Глава 9

В своей комнате Кэтрин некоторое время рассматривала платья, не вполне понимая, что собирается делать. Мысли ее разлетались, как стая голубей, заметившая кошку. И только одной из птиц, попавшей в захват острых когтей, не удастся взлететь. Так и Кэти с трудом поймала эту единственную мысль – она поднялась к себе, чтобы сменить розовое платье на более темное, подобающее печальной обстановке в «Охотниках и свинье».

«Для леди в розовом платье», – вспомнилось Кэтрин сообщение мальчишки. Кто же, кто и почему прислал ей эту пугающую записку? Как будто мало убийства миссис Синглтон, которое занимает сейчас умы всего городка, а к концу дня известие о нем облетит и все соседние поместья! Так Кэтрин теперь, кроме переживаний о случившемся и помощи дяде и тете, должна думать еще и о собственных делах. Кому она успела причинить зло в Кромберри? У нее не появилось ни поклонников, вызывающих ревность у других девушек, ни сколько-нибудь близких знакомых в городке, кто мог бы позавидовать ей или захотеть занять ее место за конторкой. Возможно, миссис Дримлейн и судья Хоуксли подскажут ей, какова может быть причина столь сильной неприязни к ней со стороны незнакомой леди.

Кэтрин вспомнила, что старая леди и судья ждут ее и, кое-как поборов растерянность, выбрала самое темное из четырех своих летних платьев, синее с простой белой отделкой по вороту и узким манжетам.

Она уже открыла дверь, чтобы выйти в коридор, но очень кстати вспомнила о записке, которую положила на крышку бюро. Надо непременно показать это послание судье Хоуксли. Кэти вернулась в глубь комнаты, схватила записку и снова направилась к двери, когда услышала в коридоре резкий голос.

– И не смей приближаться к этой девчонке и ее матери! Если я еще хоть раз увижу тебя рядом с ними, пеняй на себя!

Хлопнула дверь, в коридоре послышались шаги, приглушенные расстеленной на полу дорожкой, но и они через мгновение стихли.

Кэтрин осторожно выглянула в коридор и увидела удаляющуюся прямую спину горничной. Сьюзен. Кэти отпрянула, испугавшись, что эта злобная женщина обернется, и некоторое время ждала, прежде чем снова выйти из комнаты.

По коридору Кэтрин шла медленно, подслушанные слова еще прибавили ей тревоги. С кем так грубо и дерзко говорила горничная? Конечно же, с одной из мисс Тармонт. И не надо было обладать опытом главного констебля Грейтона, чтобы догадаться – так говорить Сьюзен могла только с Оливией.

Хелен вела себя независимо и почти так же высокомерно, как миссис Синглтон, и живо поставила бы на место забывшуюся прислугу, а вот Оливия постоянно выглядела напряженной и даже – Кэтрин готова была поручиться за свои наблюдения – напуганной. Опекуны, казалось, совсем мало заботились о ней, сосредоточив все свое внимание на старшей из сестер, помолвленной и представляющей интерес для светского общества. Оливия же была слишком мала, чтобы искать ей жениха, и не обещала в будущем стать наследницей большого состояния. В отсутствие гувернантки, которую, как сообщила миссис Синглтон тетушке Мэриан, рассчитали вскоре после Рождества, девочка явно чувствовала себя одинокой и потерянной. Кэтрин видела, как Оливия потянулась к Полин Мидлхем, и к тому моменту, как дошла до лестницы, не сомневалась – Сьюзен говорила именно о мисс Мидлхем и ее матери.

Но как смеет горничная указывать своей юной госпоже, с кем ей водить знакомство, да еще в таком тоне? Почему Хелен позволяет этой женщине так обращаться со своей сестрой? Из комнаты девушек Кэтрин не услышала ни звука, ни возражения в ответ на угрозу горничной.

С самого утра обе мисс Тармонт не покидали свою комнату, и Сьюзен оставалась с ними. Что они делали, когда грабитель пробрался в комнату миссис Синглтон? Кэтрин спускалась вниз, думая об этом. Скорее всего, Хелен встала так же поздно, как и миссис Синглтон, и Сьюзен занималась ее туалетом, а Оливия тихо сидела и читала или вышивала, чтобы не потревожить склонную к резким отповедям сестру.

Главный констебль Грейтон проявил удивительную для себя чуткость и не стал требовать, чтобы осиротевшие во второй раз девушки спустились в «Зал герцогини» для беседы с полицейскими, а сам поднялся в «Комнату с портретом». Кэтрин видела его разочарованное лицо, когда он вернулся в холл. Сестры и их горничная явно не смогли сообщить ему ничего важного, как и другие постояльцы гостиницы.

Миссис Дримлейн поднялась из-за конторки сразу же, как увидела Кэтрин, и обе прошли через ресторан во дворик, отгороженный от хозяйственного двора живой изгородью. В этом дворике дядюшка Томас пару лет назад установил уютную беседку, над которой летом натягивал легкий тент, и дамы с удовольствием проводили в ней время за чаем и разговорами. Судья Хоуксли уже ждал приятельниц, устроившись в плетеном кресле, а Салли расставляла на столе чашки и тарелочки со всем, что успела испечь к этому часу взволнованная кухарка.

Всем троим не терпелось начать разговор и, едва Салли скрылась за дверью ресторана, миссис Дримлейн успела заговорить первой:

– Поистине, это ужасно! Друг мой, вам и Грейтону удалось узнать хоть что-нибудь, что поможет найти и покарать преступника?

Судья Хоуксли раздраженно отложил ложечку, звякнув о блюдце.

– Ах, если бы! Всегда находится кто-нибудь, кто что-то видел или слышал или хотя бы заметил что-нибудь необычное, но тут все как будто сговорились! Мирное, обычное утро, гости и хозяева занимались своими делами, да еще этот дождь не благоволил к прогулкам, и коридор и холл оставались пустыми довольно долгое время! Констебли опрашивают сейчас жителей соседних домов и лавочников на Мэйн-стрит в надежде, что кто-то видел незнакомца, входящего в «Охотников и свинью».

«Что стоило тетушке Мэриан не отсылать Бет за покупками, пока не закончится дождь?» – подумала Кэти, глядя в проем беседки на быстро светлеющее небо. – Тогда ничего бы этого не произошло. Или нет? Если убийца пробрался наверх по задней лестнице, присутствие Бет в холле ничего бы не изменило…»

– Мистер Синглтон еще не приехал? – спросила она вслух. Кэтрин помнила выражение страдания на лицах мистера и миссис Морвейн после смерти их дочери и боялась представить его на полном лице мистера Синглтона. А девочки? Любили ли они своих опекунов? Миссис Синглтон с ее холодностью навряд ли могла вызвать такое чувство. Ее супруг выглядел добродушным дядюшкой, но явно заботился лишь о всевозможных удобствах для собственной персоны. Они с миссис Синглтон, кажется, прекрасно ладили, но не способны были испытывать сильную привязанность к кому бы то ни было.

– Грейтон закончил с разговорами и ждет его в «Зале герцогини», чтобы уведомить о гибели супруги. Доктор Голдблюм сопроводил тело миссис Синглтон в больницу и вернулся, на случай если его помощь понадобится.

– Как она умерла? – спросила миссис Дримлейн, и судья тотчас ответил, не беспокоясь о том, что его слова окажут чрезмерно сильное впечатление на леди.

– Ее ударили узким ножом или кинжалом прямо в грудь. Жертва не защищалась, ее поза в кресле выглядела довольно расслабленной, что наводит на мысль о ее знакомстве с преступником.

– Значит, это может быть кто-то из слуг? – тут же спросила старая дама. – И любой из постояльцев?

– Или даже мистер и миссис Лофтли или мисс Хаддон, да простите вы меня за эти слова, – подтвердил судья. – Считать так было бы самым правильным, ведь тогда нет ничего удивительного в том, что никто не видел чужака, входящего в гостиницу. Но это предположение противоречит здравому смыслу – кому могли так срочно понадобиться украшения миссис Синглтон, чтобы убить и ограбить ее в час, когда в комнатах по соседству находится столько людей. Горничные и лакей могут войти в любую спальню в отсутствие гостей, а другие постояльцы не производят впечатления коварных злодеев.

Миссис Дримлейн согласно кивнула. В самом деле, уважаемый старый торговец, давно известный в Кромберри, его жена, больная женщина с девочкой подростком… Никто из них не походил на убийцу. Разве только миссис Фишберн?

– И все же Грейтону не мешало бы навести справки о постояльцах, особенно об этой вульгарной женщине с шумными манерами. По-моему, ей ничего не стоит задушить человека голыми руками, не говоря уж о том, чтобы ударить кинжалом.

– Разумеется, Грейтон собирается телеграфировать в городки, откуда прибыли все постояльцы. Не забудет он и о слугах мистера и миссис Синглтон, – тут же подтвердил судья. – Мы не можем избавить от подозрения никого из находящихся в гостинице. И Грейтон приказал обыскать все комнаты в поисках драгоценностей миссис Синглтон, включая и те, что заперты сейчас, без постояльцев. Если кто-нибудь откажется от обыска, это будет казаться подозрительным.

Кэтрин содрогнулась. Что, если один из констеблей заглянет в один из ее альбомов? Но не станет же она противиться обыску!

– Уверена, что, если убийца еще в «Охотниках и свинье», он подумал о возможном обыске, – равнодушно пожала плечами миссис Дримлейн.

– И спрятал похищенное так, что ничего не удастся найти, – сокрушенно закивал судья. – В таком старом здании, как это, найдется не один десяток тайников и закоулков, да даже просто щелей между кирпичами или балками, где можно спрятать горстку драгоценностей. По словам горничной миссис Синглтон, она взяла с собой не так уж и много украшений. Хотя для кого-то они, конечно, могли оказаться непреодолимым соблазном.

– И все же не должны были навести этого человека на мысль об убийстве… – задумчиво протянула старушка, сощурив выцветшие голубые глаза.

– Вы хотите сказать, что Грейтон ошибается? Что все мы ошибаемся? – точно так же прищурился Хоуксли, тотчас уловивший мысль старого друга.

Кэтрин выпрямилась, поочередно поглядывая на собеседников. Она каким-то необъяснимым чувством ощутила, что сейчас в воздухе повиснет какая-то важная идея, которую нужно будет только поймать и приручить, прежде чем она растает, снова оставив их всех в недоумении и тревоге.

– Мог ли кто-то желать зла миссис Синглтон? Вне зависимости от ее драгоценностей? – Без колебаний и промедлений миссис Дримлейн выпустила эту идею витать под потолком беседки, как дети выпускают на свет мыльные пузыри. Оставалось лишь надеяться, что новая мысль проживет дольше, чем недолговечные радужные шары, и успеет принести пользу.

– Ни я, ни Грейтон не успели задуматься об этом всерьез, – медленно ответил судья, тщательно подбирая слова. – Из всех гостей нам хорошо знаком только мистер Биггс со своей супругой, о миссис Мидлхем и миссис Фишберн известно только то, что они сообщили о себе сами. И та, и другая несколько лет назад овдовели и не располагают обширными средствами. По их словам, прежде они не были знакомы с Синглтонами и Хармонтами, но всем нам известно, как часто люди могут лгать в большом и малом для своей выгоды. Кто-то из них мог встречаться с миссис Синглтон и затаить на нее обиду – уволенная несправедливо прислуга, обделенные наследством родственники…

– Миссис Мидлхем приехала в Кромберри по делу о каком-то наследстве, – вставила Кэтрин, отчаянно желая быть полезной.

– Она сообщила об этом, но не стала останавливаться подробно, – согласился Хоуксли. – И вот что странно: ее манеры показались мне знакомыми, хотя я никогда прежде не слышал о Мидлхемах.

– Эта женщина может быть из здешних краев, но мы не узнаем ее потому, что болезнь прежде времени состарила ее черты и сделала неузнаваемыми, – вмешалась миссис Дримлейн. – А зачем приехала в Кромберри эта ужасная миссис Фишберн?

– По ее словам, после смерти мужа она служила компаньонкой у какой-то старой дамы и откладывала каждый пенни из своих скудных средств, чтобы накопить на небольшой домик в приличном городке, где смогла бы провести свою старость. Выбор ее пал на Кромберри, потому что здесь когда-то жила ее сестра, и миссис Фишберн уже присмотрела себе жилье, но пока не может договориться с нынешним хозяином о цене. Она призналась, что занимается гаданием на картах и надеется этим занятием кое-как поддерживать свой доход.

Кэтрин передернуло при мысли, что миссис Фишберн возьмет ее за руку и будет своим трубным голосом на всю улицу рассказывать о ее будущем. Эта картина столь живо возникла в ее воображении, что Кэти немедленно захотелось перенести ее на более прочную основу, в свой альбом. Тут же она вспомнила, что дала себе слово исполнить совет отца и стараться создавать красоту, и усовестилась своих мыслей.

Судья Хоуксли и миссис Дримлейн в это время успели обменяться парой фраз, но Кэти их не расслышала. Встрепенулась девушка, только когда судья произнес в продолжение начатой темы:

– Навряд ли кому-нибудь из соседей не понравится, что мисс Хелен Тармонт выйдет замуж и поселится в семейном поместье. Насколько я слышал, Синглтонов и их подопечную приняли очень хорошо. Новое лицо в обществе в разгар летнего сезона, когда все уже наскучили друг другу с этими бесконечными пикниками и играми в гольф и лаунтеннис, да еще с жутковатой семейной историей, – это просто подарок судьбы! К тому же наших дам и джентльменов порадовала предстоящая свадьба, на венчание уже пригласили всех соседей без исключения, даже Блантвиллов! Конечно, теперь венчание придется отложить, но, если убийца рассчитывал, что свадьбу вовсе отменят, он сильно ошибся. Мисс Тармонт сказала Грейтону, что напишет своему жениху и попросит того вместе с дядюшкой приехать в Кромберри раньше назначенного срока. Уверен, она понимает, что от мистера Синглтона ни она, ни ее сестра не дождутся нужной поддержки.

– Эта девушка пошла в свою бабку если не внешностью, то решительностью, – заметила в ответ миссис Дримлейн. – А вот Оливия, копия Роуз Тармонт с виду, кажется какой-то забитой, робкой и неуверенной в себе. Надо же, как причудливо обошлась с сестрами природа!

– Полагаю, младшая мисс Тармонт боится возвращаться в родительский дом. В отличие от сестры она не влюблена, ей не туманит голову мысль о скором супружеском счастье, и в Кромберри мисс Оливия не может не вспоминать о смерти родителей и жутком убийстве бабки. Боюсь, она не сможет спокойно спать в старом доме!

– Надеюсь, в результате ремонтных работ дом станет не таким мрачным, как я его помню! – с искренним участием к молодым леди ответила старая дама. – Может быть, свежие обои и новая мебель отвлекут внимание Оливии, она ведь была совсем ребенком пять лет назад, чтобы запомнить какие-то детали, могущие напомнить ей о смерти бабки. А немногочисленные портреты Арчи в детстве и юности были сняты со стен еще при жизни Роуз. Так что напоминание о его существовании не будет докучать его племянницам ни перед свадьбой Хелен, ни после нее.

– Боже милостивый! – вскрикнула вдруг Кэтрин, ее круглое румяное личико начало быстро бледнеть. – Свадьба его племянницы!

– Что такое, малиновка? – миссис Дримлейн встревоженно повернулась к девушке, и судья отставил чашку, пораженный тем, как быстро мисс Хаддон переменилась в лице.

– Он сказал, что не может пропустить свадьбу племянницы! – прерывистым голосом пробормотала Кэтрин, но тут же собрала все силы и выпалила на одном дыхании: – Миссис Синглтон убил Арчибальд Тармонт!

– Что? Как? – Кэтрин не собиралась шокировать своих собеседников, но оба перенесли настоящее потрясение, услышав ее слова. Юная девушка не знала Тармонтов, не была в Кромберри после убийства Роуз Тармонт, не слышала и половины леденящих историй о ее старшем сыне, а вот судья Хоуксли сразу оценил важность услышанного. Он уже достаточно знал мисс Хаддон, чтобы быть уверенным – эта девушка не склонна к беспочвенным фантазиям в жизни, отдавая им должное только в своем альбоме. Но нынешнее заявление было слишком серьезным, чтобы поверить ему, не убедившись как следует в его правдивости.

– Может быть, вы объясните нам… – попробовал Хоуксли возобновить разговор, чувствуя неловкость оттого, что поддался порыву и издает изумленные вздохи и восклицания точно так же, как престарелая леди. С его-то опытом!

– Ох, миссис Дримлейн уехала, я так ждала ее, чтобы рассказать, а потом, из-за всех этих событий, совсем забыла о том, что я услышала!

Объяснение выглядело не слишком понятным, но судья уже собрался с силами и уяснил главное.

– Вы что-то услышали, мисс Хаддон? Что именно? Это касается Арчибальда Тармонта?

– Выпейте чаю, дитя, и расскажите нам не так поспешно, – мягко, но настойчиво приказала миссис Дримлейн, в отличие от Хоуксли еще не разобравшаяся в том, насколько важный смысл скрывается за сумбурными речами девушки.

Судья Хоуксли нетерпеливо добавил чая в опустевшую чашку Кэтрин и подвинул к ней. Девушка послушно сделала несколько глотков, и взгляд ее перестал выглядеть полубезумным. Она понимала, что от нее ждут внятных объяснений, как поняла вдруг и то, что ее рассказ уже давно должен был быть передан Грейтону и его констеблям. Ведь они ищут грабителя, но на самом деле преступник сразу собирался убить миссис Синглтон, а ее драгоценности, должно быть, послужили ширмой, за которой скрыто его истинное намерение.

Кэтрин постаралась изложить свою историю кратко и ясно. Трудно судить, насколько ей это удалось, но по окончании ее рассказа судья Хоуксли с обеспокоенным видом откинулся в кресле, а миссис Дримлейн посмотрела на него с недоумением и укоризной. По ее мнению, следовало тотчас же послать за главным констеблем и рассказать ему о появлении в Кромберри Арчи Тармонта. Как бы сейчас ни выглядел этот негодяй, констеблям будет все же легче искать конкретную личность, а не каких-то грабителей, о которых совсем ничего не известно.

– Выходит, он уже однажды тайно пробирался в «Охотников и свинью», – задумчиво протянул судья. – И сумел незаметно уйти…

Кэтрин охнула и расплакалась. Почему, почему она сразу не рассказала дядюшке Томасу об услышанном? Он позаботился бы о том, чтобы лучше охранять своих гостей, и Арчибальд не смог бы проникнуть в гостиницу снова, не убил бы миссис Синглтон.

– Это я виновата, – с трудом проговорила она сквозь рыдания, когда расстроенная миссис Дримлейн попыталась узнать, что так внезапно огорчило ее юную подругу. – Я не должна была дожидаться вас, чтобы решить, что делать с этими сведениями, и вот… он пришел снова и убил ее…

– Не корите себя, дитя мое. – Судья говорил печально, но без укоризны. – Вы растерялись, эти сведения слишком важные, чтобы использовать их, не подумав. И, разумеется, вся вина за убийство лежит лишь на преступнике, и ни на ком другом! Ни ваша тетя, оставившая холл без присмотра, ни ваш дядя, вынужденный экономить на прислуге, ни вы или кто-то еще из обитателей «Охотников и свиньи» не взяли в руки нож и не лишили жизни миссис Синглтон!

С этими словами судья достал из кармана безупречно чистый большой платок и подал девушке.

А миссис Дримлейн уже волновало совсем другое.

– Боже мой, дорогая, а Тармонт мог видеть или узнать вас, когда вы спускались по лестнице?

– Я не знаю. – Кэтрин вытерла щеки и нос и обернулась к ней. – Из-за стопки скатертей в руках я не могла разглядеть ступеньки и спускалась очень медленно. Когда я вошла в коридор, он был уже пуст.

– Если только негодяй не спрятался в одной из пустующих комнат и не подглядывал за вами в щелку приоткрытой двери, – тут же нашлась миссис Дримлейн.

– К чему вы клоните, друг мой? – Судья уже собрался позвонить в колокольчик, чтобы позвать горничную, но непонятные выводы старой дамы заставили его отложить звонок.

– Если Арчи Тармонт видел мисс Хаддон в коридоре и знает, что она подслушала не предназначенные для ее ушей слова, он мог написать ей эту записку! – торжествующе заявила миссис Дримлейн, для пущей убедительности подняв вверх искривленный артритом палец.

– Записку? Какую записку? – Судья посмотрел сперва на нее, затем на Кэтрин, на чьем заплаканном лице отразилось сперва понимание, а затем истинный ужас.

– Он… хочет убить меня, как убил миссис Синглтон? – шепотом спросила она и вся сжалась в своем кресле.

Миссис Дримлейн ласково погладила девушку по руке и, видя, что Кэти слишком напугана, чтобы объяснить, в чем дело, сама рассказала Хоуксли о полученной мисс Хаддон записке с угрозой.

Судья только покачал головой – казалось, тягостные известия сегодня следуют одно за другим, а ведь до конца дня еще очень далеко! Хоуксли пожелал увидеть записку, и она была извлечена на свет божий из кармана Кэтрин.

Стареющий джентльмен несколько раз внимательно перечитал записку, осмотрел лист со всех сторон и уделил особое внимание почерку.

– Полагаю, писала женщина, – сказал он после паузы.

– Вероятно, это та дама, что передала записку, – тотчас сообразила миссис Дримлейн. – Как мы все помним, с Арчибальдом приезжала однажды какая-то женщина, назвавшаяся его женой. Сам он не осмелился появиться возле гостиницы в самый момент поиска преступника и послал ее предупредить Кэтрин. Как только он совершил преступление, вспомнил, что Кэти слышала его разговор с миссис Синглтон и может догадаться, кто произнес те слова.

– Пожалуй, пора послать за Грейтоном, – решил Хоуксли и позвонил в колокольчик.

Судья был прав. Беседовать с дамами за чайным столом о совершенном преступлении, придумывать теории и объяснения случившегося означает приятно провести время, потренировать ум и пощекотать себе нервы, но совсем другое, когда одной из этих дам угрожает настоящая опасность. Тут уж необходимо переходить от разговоров к действиям, и в этом вопросе судья Хоуксли не был готов доверять своим приятельницам, как доверял их наблюдательности и здравому смыслу.