Глава 31. Свет путеводной звезды

Центр народного творчества располагался на первом этаже старинного, дореволюционной постройки, здания. Машковцов открыл дверь в центр своим ключом, снял помещение с сигнализации, провел меня в кабинет директора.

– Располагайтесь, где вам будет удобнее, – сказал он.

Я осмотрелся. Директорский кабинет был большим, по размерам не меньше, чем кабинет начальника городского УВД Большакова. Обставлен он был в деловом стиле, но украшения на стенах и сувениры на стеллажах указывали, что основное направление деятельности центра – русское народное творчество, поиск истоков русского самосознания и народной души. Словом, поиск той псевдонародной белиберды, которую я на дух не переношу: кокошники, балалайка, водка и медведь на цепи. Это что, душа русского народа? Если это так, то я – нерусский.

Особое место в кабинете Машковцова занимал портрет его подруги. Оля-Олеся была изображена в полный рост на фоне березовой рощи. Одета она была в просторный сарафан до пят, на голове венок из ромашек. Одной рукой девушка поправляла выбившуюся из-под венка прядь волос, другую руку протягивала к стоящему на задних лапах зайцу. Что эта композиция изображала, я не знаю, но Оля-Олеся была нарисована с фотографической четкостью. Художнику удалось изобразить ее очень милой, доброй и слегка задумчивой.

«Представляю ее чувства, – подумал я. – Они живут в своем выдуманном древнеславянском мирке, и вдруг появляюсь я, призрак из далекого грязного прошлого… Ничего! Поплачет Оля и перестанет. Я им жизнь ломать не собираюсь».

Пока я рассматривал кабинет, Машковцов достал из холодильника бутылку водки «Столичная», выставил на стол два граненых стаканчика, нарезал соленых огурцов из банки, выложил на тарелочку хлеб. Другую тарелочку он наполнил маринованными опятами, рядом с ними поставил открытую банку с горчицей.

– Прошу к столу! – позвал он. – Выпьем за знакомство.

– Ваше здоровье! – предложил я тост.

Машковцов кивнул, залпом опрокинул стаканчик, занюхал корочкой хлеба, закусил хрустящим огурцом.

– Русский человек, – сказал он, пожевывая закуску, – должен пить только водку. Вино и коньяк – это продукты, противопоказанные русской душе. Или у вас есть другое мнение?

Машковцов не зря считался опытным адвокатом-крючкотвором. Слово за слово – и он выстроил беседу так, что это я стал отвечать на его вопросы, а не наоборот.

– Так, значит, мой бывший зять решил ограбить Шахиню? – сказал он, выслушав прошлогоднюю историю. – Я всегда знал, что он проходимец и авантюрист. Вы напали на его след после встречи с Брониславой?

– Не буду хвалиться профессиональным мастерством. Васьков – это дело случая.

– Андрей Николаевич. – Машковцов называл меня то на «вы», то на «ты», то по имени-отчеству, то просто по имени, – я вас правильно понял, что в Сибири все считают меня погибшим?

– С моей подачи все уверены, что в день нападения на Шахиню Васьков заманил вас в ловушку и убил. Вся логика событий указывала на то, что вы исчезли вследствие насильственных действий, а не по своей воле.

– Зря Ольга так агрессивно вас восприняла. Вы, сами того не желая, провернули гигантскую работу и обезопасили нас на долгие годы. Я не желаю возрождаться из мертвых. В тот день, когда я покинул Сибирь, Юрий Эдуардович Машковцов исчез, закончил свой земной путь, и на свет появился я, Святослав Федорович Бородин. Обратного пути для меня нет.

– Правила игры понятны. Святослав Федорович, вы не задали мне ни одного вопроса касательно вашей бывшей семьи. Вам не интересно, как живет Людмила Васильевна?

– Меня не интересует жизнь незнакомой женщины. Вы видели когда-нибудь, как змея меняет кожу? Вот так же и я – сбросил старую жизнь и забыл о ней. В одну реку нельзя войти дважды, снявши голову, по волосам не плачут.

– Вы рисковый человек. Я бы никогда не осмелился уйти в никуда, без документов, с одной тысячей в кармане.

– Почему с одной тысячей? – усмехнулся он в бороду. – Денег у меня было гораздо больше, я давно начал готовиться к исчезновению. Но, смею вас заверить, не в деньгах дело! Со мной была верная подруга и единомышленница, а это стоит любых денег.

Машковцов порылся в ящике стола, нашел там матерчатую вышитую салфетку, промокнул ею губы.

– Так ты видел нас на видеозаписи бардовского фестиваля? – спросил он.

– Евгений Викторович Ковалик показал мне запись.

Машковцов встал, взял с подставки гитару, легким перебором прошелся по струнам, откашлялся, замер на секунду, вдарил медиатором по струнам и громким сильным голосом пропел:

Растворившись в кабинете, звук умолк. Я спросил:

– Юрий Эдуардович, как вижу, вы не оставили прежних увлечений? Бардовская песня – это порыв души или нечто большее?

– Сейчас это не увлечение – это моя жизнь. Я всегда хотел быть свободным и стал им. Я наконец-то избавился от оков условностей.

– Ха! – воскликнул я. – Условности – это мир навязанных нам обществом правил поведения. Старик Кусакин как-то сказал мне: «Запомни, Андрей: условность – это когда ты говоришь «здравствуйте» человеку, которого больше всего на свете хотел бы видеть в гробу».

– Метко сказано! Кто такой старик Кусакин?

– Мой духовный учитель, известнейший философ нашего времени, автор теории «Синусоидального развития человеческого бытия». Святослав Федорович, я не буду вдаваться в аспекты учения старика Кусакина. Даже беглый пересказ его теорий займет у нас всю ночь. Расскажите лучше, что подвигло вас на такое кардинальное изменение жизни? Когда я убеждал всех, что вы погибли, никто, ни один человек не усомнился в логичности моих выводов и не сказал: «Да нет, жив Юрий Эдуардович! Просто он сменил змеиную кожу и сбежал в страну далекую и прекрасную».

– Андрей, у тебя есть женщина, которую ты любишь? Расскажи, какие чувства ты испытываешь сейчас, когда ее нет рядом?

Машковцов наполнил еще по стаканчику, пододвинул ко мне маринованные грибочки: сами собирали!

– Мне скучно без нее, – искренне ответил я. – Для меня мир без любимой женщины – тусклый и неинтересный. Если я не поделюсь с ней любым событием в моей жизни, то это не событие, а так, незначительный и пустой фрагмент фотопленки. Представьте, меня в первый раз в жизни укусил клещ, и я не могу рассказать ей об этом событии. О, если бы она сейчас была рядом! Я бы в красках описал ей и клеща, и травмпункт. А она бы охала, обрабатывала мне место укуса, восхищалась моей стойкостью, ругала бы врачей, у которых нет иммуноглобулина. А так, напился моей крови клещ, и что с того? Медсестра взяла в руки иглу длиной со шпагу мушкетера, вытащила насекомое – и весь сказ. Проза, будни, скукота.

– Теперь ответь мне на такой вопрос: что тебе нужно, чтобы чувствовать себя счастливым человеком? Не спеши, давай выпьем, и ты ответишь.

Я залпом выпил водку, попробовал грибочки, приготовленные «по-старинному русскому рецепту». Что сказать, Ольга-Олеся не только хорошо пела, но и молодые опята научилась заготавливать так, что пальчики оближешь.

– Ты готов ответить? – пытливо прищурился Машковцов.

– Острова, яхты и дворцы отпадают? – серьезно спросил я.

– В жизни надо быть реалистом. Советский человек никогда не будет жить в собственном дворце. Я был на даче у первого секретаря нашего обкома партии. По заграничным меркам он живет в халупе. У любого квалифицированного рабочего в Америке дом и лучше, и богаче, и уютнее. Так что тебе надо для полного счастья?

– Первое: быть рядом с любимой женщиной. Нет-нет, не так! Иметь любимую женщину. Любить и быть любимым. Второе: собственное жилье, в котором я смогу устроить семейное гнездышко по своему понятию и усмотрению. Третье: любимая работа, которая приносила бы мне чувство удовлетворения. Пожалуй, все. На данном жизненном этапе мне для полного счастья больше ничего не требуется. Я бы, конечно, не отказался от солидного счета на сберкнижке, личного автомобиля, видеомагнитофона, но это так, довесок к квартире. Из всего материального мира для меня самое важное – собственное жилище, а все остальное – потом.

– Обычно мужчины ставят работу на второе место, – заметил Машковцов. – В целом ты расставил акценты правильно и разумно. Теперь послушай меня. До поры до времени я жил и чувствовал себя счастливым человеком. Потом меня стал точить червь сомнения, и я стал все чаще задаваться вопросами: «А для чего я живу? В чем смысл моего существования? Почему я должен жить в навязанном мне мире условностей и табу? Куда я иду и чего хочу добиться?»

Первую трещину в моей прошлой жизни дала работа. В какой-то миг я понял, что мне противно адвокатское ремесло. Быть адвокатом, защитником – это значит не иметь своего мнения. Нанял тебя клиент, и будь он трижды подонком и мерзавцем, ты обязан его защищать. Мне довелось в суде выгораживать человека, место которому – под ножом гильотины. Казалось бы, опаскудела тебе адвокатская стезя – иди юристом на завод, работай по профессии. Но не тут-то было! Нынче юриспруденция уже не та, что во времена моей молодости. Раньше все соблюдали дух и букву закона, а сейчас правят бал знакомства, взятки, угрозы и подхалимаж. Нынче не надо быть высокопрофессиональным грамотным юристом-правоведом. Сейчас в чести тугой кошелек и влиятельные высокопоставленные друзья-покровители. И тогда я задумался: а чем бы я хотел заниматься, чтобы и в душе моей были мир и спокойствие, и в кошельке деньги водились? Как поймать двух зайцев сразу? Первое, что пришло мне на ум, это творчество, карьера певца-исполнителя собственных песен. Взвесив все «за» и «против», я отбросил этот вариант. Бардовской песней себя не прокормишь. Что остается? Обратиться к истокам, к народному творчеству: изготовление сувениров, предметов старинного быта, одежды, картин на религиозные и древнеславянские темы. Из моих тогдашних размышлений вырос этот центр. Официальный его статус – кооператив. Доход он приносит солидный. Народное творчество сейчас в цене. Сувениры, изготовленные «под старину», расходятся на ура. Ни один иностранный турист не уезжает из Хабаровска, не побывав в нашем центре, не посетив нашего магазина. Вначале мы с Ольгой трудились в центре вдвоем, потом наняли работников, и дела пошли на лад. Так я получил работу, которая приносит мне материальный достаток и душевное удовлетворение. Теперь скажи, что бы обо мне подумали мои родственники и знакомые, если бы я только обмолвился, что хочу поменять работу в адвокатуре на плетение лаптей? Да они бы меня в психбольницу упекли! Лягушке в болоте не понять прелести полета сокола. Никогда не понять!

Второй удар по моим жизненным ценностям был вовсе не ударом, а тихой лавиной, неспешно поглотившей мою некогда любимую жену. Что такое семейное счастье? Это взаимоуважение, взаимопонимание, абсолютное доверие и… секс. Без половой любви нет и не может быть семейного счастья. Секс должен приносить не только половое удовлетворение, но и радость, праздник. Когда половая любовь превращается в рутину, семейная жизнь начинает погружаться в трясину взаимного безразличия. Моя жена была женщиной яркой и интересной, но она успела состариться раньше меня. Она не в физическом плане постарела, а в душевном. Плотские утехи потеряли для нее праздничные краски и стали монотонной и ненужной рутиной. Представь, точит слесарь-инструментальщик заготовку на станке, а сам в это время думает о чем-то своем. Резец снимает стружку, а слесарь мысленно где-то далеко-далеко, например на рыбалке. То же самое получилось с моей женой. Она мне не отказывает в близости, не говорит, что у нее к вечеру разболелась голова, она ложится в кровать и уходит в свой мир, в котором нет ни меня, ни моих ласк. Акт любви с ней превратился в какое-то самоудовлетворение, в котором участвуют два человека. Если поменять в таком сексе женщину на бездушную куклу, никакой разницы не ощутишь. Помяни мое слово, когда-нибудь изобретут женщину-куклу, и кому-то она станет более надежным и любимым партнером, чем реальная жена.

Машковцов закурил, посмотрел на портрет своей подруги. Улыбнулся ей. Разлил еще по стопке и продолжил:

– Добротный, приносящий моральное удовлетворение секс требует периодической встряски, праздника, новизны. Праздник может быть совсем не пышным и не вычурным, а тихим и скромным, но чувственным, душевным и в то же время плотским. Ты приходишь домой, наступает вечер. Вы с женой садитесь за стол, открываете вино, вспоминаете самые яркие и приятные события вашей совместной жизни. Потом она идет в спальню. Сгорая от нетерпения, ты входишь к ней. Твоя любимая женщина в красивом белье, а может быть, совсем без одежды, чистая и нагая. Ты становишься перед ней на колени, целуешь ее ноги и движешься губами все выше и выше… А вот другой вариант, когда твоей жене этот эротический праздник даром не нужен! Для нее краски любви безвозвратно потускли, а твои изысканные ласки стали неинтересны. Неуместны. И, самое главное, твои поцелуи стали для нее ненужными и избыточными. Ведь можно же обойтись и без прелюдии: раз-два и готово! Супружеский долг выполнен? Так что же тебе еще надо? Мне надо праздника! Поздно, дружок. Твой поезд ушел. Твоя жена стала фригидной, холодной и чужой.

Поняв, что жена от меня отдалилась навсегда, я завел любовницу, потом другую. Пробовал найти утешение с ровесницами, развлекался со студентками юрфака, но все тщетно! С любовницей можно устроить эротически-фантасмагорическое шоу, но это пир за чужим столом. Это путь лицемерия и раздвоения личности: с любовницей ты изнываешь от страсти, а дома изображаешь, что этот секс тебе на фиг не нужен и ты готов довольствоваться малым. Как птица какаду: раз в году, и то на ходу.

Вот так, Андрей Николаевич, закончилась моя семейная жизнь. Со временем я настолько охладел к собственной жене, что стал воспринимать ее как чужого человека, с которым вынужден жить под одной крышей. Я всем своим нутром понял, что мне ее больше не расшевелить, и она уже никогда не будет прежней, ласковой и сексуально активной. Она уже состарилась, а я-то еще нет! Для меня любовь, как слово и как действие, еще не покрылась пылью и ржавчиной, а значит – настала пора действовать! Змее пришла пора сменить кожу и найти себе новую змейку.

Третий и самый последний удар по моей семейной жизни: это дети и внуки. Дочь вышла замуж и осталась жить у нас. У нее свои интересы, своя жизнь, свой ритм существования. Две семьи в одной квартире – это постоянное сталкивание интересов, водоворот противоречий. Я хочу уединиться в кабинете и поработать над речью в суде, дочь с мужем начинают разборки между собой. Я подбираю музыку к стихотворению, а в квартире внуки: визжат, пищат, дерутся. Я за целый день не могу побыть один с самим собой, постоянно в квартире кто-то есть, кто-то мешает мне сосредоточиться, кто-то ходит за дверью и давит мне на мозги одним своим присутствием. Жена превратилась в добровольную вечную няньку, дочь психует по каждому поводу, зять денег до получки просит… Все – дети и внуки жилище у меня отняли.

К декабрю позапрошлого года я лишился всех трех составляющих семейного счастья. Моя жена стала мне чужой женщиной, работа опротивела, мой дом превратился в некий гибрид общежития и детского сада. Тогда я выдумал себе командировку в Новосибирск и поехал к Ольге, с которой познакомился на бардовском фестивале. Мы сидели с ней в кафе, и я честно выложил ей все, что накипело на душе. Она первая предложила мне: «Давай бросим все и сбежим туда, где нас никто не знает». Представь, после летнего фестиваля мы не видели друг друга, не переписывались и не перезванивались. Но где-то в глубине души я знал, что Ольга – именно тот человек, который меня поймет и поддержит. Мы встретились, поняли друг друга с полуслова и решили действовать. Так что, Андрей Николаевич, сбежал я не из сиюминутных побуждений, а после определенной подготовки.

– Как жизнь без паспорта? – спросил я.

– Нормально. За год он мне ни разу не понадобился. Есть, конечно, определенные неудобства: нельзя билет на самолет купить или официально устроиться в собственном кооперативе директором, но все это так, мелочи. Ольга-то с документами уехала, так что у нас есть кому представительствовать. Поверь мне, как только мне потребуется паспорт, мои друзья в краевом УВД помогут. Я на всякий случай прозондировал этот вопрос. За триста рублей сделают.

Мы проговорили еще час, и Машковцов, утомленный бессонной ночью и водкой, стал клевать носом. Настало время попрощаться.

– Андрей, – обнял меня в дверях бывший адвокат, – дай слово, что как только переступишь порог моего центра, тут же забудешь меня навсегда. Я не хочу ни знать, ни видеть никого из моей прошлой жизни. Юрий Эдуардович Машковцов больше не возродится. Его нет, и для всех будет лучше, если его будут считать мертвым.

– До свидания, Святослав Федорович. Вернее, прощайте. Передайте Ольге мои наилучшие пожелания и заверьте ее: ваша тайна навсегда останется тайной. Я умею хранить чужие секреты.

Растроганный Машковцов подарил мне декоративные лапти.

– Скажешь, что купил на рынке. Старина нынче в моде. Повесишь лапти на стену, все гости завидовать будут, – заверил он.

С лаптями под мышкой я вышел на улицу и пошел к центру города. Хабаровск спал. На чернильном бездонном небе высыпали крупные дальневосточные звезды. Они холодно и безучастно рассматривали меня с просторов Вселенной. Звездам я был неинтересен, и это задело меня. Я остановился посреди тротуара, распростер руки к космической бездне и завопил:

– Вы все поняли, звезды? Вот так-то бывает: задолбала такая жизнь человека, он плюнул на все и сбежал куда глаза глядят!

– Гражданин, вы что кричите?

Из темноты передо мной возникли два сержанта милиции. Один русский, второй, наверное, бурят. Я не дальневосточник и не могу с первого взгляда определить, кто передо мной: бурят, тувинец или якут. Я – сибиряк, а у нас три нации: русские, татары и немцы.

– Гражданин, да вы, кажется, пьяны? – спросил меня бурят.

– У вас есть при себе документы? – строго поинтересовался русский.

– Конечно, есть! – Я протянул им служебное удостоверение.

Русский сержант посветил на него фонариком.

– О, товарищ капитан, вы – гость нашего города? Как вам Хабаровск?

– Отличный город! Замечательные люди. Я вернусь в мою родную Сибирь, полный самых наилучших воспоминаний. Кстати, вот вам мой подарок – лапти.

– Это еще зачем? – подозрительно прищурившись, спросил бурят.

– Мужики, сами посудите, какая ерунда получится: у меня фамилия Лаптев, и из командировки я вернусь с лаптями. Повесьте на стену, говорят, нынче это очень модно.

– Спасибо, товарищ капитан! – Русский сержант по-хозяйски забрал лапти себе. – Вас проводить?

– Да нет, сам дойду, проветрюсь немного перед сном. Центр города там?

– Далековато до центра будет, не меньше часа топать. Может, вас подвезти? У нас смена заканчивается, подбросим вас до райотдела.

Я отказался от помощи и бодро зашагал вдоль домов. Через пару кварталов я ощутил жгучую потребность пообщаться со звездами. Я остановился, осмотрелся. Вокруг – никого.

– Звезды! – с укором сказал я небесным светилам. – Так нечестно. Я – самый преданный адепт учения о вечном полете души по просторам Вселенной. Звезды, вы должны признать меня своим и указать путь, куда мне идти в чужом городе.

Над крышами домов величественно всплыла и засияла яркая незнакомая звезда.

«Порядок!» – подумал я и пошел ей навстречу.

Свет путеводной звезды завел меня на улицу Карла Маркса, главную магистраль Хабаровска. Выйдя к проезжей части, я остановился у светофора, прикинул, куда держать путь дальше.

«Налево будет река Амур, – сориентировался я. – На берегах Амура-батюшки я уже был. Там, в городском саду, я клеща подцепил. Значит, мне надо идти направо».

Я повернулся спиной к Амуру и пошел вперед. У здания хабаровского главпочтамта заметил будки с телефонами-автоматами для междугородних переговоров. Пошарив в карманах, я нашел две пятнадцатикопеечные монетки, бросил их в щель автомата. Гудки, помехи на линии связи, щелчок!

– Алло! Лиза, любимая, это я…