Странно всё это, думал я, выставляя меж тем на карте курс. Зачем? Зачем-то. По привычке, скорее всего. Промахнуться мимо Седьмого поста, он же Седьмая станция, он же просто Семёрка, теоретически можно – но очень трудно. Мешают скальные стены – хребет Мировского к югу и Стена Скелетов к северу. Между ними Сильвиев проход – тот, через который лежит путь парома; Семёрка расположена перед самой Стеной скелетов и чуть-чуть севернее прохода. Таким образом, отклонившись немного, я снова почти возвращаюсь к паромной трассе…

Солнце стояло низко и почти точно за спиной; вершины хребта Мировского, острые, заснеженные, будто висели в зеленеющем небе, и из-за них поднималось Кольцо, яркое и твёрдое, этакий мост от горизонта до горизонта, – и Башня, сейчас просто сверкающая. Было отчётливо – и безо всякого приближения – видно, как по ней снизу вверх скользит искра: наверное, очередной контейнер с концентратом уходил на орбитальный завод, концентрат лучше перерабатывать в невесомости…

Так вот, странно всё это: серые показались мне не серыми, а артистами, играющими серых в каком-то в меру бездарном бродячем театре; а фермер уж точно был не фермер, зуб даю – эту морду забыть нелегко: Пауль фон Белофф, оперативник Канцелярии, моё последнее на войне – и единственное невыполненное – задание… Кто-то кого-то здесь пытался надуть, и будь я посвободнее, остался бы полюбоваться – из чистого любопытства, – но мне нельзя было задерживаться, потому что Игнат Снегирь арестован по тяжкому обвинению и ждёт суда. И я, прокручивая в памяти всё, что знал о Снегире и его делах, не мог понять, с какой стороны к нему подобрались.

То есть охотников разобраться со Снегирём было невпроворот, и это понятно, но службу безопасности у него ставил ещё покойный Ли Стеценко, потом её совершенствовали те, кого Стеценко поднатаскал, – а главное, Игнат твёрдо придерживался простой идеи, что лучше десять раз упустить выгоду, чем один раз хапнуть криво. У него не было проблем с властями, и у него были, конечно, проблемы с серыми и с триадами, но строго в рамках понятий, не придерёшься. И шерифы, и мастера промеж себя называли его «Тефлоновым валенком»…

Вряд ли за те семь месяцев, которые мы не виделись, он изменил своим привычкам.

Даже когда те залётные беспредельщики – мы так и не узнали, кто они и откуда, и я подозреваю, что среди них был, по крайней мере, один землюк, скорее всего, солдат-дезертир, – когда они захватили Кумико и вели себя нагло, Игнат в точности соблюл «сказку», все пункты этого неписаного – естественно! – кодекса отношений фермеров и серых. Он вёл себя сдержанно, вежливо – и никого не убил сам.