Глава 7. О прошлом и настоящем
– …Весной тысяча девятьсот восемьдесят третьего года я жил в общежитии хлебокомбината. У меня была своя отдельная комната. Удобства на этаже, но это не важно: любое собственное жилье – это каркас, на базе которого можно свить уютное семейное гнездышко. Мужчина без собственного угла и мужчина, имеющий свою собственную жилплощадь, – это совершенно разные люди.
В этом же общежитии жила Антонова Марина. До поры до времени мы не замечали друг друга, так, здоровались при встрече, сталкивались в общем коридоре, но не более того. В конце мая месяца меня обвинили в превышении служебных полномочий. Обвинение было шито белыми нитками, но наша правоохранительная система так устроена, что если тебя в чем-то обвинили, ты уже виноват. В качестве наказания меня сослали в поселок Верх-Иланск. Официально ссылка называлась «перевод на новое место службы». Переехав в Верх-Иланск, я потерял комнату в общежитии и лишился перспектив в ближайшие годы вернуться в областной центр. Так получилось, что перед моим отъездом мы с Мариной сошлись. Я много раз потом думал, зачем Марина вцепилась в меня, и пришел к такому неожиданному выводу: она застолбила меня на всякий случай, а вдруг пригодится?
– Вы говорите о себе как о какой-то вещи, – неуверенно сказала Лиза.
– Нет-нет! Аналогия с вещью тут не очень подходит. Скорее ситуация напоминает уход парня в армию. Девушка обещает его ждать, а сама два года осматривается вокруг: нет ли кого-то более подходящего? Лиза, вам доводилось ждать парня из армии?
– Нет. Я никогда не брала на себя обязательств, в исполнении которых не была уверена.
– А как же любовь? После окончания школы девушки раскрепощаются, влюбляются в парней и обещают им хранить верность два долгих года.
– Я ни в кого не влюблялась и хранить верность никому не обещала. Рассказывайте дальше, Андрей Николаевич.
– Осенью того же года Марине от хлебокомбината предоставили комнату в общежитии. По иронии судьбы она заселилась в мою бывшую комнату. В сентябре Марина приехала в Верх-Иланск и открытым текстом сказала мне, что если я к весне перееду в город, то она согласна стать моей женой, а если нет – она найдет себе другого мужа.
– Ужасно, – возмутилась Лиза. – Она так и сказала?
– Дословно, наверное, не так, но смысл был такой: «Я в поселок возвращаться не собираюсь». Так, пожалуй, о Марине все. Теперь о ее сестре Наталье, маме Арины.
– Они родные сестры? – уточнила Лиза.
– Конечно, родные. Внешне и по характеру не похожие, но родились от одной матери и одного отца. Так вот, Наталья жила в Верх-Иланске и прекрасно знала о теневой стороне отношений между мной и Мариной. Поняв, что у меня с ее сестрой нет никаких перспектив, она стала решительно… Как бы сказать-то… В общем, она довольно откровенно предложила взять ее в жены вместо Марины. Но это еще не все. Отец Натальи раньше всех разобрался в ситуации и сказал Наташе, чтобы она не мучилась сомнениями, не искала неизвестно чего, а выходила за меня замуж.
– А вы, Андрей Николаевич? Как вы отнеслись к замене сестер?
– Честно говоря, положительно. Синица в руках всегда лучше журавля в небе. К тому же Наталья была девушкой симпатичной, хозяйственной, из приличной семьи. Чем не жена?
– А любовь, о которой вы только что упоминали?
– В небольшом неблагоустроенном поселке быт стоит выше любви. Цинично, но это факт.
– Две сестры, – иронично улыбнулась Лиза, – обе бегают за вами…
– Намек понял. Разъясню. Я никогда не считал себя писаным красавцем, за мной не стояла и не стоит финансовая мощь родительской семьи. Я – сам по себе. В городе я – один из тысяч холостяков, которые в принципе относятся к одной ценовой категории. Но это в городе. В поселке же все не так. В Верх-Иланске холостой непьющий мужчина с собственным жильем – это завидный жених. Есть такая поговорка: «Мужчина чуть-чуть симпатичнее обезьяны – уже красавец». Ее стоило бы дополнить: «А с собственным жильем – уже принц». Быт, жилье – в поселке более приземленные нравы: есть где жить, детей родить сможете? Ну и живите.
– А кроме сестер в Верх-Иланске больше не было симпатичных девушек?
– Были, конечно, и я ловил на себе призывные взгляды, но семья Антоновых так все обставила, что я фактически ни дня не был свободным мужчиной. Вначале весь поселок был убежден, что я со дня на день женюсь на Марине, а потом появилась Наталья. Верх-Иланск – это небольшой обособленный социум. Кому надо лезть в чужие дела? Соседи не поймут. Если бы в меня какая-то девушка влюбилась пылко и страстно и пошла наперекор общественному мнению, вот тогда – да, тогда бы ситуация изменилась, и сестры Антоновы, скорее всего, отступили бы. Но я уже говорил, что в Верх-Иланске «любовь» – понятие довольно абстрактное. Корова, огород, прополка, поливка – где здесь место для любви?
– Все шло к вашей свадьбе с Натальей, но вы так и не женились на ней?
– Дальше все будет еще круче и запутанней. Я не зря рассказал вам про марабу. Не зная истории с марабу, невозможно будет понять логики дальнейших событий. Итак, в октябре того же года Наталью захватил в заложники один полусумасшедший тип. При ее освобождении он взорвал гранату. Отец Натальи погиб на месте, меня посекло осколками, а с самой Наташи наполовину сорвало скальп. Выглядела она вот так: здесь есть волосы, а здесь – голый череп.
– Ужас! – Елизавета прикрыла рот ладошкой. – Вы рассказываете чудовищные вещи.
– Итак, вот здесь в меня вошел осколок гранаты. – Я бесцеремонно задрал футболку и показал шрам на груди. – Пневмоторакс! Перед тем как потерять сознание, я велел Наталье сидеть рядом со мной и зажимать дырку руками. Если бы не ее самоотверженность, я бы сейчас не сидел перед вами. Наталья спасла мне жизнь, за что я всегда буду ей безмерно благодарен.
– А что было с ней с самой, с Наташей?
– От взрыва у нее произошла встряска мозгов и, как следствие, появились небывалые способности к математике. Была Наталья скромной поселковой библиотекаршей, стала талантливым программистом.
– Я не о том. Как она стала выглядеть после скальпирования черепа?
– Шрамов у нее на лице практически не видно. Все изменения во внешности Натальи коснулись только цвета волос на голове. На той половине, где кожа была оторвана, волосы навсегда стали седыми, а на остальной части головы остались прежними. Теперь она если не подкрасится, то наполовину будет брюнеткой, а наполовину блондинкой. У ее матери, кстати, с рождения один глаз голубой, а другой карий. Но это так, к слову.
Вернемся к быту. После ранения меня и Наталью перевезли в город. Я лежал в одной больнице, она – в другой. Марина, узнав о моем ранении, стала выхаживать меня. После выписки я переехал к ней жить.
– А как же Наталья? – изумилась Лиза.
– Старшая сестра была более активна, и все вернулось на круги своя. Наталья, как бы сказать, была не в претензии… Пожалуй, все не так. Что-то слишком негативно я выгляжу во всей этой истории. Дело было вот в чем: Наташа никогда не говорила мне, что любит меня или что хочет за меня замуж. Все это как бы подразумевалось, но вслух не произносилось, а Марина конкретно сказала: «Переезжай ко мне!» Кого я должен был выбрать: синицу в руках или журавля в небе?
– Не знаю, – с сомнением покачала головой Елизавета. – Вы, Андрей Николаевич, какой-то попрыгунчик – туда-сюда, от одной сестры к другой и обратно.
– Слушайте дальше, на этом моя история еще не закончена. После выписки из больницы мои дела пошли на лад: я получил комнату в семейном общежитии и перевелся на работу в милицию Кировского района. С Мариной, не расписанные, мы прожили практически год, и наступил момент, когда я понял, что нам надо расстаться. Я и Марина – совершенно разные люди, у нас нет общих интересов, а жить ради условностей, без любви – это пошло.
– В далеком поселке вы были почему-то другого мнения.
– И в Верх-Иланске все закончилось бы точно так же. «И опыт, сын ошибок трудных»! Вот опыта-то мне, по молодости лет, не хватало. На каком-то этапе своей жизни я проявил слабину и пошел на поводу у обстоятельств, потом спохватился и вернул все в соответствие со своими внутренними убеждениями. Но перед этим я сделал еще один необдуманный поступок – от Марины перешел жить к Наталье.
– С ума сойти! И она вас приняла?
– Ненадолго. Через три месяца совместной жизни Наталья выгнала меня, и правильно сделала. После взрыва у нее появилась повышенная внутренняя энергетика. У меня же с рождения энергия брызгала через край, и марабу тому наглядное подтверждение. Мужчина и женщина с повышенной энергетикой нормальную семью создать никогда не смогут. Они будут находиться в состоянии перманентной борьбы за доминирование в семье – а это что угодно, только не семья в общепринятом смысле слова. В данном случае внутрисемейная борьба разрушит любой быт, и я это, слава богу, вовремя понял.
– Вы же только что сказали, что это мама Арины выгнала вас, а теперь утверждаете, что все было наоборот?
– Наталья первая сказала то, что готовился ей сказать я. Итак, на этом мое метание между сестрами закончилось. Марина вышла замуж и родила девочку. Наталья нашла себе подходящего мужчину и подала с ним заявление в ЗАГС. Накануне свадьбы она пришла ко мне в общежитие и предложила в последний раз заняться любовью. Плод этой ночи спит в соседней комнате.
– А как же ее муж? – прошептала изумленная Елизавета.
– Он считал, что Наталья беременна от него. Если бы он дожил до рождения Арины, то тут мне трудно сказать, как бы он повел себя. Наталья, как и ее муж, кареглазые, а Арина голубоглазая. Согласно закону Менделя, у кареглазых родителей не может быть голубоглазых детей.
– Ну, это как сказать! – возразила Лиза.
– Скорее всего, муж Натальи пошел бы по пути отрицания закона Менделя, но до рождения дочери он не дожил. Запутался в нехорошей истории с кочевниками-люли и покончил жизнь самоубийством.
– А как сейчас… Вы? Арина?
– После рождения дочери я и Наталья заключили устное соглашение. Я признал Арину своей дочерью. Здесь дело вот в чем: юридически никто и никогда не смог бы доказать мое отцовство: в момент зачатия Арины ее мать была замужем, а закон Менделя в нашем семейном кодексе не прописан. Я не стал подличать и признал Арину своей дочерью, а Наталья не стала подавать на меня на алименты. Вот так мы и живем. Я – приходящий отец, Арина – моя временная дочь.
– Почему временная? – серьезно спросила Лиза.
– Наталья активно ищет себе нового мужа. Подозреваю, что мужской костюм, который мы видели, предназначен для ее нового избранника. Как только Наташа выйдет замуж и ее новый муж удочерит Арину, я исчезну. У девочки должен быть один отец. Я в новой пьесе буду лишним персонажем.
– Мне пора. – Гостья поднялась с места, поправила юбку. – Крепитесь, Андрей Николаевич, вас ждет трудная ночь. Арина будет метаться от высокой температуры, будет стонать, но к утру состояние ее улучшится, и температура сама по себе пойдет на спад.
– Елизавета Владимировна, я благодарен вам за дочь и за то, что вы выслушали мою короткую исповедь. Человеку иногда надо выговориться.
– Андрей Николаевич, вы были так откровенны со мной, что мне, право, неловко. Я не представляю, как встречусь с мамой Арины…
– Эффект купейного знакомства. Пассажиры в поезде пребывают в замкнутом пространстве. За сутки-другие они успевают рассказать друг другу самые сокровенные тайны. Их откровенность базируется на простом постулате: они живут в разных городах, сойдут на разных станциях и больше никогда не увидят друг друга. Временный попутчик – лучший собеседник.
Мы прошли в комнату, врач поставила спящей Арине градусник.
– Елизавета Владимировна, не могли бы вы прийти завтра утром, посмотреть, как у Арины дела? Я без вас как без рук. Я могу в точности выполнить любые указания, но сам лечить ребенка не возьмусь.
– Ее не надо лечить. Нарушение теплообмена пройдет само собой. – Она посмотрела градусник, протянула его мне. Температура была уже 39,5.
– До скольких градусов температура будет расти? – Мой голос вновь стал тревожным. В присутствии врача я был защищен от принятия самостоятельных решений, а вот с ее уходом я буду обречен на борьбу с теплообменом один на один.
– На пике роста температура может подняться до сорока одного градуса или немного выше. Звучит, конечно, чудовищно, но вы должны пережить это.
– Елизавета Владимировна, придите завтра! – начал нервничать я. – Ей-богу, я не последний человек в нашем городе, я всегда найду, чем отблагодарить вас за помощь и участие. Я могу помочь пройти техосмотр для вашего автомобиля, могу вытащить вашего приятеля из вытрезвителя…
– Андрей Николаевич, – рассердилась Лиза, – у меня нет знакомых, которые попадают в вытрезвитель!
– Каюсь! – прижал я руку к сердцу. – Чушь сказал, не подумал. Прошу прощения. Но, Лиза, вы же не бросите меня? Представьте, какие удары преподносит мне судьба: то марабу клюнул, то у ребенка теплообмен нарушился. Вы же врач, Лиза, вы земное воплощение древнегреческой богини доброты… Запамятовал ее имя, но она такая женственная, красивая, на вас похожа. Она врачевала древнегреческих детей, когда они перегревались на солнце. Лиза! Будьте милосердны, придите завтра утром. В воскресенье приедет мама Арины, и все бремя заботы о ребенке перейдет к ней, а пока я за малышку в ответе, а я без вас беспомощен. Я даже… Вот черт!
Я перестал упрашивать доктора и пошел на кухню, открыл холодильник. Так и есть! Наталья ничего не оставила нам на обед. Она рассчитывала на столовую, а с больным ребенком куда я пойду?
– Что случилось, Андрей Николаевич? – пришла за мной следом Лиза.
– Мамаша Арины перед отъездом попрекала меня, что в моем холодильнике только колбаса для бутербродов есть. А у самой? Чем мне завтра девочку кормить? Вариант со столовой отпадает. Манную кашу я варить не умею.
Лиза посмотрела в холодильник, проверила морозильную камеру.
– Здесь курица есть, – сказала она.
– Что курица, что кирпич – для меня все едино. Я не умею ни жарить, ни варить, ни запекать.
– Как же вы один живете? – удивилась врач. – Если жить на одних бутербродах, то можно желудок испортить.
– У всех ментов к сорока годам появляются проблемы с пищеварением. Профессиональная болезнь. У шахтеров силикоз, у нас – гастрит. Но суть не в этом. Я-то на подножном корме проживу, а вот Арина…
– Вы хотите, чтобы я пришла завтра и сварила девочке манную кашу?
– Хочу! Елизавета, я могу на колени встать. Придите завтра и спасите моего ребенка от голодной смерти. Лиза, я вижу по глазам, что вы согласны.
– Я, право, не знаю, – неуверенно сказала она. – Не подумайте, что…
– Лиза, – я вновь картинно схватился за сердце, – маленький беззащитный ребенок нуждается в вашей помощи. Пожертвуйте субботой, сварите девочке манную кашу!
Гостья вздохнула, посмотрела мне в глаза.
– Хорошо, я приду, – негромко сказала она. – Ждите меня часам к десяти. Ночью не забывайте менять белье и давать девочке пить. Обтирайте ее мокрым полотенцем и не смотрите каждую минуту на градусник, от этого температура не спадет.
Глядя на Елизавету, я подумал: «А не поцеловать ли ее на прощание? Так, по-дружески, в щечку?» Она что-то прочитала в моих глазах, смутилась, стала торопливо обуваться.
– До свидания. – Она протянула мне мягкую теплую руку.
– До свидания, – легонько, чисто символически, пожал я ее ладонь.
После ухода врача я взял выписанный ею рецепт. Название лекарства мне ничего не сказало. Скорее всего, Лиза выписала Арине какие-то общеукрепляющие микстуры. Меня интересовал оттиск личной печати врача. «Кононенко Елизавета Владимировна». Отлично!
Я ладонью проверил температуру у дочери, сходил на кухню, покурил.
Классик советской детективной литературы Юлиан Семенов писал, что шеф гестапо Мюллер всегда доводил любое начатое им дело до конца. Даю гарантию, что Юлиан Семенович не был лично знаком с Мюллером и не мог знать его привычки. Давая характеристику шефу ведущей немецкой спецслужбы, писатель Семенов наделил его теми качествами, которыми должен обладать настоящий контрразведчик. Не враг, но профессионал, мастер своего дела.
– Юлиан Семенов плохому не научит! – сказал я телефону и набрал номер областного адресного бюро. На удивление, дежурная по картотеке ответила довольно быстро.
– Здравствуйте! «Север», – назвал я пароль. – Меня интересует Кононенко Елизавета Владимировна.
Минуты две или три дежурная искала нужную карточку.
– Алло? – проверила она связь. – У нас в области две Кононенко Елизаветы Владимировны. Одна тысяча девятьсот сорок девятого года рождения, другая – тысяча девятьсот шестьдесят второго. Вас какая из них интересует?
– Тысяча девятьсот шестьдесят второго. Она в областном центре прописана? Диктуйте, меня интересуют все данные на нее.
– Кононенко Елизавета Владимировна, пятого июня тысяча девятьсот шестьдесят второго года рождения…
Сотрудница адресного бюро зачитала мне все сведения с адресной карточки от начала до конца. Даже номер паспорта продиктовала, но я не стал его записывать. Такие тонкости меня пока не интересовали.
– Все или еще что-то? – поинтересовалась дежурная.
– Она не меняла фамилию? – как бы между делом спросил я.
– Нет. Как в шестнадцать лет получила паспорт на фамилию Кононенко, так с ним и живет.
Поблагодарив дежурную, я вернулся на кухню, заварил себе крепкий чай, закурил.
«Колечко на правой руке Елизавета носит для того, чтобы отпугивать излишне ретивых ухажеров. Слава богу, что я не полез к ней целоваться! Ничего бы страшного не произошло, но к чему эта поспешность? Никого у нее нет, и у меня никого нет… Странно, что Итальянец не перезвонил. Не завидую я ему. Представляю, какая в воровских кругах сейчас нервозная обстановка – Лучик при смерти, хоронить не на что, общаковские деньги неизвестно где».
В комнате зашевелилась проснувшаяся Арина. Я затушил сигарету и пошел к дочери. Ночь испытаний наступила.
