Как же я люблю все эти чёрные мокрые ноябри, вспышки жёлтой, алой и даже зелёной листвы на фоне оголившихся тёмных ветвей, развесёлые закаты в четыре часа (моего) утра, животворные плюс пять по ночам, тёплый западный ветер, пляску живой молодой травы на краю бездны, в ноябре вообще всё на краю бездны, бездна – вот она, рядом, везде, уже прямо сейчас, но мы балансируем на краю, нам бы ночь простоять и день продержаться; ладно, ладно, можно даже не день, а хотя бы час – ещё один час не наступившей зимы дорогого стоит, в ноябре семьсот двадцать часов, все – мои.

Ноябрь в наших широтах самый восхитительный месяц, он здесь у нас про искусство умирать – красиво, с достоинством и размахом, в интонации «поехали в нумера», – адресованной скелету с косой в балахоне, вставшему у тебя в изголовье, да так обаятельно, что скелет на секунду засомневается: «А может, и правда, поехали? И к чёрту всё». Одумается, конечно, но это будет потом, а пока мы тут пляшем на самом краю пропасти вместе с юной зелёной травой, ноябрь – наш с нею праздник, в ноябре у нас с травой – рост и подъём, весёлая весенняя маниакальная фаза сгущающейся тьме вопреки.

«Вопреки» – ключевое слово, конечно. Энергия сопротивления – великая вещь, на этой энергии можно делать невероятные штуки, но очень важно, кто твой противник. В смысле, масштаб того, чему ты сопротивляешься. Маме с папой – катит лет до пяти, а потом надо выбирать противника посерьёзней. В ноябре это просто, даже гадать не приходится, потому что противник приходит сам. Наилучший из возможных противников, спокойный, бесстрастный и уверенный в своей власти над миром. И тут мы с зелёной травой такие – оп-па! – выходим из-за угла. Лыбимся, как идиоты, растём, стремительно приближаемся к небу, до которого, говорят (только не спрашивайте, откуда информация, я не помню) всего-то двадцать четыре версты. И времени у нас предостаточно: ещё один миг.

Всегда – ещё один миг.