Драконы воняют. Ох, как они воняют вблизи! Воняют падалью (драконы ведь не столько хищники, сколько падальщики, не знали?), воняют скипидаром и воняют жжёной костью. Если же эту смесь разбавить во много миллионов раз – так, чтобы оставался только намёк на запах, – то получатся тончайшие духи.

Этот тончайший аромат я чувствовала всё то время, много часов, что мы шлялись по подземелью, но так ничего и не поняла. Вернее, не так. За десяток секунд до того, как мы выбрались на галерею, опоясывающую большую пещеру, я всё сопоставила: и запах, и далёкий рёв, и овечий помёт…

А потом Гагарин, спускавшийся первым, потянул на себя очередную дверь – и из проёма дохнуло той самой вонью, да ещё горячей, дохнуло так, что Гагарин всхлипнул, зажал себе руками всё лицо, попятился, упал – и не заметил того, что упал. Вместе с вонью потёк ропот, шорох, множественное костяное клацанье, и я шепнула Гагарину: «Тихо!» – я ведь не знала, что дверь выходит на огороженную галерею и мы здесь невидимы и недостижимы.

Потом я легла на пол и медленно-медленно высунула себя за дверь.

За дверью были ещё три каменные ступеньки вниз, а дальше шёл весь в вафельных ромбиках металл – очень старый на вид, серо-чёрный в углублениях и блестящий на выпуклых рёбрышках, местами стёртых почти до основания. Эта металлическая дорожка уходила влево и вправо за пределы видимости, огороженная толстенной решёткой из ржавых железных полос в три пальца шириной. Над дверью горел фонарь, поэтому того, что по ту сторону решётки, видно не было.

Я выползла вся, распласталась на горячем металле, знаком показала очухавшемуся Гагарину: делай, как я, – и медленно, как бы перетекая, двинулась влево, уходя с освещённого участка. Потом я оглянулась. Гагарин полз в другую сторону.

Что ж, молодец…

Смрад пробивал до темени.

К запаху такой интенсивности нельзя привыкнуть – и нельзя привыкать. Особенно если это драконья вонь, сигнал приближающейся опасности. Поэтому даже не думайте заставить себя не замечать его. Но плохо и другое: позволить ему овладеть вашим вниманием. Потому что тогда – тот же исход, тот же конец. Так что задвиньте смрад куда-нибудь в угол, спрячьте в чулан сознания, и пусть бушует и бесчинствует там.

В конце концов, драконщики нюхают и не такое.

К драконщикам ведь отношение особое и не вполне адекватное. Мало кто понимает, что мы делаем и как. Нам ставят задачу, мы выполняем задачу: добиваемся того, чтобы на этой скале или на той поселилась драконья семейка. А как мы это делаем, знает, наверное, один фермер из ста…

Когда-нибудь я напишу об этом книгу. Не сейчас. Скажу только, что три четверти нашей работы – это способность правильно и умело манипулировать со всяческими дурнопахнущими субстанциями. И только четверть – умение подкрадываться к гнёздам, воровать яйца, выхаживать и выкармливать младенцев… даже не буду говорить, чем. На жаргоне это называется «кисель».

Наконец я доползла до места настолько тёмного, что можно было попытаться рассмотреть, что там, за решёткой, оставаясь при этом относительно невидимой. И, в общем, я примерно догадывалась, что увижу…

И действительно, ничего неожиданного я не увидела. Стойла. Три – для взрослых особей, размещение по парам, и шесть вольерчиков для молодняка.

Судя по тому, как плотно заполнены были эти вольерчики, проблема размножения драконов в неволе была решена…