77

Гинкмар из Реймса, сидя во главе длинного дубового стола, пристально вглядывался в лица Гуго Аббата, Берната Плантапилосы, Бозона Вьеннского и его сестры, императрицы Ришильды. Два десятка рыцарей и вассалов молча стояли вокруг стола, следя за ходом переговоров, проходивших в замке Берзе. Отсутствие Берната из Готии всем бросалось в глаза. Маркграф пребывал на границе жизни и смерти, в вечной тьме, с воспаленными ранами на месте пустых глазниц. Он был не в состоянии править никем и ничем, и его вассалы отступали перед войсками графов Гифре и Миро: братья вторглись в Готию, чтобы подавить мятеж именем короля.

Весть о находке мощей досточтимой святой Эулалии всколыхнула королевство франков и все остальные части империи. Паломники из дальних городов стекались в Барселону, чтобы пасть на колени перед криптой, которую Фродоин строил в соборе Санта-Крус, – теперь к этому названию добавится и имя мученицы, как дань благодарности и почтения. Над confessio стоял алтарь, посвященный Деве Марии, – то был символический знак, ведь святые останки несколько столетий покоились в маленькой церкви у моря, тоже носящей имя Санта-Мариа. Однако значение inventio, как предсказывали Фродоин с Гинкмаром, выходило далеко за пределы города.

Первым невыгоды дальнейшего бунта уяснил себе Гуго Аббат. Он не мог противиться столь красноречивому знамению. Господь взял под свою охрану династию Каролингов и их верных подданных, каковыми зарекомендовали себя барселонцы. Аббат выступил против Карла Лысого, поскольку тот покинул Францию и поспешил на помощь папе в то время, когда по Сене поднимались норманны. Теперь прежний государь умер, а Гуго оставался первым советником его наследника, Людовика Заики. Его положению и его владениям ничто не угрожало.

Вести из Италии тоже давали повод прекратить сопротивление. Папа вернулся в Рим, не имея сил воспрепятствовать коронации Карломана Баварского, за которого вступилось северное дворянство. Но, двигаясь в Рим, сын Людовика Немецкого заразился одной из тех лихорадок, что косили всю его армию, и снова отступил на север. Диадема Карла Великого лежала без хозяина, и сейчас в этом зале высшая знать решала судьбы империи.

Ришильда выложила на стол iura regalia. Ее взгляд, устремленный на брата, был полон отчаяния, но на губах самого Бозона застыла легкая полуулыбка. Да, обстановка переменилась, но Бозониды всегда отличались стратегическим мышлением. Хитрость подняла их к самым вершинам, потому что они умели оказываться в нужном месте и использовать подходящий момент. Ни честь, ни гордость никогда не послужат преградой для властолюбия, поэтому герцог даже бровью не повел, садясь рядом с архиепископом, которого всего месяц назад пытался убить. Вот она, политика империи!

– Мы покоряемся воле Всевышнего, – торжественно, почти что радостно изрек Бозон. – Если Его воля в том, чтобы династию Каролингов продолжил Людовик Заика, то кто мы такие, чтобы ей перечить?

Стоящие вокруг закивали, как будто мятеж, замышлявшийся годами, вовсе не имел значения. Бог сказал свое слово, и единственное, что важно теперь, – это удержать титулы и земли.

– Мне радостно слышать вашу речь, герцог Бозон, – ответствовал Гинкмар.

Архиепископ был искушен в политике не меньше, чем светская знать, а посему не собирался расточать время на упреки. Равновесие власти – вещь очень зыбкая.

– Если за нами останутся все наши титулы, территории и привилегии, мы верноподданнейше преклоним колени перед принцем Людовиком. Единственный человек, за которого никто не может поручиться, – это Бернат из Готии, мы ведь не знаем, выживет он или нет. – Бозон выступал от имени всех мятежных аристократов, не выказывая ни малейшего сострадания к своему главному союзнику. – Господь указывает нам, что настоящие враги находятся за пределами королевства. Давайте же забудем прошлое и станем сражаться вместе, как один единый человек, ради будущего!

Собравшиеся зааплодировали. Гинкмар смотрел на бесстыдного Бозона из-под насупленных бровей. И все-таки он не мог не признать, что это наилучший выход. Людовик нуждается в Бозонидах, чтобы успешно править. Пролитая кровь, разрушенные судьбы – все это лишь малозначительные события, о которых не может быть речи на переговорах.

– Стало быть, вы вернете короне iura regalia и примете новое расположение сил, – констатировал Гинкмар.

– Знаки власти здесь, архиепископ; Ришильда передаст их своему пасынку Людовику. А в обмен вы забудете о некоторых нескромных эпизодах, которые касаются только нашей семьи.

Только на этой фразе в голосе Бозона появились угрожающие нотки, и Гинкмар верно понял своего противника. Архиепископ собственными ушами слышал кровосмесительные стоны Ришильды и Бозона в священных стенах монастыря. Жизнь Гинкмара зависела от его молчания, а еще на кон была поставлена судьба королевства.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Мне радостно это слышать, – ответил Бозон, глядя на бледную Ришильду.

Накануне переговоров брат с сестрой спорили дни напролет. Ришильда рыдала, резкий поворот судьбы наполнял ее отчаянием, наследника она так и не зачала, и все-таки королева продолжала верить в Бозона и в свою семью. Несмотря на то что мятеж потерпел поражение, слабый Людовик Заика, запертый в Аквитании, все равно оставался в их власти. При нем Бозониды получат даже больше прав и владений, чем при Карле Лысом. Для этого нужно только запастись терпением и хитростью, как и всегда.

Оставалось обсудить только детали. Коронация состоится в Рождество, в присутствии всех видных аристократов, епископов и аббатов Галлии, – как знак франкской мощи в противостоянии с двоюродными братьями Заики, правящими в Германии. Следующей весной будет созвана традиционная майская ассамблея, на ней будут раздаваться новые титулы и новые награды, которые компенсируют нынешние потери.

Бозон предложил устроить собрание знати в его владениях, в Труа. Герцог обещал, что это будут незабываемые дни, наполненные охотой в его лесах, пиршествами и лучшими турнирами, которых королевство еще не видывало. С присущими ему обаянием и ловкостью Бозон превратил опасный спор в беседу беззаботных дворян, большинство из которых были молоды и горели желанием приобщиться к развлечениям, каковые Бозонид на своей территории предоставит в избытке.

Во время роскошного ужина из двадцати блюд (украшением стола служили жареный олень и фазаны, фаршированные трюфелями) у Ришильды не было недостатка в ухажерах – она ведь была самой желанной вдовой королевства, несмотря на злокозненные сплетни и на неспособность родить королю Карлу здорового наследника. Рыжеволосая прелестница по-прежнему пробуждала самые непристойные фантазии.

Женщина улыбалась, оценивая достоинства каждого из претендентов, однако внимание ее было обращено на Бозона. Безмятежное спокойствие брата могло означать только одно: у него созрел новый замысел, которым он до сих пор не поделился с семьей. При первой же возможности Ришильда вызвала герцога на разговор.

– Братец, ты весь вечер прямо сияешь. Тебя так радует, что ты упустил возможность стать королем Прованса и Бургундии?

Бозон плотоядно смотрел на ее губы:

– Любезная сестрица, я получил очень интересное послание из Рима.

– Все ли в порядке с твоей супругой Эрменгардой? Она родила?

Ришильда ненавидела свою невестку Эрменгарду Лотарингскую, дочь покойного императора Людовика Итальянского. Женщины встречались всего однажды, но Ришильда была готова изрезать ее смазливое личико стилетом.

– Письмо не от нее. – Бозон сполна насладился ревностью своей любовницы. – Оно от Святого Отца.

– Значит, он тебя не забыл.

Гости, не обращая внимания на брата с сестрой, пили и лапали разносивших вино служанок. Только аскетичный Гинкмар из Реймса, сидя в углу, хмуро наблюдал за Бозонидом, рука которого оглаживала ягодицы королевы.

– Как тебе понравится стать сестрой приемного сына Папы, Иоанна Восьмого?

Ришильда вытаращила глаза и прикрыла рот рукой, чтобы не огласить зал торжествующим хохотом. Королева как будто услышала скрип и треск колеса истории, которое поворачивалось, возвращаясь в прежнее положение. Все начинается заново!