Прошли сутки после бури, и никто не объявился. Потом… потом я перестала кого-то ждать. Заставила себя – перестать ждать. Потому что это невыносимо.

Казалось, что раз за разом проходит один и тот же день.

Над Котуром творилось что-то невероятное, в течение дня я насчитала шесть штук дирижаблей и с десяток вертолётов. То есть годовую норму по перемешиванию воздуха над островом люди выполнили. Вряд ли это Люсьена с такой помпой входила во владения…

Я не тянула её за язык, она предложила сама: после того, как шум уляжется, я снова как бы выкуплю у неё то, что она приобретёт, с огромной рассрочкой. Ей ведь нужно одно – понять, что произошло с её отцом, найти могилу, или тело, или хотя бы какие-то следы, и похоронить по-человечески. Иначе просто не будет покоя.

Да уж…

А ко мне отец пришёл в первую же ночь – ещё там, внизу, в Замке. Мы говорили о чём-то лёгком и весёлом, потом он встрепал мне волосы и ушёл, махнув рукой на пороге, наружу, в яркий солнечный день, а я – осталась маленькой девочкой в огромной и почти пустой комнате без окон, но с картинами на стенах, стояла, держась за прутья кровати, и улыбалась до ушей.

Я просто знаю – Север всё сделал как надо.

Он всегда всё делает как надо, хотя он дурак, духи, какой он всё-таки дурак…

Я когда-то дала себе слово – сжать зубы и молчать, не сметь жалеть себя, но делать здесь было совершенно нечего, я сидела в комнате без окон, рисовала на стенах…

Я никогда не скажу тебе этого, но ты знай: кроме тебя, мне больше не для кого жить. Ты велел спрятаться, и я спряталась. Я даже дождусь тебя, раз обещала.

Но если ты снова исчезнешь, я не знаю, что будет потом.