106
Неясный гул сотен голосов отвлекал вождя от созерцания звездного неба. Неудачи армии взбесили Дункана, и он пытался обрести покой, глядя на далекие вечные звезды.
Сейчас он был готов сносить головы всем подряд, даже безмолвным факельщикам, которые следовали за вождем.
«Грязный сброд, свиньи, – ругал вождь своих камрадов. – После похода обновлю весь командный состав. Весь. На костер их…» Отложив месть на потом, Дункан сосредоточился на текущих делах.
В течение последнего часа он получил еще пять сотен человек, и они сейчас же должны были отправиться к арсеналу. Дункан жестко поговорил с Чемулем, Торпедо и Харрисом. Он безжалостно давил на психику и довел своих генералов до нервного потрясения.
Торпедо до сих пор не мог успокоиться, и его рыдающий голос время от времени доносился со дна оврага:
– Я возьму этот арсенал голыми руками! Я клянусь! Клянусь скрипкой камрада Дункана!
«Как он может клясться столь дорогой для меня вещью?» – подумал Пеко. Он посмотрел на скрипку, которую не выпускал из рук. При свете факелов ее благородное дерево казалось прозрачным.
Иногда среди переплетения древесных волокон Дункан узнавал черты прежнего хозяина скрипки – маэстро Фелистера. Когда-то давно, уже целую вечность назад, Дункан у него учился.
Подчас вождю Нового порядка не хватало совета доброго старика, его участия или, напротив, строгого нагоняя. Казалось, будь он сейчас жив, и Дункану не пришлось бы проливать реки крови, чтобы найти свой жизненный стержень, свое начало.
«А может, это и к лучшему, что учитель умер раньше, чем все это началось?..» – подумал Дункан.
– Камрад Дункан! – несмело позвал Харрис.
– Что? – очнулся вождь. Он так глубоко погрузился в свои воспоминания, что не сразу понял, где находится. – Ах, это ты, Харрис! Где наш новый камрад – Джек?
– Он спит на своем корабле. Сегодня он оказал нам большую услугу, уничтожив вражескую позицию.
– Ты, я вижу, уже восстановился после разговора со мной… А Торпедо еще плачет…
– Что вы, камрад Дункан, я по-прежнему сгораю в огне своего стыда, но я обещаю…
– Довольно обещаний, Харрис. Что ты хотел сказать?
– Из трубы простучали условным стуком. Значит, через полчаса начнет выходить новый отряд.
– Хорошо, давай спустимся.
Пеко покинул возвышение и в сопровождении факельщиков и Харриса спустился к торфяной трубе.
Заметив приближавшегося Дункана, повстанцы стали подниматься с земли и строиться в шеренги. Увидеть вождя так близко было большой удачей.
– Да здравствует камрад Дункан! Да здравствует камрад Дункан! – вразнобой выкрикивали сотни голосов.
В ответ Пеко лишь вяло помахал рукой.
Неожиданно где-то далеко ухнул взрыв. Потом второй, третий, а в следующие мгновения взрывы загрохотали с ужасающей частотой.
Торфяная труба тревожно загудела, напряглась, а потом с оглушительными хлопками стала извергать свое содержимое. Бесформенные комки целыми гроздьями выстреливались из гигантского ствола и улетали в темноту, а волны спрессованного воздуха сбивали с ног всех, кто стоял рядом.
Прочистив внутренности, гигантская труба наконец успокоилась и больше не демонстрировала свою сокрушительную силу. Она, как живое существо, таращилась в темноту и издавала еле слышные жалобные звуки, как будто потрясение стихией оживило ее и заставило дышать.
Факелы погасли, глаза запорошила торфяная пыль, люди ползали по земле, натыкаясь друг на друга и подвывая от страха.
– Где скрипка? – спросил камрад Дункан у склонившегося над ним Харриса.
– Вот она, камрад Дункан, совсем не пострадала…
– Что это было?
– Миротворцы бомбили трубу, камрад Дункан… Наверное, одна из бомб взорвалась прямо внутри ее и…
– Я понял… – слабо улыбнулся Пеко. – Надо же, а ведь мы и не подумали, что доставлять людей таким образом гораздо быстрее…
Вождя подняли на ноги, и он смог стоять, опираясь на плечо Харриса. Повстанцы зажгли факелы и сгрудились вокруг Дункана.
Оглядев людскую массу, уходившую за пределы освещенного пространства, Пеко откашлялся и крикнул, надрывая глотку:
– Вперед, камрады! Сомнем врага, а потом выпустим кишки всем, кого найдем в этом городе!
Эта фраза отняла у Дункана много сил, и он прикрыл глаза.
Повстанцы восторженно взревели, а Дункан крепче сжал свою скрипку, чувствуя, как весь мир заполняется прославляющими его голосами.
