…Чтобы почувствовать себя по-настоящему свободным, решил отправиться на машине. Десять часов езды со средней скоростью шестьдесят миль в час, то есть со значительным нарушением закона об ограничении скорости. Вирджиния переходит в Северную Каролину, которая в свою очередь вполне безболезненно перекатывается в Каролину Южную. Казалось бы, монотонное скольжение мимо бесконечных мотелей, бензозаправочных станций, пиццерий и ресторанов «фаст фуд», однако, если запускать свой приемник на поиск мелких местных радиостанций, можно кое-что узнать о жизни пробегаемых пространств и даже иной раз почерпнуть из этих передач нечто новое.

Так однажды из эфира выплыла лекция почтенного негритянского проповедника. Он, очевидно, говорил перед собранием своих… как сказать?., соплеменников не скажешь, это будет полностью ненаучно… соратников?.. звучит как-то диковато… словом, он выступал в негритянской аудитории, потому что все время говорил «мы с вами». Мы с вами играем все большую роль в этой стране. Посмотрите вокруг — «они» уже одеваются, как мы, поют, как мы, танцуют, как мы! Но все-таки, дети мои, продолжал он, для того чтобы продвигаться к высоким позициям в этой жизни, вы должны уметь говорить, как они, и писать, как они. Мы наделены энергией Африки, говорил он, а Африка — это родина цивилизации. Африка дала множество гениальных людей. Великолепные стихи писал русский поэт-африканец Александр Пушкин. Французы зачитываются книгами Дюма, хотя и не спешат признать, что он был черный француз. Немцы гордятся музыкальным гением Бетховена, однако замалчивают тот факт, что и он был черным немцем… Вот тут мне захотелось свернуть с федерального шоссе 95 и разыскать ту церковь, где была записана эта программа: наверняка у них там есть еще кое-что в запасе.

Отправляясь в Чарльстон, я уже знал, что это один из самых старых приморских городов Америки, основанный еще в середине XVII века (то есть во времена царя Алексеев Михайловича) английскими моряками, иные из которых несколько грешили пиратством, а также беженцами-гугенотами из Франции. Туристские проспекты гласили, что в этом городе немало предметов с эпитетом «самый» — самый старый, самый первый: самая старая баптистская церковь Юга, самый старый католический собор, первая синагога, построенная на Юге, первая чугунная подводная лодка с ручным ходом, которую предприимчивые южане изобрели во время Гражданской войны с целью незаметного торпедирования северных парусно-паровых линкоров; кроме того, городской Колледж оф Чарльстон является старейшим муниципальным колледжем страны, а в районе порта сохранились строения старейшего завода с паровым двигателем по обработке риса, а также порохового хранилища.

Рис и порох — что еще нужно человеку, кроме, разумеется, бочонка рома? При слове «чарльстон», конечно же, вспоминается популярный танец с выбрасыванием ножек в стороны, коим буржуазный Запад отравлял пролетарское сознание еще в двадцатые годы. В принципе, если бы этот танец был изобретен здесь, город не упустил бы возможности этим похвастаться, как, скажем, скучный Кливленд гордится первым исполнением рок-н-ролла. Нигде, однако, мне не пришлось столкнуться с упоминанием этого танца, а нечто похожее я заметил только в движениях тонконогих птичек сэнд-пайперс на пляже острова Фолли во время отлива. Кстати о птицах: главенствующей разновидностью здесь является пеликан. Впервые здесь я наблюдал разностороннюю активность этих дивных прототипов морской авиации. Где-то неподалеку на косе острова Фолли размещалось их лежбище, однако они не прохлаждались там над своими яйцами и не базарили в бессмысленной жажде выговориться, а вели интенсивную разведку всех окрестностей. Передвигаются они эскадрильями по семь-девять единиц. Летят, выставив вперед свои выдающиеся носы, разглядывая море или дюны неглупыми глазами. Иногда такой отряд несется стремительной цепочкой прямо над гребнем прибойной волны, иногда барражирует над дюнами в клинообразном построении, и иногда вы можете отчетливо читать команды вожака — «делай как я!».

Фиксирую себе такой момент. Дощатая терраса над огромным океанским пляжем. Пустынно. Сильный ветер. Трещат ветки одинокой пальмы. Говорю по телефону с отдаленным существом. Неподалеку почти висит в потоке встречного ветра эскадрилья пеликанов. Не хотелось бы это забыть.

Чарльстон называют «святым городом» — в нем сто шестьдесят церквей. Я посетил только две, но, кажется, наиболее примечательные. В самом центре старого города находится епископальный собор Святого Филиппа, основанный в 1680 году. Колокольня его — самая высокая точка города. Неподалеку, на той же самой улице Черч, стоит, будто декорация к фильму о средневековой Франции, единственная в Америке гугенотская церковь. Помните Ла-Рошель, господа, при осаде которой так отличился великолепный д'Артаньян? Вот именно потомки защитников этой крепости побежали за океан после отмены Нантского эдикта Людовиком Четырнадцатым. Удивительно то, что здесь до сих пор служба иногда идет на французском языке. Блуждая по узким улочкам Чарльстона, столь напоминающим старую Европу, я вспомнил Таллин и Копенгаген. Иные улочки этого города, например улица Радужный ряд, с их жилыми домами североевропейского стиля, казалось, были перенесены сюда оттуда. Общий облик города, однако, имеет свои уникальные черты, которые придают ему сугубо южнокаролинские особняки с обширными верандами и белыми колоннами. Еще совсем недавно центр города или, как говорят американцы, «даунтаун» был в состоянии полного маразма. Теперь все старинное самым тщательным образом реставрируется. Особое внимание уделяется дверям с их узорными аппликациями и медными ручками. Всю ночь светятся витрины антикварных магазинов. Не верьте тем, кто говорит, что в Америке нет истории. Этот город на полстолетия старше Питера…

Я приехал сюда по приглашению, как выразился бы Виталий Коротич, «американской военщины», а именно департамента английской литературы учебного заведения «Цитадель» — военного колледжа штата Южная Каролина. Не менее трехсот кадетов, здоровенных парней с короткой стрижкой «крюкат», заполнили аудиторию на моей лекции. Не знаю уж, сами ли пришли или были приглашены в дисциплинарном порядке, однако на шутки реагировали живо и вопросы задавали вдумчивые. Между прочим, когда-то «Цитадель» готовила офицеров для войны против Вашингтона, то есть для армии южных конфедератов, противостоящих северным юнионистам.

В Чарльстоне память о Гражданской войне, самой кровопролитной войне в истории Америки (потеряно было с обеих сторон пятьсот тысяч человек, то есть в десять раз больше, чем во время вьетнамской экспедиции), чрезвычайно жива. Кроме упомянутой уже чугунной подводной лодки, выставленной на обозрение перед зданием городского музея (конечно, старейшего в стране), вы можете увидеть здесь очень впечатляющие орудия, стоящие вдоль набережной на чудесной Восточной Батарейной улице и нацеленные в глубину залива. То тут, то там видишь памятники геройским генералам южан. Вообразите себе памятники Корнилову или Деникину в Таганроге или Мариуполе. Надо сказать, что некоторое предубеждение на Юге против Севера еще имеет место и иногда принимает довольно курьезные формы. Один почтенный генерал в отставке рассказывал мне, что, когда он в юности решил пойти учиться в военную академию Уэст Пойнт, в семье поднялся переполох. Главную озабоченность семьи выразила бабушка. Старая леди (их обычно весьма почитают в американских семьях и даже иногда называют «наше национальное достояние») сказала юнцу: «Не в том даже беда, Чарльз, что ты поступишь в военную академию янки (то есть северян), а в том, что после окончания академии ты женишься на девушке янки». Все так и получилось, как старушка предвидела, и наш Чарльз внес значительный вклад в дело дальнейшего укрепления единства страны.

Иногда думаешь — а что бы получилось, если бы южанам удалось отбиться от северян? Вместо единых США мы бы имели теперь США и КША, то есть Конфедерацию Штатов Америки. Выиграло бы от этого дело построения коммунизма во всем мире или еще хуже бы проиграло — вот глубокомысленный вопрос «занимательной истории». В прошлом Чарльстона немало страниц, как мы видим, связано с морем и с войной, и среди его туристических объектов имеются соответствующие экспонаты, если можно так сказать, например, о «Саванне» — первом торговом корабле с ядерным двигателем, который сейчас стоит в порту на мертвом якоре и является объектом туристических экскурсий. Рядом с «Саванной» и в том же качестве располагаются две подводные лодки времен Второй мировой войны, а также самый внушительный экспонат всего Чарльстонского исторического заповедника — герой битвы на Тихом океане авианосец «Йорктаун». Тут, между прочим, возникает один курьезный зигзаг в переводе с английского на русский. Дело в том, что любой военный корабль, независимо от размеров и имени, в английском языке является дамой в том смысле, что о нем говорят «ши» — «она». Таким образом, говоря об авианосце «Йорктаун», мы могли бы без излишней дерзости сказать — авианосица «Йорктаун». Как тут не вспомнить Маяковского — «по морям, играя, носится с миноносцем миноносица…». Авианосица недурно проводит пенсионное время. Кроме обслуживания туристов, она еще несет в эфир «разумное, доброе, вечное», ибо на ней располагается явно одна из лучших в стране радиостанция образовательных программ. Музыкальная часть этих программ просто восхитительна. Возвращаясь из Чарльстона, я настроился на эту бывшую фабрику огня и стали, столь сильно попортившую нервы самураям, и на протяжении ста миль слушал классическую музыку.

В Чарльстоне, как и во всем мире, усиливается туризм. Здесь сейчас бум. Все гостиницы, даже непритязательные мотели, заполнены. Как и все старинные города мира, этот тоже научился извлекать доход из своего возраста. Говорят, что летом здесь испепеляющая жара и удушающая влажность. В апреле, во время моего мини-драпа, воздух был прозрачен, а бризы свежи. Ближе к вечеру я отправлялся в старый город и начинал свои блуждания с рыночной площади, где на каждом углу сидят негритянки, продающие плетеные корзины. Отсюда начинают свои туры конные экипажи, возницы которых жестами и тембром голосов напоминают университетскую публику. Лошади тоже не уступают им в элегантности, под хвостом у каждой приторочен мешок, дабы не загрязнять исторические мостовые. Вы наталкиваетесь на пьяного продавца шляп и понимаете, что вам от него не уйти. Ну, дружище, говорит он, выбирай — белую с синей лентой или синюю с белой лентой. Помахивая какой-то шляпой, вы продолжаете свой путь, заглядывая в окна кафе. Большинство девушек-официанток представляются вам гугенотского происхождения, может быть, потому, что вы чувствуете себя в такой вечер как миллионы подобных вам по всему миру, немножечко мушкетером. Чем ближе вы подходите к Восточной Батарейной (название поистине севастопольское, не правда ли?), тем явственнее вы слышите шлепки волн о парапет. В старинных узких и очень высоких окнах особняков видны спиральные лестницы, столики красного дерева и портреты плантаторов в рамах. В проломах амбарной стены вы вдруг замечаете группу молодежи в шутовских колпаках, в плащах и мантильях — там, оказывается, разыгрывается под ритм рок-н-ролла «Сон в летнюю ночь». Ваше приключенческое настроение еще больше увеличивается после ужина прямо у стойки приморского бара, куда вам сверху из кухни любезнейший потомок пиратов приносит миску крабьего супа и дюжину больших креветок. Постарайтесь пронести ваше приключенческое настроение до гостиницы и вместе с ним благополучно нырнуть под одеяло. Возле гостиницы в освещенном пятне бензоколонки человек заправляет «кадиллак». Ему восемьдесят, он в военном мундире с наградами и в шотландской юбке до колен. Мне нравится Америка тем, что в ней довольно много чудаков. Пожалуй, не меньше, чем в России.