Глава 24. Все и ничего

Всю ночь Юре снились сны, в которых он за кем-то гонялся, но в итоге ловил то своего школьного учителя математики, который постоянно его срезал, то кота Лизы, который давным-давно от них сбежал. Когда же Казачинский явился на работу, выяснилось, что ночью из окна выпала женщина, которая была опознана как Марья Груздева, и поэтому Опалину срочно надо ехать на место.

– Петрович, берешь Рейса, Смолова, Казачинского и едешь прочесывать Большую Пироговскую. А я с Кауфманом, Спиридоновым и Горюновым выезжаю туда, где нашли Груздеву.

– Рейса и Смолова у нас забрали, – заметил Петрович. – А Горюнов сегодня в суде выступает свидетелем, вместо него Виноградов.

Опалин дернул щекой. Что делать, черт возьми? Большая Пироговская – огромная улица, вдвоем ее просто так не прочесать. С другой стороны, надо понять, каким образом Марья Груздева оказалась там, где оказалась…

– Ладно, тогда едешь с Казачинским, – сказал Иван. – Ищешь Дмитрия со звучной фамилией, возраст от 20 до 30, брюнет, без особых примет, рост средний. Возможно, работает в милиции, но это маловероятно, хотя – чем черт не шутит… Проверив один дом, звоните дежурному, оставляете для меня сообщение о результатах и переходите к следующему дому. Я приеду, как только освобожусь.

Однако быстро освободиться у Опалина не получилось, потому что на месте выяснилось, что комната, из окна которой выпала Марья Груздева, числится за гражданином по фамилии Лучин, племянник которого, по словам жильцов, регулярно наведывался, чтобы полить дядины растения.

– Дядя-то в отъезде сейчас, он всех предупредил, что вернется только в августе и что племянник будет приходить время от времени. Чем занимается? Он этот… как его… ботаник. Нет, он живет один, а племянник, может, и водил кого… Мы ничего не знаем, ничего не видели…

В комнате Спиридонов фотографировал обстановку, чашку на столе, пятна крови на полу. Яша, бледнея, старался на них не смотреть. Виноградов возился, ища отпечатки пальцев, и хмурился.

– Ваня, тут все чисто протерто… На чайнике есть отпечатки, но что-то мне подсказывает, что они принадлежат Груздевой.

– И вторую чашку он унес, – буркнул Опалин. – Видишь, как стоит стул? Тут наверняка был второй человек…

Яша наклонился, нырнул в гущу растений.

– Иван Григорьевич! Тут кусок конфеты… Шоколадной! Свежая, похоже…

– Молодец! – воскликнул Виноградов. – Давай ее сюда…

– Смотри не съешь, это улика, – сказал Опалин, усмехаясь. – Так… Придется арестовать Лучина. Пользуясь отсутствием дяди, поселил здесь Груздеву… а потом к ней пришел кто-то, кто ее убил.

– Вытолкнул из окна? – спросил Яша.

– Нет, доктор Бергман говорит, что в окно она выпала сама, и уже после того, как ее два раза ткнули в артерию острым предметом вроде длинной иглы. – Опалин подошел к окну и посмотрел вниз. – Интересно, она выбросилась, чтобы ее тело быстрее нашли? Должна же была она понимать, что умирает и шансов у нее нет. Если бы она осталась в комнате, ее бы нашли гораздо позже.

– А если бы убийца расчленил тело, вынес куски и затер следы крови? – спросил Яша с ученым видом. – Ведь тогда мы бы вообще ничего не узнали…

– Правильно мыслишь, – кивнул Опалин. – Но она выбросилась в окно и не дала ему такой возможности… Спиридонов, ты все тут заснял? Ладно, отдыхай пока. Аркадий, ты как?

– Слушай, ну я не могу летать, – обиделся эксперт. – Тебе же нужно как можно больше отпечатков? Жди!

– Мне нужен ордер на арест Лучина, вот что, – сказал Иван.

– А мне что делать, ехать на Большую Пироговскую? – спросил Яша.

– Да, наверное, – ответил Опалин. – Зря я сразу Лучина не арестовал. Он игрушечный паровоз разбил.

– И что? – изумился фотограф.

– Человек, у которого хватило терпения выстроить целую игрушечную железную дорогу с деревьями, фигурками, рельсами и вообще всем, мог сломать паровоз, только если в его жизни произошло что-то из ряда вон выходящее, – объяснил Иван. – Я должен был это понять, черт возьми, должен!

Когда Яша прибыл на Большую Пироговскую и присоединился к Петровичу и Казачинскому, которые изучали списки жильцов каждого дома, он рассказал, что Опалин «злой, как собака» и что он намерен как следует взяться за Лучина.

Но когда Опалин с ордером и двумя конвойными милиционерами поехал за Лучиным в машине, которую вел Харулин, на одном из перекрестков им пришлось остановиться и помочь постовому разогнать толпу, которая собралась вокруг грузовика, сбившего женщину. Уже в воздухе пахло кровью и чуть ли не судом Линча, когда вмешательство Ивана и его спутников худо-бедно образумило собравшихся.

– Да она сама бросилась под машину! – плакал водитель, белобрысый паренек в кепке. – Я даже затормозить не успел…

Опалин подошел посмотреть на тело, вернее, на то, что от него осталось, и когда он увидел ткань платья, измазанные кровью волосы и худую руку, его кольнуло предчувствие, что он может знать эту женщину.

– Знаете что, – сказал он милиционеру, – это может быть Нюта… тьфу, Анна Свиркина, девичья фамилия Карасик. Проживает или проживала…

Он продиктовал ее адрес, добавив:

– Гражданка Свиркина имела проблемы с алкоголем. После нее осталось трое детей…

Это происшествие заставило его вновь задуматься о том, о чем он нередко размышлял наедине с собой, – о дорогах, которые мы выбираем, о воздаянии за грехи и земной справедливости. Нюта подговорила брата убить Зою Ходоровскую, чтобы завладеть ее комнатой, и в итоге брат погиб, а сама она бросилась под машину. Было крайне соблазнительно подвести под ее жизнь и смерть теорию о том, что каждый получает то, что заслуживает. Однако на ум Опалину тотчас же пришло множество других граждан, которые попадались ему на жизненном пути, граждан, которые совершали омерзительные поступки – и уходили от правосудия, и не совершали самоубийств, а жили себе припеваючи и даже не вспоминали о тех, по чьим трупам они прошли или чьи судьбы исковеркали. И наоборот: сколько Опалин видел хороших, умных, талантливых людей, которые мучились, терпели одну неудачу за другой и умирали в полном одиночестве. А дети Нюты, которые ни в чем не виноваты, – разве не отразится на них теперь судьба матери?

Впрочем, Опалин, как человек практический, не стал задерживаться на этих размышлениях, а постарался сосредоточиться на том, что ему предстоит сделать.

Полтора часа спустя он был уже в своем кабинете на Петровке, а напротив сидел Лучин. Он был совершенно раздавлен вестью о смерти Марьи Груздевой, но это обстоятельство ничуть не облегчило Ивану допрос. Лучин плохо понимал, чем ему грозит укрывательство опасной преступницы, и его бросало из крайности в крайность. То он заявлял, что Марья вовсе не умерла и его хотят ввести в заблуждение, то плакал, вспоминая какие-то моменты их совместной жизни в прошлом, то кричал, что ее убили сотрудники угрозыска, и бросал в лицо Опалину нелепые обвинения.

– Вы же застрелили Карасика, что вам стоило расправиться с Марусей…

Иван смотрел на собеседника, припоминал лицо Груздевой, которое казалось ему грубоватым, ее хищные глаза и чувствовал что-то вроде удивления, что эта баба возбуждала такие сильные чувства, что из-за нее Лучин был готов все бросить. Не удержавшись, Опалин все же спросил:

– Вы понимаете, что из-за нее испортили себе жизнь?

– Э… – усмехнулся собеседник, – да какая это жизнь, простите…

Зазвонил телефон. На том конце провода оказался Яша, который сообщил, что на Большой Пироговской обнаружился Дмитрий Пушкин, который вроде бы подходит под описание человека, которого они ищут. Впрочем, есть еще такой момент, считать ли фамилию Пушкин звучной, но Петрович решил, что со счетов ее сбрасывать нельзя.

– Раздобудьте под любым предлогом фотографию Пушкина, – распорядился Опалин, – отдайте ее Юре, и пусть он предъявит свидетелю, он знает какому. О результатах доложите…

Он повесил трубку и повернулся к Лучину.

– Кто, кроме вас, знал о том, что Марья Груздева скрывается в комнате вашего дяди?

– Никто. Я никому не говорил. За кого вы меня принимаете…

– Тогда, выходит, она сама вызвала кого-то на встречу? Послушайте, Михаил Филиппович, в комнате явно находился еще один человек. Кто это мог быть?

Лучин долго молчал, но по лицу его Опалин угадывал, что силы допрашиваемого на исходе.

– Она говорила, что ее обманули, – наконец прошелестел допрашиваемый.

– Кто обманул?

– Не знаю. Не знаю! Она со мной не делилась…

– Она упоминала, кто помог ей избежать расстрела? Ну же, Михаил Филиппович. В жизни не поверю, что вы с ней об этом не говорили…

– Она не… – Кадык Лучина дернулся. – Ей не нравилось говорить об этом. Я только знаю, что вместо нее расстреляли другую… какую-то женщину из тюремной больницы.

– Да? И как же так вышло, что та женщина не сопротивлялась, не назвала свое настоящее имя?

– Я не очень понял, но, кажется, она была в беспамятстве… Она не понимала, что происходит.

Опалину захотелось закурить. Вот, значит, как Марья Груздева уходила от смерти – вольно или невольно подставляя вместо себя другого человека, и в случае с расстрелом, и в случае с парком Горького, где вместо нее убили студентку Левашову.

– А где Марья жила после того, как ее официально расстреляли?

– Я так понял, что за границей. Но ей там не нравилось.

– Почему?

– Она не говорила. По-моему, ей просто было… скучно.

Ну да, ну да, конечно. Тут ты – лихая налетчица Манька Балалайка, роковая женщина, а там… на что она могла там рассчитывать? В преступном мире чужаков не любят – даже если эти чужаки прежде хорошо зарекомендовали себя в другой стране.

– Ей казалось, что ее обманули, – продолжал Лучин. – Она придумала целый план, как выслеживать крупную добычу, раз в год проворачивать дело… без свидетелей… и бесследно исчезать…

Насторожившись, Опалин стал задавать уточняющие вопросы. Кого выслеживать? Почему без свидетелей? А куда девать награбленное? И по мере того как Лучин приводил все новые и новые детали, у Ивана крепло впечатление, что два дела, которые он расследует – убийство в парке Горького и убийство на Пречистенке – связаны между собой. Как, впрочем, раньше утверждал Яша, даже не имея достаточных доказательств…

Когда тот позвонил снова, Опалин похвалил его, объяснив, что его версия оказалась совершенно правильной, и спросил, какие новости.

– Свидетельница не опознала Дмитрия Пушкина, – сообщил Яша, – зато на Большой Пироговской мы нашли еще одного. Его зовут Дмитрий Калинин, фамилия, как видите, вполне звучная…

– Добываете у него дома фотографию, предъявляете свидетельнице, – сказал Опалин. – Действуйте!

Яша перезвонил через пять минут.

– Иван Григорьевич! Свидетельница опознала фото Калинина! Это он был в парке!

– Так быстро?

– Ну так Юра попросил сестру приехать… Она с нами тут, на Большой Пироговской.

– Я же просил не вмешивать ее напрямую! – вспылил Опалин. – Это опасные люди… Где Калинин сейчас?

– Неизвестно. Мать уверяет, что ушел.

– Соседей по коммуналке опросили?

– Соседей нет, у него отдельная квартира.

– Кто там живет, кроме него и матери? Отец? Братья, сестры? Домработница имеется?

– Нет, они живут вдвоем с матерью. Она не работает, он числится сотрудником журнала «Наши достижения»…

Опалину всегда казалось, что у судьбы странное чувство юмора, но бандит, который служит в «Наших достижениях», ошеломил даже его. Этот журнал под редакцией Горького выходил тиражом в 40 тысяч и предъявлял миру, если можно так выразиться, исключительно парадную сторону советского государства. Помимо всего прочего, сцепиться с «Нашими достижениями» из-за их сотрудника было ничуть не лучше, чем настроить против себя товарищей из «Правды».

– Я говорю «числится», – трещал меж тем Яша, – потому что, когда мы позвонили в журнал, чтобы навести о Калинине справки, выяснилось, что он уже давно там не работает… Так, изредка пишет какие-то заметочки, которые никто не ставит в номер…

– А удостоверение у него осталось? – каким-то странным голосом спросил Опалин.

Яша немного удивился, но ответил, что удостоверение есть и что мать недавно его видела.

– С удостоверением он мог передвигаться по всему СССР, без помех заселяться в лучшие гостиницы и задавать сколько угодно вопросов, – сказал Иван. – Это объясняет, почему банда действовала так широко… Нам нужен ордер на обыск и арест. Ждите меня на месте, если Калинин появится – задержите его.

Он повесил трубку, потом снял ее снова, чтобы вызвать конвойных.

– Имя Дмитрий Калинин вам что-нибудь говорит? – спросил Опалин напоследок у Лучина.

– Я слышал только о Калинине, который глава ЦИКа, – пробормотал тот, пожимая плечами. – Но его, как и меня, Михаилом зовут…

Конвойные увели Лучина, а Опалин отправился за ордерами.

О том, что произошло на Большой Пироговской, Иван позже вспоминать не любил, потому что мать Дмитрия Калинина устроила им форменный ад. Эта нестарая еще женщина, на вид ничем не примечательная, была, очевидно, ради своего сына готова на все, а появление сотрудников угрозыска и их расспросы она однозначно трактовала как угрозу своему ненаглядному Митеньке. Она лгала, сыпала оскорблениями, театрально падала в обморок, порывалась разбить камеру Спиридонова, угрожала звонить Горькому, писать наверх, кричала на весь дом, что ее убивают, и в следующую же минуту пыталась валяться в ногах у Казачинского, которого из-за новой формы и бравого вида ошибочно приняла за главного. Когда сотрудники угрозыска стали обыскивать комнату Дмитрия, она набросилась на них с кулаками, а нарвавшись на отпор, повалилась на диван и стала кричать, что умирает. Управдом и дворник, позванные в качестве понятых, стояли и в остолбенении созерцали разворачивающуюся перед ними драму. Ничего подобного они не ожидали, потому что Калинины слыли примерными жильцами, которые никогда…

– У Дмитрия были друзья? – спросил Опалин у управдома.

Морща лоб, тот стал припоминать. Девушки вокруг Дмитрия вертелись, это да, а вот насчет друзей…

– Дружба не дружба, а его родственника я иногда видел, когда он в гости заходил, – признался управдом.

На диване мать Калинина дрыгнула ногой и осыпала говорящего градом проклятий.

– Что за родственник? – спросил Опалин.

– Я, простите, фамилию не знаю, только имя: Сергей. Вроде как двоюродный он, что ли…

– Ищи записную книжку или адресную, где его знакомые значатся, – велел Опалин Петровичу, который осуществлял обыск.

Никакой записной книжки, впрочем, так и не нашлось, зато в столе был обнаружен обрывок бумаги, на котором было нацарапано: «Сергей 3-99-62. Перезвонить».

Опалин позвонил на Петровку и попросил установить адрес по номеру телефона. Как оказалось, данный номер относится к коммунальной квартире на Никитском бульваре.

– Юра, ты со мной на Никитский, – распорядился Опалин. – Петрович! Яша! Вы остаетесь здесь и продолжаете обыск.

Выйдя из квартиры, он столкнулся с Лизой, которая не участвовала в следственных мероприятиях и осталась на лестничной клетке. Девушка стояла, обхватив себя руками, и Опалин, поглядев ей в лицо, понял, что Лизе, с одной стороны, не по себе, а с другой – она впервые по-настоящему увидела сумеречную сторону человеческой натуры, с которой он сталкивался каждый день, и это зрелище в какой-то мере заворожило ее.

– Почему она так страшно кричала? – спросила Лиза, ни к кому конкретно не обращаясь. – Как будто ее бьют…

– Никто ее не бил, – обиделся Юра. – Это она на нас кидалась. Горьким угрожала, обещала, что он на нас найдет управу… Сатрапами нас обзывала! Иван Григорьевич, а что такое сатрап?

– Сволочь, наверное, – коротко ответил Опалин. – Лиза, давайте мы вас подвезем домой, а потом отправимся на Никитский.

Казачинского не покидало ощущение, что он сидит в локомотиве, который поначалу медленно пятился в тупик, а затем набрал ход, выехал из тупика и теперь мчится на всех парах. Еще вчера они не знали ни одного из членов банды, а сегодня от Дмитрия Калинина протянулась ниточка к Сергею Вожеватову, жившему на Никитском бульваре, а от него – к Ермолаю Беседину, лучшему другу Сергея, который спас ему жизнь на войне. Впрочем, пока муровцам приходилось довольствоваться беседами с третьими лицами – соседка Сергея вспомнила, что кто-то позвонил ему сегодня по телефону, он засуетился и через некоторое время покинул квартиру. Ермолая тоже не удалось обнаружить ни по его месту жительства, ни в кружке самодеятельности, где он играл положительных персонажей и время от времени исполнял со сцены революционные стихи. И он, и его друг числились инвалидами империалистической войны, хотя выглядели вполне здоровыми и по жизни нечасто жаловались на самочувствие. Кроме того, выяснилось, что Сергей несколько лет назад жил в Орле, но никогда не упоминал, чем именно там занимался, а Ермолай, как оказалось, был сыном дворника.

– Иван Григорьевич, – спросил Юра несмело, – а не может ли это быть причиной… ну… Того, что они не стали трогать Яхонтова… Он же тоже дворник…

– Все может быть, – коротко ответил Опалин.

Поздно вечером вернувшись домой, Казачинский сказал сестре:

– Сколько беготни, сколько усилий… но, кажется, все было не напрасно… Опалин думает, что Сергей Вожеватов работал в орловской тюрьме. Он влюбился в Груздеву и устроил так, чтобы вместо нее расстреляли другую женщину… Потом Груздева перебралась через границу, а он сколотил банду и стал грабить, воспользовавшись ее планом. Опалин сказал, мы еще долго будем выяснять детали, но в общих чертах все было примерно так. Возвращение Груздевой спутало все карты, они решили от нее избавиться, обратились к… ну, назовем его специалистом… Только он ошибся и убил не ту. И на Пречистенке они допустили ошибку, недооценили няньку, Варвару Резникову, которая их раскусила…

Лиза смотрела на него в изумлении, и Казачинский спохватился.

– Я, наверное, зря тебе это все рассказываю…

– Как же он мог ее убить, если любил? – печально спросила сестра.

– Ну, понимаешь, – смущенно пробормотал Юра, – у Опалина на этот счет своя теория… Что когда сталкиваются любовь к человеку и любовь к деньгам, человек очень редко одерживает верх… Не знаю, может быть, он и прав… Ты меня завтра пораньше разбуди, хорошо? Очень мне хочется увидеть, как он их всех поймает…

Но когда Казачинский на следующее утро явился на Петровку, дежурный, сидевший на входе, огорошил его вопросом:

– Это ты с Опалиным работаешь?

– Ну, – ответил Юра, не понимая, чего от него хотят.

– Ты это, поосторожнее с ним будь, – посоветовал дежурный. – Его ночью выдернули, как только труп вашего в «Эрмитаже» нашли. Ну и…

Казачинский похолодел.

– Нашего? Какого нашего? Петровича, что ли?

– Нет. Второго вашего новичка. Кауфмана, да? Убили его. Вот такие дела.