Глава 20
Инга и Вьюгин
Вертикаль управления отделом уголовного розыска в районном отделе милиции: начальник РОВД, его заместитель по оперативной работе, начальник ОУР и его заместитель. Старшие инспектора уголовного розыска управленческие функции не выполняют. За прошедшую ночь наш отдел лишился всего руководства. Вьюгин покончил жизнь самоубийством (его заместитель майор Клементьев отдыхал в отпуске во Владивостоке), Зыбин надолго слег в кардиологию, а Игошин помутился рассудком, и его увезли в психбольницу.
— Прикинь, какие дела у нас творятся! — рассказывали коллеги. — Утром дежурный пошел обходить райотдел, слышит, в кабинете Вьюгина кто-то есть. Зашел, а там Игошин сидит на полу и тихонечко смеется. Он и так и сяк, а Игошин на контакт не идет. Вызвал бригаду, увезли в психушку. Все, теперь про Игошина можно забыть.
— А если он в себя придет?
— Придет не придет, а дело сделано — в милиции ему больше не работать. Комиссуют по состоянию здоровья. Сам прикинь, как он дальше станет работать? А если у него в самый неподходящий момент опять крыша съедет? Жалко мужика. У него двое детей маленьких осталось. Как теперь их кормить будет?
— Грузчиком устроится! — отрезал Матвеев.
Он и Игошин недолюбливали друг друга. Матвеев считал, что место заместителя начальника ОУР должно принадлежать ему, самому результативному сотруднику уголовного розыска. Игошин же, пришедший к нам из областного управления, видел в Матвееве только отрицательные черты: любит выпить, самоуверен, с начальством дерзит, к задержанным преступникам применяет незаконные методы воздействия. Стоило Сереге появиться на работе с перегаром, как Игошин доносил об этом Зыбину. Если бы не заступничество Александра Петровича, Матвеева уже давно бы выперли с работы.
— Кто развод будет проводить? — задал я вопрос, который витал в воздухе.
Становиться во главе отдела никто не хотел. Кому нужна власть, не подкрепленная приказом о назначении на должность? Но кто-то все равно должен встать у руля, иначе наступит анархия, все разбегутся по щелям, и раскрывать преступления будет некому.
— Ваня, Елькин, — сказал Матвеев, — старших инспекторов в отделе трое: Сергиец, я и ты. Ты — самый старший из нас по званию. Ты — майор, тебе рулить.
— Погодите самоуправством заниматься, — не согласился Елькин. — Давайте узнаем, кто у нас в РОВД остался за начальника.
Он позвонил дежурному по райотделу, с удивленным выражением лица выслушал его, положил трубку на место.
— За начальника РОВД остался замполит. Могли бы техничку назначить — эффект был бы тот же самый. Что делать будем, мужики?
— Иван Алексеевич, — официальным тоном обратился к нему Матвеев, — каждый из нас знает, чем ему сегодня заниматься. Работа в уголовном розыске сдельная: раскрыл все преступления — сиди в кабинете и плюй в потолок, не раскрыл — паши день и ночь, за тебя раскрывать никто не будет. Я думаю, что тебе, Иван Алексеевич, надо перебраться в кабинет к Зыбину и оттуда руководить уголовным розыском, поддерживать связь с дежурной частью и областным управлением, а мы займемся каждый своим делом.
— Хорошо, — согласился Елькин. — В шесть вечера жду вас в кабинете Зыбина с отчетом о проделанной за день работе. Кто в шесть вечера не явится, будем считать это за прогул.
Инспектора недовольно переглянулись: мол, видал, как он рулить начал? Сразу же удавку на шею кинул. А если его на должность начальника ОУР назначат, какие он тогда требования выдвинет? Мы-то думали, что Зыбин тиран, а он по вечерам никогда не собирал личный состав.
— Чего встали? — поддержал нового начальника Матвеев. — Работа есть работа! Велел Иван Алексеевич вечером собраться, значит, соберемся. Сами же прекрасно знаете: завалим процент — с нас живых шкуру спустят. Есть в РОВД начальник или нет его — процент нам держать.
В кабинете зазвонил телефон. Елькина вызвали к замполиту на совещание. Пока он не вернулся, мы дожидались его на месте.
— Кстати, — спросил Петровский, — кто вчера последним уходил? Я сегодня первым пришел, а наш кабинет открытый стоит.
— Игошин, поди, ночью шарился, — предположил Матвеев. — У него ключи от нашего кабинета есть.
— А что ему здесь искать?
— А в кабинете Вьюгина он что забыл?
— Как-то у нас в школе милиции один курсант сошел с ума. — Я решил рассказать коллегам случай из школьной жизни. — Нашел он где-то гаишную палку, вышел в форме на проспект Карла Маркса и стал регулировать дорожное движение. Часа два там жезлом махал, и все водители добросовестно выполняли его команды. Едут мимо настоящие гаишники, смотрят, это что за гусь с курсантскими погонами движение регулирует? Вызвали наряд из школы, увезли в госпиталь. Больше мы его не видели.
— А вот я еще случай знаю… — начал было один из инспекторов, но досказать не успел. Вернулся Елькин.
— Значит, так, мужики, — сказал он, — официальная версия смерти Вьюгина — сердечный приступ. Все запомнили? Никакого самоубийства не было. Замполиту уже из райкома партии позвонили и втык вставили, мол, наши советские офицеры жизнь самоубийством не кончают.
— Половина райотдела ночью к нему в кабинет заглядывала, — сказал Матвеев. — Как они собираются шило в мешке утаить?
— Это не твое, Сергей Васильевич, дело. Если каждый из нас будет молчать, то слухи по городу не поползут. С самоубийством все понятно? А сейчас — все по участкам! Вечером жду с докладом о проделанной за день работе.
На участок так на участок! Я взял папку с бланками и поехал в общежитие спать. Всему на свете есть предел, моей выносливости тоже.
На входе в общежитие меня окликнула вахтерша:
— Андрей Николаевич, тебе извещение!
— Мне?! Извещение? — в недоумении я подошел к стойке с письмами. В ячейке на букву «Л» было почтовое отправление на мое имя. Бандероль.
Я забрал извещение и поднялся к себе.
Никакой бандероли ни от кого я не ожидал. Мой адрес в общежитии знали только коллеги по работе и близкие родственники. Всем омским знакомым я оставил для связи адрес квартиры родителей, где был прописан. Кто может послать мне бандероль? Только Лебедева. Она перед убийством ждала меня в общежитии, значит, где я живу, знала.
Я представил на миг, что в этой бандероли могут быть доллары или еще что-то запрещенное, и мне стало дурно. Я открыл окно, полной грудью вдохнул прохладный, пропитанный хлебным духом воздух. Стало легче. Мысли, до этого норовившие разбежаться в разные стороны, сконцентрировались на одной проблеме: как получить бандероль и не повторить ошибок Солодова? Или не получать ее вовсе? Если не получать, то со стороны это будет выглядеть подозрительно. Не может наш советский гражданин игнорировать поступившее на его имя почтовое отправление.
«Если я не получу бандероль, — размышлял я, — значит, я пособник Лебедевой и хочу выйти сухим из воды. А если я получу посылку и меня с этими долларами повяжут, то я сообщник Лебедевой и после ее смерти выполняю часть нашего общего плана. «Куда ни кинь — всюду клин!» — сказала Миледи, входя в казарму гвардейцев кардинала».
В дверь постучались, я открыл. Инга.
— Андрей, что у вас случилось с Сергеем Сергеевичем? — встревоженно спросила она.
— Помер на рабочем месте. Сердечный приступ.
— Такой приступ? — Она ткнула указательным пальцем под подбородок.
— Угу, он самый.
— Зайди вечером, поговорить надо.
— Зайду, — ответил я, а про себя подумал: «Если вечером еще на свободе буду».
Раздеваясь перед сном, я вспомнил про блокнот, подобранный мной рядом с Игошиным. Блокнот оказался карманной записной книжкой с телефонными номерами и адресами абонентов. Все записи в книжке были сделаны рукой Лебедевой. Я значился у нее как «Андрей Л.». Кроме моего служебного телефона, в блокноте были записаны номер телефона на вахте общежития, почтовый адрес общежития, мой адрес в Омске.
«Мой адрес в школе милиции она переписала из старой телефонной книжки. Аккуратная девочка, ничего не выбрасывает, не то что я. Оставила она мне телефон квартиры, где ее нашли убитой, так я его уже давно выкинул и забыл».
Я стал внимательно листать записную книжку, ища знакомые адреса, но вовремя спохватился. Так весь отдых впустую можно потратить! Драгоценное время назад не вернешь, а к шести надо уже быть у Елькина «на ковре». Я отбросил все дела и лег спать. Подбирающееся к зениту солнце светило мне прямо в немытое окно.
Проснулся я около четырех. Короткий дневной отдых влил силы в уставший от ночных приключений организм. Я поел в городской столовой и прибыл на вечерний развод вовремя. Судя по свежим лицам коллег, раскрытием преступлений на своих участках они не занимались. Оно и понятно: прошлую ночь все провели без сна.
— Рассказываю новости, — встретил нас Елькин. — Временным начальником РОВД до приезда Клементьева будет полковник Николаенко из областного УВД. Начальником ОУР до выздоровления Зыбина назначен некий Литвиненко из политотдела.
— Как политработник будет нами рулить? — раздались голоса. — Конспекты по истории партии писать заставит? «Моральный кодекс строителя коммунизма» учить будем?
— Что вы разгалделись! — призвал всех к порядку Елькин. — Литвиненко собираются выдвигать на вышестоящую должность. Ему надо запись в послужном списке: мол, имеет опыт практической работы в уголовном розыске. В наши дела он лезть не станет — ума не хватит в оперативной работе разобраться. С него, кроме процентов, ничего требовать не станут, а процент мы держать умеем, так что ничего катастрофического не произошло, как работали, так и будем работать.
Обсуждая перемены в руководящем составе РОВД, мы разошлись по домам. Вечером поработать никто не остался, словно все преступления в районе за прошедшие сутки раскрыли.
Возвращаясь в общежитие, я обдумывал план, как мне забрать бандероль.
«Пока я не вскрою бандероль, арестовывать меня нет никаких оснований. Предположим, я получил посылку и пошел в общежитие. За мной хвост… Нет, так не пойдет. С бандеролью надо сесть в электричку, когда состав тронется, пройти в тамбур и вскрыть ее. Если там доллары или еще какая-нибудь подстава, то я выброшу бандероль в проем между вагонами, и поминай как звали! Собирай доллары по всей железной дороге. А если они повяжут меня в вагоне электрички? Мол, куда это ты собрался? Назови адрес, к кому едешь. А ехать мне на электричке не к кому».
Как договаривались, вечером я зашел к Инге. Она ела за столом, ребенок сидел в детской кроватке, играл мячиком.
— Суп из рыбных консервов будешь? — спросила Инга вместо приветствия.
— Конечно, буду! — с энтузиазмом согласился я. — Кто же откажется от рыбного супа, только извращенец какой-нибудь.
Наваристый суп из филе сайры в масле выглядел очень аппетитно.
Рядом с моей тарелкой Инга поставила рюмку, налила до краев. По ее порозовевшему лицу я понял, что к моему приходу она уже выпила. Без меня начала поминки справлять.
— Скажи, Андрей, — Инга, не приглашая меня, опрокинула стопку, — что было в Лебедевой такого, что к ней все мужики липли?
— Ты, часом, не меня имеешь в виду?
— Ты пацаном с ней терся. Я про взрослых, солидных мужиков говорю. Про Вьюгина. Он после Нового года иногда у Ленки все выходные жил. Я думаю, тут без колдовского приворота не обошлось. У Сергея Сергеевича жена — красавица, а он с этой потаскухой связался.
— Когда мы Ленку поминали, ты была о ней другого мнения.
— О покойниках плохо не говорят.
— А сейчас-то что изменилось, Лебедева воскресла и по кладбищу в белых одеждах ходит?
— Сейчас Вьюгина не стало, и мне — крышка! Меня без него из общаги со дня на день выпишут и не посмотрят, что я мать-одиночка Мне без Сергея Сергеевича отец ребенка может отказаться алименты платить, как договаривались. Скажет: «Я тебе четверть с зарплаты должен, вот и будь довольна!» А при Вьюгине он мне на хлеб с маслом подбрасывал. Теперь придется сына в детсад отдавать, а самой на работу выходить. А куда меня на работу возьмут с такой биографией? Только полы мыть.
— Валентина Павловна разве не поможет? Она вроде бы к тебе неплохо относилась.
— Валентина Павловна на меня за фотографию зуб точит. А я, веришь — я не виновата, что фотография пропала. И я не виновата в том, что Вьюгин Ленку застрелил.
Она еще налила себе, выпила.
«Сейчас главное, как с Шунько, не упустить прилива откровений и в нужный момент задать нужный вопрос, — решил я. — Выпила она уже прилично, но Инга — не больной старик, ее надолго хватит».
— Лебедева и Вьюгин познакомились здесь, в городе. В «Изумрудном лесу» я Сергея Сергеевича никогда не видела. Ленка сразу же охмурила его, а чем, не знаю. Ты знаешь, что я у Вьюгина была «на связи»? Теперь уже можно рассказать — я несколько лет была его агентом. Толку с меня как с агента-информатора было мало, но кое-какие денежки он мне подбрасывал. И, естественно, спал со мной. Встречались мы на одной конспиративной квартире. Хозяин ее в условленное время уходил, а мы приходили. Впрочем, кому я рассказываю, ты же сам оперативную работу знаешь! Так вот, стала я замечать, что в квартире появилась еще одна женщина. Не какая-нибудь бичевка, хозяйская подружка, а приличная женщина, не алкашка и не грязнуля. Потом раз вижу, блокнотик лежит, весь женским почерком исписан: адреса там всякие, телефоны. Твой телефон, кстати, был. Я спросила у Вьюгина, мол, кто оставил? А он на меня как зарычит, аж от злости затрясся: «Не лезь, куда тебя не просят!» Я прикинула: если бы этот блокнот оставила женщина, с которой у него деловые отношения, то он бы так мне не отвечал. Значит, это записная книжка любовницы. А потом я их с Ленкой в магазине женской одежды видела. Они ей обновку выбирали. Веришь, Андрей, он со мной столько лет спал, и хоть бы какую-нибудь безделушку подарил! А с ней…
Ребенок в кроватке встал, стал проситься на руки. Инга взяла его, переодела, вернула в загон.
— Не буду говорить как, но у меня с Лебедевой был откровенный разговор. Она мне прямо сказала, мол, добьюсь, чтобы Вьюгин от жены ушел и на мне женился. У них, мол, все равно детей нет, так что терять ему нечего. Ты не знаешь, Ленка не была беременной?
— Была, — безразличным тоном ответил я.
— Тогда все понятно. Она стала настаивать, чтобы он немедленно уходил от жены, стала шантажировать его будущим ребенком, слово за слово, рассорились — и он застрелил ее.
— Не получается. Лебедеву застрелили из пистолета «ТТ». У Вьюгина служебный пистолет — «ПМ». Он что, по-твоему, имел обычай с двумя пистолетами по городу разгуливать? Если ее застрелил Сергей Сергеевич, то он уже шел к ней с целью совершить убийство. Ссора тут явно ни при чем.
— Я не знаю, что там у них получилось, только убил ее он. А когда понял, что на его след вышли, сам застрелился. Ленка, сволочь, во всем виновата. Мало ей своих мужиков, так еще к моему привязалась.
Я сделал вид, что не расслышал последнюю фразу. Мало ли что может ляпнуть выпившая женщина! Хотя замах у нее амбициозный, ничего не скажешь.
Инга замкнулась в себе, стала скатывать шарик из хлеба. Настало время ненавязчивых вопросов.
— А про какую фотографию ты говорила?
— Как-то я убиралась в корпусе, где у Валентины Павловны был свой кабинет. Давно это было, год назад, наверное, не меньше. У Журбиной в тот день отопление ремонтировали и, уходя, оставили открытой дверь. Мне любопытно стало, я вошла. Думала, может, что интересное у нее на столе завалялось. Ничего не нашла, потом смотрю, из одной книги на полке кончик фотографии торчит, вроде как закладка. Я вынула ее посмотреть, а там, мама дорогая — Ленка Лебедева с двумя мужиками голая стоит! Она в фате, вроде как невеста, а мужики, тоже голые, — это ее женихи. Я знала, что в «Изумрудном лесу» они свальным грехом развлекаются, но чтобы так, даже представить не могла. Я забрала фотографию себе. Просто так взяла, на память. Когда сюда переезжала, эта фотка у меня пропала.
— А как Валентина Павловна про нее узнала? — Во мне все больше разгорался интерес. Я уже понял, про какую фотографию идет речь.
— К ней Дашка Вьюгина прибежала, мол, помоги, муж к потаскухе решил уйти! Журбина спрашивает, а с чего это ты Ленку в шлюхи записала? Она отвечает, мол, видела фотку, где Лебедева голая «замуж» выходит. Тут все подозрение на меня пало.
— А на тебя-то почему? — никак не мог понять я. — Фотография пропала год назад, мало ли через какие руки она успела пройти?
— Как-то я об этом не подумала. — Инга, прикидывая другое развитие ситуации, замолчала. Весь ее вид говорил: «А ведь можно было по-другому сделать!»
«А не Инга ли хлопнула Лебедеву? — подумал я. — Стащила где-нибудь японскую курточку, выследила Вьюгина, застрелила Ленку и подбросила фотку на видное место».
К сегодняшнему дню я уже пришел к убеждению, что фотография на месте убийства Лебедевой — это полный аналог убитой собаки. Кобель, застреленный в боковую проекцию, — это недвусмысленный намек на любовные утехи Журбиной с псом, а фотография — это прекрасный повод для вспышки ревности. Каждый мужчина может выйти из себя, увидев, что его нынешняя возлюбленная вытворяла. Только где бы Инга раздобыла пистолет? И еще. Вьюгин ведь догадывался, кто настоящий убийца. Если бы его подозрения пали на Ингу, он бы не стал покрывать ее.
Дальнейший разговор у нас не складывался. Инга запьянела, скинула блузку, осталась в одной майке. Этот этап мы уже проходили, но сегодня я решил спать один, у себя в кровати.
— Ты не останешься? — спросила она, когда я стал собираться домой.
— Инга, я так вымотался за последние дни, что любовник из меня — никакой. Поверь, мне не хочется, чтобы у тебя осталась обо мне память как о мужчине, у которого с гидравликой проблемы.
— С чем, с чем проблемы? — не поняла она.
Я не стал ничего объяснять и остался.
