Глава 17
Ванда
Дверь открыла худенькая, востроносая девушка с коротко стриженными светлыми волосами.
– Уголовный розыск, – пробурчал Опалин, сразу же проникнувшись к ней неприязнью, – а вы Ванда Богданова?
– Нет, я соседка ее, – ответила девушка, почтительно поглядывая на петлицы гостя. – Вы три раза позвонили, а надо два. Ванда! Угрозыск к тебе! – звонко прокричала она через плечо и сказала Опалину: – Идите по коридору, она дома. Третья дверь, там еще ручка медная.
Она ушла на кухню, а Иван подошел к указанной двери и постучал.
– Ванда Богданова? Уголовный розыск. Откройте.
– Я не одета! – панически пискнули из-за двери. – Подождите…
Иван стал ждать. За дверью кто-то бегал, хлопал дверцами шкафов, потом что-то мягко обрушилось – какие-то картонные коробки, подумал Опалин. Ему надоело ждать, и он постучал снова.
– Сейчас, сейчас! – нервно отозвались из-за двери, и снова за ней стали выдвигаться ящики и хлопать дверцы.
«Уж не собирается ли она удрать через окно?» – забеспокоился Иван, но вспомнил, что они находятся на третьем этаже. Впрочем, в его практике был случай, когда некоего гражданина пришлось снимать с карниза четвертого этажа, причем гражданин упорно не хотел слезать, а когда пожарные все же забрали его оттуда, стал плакать, заламывать руки и ссылаться на лунатизм, который причиняет ему массу хлопот. При обыске в карманах лунатика обнаружили золотой лом и камни, которые принадлежали проживавшему в том же доме ювелиру.
Дверь отворилась, когда Иван уже всерьез начал думать над тем, не вышибить ли ее. На пороге стояла темноволосая куколка с нежными чертами лица и длиннющими ресницами. Она надела яркое платье и подкрасилась. На ногах у нее были белые туфли на небольшом каблучке – последний писк моды, мечта многих женщин.
– Вы – Ванда? – спросил Опалин, взирая на нее сверху вниз с удивлением. Она была почти на голову ниже его.
– Ну, я, – промолвила девушка не без вызова. – Проходите, что ли.
Он вошел. Крошечная комната была завалена шляпными коробками, какими-то бумажными пакетами и тряпками. Чуть ли не треть помещения занимала большая двуспальная кровать. Шкафы были разномастные, очевидно, натасканные из комиссионок: громадный, как броненосец, гардероб и буфет со стеклянными дверцами, но вместо посуды в нем стояли фарфоровые фигурки.
– Вы меня арестуете? – спросила Ванда нервно. – Она мне все время звонит и грозит, что меня арестуют. А я ни в чем не виновата.
– Кто звонит?
– Да сука эта. Надька.
– Домработница Колосковых?
– Какая она домработница – собака, – с отвращением ответила девушка. – Цепная. Только и умеет, что лаять.
Опалин присел на кровать, потому что единственный стол, на котором можно было писать, находился возле нее. Он был немножко растерян – Ванда не очень походила на содержанок, которые попадались ему раньше, – но постарался собраться с мыслями.
– Давайте так, – предложил он, – я буду задавать вопросы, а вы будете отвечать, ничего не утаивая. Если вы ничего не скрываете, вас не арестуют. Это ясно?
– Ясно, – ответила Ванда. Она вздохнула, сняла туфли, поставила их возле двери, одернула платье и села на единственный стул, который имелся в комнате. – Слушайте, я ничего не собираюсь скрывать. Ну, встречалась я с Алексеем Константиновичем…
– Вы одна здесь живете? – спросил Опалин.
– Одна. Вам уже сказали, да? – Она заерзала на месте. – Ну, устроил он мне эту комнату. В прежней-то мы ютились… сколько? Семь человек? Я, отец, мать, брат с женой и ребенком, сестра с ребенком… – Говоря, она загибала пальцы. – Нет, восемь. Брат все пытался меня на жалость взять, как узнал, что Алексей мне комнату выхлопотал: мол, ему с семьей нужнее. Обойдется.
– А как именно Колосков выхлопотал комнату? Каким образом?
– Ну, я не знаю каким… Кажется, ему Склянский помог. Но это тот еще помощник. Наобещал с три короба, мол, вам будет удобно, комната просторная, соседи хорошие… Ага. Соседи – сволочи, ну а простор – сам видишь какой. Я, конечно, говорила Алексею – ведь так же нельзя. Надо отдельную квартиру иметь, чтобы никто нам не мешал. Он сначала ныл, что не сможет, я слишком многого хочу… Но потом сам загорелся, стал искать варианты. Я же многого не просила. Мне бы хоть крошечную квартирку, самую завалящую, но чтобы только моя была…
– И что же он надумал?
– Ну, если есть деньги, жилье можно купить. Но это дорого, а Алексей… он, конечно, себе на уме и хорошо получал, только дороже шубы он бы ничего мне покупать не стал. Будь он один, конечно, стал бы, – добавила Ванда, и в глазах ее появился металлический блеск. – Но у него семья, и он ею дорожит. Они в Гражданскую войну натерпелись, спаслись только тем, что он продукты воровал, а то бы сдохли от голода…
– Всем было тяжело, – сказал Опалин.
– Нет, не всем, – тотчас возразила Ванда. – Некоторые очень даже хорошо жили… Я что-то хотела сказать, ты меня сбил.
– Мы про квартиру начали, – напомнил Иван.
– А, ну да. – Ванда незаметно почесала одну ногу в чулке другой. Ножки у нее были на загляденье. – В общем, Алексей придумал, что устроит меня на работу, а там через газету выбьет мне квартиру. Я, знаешь, работать не особо рвалась…
«Ну кто бы сомневался».
– …но он уже все продумал. Хотел выставить одного белого, который у них служил…
– Какого белого? Басаргина?
– О, ты уже все знаешь. Да, его.
Черт возьми. Никак, ну никак нельзя было выключать Максима Александровича из числа подозреваемых.
– Короче, Алексей собирался уволить Басаргина, меня определить на его место, а потом, значит, сделать мне квартиру. Тут лето, отпуск, его жена стала приставать с отдыхом. Он не особо хотел ехать, но в конце концов согласился. Стал уговаривать меня, чтобы я тоже поехала – я ни в какую.
– Почему? – необдуманно спросил Опалин.
– Потому. Давиться в поезде, чтобы потом смотреть на какие-то горы, купаться в грязной воде и покупать фрукты втридорога? Мне и дома хорошо. Отдельная комната, целый месяц – сама себе хозяйка. Разве не красота?
Если до этого момента у Опалина имелись иллюзии, что Ванда могла питать к своему любовнику какие-то чувства, то сейчас они развеялись окончательно.
– В общем, я сказала ему, что у меня возникли осложнения и я не могу уезжать из Москвы. Вдруг врач понадобится. Только тут он отвязался.
– Какие осложнения?
– Да после аборта очередного, – ответила Ванда, исподлобья глядя на него. – Ты что думаешь – эта комната мне легко досталась? Ха! Ничего подобного. Еще как пришлось раскорячиться…
Опалин смотрел на нее, и, хотя он видел красивую девушку, которая, как он понимал, пыталась веками проверенным методом подняться из низов, его начало охватывать отвращение. Он был слишком правильным, слишком принципиальным, чтобы одобрять торговлю собой, с какой бы целью это ни делалось. Ванда была ему противна, и он ничего не мог с этим поделать.
– Ты часто с ним виделась?
– Ну, как часто… Несколько раз в неделю.
– Он свои дела с тобой обсуждал?
– Было такое.
– Кто ему угрожал?
– Да никто, по-моему. Он со всеми умел ладить. Один только раз получил писульку какую-то, она его встревожила.
– Что за писулька?
– Бумажка с угрозами.
– И как она к нему попала?
– В бумаги на столе сунули. Там он ее и нашел.
– На каком столе?
– Ну, стол у него на работе. Туда ему и положили эту бумажку, но не на видное место, а среди других. Я ж тебе толкую…
– Ты эту бумажку видела? Он ее тебе показывал?
– Показывал.
– И как она выглядела?
Ванда задумалась.
– Обыкновенная тонкая бумажка, сероватая такая. На ней слова, печатными буквами. Писали карандашом.
– Слова помнишь?
– Точно не помню. Что-то вроде того, что он сдохнет.
– Дальше что было?
– Да ничего. Кто-то из редакции на него зуб имел и решил его попугать. То есть я тогда так подумала. А сейчас уже не знаю. Он же пропал.
– Может, сбежал?
– Он хотел после отпуска меня взять на работу и квартиру выбить, – твердо ответила Ванда. – Не мог он сбежать. Да еще без семьи. Он бы их не бросил.
– Раз уж ты говоришь, что в курсе его дел… Какие у него отношения были со Склянским?
– Ну, они считались друзьями, а так-то Алексей не очень был к нему расположен.
– Почему?
– Я тебе не скажу. У меня неприятности могут быть.
– Нет. Склянский вчера застрелился.
– Застрелился? – удивилась Ванда. – Значит, я была права. Я всегда говорила Алексею, что тот плохо кончит, а он мне не верил.
– А почему ты решила, что он плохо кончит?
– Да он же пустое место. Только и умел, что щеки надувать. Мог час говорить без перерыва, потом пытаешься вспомнить – о чем говорил-то? Что хотел сказать? Ничего не вспомнишь. Трепло. Жена из него веревки вила. Кстати, ребенок, который будто его, на самом деле от шофера.
Тут, признаться, Опалин прикипел к месту:
– Это кто тебе сказал?
– Сама догадалась. Видела их как-то, всех вместе. Жена все головой в сторону шофера вертела, и ребенок на него похож. Удачно она овдовела, теперь этот дурак ей мешать не будет. Может даже снова замуж выйти. Везет же некоторым…
– А почему Колосков не любил Склянского?
– Потому. Склянский важничать любил. Сделает что-нибудь и потом ведет себя так, словно ты по гроб жизни ему должен. Вон, о комнатке моей так говорил, словно мне отдельный особняк выделили. А это же клетушка.
– Колосков много зарабатывал?
У Ванды вырвался смешок.
– Если бы мало, я бы в его сторону и не посмотрела.
– Он тебе признавался, сколько украл в газете?
– Он не крал. Ему сами деньги давали.
– За что?
– За многое. Ну, там, срочную рекламу вне очереди поставить или скидку выбить, если ее много. Еще он мог сделать рекламу получше, чтобы все побежали покупать, и похуже. За «получше» тоже приплачивали отдельно.
– И как это проводили по документам? У Колоскова наверняка был сообщник в редакции.
– Да нормально проводили. По бумагам все чисто. Платили-то ему лично, по договоренности.
– Он когда-нибудь обманывал заказчиков?
– Никогда. Потому ему и платили без проблем. Знали: если взялся, то обязательно сделает. Он еще смеялся – чтобы успешно взятки брать, надо иметь репутацию лучше, чем у какого-нибудь честного человека.
– То, чем он занимался, – не выдержал Опалин, – это мошенничество с использованием служебного положения.
– Правда? – Ванда колюче прищурилась. – А ты докажи. Только я сразу предупреждаю: если дойдет до суда, я от всех своих показаний откажусь.
– В семье знали о его делах?
– Конечно, знали. Он жене украшения покупал, дочку водил к Ламановой, платья шить. Сын тоже ни в чем не знал отказа. Хочешь в шахматы научиться – вот тебе шахматы, и учебники, и преподаватель. Всё они прекрасно понимали, только делали вид, что это их не касается. Они на нем ездили, привыкли, что он их обеспечивает. А он тоже, знаешь ли, человек, ему внимания хотелось…
И в поисках внимания он забрел к тебе в постель, мысленно договорил Опалин. Ну-ну.
– Когда ты узнала, что он исчез, что подумала?
– Я решила, что с ним несчастный случай произошел. Звонила в больницы, в милицию, даже к вам в угрозыск. Что с ним стало, не знаю, но мне кажется, что его нет в живых.
– У него был кто-то, кроме тебя?
– Ты за кого меня принимаешь? Конечно, не было. Мне и одной едва хватало. Стала бы я еще с кем-то делиться!
Ее рот недобро кривился, серые глаза потемнели. В мгновение ока она из очаровательной девушки преобразилась в торгующую собой хабалку, которая ни за что не упустит своей выгоды. Опалин смотрел на нее с сожалением.
Он задал еще несколько вопросов, спросил лист бумаги и стал на краю стола писать протокол допроса свидетеля.
– Слушай, я должен был сразу же об этом спросить: ты Ванда или все-таки Люська? Я имею в виду по документам.
– Ванда я, Ванда, даже не сомневайся, – ответила собеседница и в доказательство даже показала документ.
– Сама себя окрестила?
– А что, нельзя, что ли? А то Люська да Люська. Кругом каждая вторая – Люська. Надоело. Вот Ванда – совсем другое дело.
– Что же ты теперь будешь делать? – спросил Опалин.
– Для протокола интересуешься или просто так?
– Вообще.
– Ну, деньги у меня пока есть, а там начну потихоньку по театрам ходить, по ресторанам. Кого-нибудь найду.
– Смотри не прогадай, – не удержался Опалин.
– Не прогадаю, – твердо ответила собеседница.
Она расписалась со множеством затейливых завитушек, и гость ушел.
