Универсальны ли наши эмоции?
Что мы имеем в виду, когда говорим: «Мне грустно», «Я боюсь» или «Ты меня разозлил»? Казалось бы, ответ очевиден: мы обозначаем так свои эмоции, которые испытываем независимо от того, говорим о них или нет. Не тут-то было! Оказывается, современная наука ставит такую точку зрения под вопрос.
Знаменитый польский лингвист Анна Вежбицкая разработала метод семантических универсалий, позволяющий описать многообразие субъективного опыта при помощи ограниченного набора единиц (я, ты, нечто, этот, хороший, хотеть, из-за и др.). Эти единицы, представленные во всех языках мира, составляют семантический метаязык, на который можно «перевести» выражение, сформулированное на любом конкретном языке. Что если описать таким образом человеческие эмоции? Сопоставив английское слово «sadness» и русские слова «грусть» и «печаль», английское «anger» и русское «гнев», Вежбицкая показала, что эти слова не эквивалентны по своему значению. Когда англичанин говорит, что испытывает «sadness», он имеет в виду не то же самое, что русский, который говорит, что испытывает «грусть»!
Если эмоции по-разному описываются на языке семантических универсалий, значит, сами они не являются универсальными, т. е. представители разных культур испытывают их по-разному. По мнению Вежбицкой, эмоции нельзя идентифицировать без помощи слов, а слова всегда принадлежат какой-то конкретной культуре.
Центральное противоречие в теории Вежбицкой заключается в том, что она отстаивает «психологическое единство» человечества, доказывая существование семантических универсалий, но демонстрирует при этом, что субъективный опыт представителей разных культур описывается на языке универсалий по-разному.
С точки зрения теории речевой деятельности, слово не «присоединяется» к «готовому» чувству или мысли лишь для того, чтобы их обозначить. Скорее, слово – это культурная рамка, формирующая чувство или мысль в ходе их обозначения. При помощи слов мы также упорядочиваем субъективный опыт, делая его более доступным сознательному контролю. Поэтому неспособность вербализовать эмоции (алекситимия) сопровождается нарушением их регуляции.
Связь между словом и чувством – камень преткновения не только для психологии и лингвистики, но и для современной философии. Так, согласно Л. Витгенштейну, нельзя овладеть психологическими понятиями, полагаясь лишь на собственный опыт. Например, понимать, что тебе больно, можно лишь научившись конвенциональному употреблению слова «боль».
Был ли прав Бенджамин Уорф?
Согласно гипотезе лингвистической относительности, восприятие, мышление и даже эмоции человека определяются структурой языка, на котором он говорит. Связь между мышлением и языком подчеркивали многие ученые XIX и XX веков, включая В. фон Гумбольдта, Ф. Боаса и Э. Сепира, однако в первую очередь идея лингвистической относительности (принцип лингвистического релятивизма) ассоциируется с именем американца Бенджамина Ли Уорфа (1897–1941).
Бенджамин Ли Уорф не имел научной степени в лингвистике, однако современники считали его выдающимся специалистом по языкам американских индейцев. Работая в страховой компании, Уорф изучил эти языки во время своих многочисленных поездок. Он прослушал в Йельском университете лекции Э. Сепира, который впоследствии всячески поддерживал его исследования.
Изучая языки коренных американцев (в частности, язык хопи), Уорф пришел к выводу, что человек выделяет в мире явлений те или иные категории не потому, что они самоочевидны, а потому, что они «навязываются» ему языком. Например, русский или английский язык позволяет представить процессы как объекты: словосочетания «пять дней» или «пять шагов» строятся по аналогии с конструкцией «пять яблок». Язык хопи такого не позволяет: с обозначениями процессов в нем сочетаются только порядковые, а не количественные числительные («пятый шаг», «десятый день»). Поэтому, согласно Уорфу, индейцы хопи воспринимают отрезки времени как повторные воплощения одной сущности: десятый день – это десятое повторение одного и того же дня. Отсюда – циклическое восприятие времени, мифы и ритуалы, в которых индейцы вновь и вновь разыгрывают одни и те же события.
Многие ученые (Э. Малотки, Э. Леннеберг, С. Пинкер и др.) ставили под сомнение выводы Уорфа и факты, на которые он ссылался. Другие (Дж. Лакофф, С. Левинсон, Дж. Люси) придерживаются мягкой версии гипотезы, утверждая, что язык влияет на мышление, но в ограниченной степени.
С точки зрения деятельностного подхода в психолингвистике, в формах языка закрепляются формы предметной деятельности. Хотя психические процессы опосредуются языком (речью), за различиями в психологии представителей разных культур стоят не разные языки, а разные условия предметной деятельности.
В ходе развития любая высшая структура реорганизует и подчиняет себе низшие. Если вы уже научились читать, вам крайне сложно будет воспринять этот текст как совокупность ничего не значащих крючков. По мнению Л. С. Выготского, слово является не источником развития психики, а его венцом. Значит, овладев языком, мы уже не можем мыслить как бессловесные существа.
Раздел 3
Психика и мозг
Взлет и падение френологии
В начале XIX века в европейских странах, а затем и в Америке получила широкое распространение френология – учение о том, что по форме черепа можно судить о наиболее развитых участках коры головного мозга, которые, в свою очередь, отвечают за те или иные психические способности. Основатель френологии Франц Йозеф Галль (1758–1828) был блестящим для своего времени знатоком анатомии мозга. В частности, он впервые обнаружил, что оба полушария мозга соединены комиссурами, состоящими из волокон белого вещества. Он обосновывал наличие связи между объемом коры головного мозга и интеллектуальными способностями (как человека, так и животных).
Австрийский врач и анатом Франц Йозеф Галль, основатель френологии. Его работы оказали огромное влияние на медицину XIX века.
В то время был распространен взгляд на психику как на конгломерат «способностей» (к воображению, речи, счету, решению разных видов мыслительных задач, вербальной и невербальной памяти и т. п.). Галль предположил, что за каждую такую способность отвечает свой «орган» в коре головного мозга. Чем более развита данная область коры, тем более выпуклым должен быть участок черепа над ней. Обследовав сотни людей (включая психически больных и преступников), Галль выделил 27 областей на черепе (впоследствии их число было увеличено), каждая из которых должна была свидетельствовать о развитии той или иной психической способности человека. В частности, были выделены бугры воинственности, стяжательства, дружелюбия, проворства, эротизма.
Френологическая карта XIX века.
В XIX веке Европе и Америке были организованы десятки френологических обществ; издавались журналы по френологии. Идеи Галля были модными как в среде интеллектуалов, так и у обывателей. Но научное сообщество в конце концов эти идеи отвергло. Дело в том, что Галль и его последователи приводили в своих работах лишь те данные, которые подтверждали их мнение. Но как быть с ворами, у которых не обнаружен бугор воровства? Как быть с порядочными людьми, у которых этот бугор есть? Галль отвечал уклончиво: влияние одних «органов» уравновешивается действием других. Получалось, что за счет «уравновешивания» потенциальный преступник может остаться порядочным человеком, а порядочный, наоборот, стать преступником. Теория «объясняла» все – а значит, она осталась ненаучной.
Как бы то ни было, идеи Франца Галля оказали мощное влияние на развитие науки о мозге. Как локализованы психические функции в мозге? Насколько жесткой является эта локализация? Не одно поколение ученых пыталось найти на эти вопросы ответ.
