Старик Денисов потерял на последней войне двух старших сыновей, и общаться с ним было непросто: всех выживших он подозревал в том, что они виноваты в их смерти. Может быть, он и сам себе не отдавал в этом отчёта, но со стороны – невозможно было не почувствовать исходящую от него, как тяжёлый стариковский запах, неприязнь. Правда, уже года два он не покидал свою комнату наверху, мало кого узнавал и ничего не хотел. Поэтому я весьма удивился, когда внук его, Мишка, перегнулся через перила лестницы и позвал:

– Дядя Север, там дедушка вас зовёт, сказать что-то хочет!

Мы переглянулись с Артёмом. Пока поднятые по тревоге механики меняли движок Собаки на новый (то бишь попросту исправный), я рассказал ему о проблемах со Снегирём, а он в ответ показал мне последние трёхстолбовские и ньёрдбургские газеты, где об этом же говорилось подробно, эмоционально и бездоказательно. Я пробежал статьи, не вникая в суть, а просто запомнил как есть – чтобы на последнем отрезке пути прокрутить и обдумать.

(И это хорошо, что я их не прочитал сразу, потому что подпись «Гагарин Бланш» под парой самых грязных и самых разоблачительных статей меня очень смутила бы – и я потратил бы время и мозговой ресурс совсем не на то…)

Старик сидел в плетёном кресле-качалке, вцепившись огромными узловатыми пальцами в оконечности подлокотников. Почему-то именно эти огромные пальцы с жёлтыми лопатообразными ногтями меня если не испугали, то поразили. К этим пальцам подошло бы тело раза в три крупнее, чем то, которое костляво свисало сейчас с высоко – выше головы – торчащих плеч. Острые плечи, голое пятнистое морщинистое темя, глаза под тяжёлыми веками и выпяченные вперёд под пергаментными губами челюсти (все зубы на местах) – делали старика Денисова похожим на уснувшего дракона.

Но этот дракон не спал.

– Тёмка, – просипел он, и Артём тут же принял позу готовности: одна нога вперёд, другая назад, ухо направлено на источник команд. – Тёмка, я Севера одного позвал. Закрой дверь и покарауль там, чтоб никто не подслушал…

Фраза, наверное, для старика была слишком длинной – последние слова шелестели еле слышно.

– А ты иди сюда… садись вон…

Я подвинул лозовый стул, сел боком, опершись об округлую спинку левой подмышкой, спрятал ноги под стул.

– Слушаю, Лев Никитович.

Он слегка приподнял веки. Глаз под ними я так и не увидел.

– Слушаешь – это хорошо… мало кто из вас, молодых, слушать умеет… да ещё не перебивать при этом…

Он сделал паузу, как бы и приглашая перебить; я не воспользовался.

– Кольку и Петра ты знал…

Хм. Знал ли я старших младших Денисовых? Вопрос не простой – поскольку оба они перед войной и в самом её начале участвовали в саботаже, а значит, были насквозь и перекрёстно законспирированы и легендизированы. Таким образом, всё то, что я про них знал, могло оказаться откровенной дезой. Кажется, они были задействованы в контрабанде оружия непосредственно с орбиты, в создании подземных хранилищ – и погибли, перебрасывая партию груза из одного такого хранилища в Дальний. Обломки их дирижабля потом нашли, а что от самих ничего не осталось – так ведь на то и таига. Там ты или живой, или – никаких следов.

– В лица ты их должен помнить…

Да. В лица я их помнил. Вернее, мог вспомнить в любой момент.

– Говорили мне, что видели их после. На юге где-то. В синем.

В синем…

– А кто это говорил?

– Да тоже синий один…

Было над чем задуматься. Синие – это официальная (можно сказать, оккупационная) администрация, полиция, тайная полиция и сборщики налогов; их ставят землюки и землюки же снимают, когда вдруг те им чем-то не возндравятся. Если братья с самого начала были с ними связаны… а с другой стороны, до войны многие из синих принимали участие в саботаже… Да и доверять сегодня показаниям какого-то не известного мне синего я бы не стал – по самым общим соображениям.

Дед же Лев Никитович оказывался в положении сложном: если парни живы, то он обязан так или иначе помянуть их в завещании, иначе документ легко опротестовывается, Артём признаётся узурпатором и несёт наказание, будучи, что называется, ни сном ни духом. С другой стороны, если старшие сыновья погибли-таки, то признание их наследниками – дело ещё более опасное, поскольку вызовет недовольство и праведный гнев прочих умерших, в завещание не попавших…

Дед опустил руку, поднял с пола тряпичный свёрток, протянул мне.

– Держи, – сказал он. – Считай это авансом…

Аванс был неплох. На семь лет урановых рудников с конфискацией. Плюс две коробки патронов. Итого лет десять…

– Спасибо, Лев Никитович, – сказал я. – В общем, что смогу – сделаю.

– А ничего другого… я и не хочу…

– Но быстро не выйдет.

Он слабо кашлянул и недовольно поморщился. Потом махнул рукой – иди, мол.