21

Приближается зеленая буря

13 марта 1978 года эксклюзивный бизнес-джет тайно вылетел из Тегерана с двумя обеспокоенными пассажирами на борту: Ури Лубрани, послом Израиля в Иране, и Реувеном Мерхавом, резидентом «Моссада» в той же стране. Они направлялись на встречу с Его королевским величеством шахом Мохаммедом Резой Сирус Пехлеви, который отдыхал на своем любимом острове Киш, расположенном в 16 километрах от побережья Персидского залива.

Шах был полновластным правителем Ирана, жестоким деспотом, страдавшим манией величия и хотевшим быстро превратить свою страну в государство «более развитое, чем Франция». Он вкладывал баснословные нефтяные доходы в создание мощной армии, строительство новейшей инфраструктуры и организацию современной экономики. Заставил подданных ускоренно вестернезироваться, что многими из них – от торговцев с Большого базара Тегерана до мусульманских клерикалов – воспринималось как нечто обидное и вредное. Однако возражения не останавливали шаха, который приказал армии и жестокой секретной службе САВАК подавлять любую оппозицию железным кулаком.

Внешняя политика шаха основывалась на тесных политических, военных и дипломатических связях с Соединенными Штатами. Он установил также близкие отношения с Израилем в области разведки. Это послужило тому, что Иран получал большое количество оружия и военного оборудования от еврейского государства в обмен на нефть и деньги. Шах позволил израильтянам организовать с иранской территории ряд важных операций против арабских государств.

Однако у Лубрани и Мерхава были серьезные основания для беспокойства. Хотя связи Ирана с США и Израилем оставались такими же прочными, как и раньше, власть шаха внутри страны зашаталась. С каждым днем демонстрации против него становились все более массовыми, а протестные движения различных групп населения – торговцев, коммунистов, праворадикалов и исламистов – всё сильнее. Белый дом, который до сих пор закрывал глаза на нарушение шахским режимом прав человека, при либеральном президенте Джимми Картере начал выражать свое недовольство в связи с использованием силы против протестующих, что даже заставило шаха отказаться от применения для разгона демонстраций армии.

Несмотря на эти события, иранская королевская семья и руководство страны не ограничили роскошный образ жизни. Вскоре после приземления на острове Киш Лубрани и Мерхав убедились в этом. Остров был любимой резиденцией шаха, центром управления государством в течение большей части года. «Это была эксклюзивная площадка для развлечений верхушки страны, – рассказывал Мерхав. – Повсюду присутствовали свидетельства безумной ужасающей коррупции и разложения. Мы были шокированы культом наслаждений и излишеств, который там царил».

Оба израильтянина прибыли на Киш для того, чтобы встретиться с шахом и его советниками и оценить устойчивость режима перед лицом растущей угрозы со стороны оппозиции. Их беспокойство подогревалось тем обстоятельством, что экстремистские шиитские элементы, составлявшие главную силу протестующих, установили связи со своими братьями по вере в Ливане и стали проходить боевую подготовку в лагерях, организованных для них Ясиром Арафатом. «Эта комбинация, – говорил Мерхав, – воспринимавшаяся как главная сила, действующая против нас, – ООП Арафата в Ливане и шиитские экстремисты, – казалась нам тогда существенной потенциальной угрозой».

Самым видным лидером клерикальной оппозиции был Рухолла Хомейни, носивший наследственный титул sayyid, или «владыка», который использовался только потомками пророка Мухаммеда, и получивший высший шиитский религиозный ранг «великий аятолла». В своем родном городе Хомейн будущий революционер еще молодым человеком был известен как прекрасный теолог, хорошо знавший ислам, но лишенный харизматичности оратор. После некоторого периода затворничества он вышел из своей кельи убежденный в том, что его посетил ангел-макрибун Джабраил, божий посланец, который сказал Хомейни, что Аллах предназначает его для великих свершений.

Для того чтобы выполнить свою миссию, Хомейни преобразился. Оставил использовавшуюся им до тех пор сложную манеру высказываний и стал говорить очень просто, не выходя за пределы словарного запаса в 2000 слов и повторяя отдельные фразы по многу раз, пока они не приобретали форму магических заклинаний. Одной из любимых его фраз такого типа была «Ислам – вот решение для всего». Он начал изображать мир как борьбу между добром и злом. Зло должно быть выкорчевано и уничтожено. Эту обязанность должно выполнить добро, которое является одновременно и судьей, и палачом. Последователи Хомейни среди бедных считали его очень убедительным.

Позднее Хомейни трансформировал шиитский ислам так, чтобы он соответствовал той роли лидера, которую аятолла придумал для себя. Он разрушил фундаментальное разделение светской и духовной власти, в основном превалировавшее в исламских империях, и объявил, что нет более необходимости в короле, одобряемом религиозными авторитетами. Правительство само должно находиться в руках этих авторитетов. Все монархии и другие режимы в исламском мире, которые не были выраженно клерикальными – президенты Египта и Сирии, король Саудовской Аравии и шах Ирана, – были нелегитимными и должны были быть сменены. «Ислам – вот решение для всего», – провозгласил Хомейни.

Отношение Хомейни к мученичеству тоже подразумевало подготовку им почвы для принятия всей полноты власти. Он объяснил своим последователям, что высшей властью в руках государства была власть казнить своих подданных. Уберите эту власть, заменив смерть желаемым вознаграждением, – и государство останется бессильным. «Пожалуйста, убивайте нас, – писал и заявлял Хомейни, – потому что мы тоже будем убивать вас!» Позднее он будет заставлять убитые горем семьи мучеников и их соседей праздновать смерти их сынов в священной войне Ирана.

Следующим шагом Хомейни было разрушение самого важного элемента шиитской теологии. Он разрешил верующим – и даже побуждал их к этому – называть себя «имамом», термином, который в шиитской традиции более всего близок к иудейско-христианской концепции Мессии, чей приход возвестит конец света.

В 1963 году, вскоре после формулирования своей новой доктрины, Хомейни начал открытую кампанию против шаха из города Кума, самого священного для шиитов места Ирана. Шах не стал обострять ситуацию убийством аятоллы, и потому последний был просто выслан. Хомейни нашел убежище сначала в Турции, потом в Ираке и, наконец, во Франции.

Проповеди, которые он там произносил, привлекали все больше учеников. В 1970-х годах, даже в изгнании, Хомейни превратился в самого влиятельного оппонента шаха. К тому времени, когда Лубрани и Мерхав прилетели на Киш, Хомейни наводнил Иран примерно 600 000 аудиокассет с записями своих проповедей. В мечетях и на рынках, в сельских районах и в горах, окружающих Тегеран, на базарах и (потихоньку) даже в правительственных кабинетах многие миллионы людей слушали зажигательные речи фанатичного мусульманского проповедника с каменным лицом.

Они могли услышать пассажи наподобие «этот презренный шах, этот еврейский шпион, эта американская змея, чья голова должна быть разбита камнем» или «шах говорит, что он дает людям свободу. Послушай меня, ты, надутая жаба! Кто ты такой, чтобы даровать свободу? Свободу дарует только Аллах. Свободу дает закон, свободу дает конституция. Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что даруешь свободу? Что дает тебе право вообще даровать что бы то ни было? Кем ты себя воображаешь?».

Распространение кассет Хомейни было, разумеется, замечено всевидящим оком САВАК, шахской секретной полиции. Руководители организации испрашивали разрешения шаха на разгром центров их дистрибуции. Однако на этот запрос последовал отказ из-за давления президента Картера, требовавшего избежать нарушения прав человека, а также слабости и нерешительности, которые испытывал шах в связи с лечением от рака. Лубрани и Мерхав ничего не знали о шахской болезни, которая являлась строго охраняемым секретом.

Аудиенции удостоился только Лубрани. Шах тепло приветствовал его, но посол быстро понял, что разговор ни к чему не приведет. Лубрани покинул величественный, покрытый золотом кабинет в грустном настроении. «Шах оторван от реальности и пребывает в своем почти иллюзорном мире, – рассказывал посол Мерхаву. – Он окружен льстецами, которые не сообщают ему правду о ситуации в стране». Встречи Мерхава с руководителями иранских спецслужб привели его к таким же заключениям.

Вскоре после поездки на Киш оба чиновника послали предупреждение израильским структурам, отвечающим за вопросы безопасности: власть шаха разваливается. Сильная коалиция, сложившаяся из светской и клерикальной оппозиций шаху, наряду с невиданной коррупцией власти и непониманием монархом событий, происходящих в реальном мире, вели к скорому падению династии Пехлеви.

Однако к предупреждениям Лубрани и Мерхава не прислушались. В Министерстве иностранных дел, «Моссаде» – и в ЦРУ тоже – чиновники были убеждены, что Мерхав и Лубрани ошибаются, что власть шаха прочна и что Иран навсегда останется союзником Соединенных Штатов и Израиля.

Это была грубая ошибка. Из своего последнего убежища в Париже Хомейни отдал приказ на массовые протесты, в которых участвовали сначала тысячи, потом десятки, а затем и сотни тысяч человек в городах по всему Ирану.

16 января шах, больной и обессиленный, решил, что без американской поддержки ему лучше собраться и уехать. Он взял с собой коробочку с несколькими горстями иранской земли и вместе со своей женой и немногими помощниками улетел в Египет.

На следующий день гражданский премьер-министр, которого шах назначил управлять страной, Шапур Бахтияр, обратился к новому резиденту «Моссада» в Тегеране Элиэзеру Цафриру с прямой просьбой: не мог бы «Моссад» убить Хомейни в парижском пригороде, в котором он сейчас живет? Директор разведки, Ицхак Хофи, созвал совещание высшего руководства «Моссада» в его штаб-квартире на бульваре царя Саула в Тель-Авиве.

Выгоды для Израиля были очевидными: САВАК будет глубоко обязан Израилю за эту услугу. Более того, вполне возможно, что атака на Хомейни могла бы поменять ход истории и не дать аятолле, который ясно выражал свое отношение к Израилю и евреям, захватить власть в Иране. Участники совещания обсуждали несколько моментов: был ли план оперативно выполнимым? Действительно ли аятолла представляет такую большую угрозу? Если да, то готов ли Израиль взять на себя риски, связанные с ликвидацией этого духовного лидера, и сделать это на французской земле?

Представитель начальника «Кесарии» Майка Харари сказал, что с оперативной точки зрения это не слишком сложная операция, но, как и со всеми операциями, которые должны быть осуществлены в столь сжатые сроки, все может пойти не по плану.

Один из начальников отделов, работавший в Иране, сказал: «Позвольте Хомейни вернуться в Иран. Там он долго не протянет. Армия и САВАК разберутся с ним и протестующими на улицах городов. Он представляет собой прошлое Ирана, а не его будущее».

Директор «Моссада» Хофи ясно обозначил свою позицию: «отказать в предложении по принципиальным соображениям», потому что был противником убийства политических лидеров.

Иосси Альфер, старший аналитик, занимавшийся Ираном, сказал на совещании: «У нас нет достаточной информации о взглядах Хомейни или имеющихся у него возможностях их реализовать, поэтому я не могу точно оценить, будет ли оправдан риск». Хофи согласился с точкой зрения Альфера и приказал Цафриру дать Бахтияру отрицательный ответ.

Этот эпизод является еще одной иллюстрацией того, как государство Израиль – часто даже будучи готовым использовать «целевые» убийства как инструмент – проявляет большие колебания, когда речь заходит об убийстве политических лидеров, даже если никто не назначал их на этот пост официально.

Оглядываясь назад, Альфер скажет, что «уже через два месяца после того совещания я понял, что собой представляет Хомейни», и очень сожалел о принятом в отношении аятоллы решении. Если бы «Моссад» ликвидировал Хомейни, то, как считал Альфер, ход истории изменился бы в лучшую сторону.

1 февраля Хомейни приземлился в международном аэропорту «Мехрабад» в Тегеране, приветствуемый такими радостными толпами, которых Иран еще никогда не видел. Только силой своего голоса он разрушил шахскую монархию. Мечта стала явью. Практически без применения силы Хомейни и его сторонники захватили контроль над Ираном, огромной страной с богатыми минеральными ресурсами, с шестой в мире армией и самым большим военным арсеналом в Азии.

«Ислам умирал или был мертв в течение 1400 лет, – сказал Хомейни в своей первой речи в качестве верховного лидера. – Мы возродились благодаря крови нашей молодежи… очень скоро мы освободим Иерусалим и будем молиться там». Что касается правительства Шапура Бахтияра, которого шах назначил премьер-министром перед самым отъездом, то Хомейни отринул его одним острым заявлением: «Я переломаю им зубы».

США, «Большой Сатана», как Хомейни громогласно называл эту страну, и Израиль, «Малый Сатана», восприняли возвышение аятоллы всего лишь как проходной эпизод. В конце концов, американские и британские спецслужбы один раз уже восстанавливали шаха на престоле, после того как в 1953 году его сбросили оттуда леворадикалы. Однако приход Хомейни к власти явился результатом долговременной крепнущей народной поддержки и защиты этого движения верными помощниками аятоллы, которые моментально идентифицировали и расправлялись со всеми попытками контрреволюции.

В ноябре толпа разъяренных студентов – сторонников Хомейни ворвалась в посольство США, оккупировала его и взяла дипломатический корпус и других сотрудников в заложники. Они также захватили большие объемы американских разведывательных материалов. Последовавший кризис и позорный провал попытки освобождения посольства (операция «Коготь орла») унизили Соединенные Штаты и привели к поражению Картера при выборах на второй срок. «Мы ощущали себя беспомощными перед лицом этой новой опасности», – говорил Роберт Гейтс, в то время ответственный сотрудник Департамента стратегических исследований ЦРУ (позднее – директор Центрального разведывательного управления и министр обороны).

Вашингтону и Иерусалиму стало абсолютно ясно, что сила, которая когда-то являлась их ближайшим союзником, превратилась в их главного врага.

Вскоре стало ясно и то, что вместо того чтобы цепляться за эфемерную власть в одной стране, аятолла Хомейни был полон решимости распространить свою исламскую революцию по всему Ближнему Востоку.

Миссия по распространению революции была поручена одному из ближайших сподвижников Хомейни по годам ссылки, шиитскому духовнику Али Акбару Мохташамипуру. Он впервые встретился с Хомейни во время обучения в городе Наджафе, священном для шиитов месте в Ираке, где аятолла нашел убежище после того, как был выслан шахом из Ирана. Али Акбар сопровождал Хомейни в годы ссылки и в этом городе, и во Франции. В 1973 году Хомейни направил его вместе с группой своих верных сподвижников на Ближний Восток с заданием установить контакты с исламским освободительным движением в регионе. Именно Мохташамипур создал альянс с ООП, в результате чего люди Хомейни были приняты на тренировочных базах бригады 17.

На этих базах специалисты учили молодых людей диверсиям, сбору разведывательных данных и тактике террора. Для Арафата принятие людей Хомейни на своих базах было одним из способов расширения поддержки палестинскому делу и превращения себя в фигуру международного масштаба. Но для Хомейни и Мохташамипура это было частью перспективной и целенаправленной стратегии: распространить революцию, которую они разжигали в Иране, на Ливан – небольшую страну в сердце Ближнего Востока, значительную часть населения которой составляли бедные шииты, готовые к массовым волнениям. Хомейни хотел создать там «передовые стратегические позиции, которые приблизят нас к Иерусалиму», подразумевая под этим границу Ливана с Израилем. К 1979 году сотни шиитских боевиков проходили подготовку в качестве повстанческой армии.

Когда Хомейни вернулся в Иран и захватил власть, Мохташамипур занял центральное место в формировании Корпуса стражей исламской революции – той силы, которая обеспечивала власть Хомейни в стране.

До Иранской революции идеал исламского государствапредставлял собой абстрактную мечту, далекую от реальности. Однако теперь властителями в стране стали люди, проведшие свою жизнь в экстремистских медресе Ирана или тренировочных лагерях в Ливане. Через три года после падения шахского режима, когда революция прочно утвердилась в Тегеране, Хомейни назначил Мохташамипура послом в Сирии. Пост подразумевал исполнение занимавшим его человеком двух ролей. Внешне он представлялся эмиссаром Министерства иностранных дел своей страны, как и многие другие послы. Втайне же от публики являлся одним из руководителей Корпуса стражей исламской революции, получая прямые приказы от Хомейни и командуя большими массами людей и миллионами долларов в месяц. Эта секретная роль была намного важнее.

В то время значительная часть Ливана контролировалась сирийскими военными. Для эффективной деятельности революционных сил Хомейни нужны были соответствующие договоренности с президентом Сирии Хафезом аль-Асадом. Это и было работой Мохташамипура: наладить такой политико-дипломатический контакт с Сирией, который позволит выйти на военный союз с ней.

Несмотря на наличие у обеих стран общего врага – Израиля, Асад поначалу настороженно относился к ухищрениям Мохташамипура. Иранский посол был полон неудержимого революционного энтузиазма. Асад, светский правитель, опасался, что исламский фанатизм, который разжигал иранец, в конце концов выйдет из-под контроля и обернется против режима. Как казалось тогда, будущие осложнения перевесят сиюминутные выгоды от политики, предлагаемой иранцами.

Однако после того, как Израиль вторгся в Ливан в июне 1982 года, Асад изменил свое мнение.

Война была катастрофой не только для Израиля, но и для Асада. В столкновении с Израилем сирийские войска получили тяжелые удары. Наибольший ущерб понесли сирийские ВВС, источник гордости для Асада, который командовал ими в прошлом и продолжал пестовать. За 46 часов было уничтожено 82 сирийских военных самолета, притом что Израиль потерял только одну боевую машину.

Из израильского вторжения Асад сделал вывод, что сирийская армия не сможет противостоять израильской на поле боя и должна попытаться нанести Израилю урон непрямыми методами. Здесь Израиль сыграл на руку Сирии, оставив свои войска в Ливане. При этом израильтяне исходили из необходимости обеспечения покоя своим поселениям на севере, однако таким образом они просто создали себе еще один фронт, открытый и уязвимый для партизанских действий.

«Старший Асад (то есть Хафез, отец Башара, который сменит его) был, к моему большому сожалению, умным человеком, – говорит Меир Даган, командовавший в то время израильскими силами в Ливане. – Он создал аппарат выжимания крови из Израиля, не затратив на это ни копейки».

Этим аппаратом была поддерживаемая Ираном шиитская милиция, которую Мохташамипур так страстно желал создать. В июле 1982 года Иран и Сирия подписали военное соглашение, по которому Корпусу стражей исламской революции под командованием Мохташамипура разрешалось действовать в Ливане. С внешней стороны они предоставляли гражданскую помощь шиитскому населению, строя социальные и религиозные объекты, например школы и мечети. Раздавали гуманитарную помощь бедным и нуждающимся, в том числе людям с наркотической и алкогольной зависимостью, и обеспечивали сравнительно качественную медицинскую помощь. Иран предоставлял ливанским шиитам все, что ливанское правительство, в котором доминировали представители суннитского и христианского большинства, шиитам никогда не давало.

Втайне же Копус стражей исламской революции начал готовить и вооружать боевиков, которые заполнили вакуум, оставшийся после ухода ООП, и которые за два десятка лет превратятся в доминирующую на Ближнем Востоке политическую и военную силу. Ощущая историческое значение зарождающегося движения, Мохташамипур дал ему величественное имя.

Он назвал его «Хезболла» – Партия Бога.

Ахмад Джаафар Кассир был 16-летним мальчиком из бедной шиитской семьи, проживавшей в ливанской деревушке Вейр-Канун-аль-Нахр. Его родители рассказывали, что «он рос внимательным и понятливым ребенком, а впоследствии стал самостоятельным и независимо мыслящим юношей». Уже в четыре года он бегал за отцом на семейный огород, чтобы собрать немного овощей и вернуться домой раньше отца. Вскоре местная мечеть стала его вторым домом, поскольку Ахмад часто ходил туда молиться и читать Коран.

Он был одним из шиитов, охваченных лихорадкой «Хезболлы», и осенью 1982 года его приняли в секретное военное формирование под названием «Исламский джихад». Ахмад тайно принимал участие в военных операциях против израильской армии. Он также использовал свои навыки для того, чтобы перемещать оружие туда, где, как считали в организации, оно было нужнее всего для борьбы.

Утром 11 ноября, около 7 часов, он отправился на белом «пежо», начиненном взрывчаткой, к семиэтажному зданию, служившему штаб-квартирой региональной военной и гражданской администрации АОИ в южном ливанском городе Тире. Подъехав к зданию поближе, Кассир резко нажал на акселератор и направил машину в цокольный этаж.

Затем подорвал себя.

Взрывом было разрушено здание и убито 76 израильских солдат, пограничников и оперативников Шин Бет, а также 27 ливанских рабочих, гражданских лиц, пришедших в администрацию по различным делам, и заключенных. Это была первая террористическая атака смертника за пределами Ирана, и в ней погибло больше израильтян, чем в любой другой подобной атаке до или после нападения в Тире.

В течение многих лет «Хезболла» хранила данные об участниках этого инцидента в тайне. Только позже шиитская милиция построила памятник Кассиру в его деревне, опубликовала благодарственное письмо, которое Хомейни написал его семье, и объявила день его смерти Днем мучеников.

Эта секретность была на руку израильскому военному истеблишменту, который сразу попытался скрыть собственные огромные просчеты, позволившие случиться атаке смертника. Руководителем Северного управления Шин Бет в то время был Иосси Гиноссар, чье подразделение несло ответственность за сбор информации и предотвращение актов террора, подобных самоподрыву смертника Кассира. Гиноссар, совместно с некоторыми из своих подчиненных и старших офицеров Армии обороны, запутал расследование трагедии, направив его по ложному пути, из-за чего следователи пришли к заключению, что взрыв произошел «в результате технической ошибки с газовыми баллонами на кухне», а не представлял собой дерзкую акцию новой военизированной шиитской организации.

Хотя Гиноссар в данном случае просто скрывал свои упущения, фактом остается то, что на более высоком уровне израильская разведка действительно оставалась в неведении о новой вооруженной силе, которая вырастала на дымящихся развалинах Ливана. Первые террористические атаки, осуществленные «Хезболлой», – обстрел из стрелкового оружия и подрыв фугасов на дорогах, по которым двигалась израильская техника, – были проигнорированы в АМАН и Шин Бет как «всего лишь слабые укусы против Армии обороны Израиля».

«Мы начали понимать всю серьезность ситуации только спустя некоторое время, – говорил Кути Мор, ответственный сотрудник АМАН, а позднее – военный помощник министра обороны Рабина. – Мы упустили этот процесс. Вместо того чтобы искать подходы к шиитам, мы сделали ставку на альянс с христианами и настроили против себя большинство населения Ливана». Что еще хуже, тогда в Израиле никто не признавал связь между иранцами и ливанскими шиитами и факта, что баланс сил склонялся в сторону революционеров Хомейни, вступивших в союз с Асадом. «В течение длительного времени, – говорил Давид Баркай из подразделения 504, – мы не осознавали, какая огромная активность исходит из офиса Мохташамипура в Дамаске».

Точно так же гигантский разведывательный аппарат Израиля ничего не знал о «теневой» армии, формирующейся вокруг страны и состоящей как из новобранцев, так и из опытных бойцов типа Имада Мугние. Родившийся в 1962 году в семье религиозных шиитов, Мугние провел детство и юность в бедных перенаселенных кварталах Южного Бейрута. «Его отец был рабочим на кондитерской фабрике в Бейруте, – вспоминал израильский шпион Амин аль-Хаджи («Румменигге»), который сам был шиитом. – Мы знали друг друга с детства. Он был очень хулиганистым. Позднее я узнал, что он бросил школу и попал в тренировочный лагерь бригады 17. Связи между нами оборвались».

В середине 1978 года Мугние стал членом бригады 17, личной охраны Ясира Арафата и элитного подразделения ФАТХ. Али Саламе держал Мугние под своим патронажем вплоть до гибели от рук «Моссада» в 1979 году. Мугние хотел быть чем-то большим, нежели просто членом местной банды в Южном Бейруте, и жаждал действия. Саламе и его последователи видели в Мугние способного и умного человека, харизматичного и не сдерживаемого предрассудками. Хотя они были палестинскими суннитами, а Мугние – ливанским шиитом, их интересы пересекались. В то время последователи Хомейни – бедные, изгнанные с родины иранцы и их ливанские союзники – были благодарны ООП за гостеприимство и поддержку.

Мугние официально действовал под эгидой бригады 17, но приобрел и самостоятельную репутацию лидера банды, насаждавшей законы ислама и скромное поведение на улицах Бейрута, который тогда воспринимался как бастион европейского либерализма в сердце Ближнего Востока. Примерно в это же время израильская разведка начала получать донесения об «эктремистском, отмороженном психопате», который наказывал проституток и торговцев наркотиками в Бейруте, стреляя им по коленям.

Три года спустя, когда ООП покинула Бейрут, Мугние и его братья, Фуад и Джихад, решили остаться в городе и присоединиться к тому, что считали новой поднимающейся силой, к «Хезболле». Мугние очень быстро стал одним из важнейших полевых командиров новой организации. В течение полугода он возглавлял отряд, который охранял шейха Мохаммада Хусейна Фадлалла, высшего шиитского правителя в Ливане и «духовного компаса “Хезболлы”». Он также представлял шейха на совещаниях в офисе Мохташамипура в Дамаске, на которых руководящие иранские чиновники и сотрудники сирийских спецслужб разрабатывали свою стратегию в отношении Ливана. Юг страны был оккупирован Израилем, а на значительной части остальной территории находились многонациональные силы – американцы, французы и итальянцы, которые были развернуты там в попытке положить конец ужасной гражданской войне, раздиравшей страну.

И сирийцы, и иранцы хотели, чтобы оккупанты ушли с территории Ливана, но ни одна из этих сил не могла себе позволить – или выиграть – прямую военную конфронтацию. На своих совещаниях они договорились о проведении скрытой кампании диверсий и террора.

Мугние был назначен главным по ее организации. Вместе с Мохташамипуром они создали «Исламский джихад», который привлек в свои ряды Кассира, того самого юношу-смертника, который подорвал себя возле штаб-квартиры АОИ в Тире. Это был сокрушительный первый удар, и он стал только началом. Шейх Фадлалла намекнул, что ожидается следом, в одной из статей, опубликованной в религиозном сборнике в феврале 1983 года.

Некоторые из молодых солдат, которым отдавал приказы Хомейни, были еще практически детьми. Их психологически настроили на неминуемую смерть, ожидающую их при проходе через минные поля, устроенные агрессорами-иракцами. «Хезболла» начала осуществление операций подрывов смертников в Ливане.

18 апреля 1983 года один из людей Мугние врезался в центральный вход посольства США в Бейруте на микроавтобусе, начиненном почти тонной взрывчатки. Весь фасад здания был разрушен, убито 63 человека, включая почти всех сотрудников резидентуры ЦРУ в Ливане, в том числе и главного эксперта управления по Ближнему Востоку Роберта Эймса.

Затем 23 октября смертники въехали на грузовиках со взрывчаткой на объекты многонациональных сил в Бейруте и подорвали их. В казарме, где размещались американские морские пехотинцы, погиб 241 миротворец, а на французской базе воздушно-десантных войск было 58 погибших. Мугние в этот момент находился наверху высотного здания поблизости от места атаки и наблюдал за происходящим в телескопическую зрительную трубу. Куски бетона и человеческих тел долетели до штаб-квартиры Шин Бет в Бейруте, которая находилась на расстоянии около полутора километров от пылающих американских казарм.

4 ноября 1983 года Накад Сарбух, израильский пограничник, охранявший военную базу в Тире, увидел подозрительный пикап, несшийся по направлению к базе. Он открыл по пикапу огонь, выпустив 130 пуль, но не смог остановить его. Водитель-смертник врезался в здание базы и взорвался вместе с пикапом, в котором находилось не менее 500 килограммов взрывчатки. Здание, где размещался оперативный центр Шин Бет, было разрушено, поврежденными оказались окружающие строения и палатки. Было убито 60 человек и 29 ранено.

Если первую террористическую атаку в Тире, осуществленную год тому назад, смогли представить в Израиле как «техническое происшествие», второй такой акт в том же Тире выдать за «происшествие» было уже невозможно. В результате атак смертников, которые были спланированы и организованы Мугние, Мохташамипур почти добился всего, чего хотел: многонациональные силы были расформированы, а Израиль поэтапно ушел с большей части территории Ливана, пока его силы не оказались замкнутыми в неглубокой «зоне безопасности» на юге страны.

После второго террористического акта в Тире в израильском разведывательном сообществе начали понимать, что столкнулись с новым врагом, который представлял для страны существенную угрозу. Руководители «Моссада», Шин Бет и различных подразделений АОИ стали продумывать возможность еще раз задействовать «целевые» убийства, теперь против нового противника.

Для «Моссада» было понятно, что главным приоритетом является Имад Мугние. Однако информации об этом объекте было очень мало – только выцветшая фотография, и не было никаких идей о том, где его найти. При этом в «Моссаде» понимали, что координация между Ираном и «Хезболлой» осуществляется в посольстве Мохташамипура в Дамаске, а не в Бейруте.

В конце 1983 года директор «Моссада» Наум Адмони представил премьер-министру Ицхаку Шамиру на подпись «красный» лист. Приложенное досье содержало скорбный перечень атак боевиков-смертников и других террористических акций, включая нападение на американское посольство и казармы американских морских пехотинцев в Бейруте.

В «красном» листе значилось имя Али Акбара Мохташамипура, иранского эмиссара в Сирии, официально – дипломата. Такие предложения поступали Шамиру нечасто, поэтому он подписал приказ после долгих колебаний и обсуждений. Как правило, Израиль воздерживался от акций, направленных против высокопоставленных чиновников суверенных государств, независимо от того, как бы ни были эти государства враждебны по отношению к Тель-Авиву. Но для того чтобы остановить «Хезболлу», нужно было что-то делать. Кто-то – и кто-то очень важный – должен был умереть.

Шамир подписал «красный» приказ.

Первая проблема состояла в том, чтобы добраться до Мохташамипура. Он постоянно находился либо в Тегеране, либо в Дамаске – столицах враждебных государств, где подразделение «Кидон» операции не проводило и где «Кесария» тоже не должна была осуществлять «целевые» ликвидации, разве что за исключением совершенно особых случаев. Обе столицы считались чрезвычайно сложными в оперативном отношении точками, наполненными подозрительной полицией и сотрудниками спецслужб. К тому же посла всегда сопровождали вооруженный телохранитель и водитель. Все предложения, в которых присутствовала необходимость подобраться вплотную к Мохташамипуру или проникнуть в посещаемые им места – использовать стрелковое оружие, бомбы или яды, отвергались из-за опасений, что оперативники-исполнители могли быть схвачены.

Оставался один вариант – начиненная взрывчаткой посылка, направленная по почте. Но когда было внесено это предложение, против него сразу возникли возражения. У израильской разведки имелся обширный опыт использования такого метода ликвидации. Дважды он сработал – убийство начальника египетской разведки в Газе и его коллеги военного атташе Египта в Аммане в 1956 году. Однако во всех других случаях – с немецкими учеными в Египте, нацистским военным преступником в Дамаске и функционерами ООП по всему миру – почтовые отправления либо вовремя обнаруживались, либо взрывались в чужих руках, либо наносили жертвам увечья, но не убивали их.

«Я говорил им, что это было глупой и даже немного инфантильной затеей, – рассказывал один из ветеранов “Кесарии”. – Убеждал, что они выбрали оперативный метод, который не гарантировал нейтрализации объекта». Однако оппозиции заткнули рот. Взрыв почтового отправления был единственным вариантом, который не подвергал агента ненужному риску.

14 февраля 1984 года в иранское посольство в Дамаске была доставлена большая посылка, якобы отправленная хорошо известным издательским домом в Лондоне, принадлежавшим иранцам. Дежурный посольства обратил внимание на то, что на ней имелась надпись «ЛИЧНО. ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ ГОСПОДИНУ ПОСЛУ», и отправил ее в офис Мохташамипура, расположенный на втором этаже. Секретарь посла развернула посылку и увидела картонную коробку с великолепным изданием на английском о священных для шиитов местах Ирана и Ирака. Она мельком осмотрела переплет и отнесла книгу в кабинет посла.

Мохташамипур раскрыл издание, и тут раздался взрыв. Послу оторвало ухо, одну руку и почти все пальцы на другой руке. Поражающие элементы выбили ему один глаз. «Если бы я раскрыл книгу вот так, – рассказывал Мохташамипур позже в интервью иранскому телевидению, подняв израненную руку на уровень шеи и лица, – моя голова слетела бы с плеч. Но я положил книгу на стол и раскрыл ее вот так (здесь он держал лицо и тело на расстоянии от фолианта), и взрыв проделал дыру в стене, там оказалась моя рука. Если бы я держал книгу у головы, она была бы оторвана от шеи. Все мое тело иссечено шрапнелью, которой была начинена бомба».

Еще одно «почтовое» взрывное устройство сработало неудачно. «Целью операции с “негативным результатом” является ликвидация объекта, – сказал один ветеран “Кесарии”, который возражал против этой операции. – Такого понятия, как “наполовину мертвый”, не существует. Если цель осталась в живых, значит, мы потерпели неудачу».

Более того, Мохташамипур становился теперь в определенных кругах символом приверженности делу революции. «Я сожалею о злодеянии, которое совершил с вами мировой империализм, – писал ему его друг аятолла Хомейни. – Надеюсь, что ваше здоровье вскоре вернется к вам».

Что еще прискорбнее, превращение посла в инвалида не оказало никакого эффекта на операции «Хезболлы», а его ликвидация вряд ли принесла бы больший результат. Покушение на Мохташамипура состоялось слишком поздно: оборванная армия нищих шиитов, которую он начал собирать десятилетие назад, за это время выросла в огромную организацию. «Хезболла» не являлась больше сборищем боевиков, подчиняющихся одному человеку, – теперь это было оформленное движение, которое развилось, приняв в свои ряды тысячи молодых шиитов, а также наиболее влиятельных исламских духовных лиц в стране.

Сейчас Израилю противостоял мощный противник, который был иранским законным народным социальным движением.

Духовные руководители «Хезболлы», большинство из которых жили и действовали в деревнях в южных районах Ливана, знали, как соединять религиозный фанатизм мессианского толка с новым ливанским патриотизмом, основанным на консолидации шиитов и ненависти к тем, кого представляли как сионистских оккупантов.

Самым видным из этих религиозных лидеров в период формирования движения был шейх Рагеб Харб, имам Джебчита, города в Южном Ливане. Обладающий блестящим умом и горящим взором, он получил религиозное образование в священном городе Наджаф в Ираке, где Хомейни провел значительную часть своей ссылки. После возращения в Ливан Харб стал отвечать за пропагандистскую и религиозную работу на юге страны.

Харб был религиозным деятелем, а не воином, однако известия о нем стали поступать к Меиру Дагану, который настаивал на том, что «Харб является важной клерикальной фигурой на юге Ливана и постоянно призывает к атакам на Израиль и израильтян».

Даган потребовал санкции на ликвидацию Харба. Хотя последний сам никогда не участвовал в террористических акциях против Израиля, он постоянно подстрекал к ним. В те годы Израиль, измученный борьбой с «Хезболлой» и чувствовавший себя обессиленным, приветствовал любую инициативу. Даган направил для выполнения операции двух ливанских агентов, которых он задействовал прежде в акциях «Фронта освобождения Ливана от иностранцев», созданной им же подставной организации. Поздно вечером в пятницу 16 февраля, через два дня после покушения на Мохташамипура в иранском посольстве, Харб возвращался домой в Джебчит. Ливанские агенты поджидали его на повороте дороги, и когда Харб притормозил на нем, обстреляли его машину длинными очередями из автоматов, добиваясь гарантированного уничтожения молодого лидера.

Харба немедленно провозгласили мучеником. В школах мусульманского богословия в священном городе Кум в его память читались молитвы. Великий аятолла Хоссейн Али Монтазери, одно из высших духовных лиц Ирана, послал телеграмму с соболезнованиями своим шиитским единоверцам в Ливане, превознося заслуги Харба. В честь ста дней с его смерти в Иране была выпущена памятная почтовая марка. Его портрет висел выше всех портретов мучеников, количество которых с годами возрастало. Заявление Харба, отрицающее всякую возможность каких-либо контактов с израильтянами, стало впоследствии основным лозунгом «Хезболлы».

Между тем Даган подбирался и к другой цели – Мохаммаду Сааду, одному из ближайших соратников Харба и еще одной видной шиитской фигуре на юге Ливана. Саад часто принимал участие в террористических акциях против Израиля и накопил значительное количество оружия и взрывчатки в hussainia, месте для собраний, отделенном от мечети, которой Саад руководил в деревне Марака. 4 марта 1985 года агенты Дагана взорвали тайник с оружием Саада. Сам Саад и один из его людей, а также еще 13 человек были убиты в момент взрыва.

Покушение на Мохташамипура и убийства Харба и Саада являются иллюстрацией оперативных трудностей, которые испытывал «Моссад» в борьбе с «Хезболлой». Обычно «Моссад» стремился обеспечить «целевым» убийствам «голубой и белый цвета» (цвета израильского флага), то есть осуществлять их силами израильских оперативных работников. Однако в уничтожении Харба и Саада были задействованы местные агенты, а в попытке ликвидировать Мохташамипура моссадовцы были вынуждены прибегнуть к «почтовой» бомбе (такой способ в течение долгого времени считался неэффективным и мог нанести вред невинным людям). Что же касается главной цели «Моссада» – Имада Мугние, о нем по-прежнему не было почти никакой информации.

Попытка ликвидировать «духовный компас» организации, предпринятая три дня спустя, также не принесла успеха. 8 марта 1985 года возле дома шейха Фадлалла в Бейруте взорвалась начиненная взрывчаткой машина.

Фадлалла остался невредим, но на месте взрыва погибло 80 человек и 200 было ранено. Большинство из них являлись прихожанами мечети, в которой обычно молился Фадлалла. Были убиты и несколько телохранителей шейха, включая брата Имада Мугние – Джихада.

Тем не менее Израиль продолжал попытки решить ливанские проблемы с помощью «целевых» убийств. В 1986 году израильская разведка узнала, что Ахмед Джибрил, командующий палестинской террористической организацией Народный фронт освобождения Палестины – Главное командование (НФОП – ГК), работал с «Хезболлой» и помогал ей. В связи с этой информацией, помноженной на давнее желание Израиля ликвидировать Джибрила, Шамир подписал в отношении него «красный» лист. Сбор дополнительной информации занял много времени. В конце концов было установлено, что Джибрил часто посещает штаб-квартиру своей организации в пещерах Наамеха, на средиземноморском побережье Ливана к северу от границы с Израилем. Ночью 8 декабря 1988 года Армия обороны Израиля развернула масштабную операцию, целью которой были ликвидация Джибрила и уничтожение сети пещер Народного фронта.

Операция «Синее и коричневое» (Kachol Ve’hum) окончилась позорным провалом. Разведданные о месте операции оказались до опасного неполными. Солдаты Армии обороны натыкались на совершенно неожиданные естественные препятствия, а с наблюдательного пункта противника, о существовании которого они не знали, их заметили, лишив тем самым фактора внезапности.

Один из командиров группы ликвидации, подполковник, был убит. Четверо солдат сбились с пути, и позднее потребовалось проведение сложной воздушно-десантной операции по их спасению. В дополнение ко всему натренированная собака, которая несла на себе взрывчатку и должна была забежать в пещеру к боевикам, где прикрепленное на ее спине взрывное устройство должно было быть подорвано дистанционно, испугалась стрельбы и убежала. Позднее «Хезболла» обнаружила собаку, в результате чего была раскрыта секретная кинологическая программа Армии обороны Израиля «Окец» (Жало). Но главным разочарованием было то, что Ахмеда Джибрила даже не было в этом месте той ночью.

К концу 1980-х годов разведка у «Хезболлы» была значительно лучше, что имеет критическое значение в партизанской войне. Одной из причин отсутствия у Израиля необходимых разведвозможностей было то, что «Хезболла» дала угнетенным и оккупированным шиитам чувство общности и цели. Каждая атака на шиитов подталкивала их ближе к организации, усиливая в их глазах различие между «хорошими и плохими парнями». Это, в свою очередь, чрезвычайно осложнило для Израиля вербовку агентуры. Шииты, которые раньше соглашались работать за деньги, стали очень немногочисленными и далекими от израильтян. Никто не хотел предавать «Хезболлу».

Имад Мугние использовал это преимущество в разведке с разрушительными для израильтян последствиями. При поддержке Корпуса стражей исламской революции и Министерства безопасности Мугние совершенствовал военную тактику «Хезболлы». Подрывники-смертники, минирование дорог и тщательно организованные засады наносили значительный ущерб большой и неуклюжей Армии обороны Израиля. Счета за почти полное отсутствие информации о шиитских военизированных формированиях оплачивались кровью израильских солдат. Между 1984 и 1991 годами было проведено 3425 операций против Армии обороны Израиля и Армии Южного Ливана – произраильских военизированных формирований, созданных Израилем. Большинство этих атак были осуществлены шиитскими организациями. В этих нападениях 98 израильских солдат и 134 ливанских союзника были убиты и 447 израильтян и 341 ливанец ранены. Позже было обнаружено, что убиты еще два израильских солдата, ранее считавшиеся пропавшими без вести.

Удрученные такими слабыми позициями, сотрудники израильских спецслужб начали искать то, что они называли «игрой на тай-брейке», то есть возможность проведения символичной акции, которая потрясла бы «Хезболлу» до основания и вернула бы Израилю военное преимущество.