Польский поэт Збигнев Херберт призывал идти против течения, так как по течению плывет только мусор. Очень мотивирующая идея, вселяющая смелость и надежду.

Я вообще-то не любитель обобщений, но, простите, в данном случае позволю его себе: в Японии большинство людей реагируют крайне негативно, если ты делаешь что-то необычное или действуешь не так, как все. Именно так обстоят у нас дела, разве нет? В культуре Японии – хорошо это или плохо – традиционно важное место отведено гармонии («тишь да гладь») и ярко выражена тенденция к монополярности. Другими словами, рамки быстро становятся жесткими, авторитет – непререкаемым.

По крайней мере в литературном сообществе в течение послевоенного (уже довольно долгого) периода сформировалась весьма четкая классификация авторов и произведений по определенным координатным осям: «авангард»/«арьергард», «левые»/«правые», «высокая литература»/«массовая литература». Критерии, определяющие положение того или иного произведения, устанавливаются литературными журналами при ведущих крупных издательствах (почти все издательства – токийские). Эти же журналы присуждают писателям разные премии (ну то есть как бы занимаются прикормом), таким образом закрепляя вышеупомянутую классификацию в общественном сознании. Внутри этой монолитной структуры отдельно взятому писателю очень непросто выражать индивидуальный протест. Выйдя за пределы системы координат, писатель оказывается в изоляции от литературного мира (и от прикорма).

Я дебютировал как писатель в 1979 году. К этому времени все координатные оси в литературе уже вполне сформировались. То есть система уже работала по установленным «понятиям». Я часто слышал от разных редакторов выражения наподобие: «Так никто не делает», «Принято писать так»… А ведь я представлял себе, что писатель – это свободный художник, который не связан обязательствами и может делать что ему вздумается и как ему взбредет в голову. Когда я слышал от редакторов такие слова, я качал головой и думал: «Что здесь вообще происходит?»

По характеру я совсем не боец, не люблю драки и ссоры (честно!), и у меня не было никаких намерений противостоять неписаным законам и «понятиям». Но у меня всегда был собственный, крайне индивидуальный образ мышления, благодаря которому я и смог (грубо говоря) стать писателем. Кроме того, я с самого начала решил, что жизнь у меня только одна, и я постараюсь по возможности делать только то, что я хочу, и так, как я хочу. Пусть система работает, как ей нужно, а я буду творить, как хочется мне. Я же принадлежал к «протестному» поколению, молодость которого пришлась на бурные шестидесятые, и во мне прочно сидела уверенность, что главное – не быть частью системы. В то же время мне казалось, что обладать духовной свободой едва ли не важнее, даже для такого бледного подобия писателя, как я. Писать, что хочется, когда хочется и как хочется. Я-то думал, что это необходимый минимум свободы, который подразумевает профессиональная писательская деятельность.