– Бдишь? Молодец! Больше никто не подрался? – спросил он, осматривая фойе.
– Эти-то двое непонятно из-за чего сцепились. Ну и что, что один из них был на фронте, а другой – нет? Оба же ветераны.
– Это все паксеевские интриги. Как его выбрали председателем совета ветеранов, так он стал разделять ветеранов на тех, кто был в действующей армии, и тех, кто служил в войсках НКВД. А здесь, сам представь, были три огромные зоны, половина офицеров, выйдя в отставку, остались жить в поселке. Те из них, кто начал служить во время войны, сейчас имеют статус ветерана, точно такой же, как у тех, кто всю войну в окопах провел. Только ничего у Паксеева не получится. Дегтярев, директор ДК, тоже служил в НКВД. Утверждает, что шпионов в тылу ловил, но чем занимался на самом деле, никому не известно. Так вот, у Дегтярева отношения с Мирошниченко куда как лучше, чем у Юрия Иосифовича.
– Зачем это Паксееву, чего ему не хватает?
– Личные амбиции. Он хочет быть самым уважаемым ветераном в поселке.
– По-моему, Паксеев – просто сволочь. Зачем он на Антонова наговаривает, что тот вообще не ветеран?
– Так оно и есть. Антонов после освобождения на реабилитацию не подавал, так что в военкомате он числится как бывший зэк.
– Чушь какая-то! Он же был на фронте, воевал.
– По бумагам он не воевал, а в лагере сидел. Бюрократия, против нее без бумажки не попрешь! С другой стороны, кто ему мешает на реабилитацию подать? Давно бы уже все документы получил. Когда женишься на его дочке, займись этим вопросом.
– Вадим Алексеевич, а на какой из его дочерей вы бы посоветовали жениться? – ехидно спросил я.
– Как на какой? – удивился он. – У тебя же с Маринкой, как говорят, все в полном ажуре. Или не так? Или ты уже передумал на ней жениться?
– Ничего не пойму! В понедельник вы меня с Гордеевым выспрашивали, не собираюсь ли я на ком-нибудь жениться. Я ответил, что нет. Сейчас я уже от второго человека слышу, что Михаил Антонов – мой будущий тесть. Что такого случилось за три дня?
– Ничего не случилось. Спрашивали мы тебя так, для порядка, а на самом-то деле все знают, что Маринка – твоя невеста.
– Почему я об этом не знаю? Что за дурацкие интриги за моей спиной? – Настроение у меня начало стремительно портиться.
– Да нет никаких интриг! Ты в поселке живешь, здесь от людей ничего не скроешь, здесь все на виду. Сам посуди, как твои отношения с Мариной Антоновой выглядят со стороны: она приехала в гости к родителям, одну ночь, для приличия, переночевала у них, а все остальное время прожила у тебя. Она после этого тебе кто, просто знакомая, что ли?
– Обалдеть! А если у меня другая девица сутки проживет, то я что, многоженцем стану?
– Андрей, здесь не город, здесь вот какой закон: если женщина от тебя уходит затемно, пока никто не видит, это значит, что ты с ней просто встречаешься. А если она от тебя, не таясь, днем выходит, то это значит, что между вами есть «отношения» и ты – ее мужик.
– Вот черт! Я-то ничего не знал. Спит девчонка да спит – воскресенье же, куда рано вставать. Вадим Алексеевич, а если Маринка еще раз приедет, а я ее на порог не пущу, тогда как?
– Тогда ты снова станешь свободным мужчиной, а пока она не вернулась, ты будешь числиться ее женихом. Вариант: найдешь другую женщину – Маринка отпадет.
– Вадим Алексеевич, тогда объясните мне вот что: если я как бы зять Михаилу Антонову, то какого черта он на меня волком смотрит? Я его дочку к себе насильно не затаскивал и жениться на ней не обещал.
– Ты мент, ты современный энкавэдэшник, вот в чем суть. Пока Антонов был в лагере, ему за строптивый характер охранники не один раз ребра ломали да половину зубов выбили. Как он после этого должен относиться к зятю в красных погонах? Только это все ерунда! Стоит тебе публично сказать, что, мол, у тебя с Маринкой все серьезно, так Антонов сам к тебе с бутылкой придет, «познакомиться», так сказать.
– В городе проще жить, – резюмировал я его разъяснения местных законов и обычаев.
– Где-то проще, а где-то нет, – уклончиво ответил Казачков, но по его виду было нетрудно догадаться, что ему доставило удовольствие просветить меня, городского простофилю, о житейской сущности самых элементарных вещей и понятий.
Вадим Алексеевич посмотрел на часы.
– Дело близится к концу. Давай сделаем так: ты иди на второй этаж, проконтролируй там, чтобы окончание банкета прошло без эксцессов, а я тут все организую.
На втором этаже продолжался торжественный обед. Во главе стола сидел Дегтярев, по правую руку от него – Паксеев. Ослабший от водки Сыч спал на диване в углу. Трушкин курил у раскрытого окна.
Ни Мирошниченко, ни Бобоевой, ни Заборского в зале уже не было.
Обойдя вдоль стены застолье, я, сам того не желая, пришел в библиотеку.
– Здравствуйте, Наталья Михайловна, – елейным голоском поприветствовал я библиотекаршу. – Как дела ваши, не мешает ли шум за стеной?
– Здравствуйте, Андрей Николаевич! – Она никак не отреагировала на мою неуместную иронию. – Вы почему к нам в библиотеку не заходите, книжки читать не берете? У нас очень хороший выбор художественной литературы.
– Некогда мне книжки читать, Наталья Михайловна! Работа с утра до ночи!
– Для хорошей книги всегда можно найти время.
– Что сестра пишет, когда в отпуск приедет? – Я решил уйти от книжной темы. Не разъяснять же мне Наталье, что несколько любимых книг я вожу с собой еще со времен учебы в Омске и время от времени их перечитываю.
– Марина в середине сентября обещала приехать, картошку копать. А вы, Андрей Николаевич, с кем картошку копать будете? – загадочно улыбнувшись, спросила она.
– Ни с кем, – жестко заверил я.
– Не получится. Весь поселок в поля выйдет, все будут картошку собирать, а вы один никуда не поедете? Андрей Николаевич, вас, молодого сильного мужчину, в стороне от копки картошки никак не оставят. Кто-нибудь попросит помочь мешки в поле таскать, и вы не сможете отказаться.
В библиотеку заглянул участковый. Увидев по его глазам, что случилось несчастье, я, не попрощавшись, вышел в холл.
– У нас труп в мужском туалете, – прошептал он мне на ухо. – Казачков ждет внизу.
Назад: 4
Дальше: 6