Так сколько же раз я правлю и переписываю рукопись? Точной цифры у меня нет. Еще на стадии написания текст приходится изменять по многу раз, да и на более поздних этапах (даже уже тогда, когда из издательства приходит верстка) я продолжаю вносить поправки, чем ужасно расстраиваю издателей. Я разукрашиваю верстку дочерна своими пометками, а когда она, исправленная, возвращается ко мне, опять делаю с ней то же самое. И так по нескольку раз. Я уже говорил, что писательская работа требует упорства и выносливости, но как раз таки для меня это не так уж и мучительно. Многократно перечитывать один и тот же отрывок, чтобы проверить, как он звучит; раз за разом менять порядок слов в предложении; перефразировать какие-то незначительные, казалось бы, вещи – такую вот мелкую отделочную работу «кистью и молотком» я по природе своей очень люблю. Когда я вижу, как верстка постепенно чернеет, а десять штук твердо-мягких карандашей на моем столе заметно укорачиваются, я чувствую самую настоящую радость. Уж не знаю почему, но это занятие кажется мне чрезвычайно увлекательным – никогда не надоедает, и я готов заниматься им бесконечно.

Писатель, которого я очень ценю и уважаю, Реймонд Карвер, тоже из тех, кто любит «мелкие отделочные работы». Вот что он пишет, вкладывая слова в уста другого писателя: «Написав рассказ, тщательно перечитав его, убрав несколько запятых, еще раз перечитав и поставив запятую туда, откуда до этого ее убрал, я понимаю, что вот теперь вещь закончена». Это чувство мне хорошо знакомо, потому что я и сам не раз его испытывал. Чувство, что всему есть предел, что если сейчас продолжить править, то перейдешь некую едва заметную точку невозврата, и произойдет ужасное. Именно на это недвусмысленно намекает своей убранной и водворенной на место запятой Карвер.

Вот так я и пишу романы. А люди – все разные, кому-то нравится их читать, кому-то, полагаю, не очень. Да я и сам не скажу, чтобы был так уж доволен своими давними вещами. Иногда очень остро ощущаю, что если б писал сейчас, то сделал бы гораздо лучше. Вообще чем больше перечитываешь текст, тем очевиднее становятся его недостатки, поэтому я стараюсь без особой надобности не притрагиваться к собственным книгам.

В процессе работы над романом всегда наступает момент, когда ты думаешь: «Все, лучше я уже точно не напишу». Это момент понимания, что ты отдал этой работе все свои силы. Ты посвятил роману столько времени, сколько мог найти, напитал его, не скупясь, энергией и довел до победного конца. Ты бился не на жизнь, а на смерть. Этот эффект «опустошенности» занозой сидит во мне до сих пор. Как бы то ни было, но я ни разу не принял заказа на роман и никогда не был ограничен по времени. Я писал, что хотел, когда хотел и как хотел – это я могу сказать со стопроцентной уверенностью. Так что я не раскаиваюсь ни в том, что я делал, ни в том, как я это творил.