Резкий запах блевотины грубо царапнул мои нежные обонятельные рецепторы. От неожиданности я дернулся, звонко стукнулся головой об стену и попытался распахнуть глаза навстречу неприветливому миру. Не получилось. Веки склеились и не подчинились руководящим импульсам мозга.

Пришлось разлеплять их вручную. Лицо было залито странной субстанцией, липкой на ощупь и сладкой на вкус. На кровь не похоже. Скорее всего, сироп или варенье. С огромным трудом мне удалось расклеить один за другим оба глаза. Радужные переливы кафеля медленно проступили сквозь слезливую муть, и я с беспредельной радостью узрел стены родного туалета. А ведь мне уже мерещились белые нары КПЗ и небритые рожи случайных сокамерников. Ну, или, в лучшем случае, стерильная чистота образцово-показательного вытрезвителя с вышколенным персоналом и наградными вымпелами на стенах. Обошлось. Не будет доносов по месту новой работы. Не будет долгих нудных разборок с очень ответственными лицами. Не будет понижения коэффициента общественного участия. И товарищеского суда тоже не будет. Жизнь прекрасна! Мою задницу греет родной, приобретенный по каталогу, стульчак с газоанализатором. Перед носом болтается рулон мягчайшей туалетной бумаги с коллекцией лучших афоризмов древности, а на стенке моргает красным индикатором автоматический освежитель воздуха, который, пока я спал, полностью исчерпал запас всех своих патентованных ароматизаторов, но так и не смог одолеть запах, исходящий от омерзительной бурой лужи на полу.

Кстати, почему она не убрана? Свойственная всем хомо сапиенсам тяга к совершенствованию окружающего мира проснулась во мне сразу же после осознания своей полной безнаказанности. Сколь мало нужно человеку. Достаточно не посадить его в тюрьму, как он сразу же озаботится чистотой своего туалета. Так в чем же дело? Почему грязно? Опять сломался робот? Я быстренько просканировал доступную моему взгляду кубатуру и убедился, что робот-уборщик действительно сломан. Его расплющенные обломки живописно валялись вокруг унитаза. Припомнилось, как с криком «Мочи лунатиков!» я колотил сковородкой что-то движущееся и блестящее. Мне стало немного стыдно. Это был мой единственный робот-уборщик. Жалко. Хорошая модель. Иногда с ним можно было о чем-нибудь поговорить. Он умел не к месту цитировать Пушкина и прекрасно обсуждал погоду. «Погода — дерьмо», — бывало, говорил я ему. «Да, хозяин», — отвечал он мне.

«И жизнь — дерьмо», — продолжал я. «Вы абсолютно правы, хозяин». В его программное обеспечение была заложена редкая для людей способность соглашаться со всем, что бы ему ни говорили. На моих глазах выступили слезы, которые я, впрочем, быстро унял, пообещав устроить домашнему любимцу похороны по высшему разряду. То есть не просто выкинуть обломки в мусоропровод, а предварительно их упаковать и украсить ярким бантиком. Впрочем, сейчас о подобных мелочах вообще не следовало думать. У меня была куча дел, помимо придания железного праха огненной стихии Вторчермета. Необходимо срочно восстановить порядок в ареале своего обитания и выяснить, какие неприятные последствия может огрести наша озорная компания после милой вечеринки.

Дверь туалета долго не хотела открываться. Дверной демон почему-то отказывался признавать, что внутри помещения находится кто-то живой, и намертво заблокировал замок. Версию о том, что, возможно, я уже умер и больше не фиксируюсь датчиками тепла и движения, пришлось опровергнуть, выбив хлипкую пластиковую панель мощным ударом пятки. «Три трудодня, — с тоскливым сожалением подумал я, оценивая стоимость грядущего ремонта. — И еще четыре за убитого робота. Всего семь». Я прикинул сумму своих обычных ежемесячных расходов, вычел их из зыбкой и пока не до конца определенной суммы доходов на новом месте и пришел к выводу, что ближайший месяц мне придется обходиться «без сладкого». Не в буквальном смысле, конечно. На фрукты и конфеты по-любому хватит, а вот от купания в теплом море и встреч с гаитянской девушкой Джаной придется воздержаться.

К моему глубочайшему сожалению, на числе «семь трудодней, блин» подсчет материального ущерба не закончился. Треснутое окно на кухне — два трудодня, большая вмятина на холодильнике — ерунда, сам выправлю. Разбитая люстра — полтрудодня. Два квадрата теплого полового покрытия разбиты вдрызг. Кто-то колотил по ним молотком, а потом топтал осколки ногами.

Плевать. Если переставить в этот угол тумбочку из прихожей, то никто ничего не заметит. Производить осмотр комнаты не хотелось. Кухни было вполне достаточно, чтобы снизить мне настроение до уровня трех метров ниже плинтуса. А ведь, кроме комнаты, есть еще и прихожая, и, страшно подумать, ванная. Какие только сюрпризы не обнаруживаются в ванной комнате после добротно проведенного веселья. Интересно, почему я должен отдуваться один? Друзья просто обязаны разделить со мной тяготы расходов на ремонт и уборку. Куда все подевались? Ведь компания была довольно большая, а сейчас почему-то никого не видно. В милицию их, что ли, забрали? Тогда почему меня оставили? Потому что я грамотно спрятался в сортире и меня не нашли? Вполне вероятный вариант. Скорей всего, даже не пытались найти. Если в распоряжении ментов внезапно оказалось целое стадо пьяных гоблинов, то они просто не захотели искать себе на радость новые приключения. Опять повезло. И все-таки для восстановления целостной картины ушедшего праздника осмотр комнаты был просто необходим. Но начать следственные мероприятия я решил с холодильника. Если там найдутся неопустошенные емкости со спиртным, то дело — дрянь, сегодня же вечером я увижу портреты своих друзей на стендах «Им должно быть стыдно».

«Надеюсь, в холодильнике нет трупа?» — вспомнив позавчерашний фильм, подумал я и потянул дверцу.

Трупа не было. Емкостей с горячительным тоже. Следовательно, гости покинули мою квартиру добровольно, а не под конвоем. Картина начала проясняться. Они выжрали все, что смогли найти, и ушли в ночь, позабыв про хлебосольного и водкообильного хозяина дома. Неблагодарные скоты, вот кто они после этого. Холодильник начал деловито отчитываться о заказанных недавно продуктах. Его будничное бормотание я привычно игнорировал.

Еще один подробный осмотр прохладных белых внутренностей окончательно подтвердил отсутствие трупа и водки. Зато была обнаружена большая лоханка с черной икрой. Уж лучше бы труп! На поверхности зернистого деликатеса ясно отпечаталось чье-то лицо. При желании можно было попытаться определить, кому принадлежит портретное изображение. Какая сволочь заказала икру с пульта моего холодильника? Давно следовало установить пароль, но уж очень хотелось выглядеть перед знакомыми девушками гостеприимным и щедрым.

Фраза: «Закажи, что тебе хочется, мой цветочек», оказывается, может довольно дорого стоить. Гораздо дороже, чем порция клубники с взбитыми сливками и бокал имбирного коктейля «Пот парижанки». Вот и расплачивайся теперь! Сколько же стоила эта икра? Лучше не думать об этом.

Я тяжело вздохнул, взял с полки пачку сока и жадно ее высосал. Нет, так пить нельзя! Впрочем, у меня был повод. Особенный. Не такой, как у всех. Мои приятели отмечали окончание своих институтов и кичливо размахивали новообретенными корочками. А я свой диплом так никому и не показал. Он был надежно заперт в водонепроницаемом и огнеупорном кармане куртки. Обложка коричневого или «калового», как ее иногда называют, цвета, это не та вещь, которой стоит хвастаться перед друзьями. Два заваленных экзамена по идеологии мега-коллективизма не прошли даром, и начальник курса все-таки подложил мне свинью при выпуске. Но я не в обиде. Он честно предупреждал меня о неприятностях, если не подтянусь, но мои руки как-то так и не дошли до объемных и смертельно скучных учебников Каси-Муры и Санского. Впрочем, зачем я вру самому себе? И руки дошли, и времени я себе выделил достаточно. Просто после первого же тезиса о том, что «Мы — Человечество, посредством гармоничного развития каждой личности гарантируем успех всего общества», у меня каждый раз отключался мозг. Не понимаю, зачем нужна вся эта абракадабра простому разведчику?

Оказывается, нужна. Нужна, хотя бы для того, чтобы нормально распределиться и не попасть туда, куда попал я — на лунную помойку трассировщиком маршрутов утилизационных роботов. «Не всем же быть первопроходцами, Ломакин, — вспомнились мне утешительные слова начальника курса. — На Луне ты тоже сможешь принести много пользы людям». Да пошел он…

Вторую пачку сока я культурно перелил в последний чистый стакан и, неторопливо отхлебнув из него, опустился на стул. Вспомнился громоздкий прикол авторитетного юмориста: «У меня в квартире так грязно, что я жду, когда там заведутся альтернативные формы жизни и выселят меня на улицу». Мертворожденная шутка показалась мне сейчас не такой уж и тупой. Может быть, даже немного философской. Чувствовалось, что до появления альтернативных форм жизни в моей квартире ждать осталось недолго. Идти на разведку в комнату расхотелось совсем.

Я дотронулся пальцем до виска, совершая телефонный вызов. Несущая появилась мгновенно, что довольно странно, если учесть не лучшее состояние моей нервной системы.

— Бюро добрых услуг, — подумал я, не особенно рассчитывая на успех.

С похмелья мыслетелефоны и вообще вся мыслеуправляемая техника подчиняется мне весьма неохотно.

— «Невские зори». Здравствуйте. Готов принять ваш заказ, — мгновенно ответил робот.

— Уборщика мне пришли, — попросил я.

— Какова планируемая площадь уборки? Каков тип убираемого ландшафта? — деловито осведомился диспетчер.

— Общая площадь квартиры — тридцать девять квадратных метров. — Я поднял глаза на обои, заляпанные чем-то вязким и красным. — Плюс стены и потолок. Возможно, потребуется мелкий ремонт замков, дверей и прочей хрени. Оконное стекло пусть захватит. На стандартный пакет 508-й серии. Самое обычное стекло. Стеклянное. Никаких изумрудных фильтров. Знаю я ваши фокусы.

— Ноль семьдесят пять трудодня, не считая расходных материалов, — бодро и без задержки отбарабанил робот. — Возможно незначительное изменение цены, как в сторону увеличения, так и в сторону уменьшения.

— Почему так дорого?

На дурацкий вопрос я получил, как водится, дурацкий ответ:

— Цены регулируются центральным плановым комитетом. У вас есть право воспользоваться услугами любой конкурирующей фирмы. Переключить вас на «Московские окна»? Там дешевле.

— Нет, спасибо.

У андроидов из «Московских окон» была плохая репутация. Злые языки утверждали, что они халтурят на каждом шагу, тырят электричество из розеток и нагло обсчитывают заказчиков. Я не очень верил в эти байки, но предпочитал не рисковать.

— Можно считать заказ принятым? — потребовал подтверждения диспетчер, сообразивший, что подлые конкуренты в очередной раз посрамлены.

— Да, — я снова коснулся виска, заканчивая сеанс.

Почему же я ничего не помню? Со мной никогда не случалось ничего подобного. Неужели дело дошло до этой новомодной дряни? Не может быть! Я бы без малейших сомнений пристрелил того гада, который попытался приблизиться ко мне с подобной мерзостью. Внезапно в моей душе стало холодно и пусто. Пристрелил бы! Ведь вместе с «каловым» дипломом я получил личное боевое оружие.

Весь вчерашний день мгновенно воскрес в моей памяти. Я жалобно заскулил, отмахиваясь рукой от чего-то невидимого и страшного. Но кошмар не пропал. Это случилось на самом деле, и это случилось со мной. Мне захотелось умереть, а еще лучше никогда не рождаться.

Еще вчера утром я так беспечно вышагивал по проспекту Стачек в направлении ближайшего телепортационного пойнта. Безумно гордый собой, я сам себе казался великаном. На самом деле природа не наделила меня богатырским ростом, и при любых построениях я всегда оказывался на левом фланге, но в тот день я казался себе правофланговым. Временами мне чудилось, что прохожие оглядываются, чтобы получше разглядеть мою форменную темно-синюю куртку косморазведчика. Каюсь, тогда я был уверен, что все окружающие завидуют моим нашивкам, блестящим пуговицам и значку выпускника училища имени Леонова.

Я полной грудью вдыхал влажный морской воздух и любовался зеленью каштанов. Кривая усмешка незнакомого адмирала и брошенные на стол «каловые» корочки будут позже, а тогда я еще мечтал. Мне казалось, что очень скоро моя жизнь самым чудесным образом переменится, что буквально завтра мне предстоит шагать по однообразным стальным коридорам орбитальных станций. Если в распределении будет написано «ШГЮ-203», то я увижу огромное Солнце. Перед моим внутренним взором представало исследовательское судно «Ярило-НГТ», больше похожее на заводскую свалку, чем на сознательное творение разумных существ. Зеленая листва и призрачное ленинградское небо заслонялись сумбурным нагромождением промышленных модулей и причудливо выступающими из-под обшивки пакетами ракетных ускорителей. Корабль шел сквозь хромосферу по границе с короной. Были отчетливо видны огромные солнечные пятна, величаво плывущие по бушующей плазме, хищные щупальца протуберанцев нежно ласкали силовые экраны станции. А где же среди всего этого великолепия я? Ага, вот он я. Ну-ка, ну-ка. Каплей? Нет — кап-раз! А что это там у меня на груди поблескивает? Герой Системы? Не может быть! Наверное, это за то, что первым высадился на какую-нибудь планету. Интересно, где она прячется, эта планета? В исследованной вдоль и поперек Солнечной Системе уже нет неоткрытых планет. А может, есть, и я найду ее? Или отправлюсь в первый пилотируемый полет к иным звездам? Все-таки я выбрал самую лучшую специальность на свете! Странно, что не все люди хотят стать разведчиками. Конечно, рискуешь, когда первым прокладываешь путь в неизведанное, но как приятно осознавать, что по протоптанной тобой дорожке двинутся геологи, строители, биологи. Вокруг оставленных тобой следов возникнут шахты, заводы, бескрайние поля космодромов и зыбкие, как мыльные пузыри, купола городов.

Прекрасные вчерашние мечты были прерваны веселыми переливами звонка. За мной. Никогда не слышал о том, чтобы жандармы звонили в дверь.

— Войдите, — тихо сказал я, давая ненужный приказ демону входной двери.

Жандармы не нуждаются в хозяйских дозволениях.

У них всегда и везде полный доступ.

— Бюро добрых услуг «Невские зори» приветствует вас, — с невообразимой торжественностью провозгласило зеленое человекообразное существо, внезапно появившееся на пороге кухни.

Я немного расслабился. Это всего лишь явился по моему вызову безобидный робот-уборщик. Дизайнера, проектировавшего его корпус, следовало отчислить с первого курса художественного училища, а еще лучше поставить к стенке и торжественно расстрелять за глумление над образом и подобием человеческим.

— Новая модель, что ли? — проворчал я.

— Самая последняя. Вам повезло, товарищ Ломакин. Я оснащен улучшенной системой распознавания грязи и стерилизационным излучателем повышенной мощности. Мой локальный позывной — Горней.

Робот был низкорослый или, точнее сказать, компактный, с короткими ножками и ребристым цилиндрическим туловищем, увенчанным маленькой подвижной головкой, на которой с трудом поместились большие оптические детекторы и крошечная имитация лица, способная выражать лишь две эмоции: радость и недоумение. Для уборщика и этого было слишком много.

— Можно приступать? — с кибернетическим энтузиазмом поинтересовался Горней, и его составная шея с двумя шарнирами просительно изогнулась.

— Да, — рассеянно кивнул я, вставая на ноги. — Прибери здесь. Потом получишь дополнительные инструкции.

Уродец победно пискнул и начал сгребать в кучу обертки от продуктов, пустые бутылки и консервные банки, живописно разбросанные вокруг дырки утилизатора. Я же медленно двинулся в комнату. Судьба даровала мне небольшую передышку, чтобы обдумать такие вопросы, как «Зачем? Как такое случилось? Как я мог пасть столь низко?». Ответов не было. Наваждение какое-то. Порой я и в самом деле любил «воткнуться» и иногда даже участвовал в нелегальных виртуальных боях, но никогда до сегодняшнего дня не путал реальность с киберстимуляцией. Перед моими глазами снова предстала ужасающая картина: перепуганная девушка на мушке моего лучемета. Страх сковал бледностью ее перекошенное лицо. Губы слегка подрагивали, и глаза смотрели так пронзительно, словно хотели искрошить мое клокочущее ненавистью сердце. Я надавил на курок, и лишенное жизни тело упало на мой любимый надувной матрасик в углу комнаты.

От воспоминаний меня затошнило. Свело живот. Чтобы не завыть от отвращения к себе и не убежать с места преступления, я ускорил шаг и бегом ворвался в комнату. Краешком сознания я все еще верил, что найду там обычный беспорядок, несколько пустых бутылок, коллекцию немытых чашек, ну и, может быть, утомленную парочку на коврике перед медиаэкраном. Я все еще рассчитывал на то, что кошмарная сцена убийства — это всего лишь воткнутая в мой мозг виртуальность. Может быть, по пьяни я вогнал в телепатическую обучающую систему запрещенный диск и поимел вот такой вот шикарный глюк?

Подобно тому, как объявление диспетчера превращает все еще опаздывающий для встречающих рейс во взорванный аэробус, а живых людей в истерзанные трупы, реальность безжалостно обрушилась на меня, сметая жалкие препоны спасительных фантазий. Мертвая девушка недвижно лежала на моем спальном матрасике. Ее руки были раскинуты в стороны, а волосы расплескались по залитой кровью подушке.

— Ноль-два, — пробормотал я, стуча себя косточкой указательного пальца по виску. — Совершено преступление. Светозар Ломакин убил человека.

— Вызов принят, товарищ Ломакин, — отзывчиво проворковал приятный женский голос. — Участковый инспектор прибудет в течение трех минут. Желаете пригласить адвоката прямо сейчас?

«Они все знают, — с благоговейным ужасом подумал я. — Они знают даже то, что им не нужно спешить. Они не собираются посылать сюда жандармов с индивидуальными ранцевыми телепортами. Черные чудовища с оскаленными черепами на рукавах не материализуются из воздуха и не размажут меня по стене. Вместо них прибудут добрые волшебники с железными браслетами. Они отведут меня к другим волшебникам с деревянными молоточками, и те лет на пятьдесят превратят меня в придаток какого-нибудь полезного механизма.

Отбойного молотка, например. Или экскаватора. И буду я до морковкиного заговенья реставрировать марсианские каналы. Но почему? Зачем я это сделал? Ведь я даже не знаю эту девушку! Может быть, я сошел с ума? Бред! У меня крепкая, проверенная множеством комиссий, психика. Тогда как получилось, что…»

— Нет, — я мотнул головой. — Мне не нужен адвокат.

— Зря отказываетесь, товарищ Ломакин, — сказал кто-то рядом со мной.

Я повернул голову. Все-таки они воспользовались направленным телепортом. За моим плечом стоял милиционер с нашивками участкового. Почему-то он был один, хотя, как я помнил по фильмам, убийство — это такое увлекательное событие, на которое собирается целая стая ответственных товарищей.

— Что вы сказали? — растерянно пробормотал я.

— Зря, говорю, от адвоката отказываетесь, — проворчал участковый, неотрывно вглядываясь в обнаженное тело. — Вам все равно, а он бы лишний трудодень заработал за вызов. Что у вас произошло?

— Я убил человека. — Мне, наконец, удалось обрести некоторую уверенность в себе, и мой голос зазвучал даже слишком твердо для будущего узника оберонских рудников.

— Говорите конкретнее. Какого человека вы убили, каким образом и какие мотивы у вас были? — равнодушно отбарабанил милиционер и сделал шаг по направлению к мертвому телу.

— Этого самого, — я махнул рукой, указывая на труп, — или вы полагаете, что женщина — это не человек?

— Ничего такого я, конечно же, не полагаю. — Милиционер вел себя, на мой взгляд, как-то слишком спокойно, словно каждый день имел дело с жертвами убийств. — Может быть, я сам в чем-то немного женщина, — он улыбнулся какому-то старому неизвестному мне анекдоту. — В любом случае, я очень сильно ценю и уважаю женскую разновидность человека разумного. Однако с чего вы взяли, что Наталья Петровна Корф оставила наш лучший из миров? Она всего лишь спит, товарищ Ломакин. Крепко спит. Отдыхает. Понимаете? А вам я хочу напомнить, что применение наркоидентичных систем запрещено законом и недопустимо для вас, как космического разведчика. Даже для двоечника, которому дальше казахского космодрома дорога закрыта.

— У меня распределение на Луну! — вспылил я. — И откуда вы знаете, что она спит? Там кровь на подушке! Вы же даже пульс не пощупали! Вы — разгильдяй!

Он впервые с момента нашей встречи посмотрел на меня, и его неприязненный взгляд мне очень не понравился.

— У нее телеметрия лучше, чем у тебя, разведчик. — Глазки участкового сузились, превратив заурядного европеоида с большой примесью кавказской крови в стопроцентного азиата. — Ты сегодня втыкался, что ли?

— Втыкался? Я вообще не знаю такого слова. — Вялая попытка выкрутиться потерпела ожидаемое фиаско, служитель закона грозовой тучей надвинулся на меня, и я почувствовал, как холодные щупальца телепатического сканера коснулись моего мозга. — Ни к чему такому не подключался, ничего такого не принимал, — перестав корчить из себя дурачка, залепетал я. — Уже очень давно не баловался.

Это была чистейшая правда, и он мне поверил. Не как человек человеку, конечно же, а как милиционер лицу, подозреваемому в нарушении общественного порядка.

Ведь сейчас он не просто смотрел на меня. Он собирал из разных источников информацию, которая позволяла ему почти со стопроцентной вероятностью определить, лгу я или нет, и, кроме того, он загружал в свой мозг все данные о рабе божьем Светозаре, трепетно хранимые множеством «синих баз». Как я мог забыть, что милиционеру достаточно взглянуть на человека, чтобы сразу узнать не только его имя и место работы, но и то, какие передачи он вчера смотрел по телевизору, с кем провел ночь, с кем дружит и кого терпеть не может. А если проверяемый к тому же еще является счастливым обладателем пониженного социального статуса, то любой мент запросто выяснит, как именно он ублажает своих подружек и какие разговоры ведет с друзьями за кружечкой «Жигулевского». Не болтает ли лишнего и испытывает ли должный пиетет к нашему лучшему за всю историю Человечества государственному строю.

— Очень давно — это сколько? — с расстановкой спросил он.

Я понял, что ему лень слишком подробно ковыряться в моих извилинах, но в длинных паузах между словами мне отчетливо слышался бесстрастный голос, зачитывающий приговор: «Введение в заблуждение лица, находящегося при исполнении служебных обязанностей, наказывается лишением свободы…»

— Вчера не подключался. — Я уже и так нарвался как минимум на каскадное детектирование, так что попасться на примитивной лжи представителю власти мне совсем не хотелось.

— Хорошо. Дальше копать пока не будем, — смилостивился участковый. — Расскажи лучше, с чего ты взял, что убил девчонку? Ты бы у нее хотя бы сердце послушал, перед тем как панику поднимать.

— Я прекрасно помню, как стрелял в нее. Я помню, как попал в нее, и как она упала. Вон, смотрите, вся подушка в крови. После таких ран не выживают. Проверьте, ваша телеметрия, скорей всего, неисправна.

В его глазах я безо всякого телепатического сканера прочитал: «Как ты мне надоел, Ломакин. Откуда ты такой взялся? Сейчас закатаю тебя на пятнадцать суток мусорные бачки красить, будешь знать, как хороших людей ерундой беспокоить». Но вместо прочувствованного монолога я услышал:

— Лучемет Громова 13443171 модель пэ-ха, — он безошибочно назвал тип и номер моего личного оружия. — Тащи сюда. И запомни, Ломакин, на будущее, при поражении из «Громова» кровотечений не бывает. Очень чистоплотное оружие.

— Мальчики, вы тут? — вопросило внезапно очнувшееся тело. — Наконец-то! Идите ко мне. Согрейте меня. Мне холодно.

Голая девушка уселась на матрасе в позе «лотоса» и гостеприимно распахнула нам свои объятия. Она прекрасно себя чувствовала, и лучшего подарка для человека, который за последние полчаса мысленно побывал во всех исправительных учреждениях Солнечной Системы, быть не могло.

— На твоей совести пока только ложный вызов, — хладнокровно констатировал участковый, предварительно запротоколировав взглядом роскошную сцену. — Может, я пойду, Ломакин? — неожиданно предложил он. — Я и так уже обязан сделать отметку в твоем личном деле. Боюсь, если задержусь еще на десять минут, ссылка на ледники превратится для тебя из далекой радужной перспективы в унылые будни. Давай гляну «пушку» и пойду.

— Какую отметку вы должны сделать? — Я торопливо открыл стенной шкаф и вынул из висящей на крючке кобуры лучемет имени товарища Громова образца столетней давности.

— Ты пять минут назад признался в применении наркоидентичных систем. Забыл уже? А говоришь, что не втыканюга.

— Но вы же не хотите испортить светлое будущее молодого специалиста? — Замявшись на секунду, я протянул ему оружие рукояткой вперед.

За то время, пока я держал лучемет за ствол, на лице участкового отразилась целая гамма довольно сложных чувств от легкого испуга до отчаянной решимости и готовности к бою.

— Конечно, хочу испортить, — со злостью выпалил он и с излишней резкостью выхватил у меня оружие. — Не имею права не испортить. Вдруг ты и в самом деле завтра кого-нибудь грохнешь. Поднимут показания с видеодатчиков, прогонят тебя и меня через каскадный детектор, выяснят укрывательство, и в ближайшие сто лет работать мне вахтером на марсианских приисках. Пятьдесят трудодней в месяц без премий и надбавок. — Милиционер повертел оружие в руках, случайно задел стопор, и три гибких жгутика звучно хлестнули его по лицу.

Он поморщился.

— На фига тебе снайперская оснастка?

— Разведчикам — положено, — отрезал я, хотя, честно говоря, и сам не понимал, зачем «громычей» снаряжают приспособлениями для сверхточной стрельбы.

Участковый проверил логический блок, неумело намотал опорные жгутики на рукоятку и вернул мне оружие.

— Тебе повезло. Несанкционированного применения не отмечено. Сам логи посмотреть не мог? Мозги отключились? Мне думается, у тебя будут серьезные проблемы, Ломакин. На Луну можешь не рассчитывать. По-дружески советую хорошенько все обдумать и сегодня же вечером сдать лучемет. С такими глюками, как у тебя, и до статьи недалеко.

— Какими глюками? — заинтересованно спросила девушка, но на нее никто не обратил внимания.

Кажется, мне все-таки удалось добиться снижения социального статуса, и лунные помойки становятся для меня недостижимыми.

— Я обещаю, что в ближайшее время будет поставлен вопрос о лишении тебя права на ношение оружия. До скорой встречи, Ломакин. — Он козырнул и совсем уж официально добавил: — На вашем месте я бы сократил употребление алкогольных напитков и полностью прекратил применение наркоидентичных систем. Считайте это предупреждением. Оно тоже будет занесено в вашу личную карточку.

Милиционер ушел, а я остался стоять, изображая надгробный памятник самому себе. Все-таки правы были мои учителя, когда говорили, что я импульсивный, чрезмерно эмоциональный субъект с невысокими интеллектуальными показателями. Очень тактичная формулировка, заменяющая грубоватое, но более точное определение — дурак. Сегодня к их нелестным характеристикам добавилась еще одна — субъект с нестабильной психикой, склонный к галлюцинациям и применению нелегальных наркосистем. То есть в переводе на общегражданскую лексику — втыкан и псих ненормальный. Как только запись об этом появится в моем личном деле, я могу совершенно спокойно полить болгарским кетчупом свой «каловый» диплом и сожрать его. Больше он мне не пригодится, потому что даже на орбиту, даже туристом меня уже никогда не выпустят.

А в том, что такая запись непременно появится, можно было не сомневаться. Участковый отчитается о проделанной работе сразу же, как только доберется до своей конторы. Я, правда, могу оспорить любую запись в установленном порядке. Но как? Нужны факты. Для того чтобы доказать, что мне не привиделось убийство, я должен буду привести факты о том, что на самом деле убил эту девчонку. Бред.

— Неприятности? Да? — девушка накинула на ноги край одеяла, лишив меня весьма привлекательного зрелища.

— Вроде того, — кивнул я. — Ты как здесь оказалась? С кем пришла?

Наталья Петровна Корф задумчиво посмотрела на потолок, пожевала губами.

— Ты будешь смеяться, — на ее лице отразилось некоторое смущение и растерянность, — но я не помню. — Спустя секунду она с нескрываемым удивлением уставилась на меня. — Ты не подумай, я не такая. Я всегда знаю, когда и с кем. Я даже записываю всех в наладонник. — Девушка вытянула вперед руку и растопырила пальцы, словно думала, что ее любимый наладонник сейчас материализуется из воздуха. — И вообще, обычно, когда рубит с водки, то помнишь, по крайней мере, начало пьянки. И сны потом снятся поганые, но не настолько. Прикинь, мне привиделось, будто я мост взрываю. А по нему как раз поезд идет. Вагоны горят, падают в воду, и из них вываливаются такие маленькие человечки в пылающей одежде… Если тут были наркотики, то я пойду писать заявление. Мне неприятности ни к чему. Мент и так меня пофиксил.

«Ничего не помнит. Какая-то эпидемия амнезии, — слегка повеселев, подумал я. — Похоже, кто-то притащил неконтактную наркосистему и скрытно включил ее. Есть шанс отмазаться от отметки в деле. Если удастся вычислить, кто это сделал, и сдать его, то я буду чист перед милицией и Человечеством. Тогда лунные помойки снова ждут меня!» Как мне хотелось поскорее оказаться на Луне и заняться хоть и непрестижной, хоть и малооплачиваемой, но такой нужной всем людям работой. То, что для достижения сей эпохальной цели придется кого-то засадить на несколько лет, меня нисколько не смущало. Такие подставы должны жестоко караться. Я не собираюсь отдуваться ни за чьи шалости. Каждый должен думать своей головой. В эту минуту я поклялся самому себе в том, что если пронесет и на этот раз, то я выучу наизусть самый толстый учебник по мегаколлективизму, пересдам все заваленные экзамены и, может быть, даже вступлю в Союз Активной Молодежи и стану самым правоверным самцом в Системе.

Появившийся шанс выкрутиться обнадежил меня, но в животе, где-то под желудком, внутренности по-прежнему холодились осколком ледяного страха. Чужая криминальная наркосистема — это, конечно, славная отмазка, ну а вдруг зацепило? То, что я раньше подключал к своему мозгу, всегда проверялось лично мною, и там абсолютно точно не было никаких закладок. А как сейчас? Вдруг искусственная виртуальность внедрилась в мой мозг настолько глубоко, что сможет существовать автономно и самопроизвольно запускаться? Такое не часто случается, но если самопрограммирование произошло, то я буду регулярно стрелять по ни в чем не повинным девушкам и не смогу отличить, на самом ли деле это произошло или нет. Именно из-за таких зацепов и запрещены, в общем-то, безвредные электронные наркотики. И ладно бы заложилось что-нибудь безобидное вроде чтения бумажных книг на ночь или нюханья ромашек. Так нет, этот урод запрограммировал наркостимулятор на убийство. Кому подобное могло прийти в голову? В своих друзьях я был уверен. Никто из них не увлекается виртуальными реальностями, а тем более не станет скрытно применять многопользовательскую систему в большой компании. И если бы все-таки с какого-нибудь чудовищного подрыва кто-нибудь из них и замутил нечто в этом роде, то максимум, на что хватило бы фантазии у любого из моих добрых друзей, так это на серию плоских шуток эротического или туалетного характера. Чтобы было над чем поржать и никому не было слишком обидно. Нет, это не они. Они бы прошили девчонок на гиперсексуальность или заставили бы Пыжика публично и под аплодисменты нагадить на столе. Убийство просто не придет никому из моих друзей в голову.

Значит, остаются случайные гости. Вроде моей несостоявшейся жертвы.

— Икры хочешь? — спросил я у девушки. — Черной. Много.

— Я черную не очень люблю, — с неподражаемой жеманностью ответила она.

— Ты не слишком наглей, красавица. Можно подумать, тебе каждый день предлагают икру столовой ложкой потрескать.

— Столовой? Ты выиграл в лотерею? — Она изумленно захлопала глазами и от этого стала еще симпатичнее. — Ну-ка, выйди. Я при тебе стесняюсь одеваться.

Хо-хо, стесняется она. Было бы что прятать, — я гаденько хихикнул, отомстив ей за позу «лотоса».

Девушка в ответ очень мило покраснела и подобно вскипающему чайнику весьма очаровательно зашипела. Можно было продолжить шутку и плавно довести ее до легкого романтического приключения, но в моей голове и мышцах еще царил похмельный сумбур, и я предпочел пожать плечами и отправиться на кухню. Горней уже навел здесь порядок и теперь шумно возился в ванной комнате. Оттуда раздавались громкие вздохи, хрип и бульканье. Можно было подумать, что в моем душе поселился простуженный дельфин. Не обращая внимания на необычные звуки, я выставил на стол все съедобное, что удалось обнаружить в холодильнике, включая остатки торта, затерявшиеся между прокисшим молоком и заплесневевшими сосисками. Мысленно я уже приготовил коварные вопросы для допроса подозреваемой, но в мою светлую голову пришла неожиданно светлая мысль. Все-таки недаром я стал разведчиком. Я чертовски сообразителен! К чему расспросы, если существует великая и ужасная система тотального контроля? Даром, что ли, Большой Брат днем и ночью неотрывно смотрит на нас? Пускай пользу приносит! Ведь в каждом помещении моей квартиры установлено минимум по четыре опломбированных видеодатчика, и единственный, кто имеет к ним доступ без прокурорской санкции, — это я сам. Ответственный, так сказать, квартиросъемщик. Если бы я и в самом деле совершил убийство, то участковый первым делом связался с прокуратурой и получил бы разрешение на подключение к датчикам.

После чего либо уличил меня на месте, либо доказал мое алиби. Ему, наверное, из простого человеческого любопытства очень хотелось взглянуть, что творилось здесь в течение последних суток, но трупа в наличии не оказалось, а временное помешательство хозяина жилища не является достаточным основанием для снятия приватной информации. Во всяком случае, в отношении полноценных граждан, к коим я до сих пор и отношусь.

Права, блин, человека — величайшее достижение всего стремящегося в светлое будущее Человечества. Аминь.

— Локальная станция, — потребовал я, слегка повысив голос.

Призрачный экран терминала заискрился прямо над обеденным столом. Легким касанием пальца я повернул его под нужным углом и зафиксировал кодовой мыслью. Пустое рабочее поле с парой любимых ярлыков быстро налилось красками и расцвело навязчивыми напоминалками о несделанных делах. Я раздраженно махнул рукой, сметая в отстойник полдюжины неотвеченных писем, пару не поздравленных с днями рождения приятелей и несчетное количество несостоявшихся знакомств. Одно особо живучее послание не пожелало сразу уходить в небытие. Оно настойчиво сигнализировало о своей офигенной важности и срочности. Однако я по инерции повторной директивой удалил и его. Когда нужно спасать свою репутацию, нет времени на ерунду, а послание можно будет восстановить, если я о нем когда-нибудь вспомню.

— Информация с видеодатчиков в жилой комнате. — Я не слишком задумывался над запросом и, естественно, получил то, что заказал.

Компьютер быстренько проверил мои полномочия и послушно вывел трансляцию сразу со всех датчиков, разбив экран на четыре сектора. На всех в разных ракурсах предстала моя гостья Наталья Петровна в обнаженном виде и в соблазнительно полусогнутой позе.

Очевидно, она отчаялась найти свою собственную одежду и сейчас рылась в моем стенном шкафу в поисках чего-нибудь подходящего.

— То же. Вчера, пятнадцать часов ровно, — конкретизировал я, не отказав себе в удовольствии ненадолго задержать взгляд на симпатичной попке.

Вчера в пятнадцать часов в комнате было пусто.

— Пятнадцать пятнадцать.

Опять никого. Куда все делись?

— Пятнадцать тридцать.

На одном из датчиков промелькнула чья-то спина.

Я промотал запись обратно. Все равно не разобрать, кто это был. Видно только, что мужской силуэт проследовал из полутемной прихожей на кухню.

— Прихожая пятнадцать тридцать. Масштаб времени два к одному.

Отвратительное изображение. Не разобрать даже узор на рубашке гостя.

— Кухня пятнадцать тридцать.

Ага, понятно. Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались. Сверху моя малогабаритная кухня выглядела, как загон для крупных обезьян в сухумском питомнике. Полдюжины гуманоидов что-то жевали, пили, махали конечностями и кричали друг на друга. Друзья. Все тута. И все вне подозрений. Нет ни одной незнакомой рожи. Процесс нарезания колбасы и дегустации первой бутылки эликсира радости был в самом разгаре. Разговор шел о сгоревшем в солнечной короне меркурианском танкере «Брежнев». Спор вспомнился мне во всех подробностях. Я тогда сцепился с Пыжовым, доказывая, что штурман не мог ошибиться и сменил курс умышленно. Таська в это время строила глазки Нао и зачем-то хватала меня холодными пальцами за ухо.

Прокрутив запись вперед, я понял, почему она так делала. На мою возмущенно-недоумевающую рожу невозможно было смотреть без смеха. Такое вот странное у меня строение лица. Хочется достойно выразить уничижающие собеседника эмоции, а на самом деле оказываешься в глазах окружающих потешным клоуном.

Я раздраженно промотал запись еще дальше. Ничего особенно нового мне пока не открылось. Стоило экрану показать очередное событие прошлого вечера, как оно немедленно воскресало у меня в голове. Вот слегка захмелевшая компания вполне прогнозируемо переместилась в комнату, оставив на тесной кухне возбужденную агрессивную Таську и ее привычную сексуальную жертву — Пыжова.

Я не стал смотреть, чем все закончилось, хотя всегда испытывал нездоровый интерес к тому, чем же все-таки занимаются уединившиеся Таська и Пыжик. Невозможно поверить, что они совершают банальные половые акты. Уж очень это была контрастная парочка.

Она — смуглая мускулистая и крикливая, он — бледный, хилый и косноязычный. Она выросла на вольных островах Океании и, по ее словам, с трех лет не ночевала под крышей и до шестнадцати не носила никакой одежды. Даже бус и обязательных в ее племени браслетов. Он все детство провел на севере Канады, практически не покидал купол и не выходил на свежий воздух.

Пыжик всегда одевался и устраивал истерику, если в гостях ему не доставалось шлепанцев и нужно было ходить по квартире в носках. Таська смеялась над ним, как, впрочем, и над всеми представителями сильной половины Человечества. Он уважительно звал ее дикаркой и возмущался, когда при нем про нее говорили скабрезности. Если когда-нибудь Таська и Пыж договорятся о чем-нибудь серьезном, очень интересная мутация человека может получиться.

Просмотр шоу продолжился в еще более ускоренном темпе. Вот я и Нао побежали за добавкой, ибо по какому-то замшелому еще советскому закону спиртное на дом не доставляется. Наше возвращение встретили восторженными криками и рукоплесканиями. И хотя класс потребляемых напитков здорово снизился, веселье разгорелось еще жарче. Привычные сетования о том, что водка до сих пор не включена в список бесплатных продуктов, быстро затмились дуэлью между Графом и Пыжиком. В чем там было дело, я помню смутно. То ли Пыжов сказал, что Орлов не в состоянии удержать в голове десяти двухзначных чисел, то ли Орлов заявил, что мужское достоинство Пыжова в боевом состоянии не превышает шести сантиметров. Не помню. Помню, что проказливый Нао в последний момент ухитрился подменить математические опыты и научные измерения романтическим поединком в средневековом стиле.

Дуэлянтам было выдано по два пирожных со сливочным кремом. Потом их развели в разные углы комнаты.

Граф подтвердил свое аристократическое прозвище и оба раза попал Пыжику точно в лицо. Пыжов два раза промахнулся, размазав свои метательные снаряды по дверце шкафа, и теперь должен был, как проигравший, раздеться до трусов и пять минут кукарекать на балконе. Мстительный Орлов потирал руки и требовал линейку, Пыж заикался и вяло протестовал. Публика ревела от восторга.

Пыжова спасла верная Таська. После того как она красиво разделась, только у Графа хватило наглости настаивать на наказании проигравшего. В ответ на это наглое требование Нао посоветовал ему утопиться в унитазе. На что Орлов довольно правдоподобно изобразил бешенство и, требуя сатисфакции, принялся поливать из сифона голую Таську и ее подругу Макки. Не обделил он сладким лимонадом и всю остальную компанию, включая меня. Я раздраженно крутанул запись вперед, сразу же оказавшись в районе трех часов ночи, где наткнулся на сексуальный дуэт, без вдохновения исполнявший обязательную программу парного катания.

К моему удивлению, в главной роли выступал я сам. Господи, как я тривиален. А кто же моя партнерша? Перед кем мне должно быть стыдно? Юное дарование — Наталья Петровна Корф, планета Земля!

— Хоть убей, не помню, чтобы мы с тобой э-э-э… Целовались, — смущенно пробормотал кто-то у меня за спиной.

Я обернулся. Моя несостоявшаяся жертва, облаченная в старый спортивный костюм, из которого я давно вырос, стояла рядом и заглядывала мне через плечо. По ее лицу ползали живописные красные и белые пятна.

Она и в самом деле была смущена.

— А я зато помню, как стрелял в тебя, — мой печальный вздох на секунду заглушил мое же павианье рычание с экрана. — Иногда бывает не так уж плохо, когда реальность не совпадает с виртуальностью.

— Виртуальность? Ты думаешь, мы все воткнулись?

Я почувствовал, что мурашки, бегавшие по моей спине, перепрыгнули на мою близкую, хотя и малознакомую подругу.

— Когда? — почти простонала она. — Я вообще не помню, как здесь оказалась, и хотела бы знать, кто это такой? Кто этот урод? Почему он на нас смотрит?

— Какой урод? Где? — растерялся я.

Компьютер озадаченно замигал сообщением: «Ваш запрос не принят. Переформулируйте». Я погасил надпись и приказал выделить все живые объекты в комнате. Кроме совокупляющейся парочки, трех мух на люстре и полудохлого комара на окне, в комнате присутствовал еще один живой объект. Пространство рядом со шкафом было густо заполнено некоей таинственной человекообразной тенью. Компьютер очертил подозрительную область тоненькой рубиновой линией.

Я потребовал сменить несколько фильтров, но так и не смог разобрать лицо незнакомца. Нужен был хороший ретушер или даже милицейский эксперт, чтобы выдрать из этих серо-черных клякс хоть что-нибудь вразумительное.

— Это тот тип, который поливал нас газировкой, — убежденно заявила Наталья.

— Граф? Орлов? Не может быть…

Пьяный Орлов способен абсолютно на все, но только не подглядывать. Это совершенно не соответствует его сложной душевной организации или, если вы не верите в существование души, то не совмещается с его генетическим кодом. Он просто не может спокойно смотреть на что-либо, ему обязательно нужно участвовать. Хотя бы советом. Я вернул запись назад в пьяный разнузданный вечер.

— Это не Граф! — громкий, почти бабий возглас вырвался у меня помимо моей воли.

Человек, поливавший нас из сифона, ни капельки не походил на Графа. Это был сутулый мужчина около сорока биологических лет с пепельно-серой кожей и худым неулыбчивым лицом. Надо сказать, что эта личность выглядела очень зловеще на фоне нашей беспечно веселящейся компании. Словно ржавый гвоздь, вбитый в розовую задницу. Но как я мог перепутать?

Минуту назад я был уверен, что вчера у меня в гостях был Орлов, но сейчас я вспомнил, что он умотал в Пояс Астероидов и просил не дергать его по пустякам. Но моя жизнь — не пустяк, и я пробормотал формулу вызова.

— Привет, Свет, — раздалось почти сразу.

— Ты как? — формально поинтересовался я.

Связь шла через телепортационный колодец, и задержек почти не было. Слабый шорох, перемешанный с легким эхом, можно было считать законной данью чудовищным межпланетным расстояниям.

— Нормально. Еще две пещеры осталось и на Марс. Прилетай в отпуск. Гульнем. Половину билетов я тебе оплачу. Баблята есть.

Граф уже год работал дипломированным спелеологом и перемещения между Землей и Марсом не считал слишком дорогостоящим мероприятием.

— Боюсь, что не получится, — торопливо отказался я и спешно перешел к интересующему меня делу. — Ты вчера у меня был?

— Ты дурак? Отсюда не меньше недели добираться!

— Спасибо. До связи.

Резкое прекращение разговора не очень вежливо выглядит, зато порой избавляет от необходимости лишний раз врать. Я оперативно произвел инвентаризацию всех остальных персон, присутствовавших в комнате в тот вечер. Нао, Пыжик, Таська — самые настоящие. Подделка незаметна при самом подробном рассмотрении, хотя ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Геннод, Терентия и я — тоже вполне подлинные личности. Хоть пробу ставь и в музее вешай. Тонти и Денис к эпизоду с сифоном уже покинули нас, предпочтя нашему достойному, но слишком буйному обществу тишину нежного уединения. А вот Макки была фальшивая. Как я мог перепутать тощую, как швабра, Корф и пышную Макки?

— Как я к тебе попала? — Наталья ткнула пальцем в свое изображение.

— Дверь открылась, ты вошла, — усмехнулся я.

Разве бывает как-нибудь иначе?

— Не об этом речь. С кем я пришла? Я не могла прийти одна. Люди, находящиеся в беспамятстве, не могут ходить самостоятельно. Ими управляют, как куклами. Как марионетками. За ниточки кто-то должен дергать.

— Железная логика.

Я включил на компьютере режим слежения и обратную перемотку. Наталья, потешно взбрыкивая длинными ногами, забегала по квартире спиной вперед. Она восемь раз злоупотребила крепким алкоголем, три раза побывала в туалете и один раз была зажата в углу моим другом Нао, который при этом получил смачный шлепок по морде, но не утратил доброго расположения духа. Судя по улыбкам, инцидент доставил обоим немало удовольствия, и пощечина была не более чем формальностью. Я слегка притормозил просмотр.

— Не помню, — потрясенно прошептала девушка. — Ничегошеньки не помню.

Ласково расправившись с Нао, виртуальная Наталья продолжила пятиться в прошлое и, наконец, добралась до входной двери.

— Он. — Ее наманикюренный пальчик погрузился в сферографический силуэт незнакомца, которого я опять принял за Графа. — Я пришла вместе с ним. У тебя дверной демон жив?

Девушка продолжала поражать меня нечеловеческой рассудительностью. После ее вопроса я понял, что с моей стороны было довольно глупо запускать терминал и рыться в записях видеодатчиков. Почему я сразу не проверил лог дверного демона? Там же наверняка зафиксированы все, кто переступал порог моей квартиры за последние десять лет. Я перебросил канал локальной станции на входную дверь, добавил мысленный фильтр, и на экран выполз список моих вчерашних гостей.

Взгляд сразу зацепился за незнакомое имя. Борей Готлиб. Строка автоматически развернулась во второй экран. Это, безусловно, был мой вчерашний незваный гость, хотя на фотографии в общедоступной анкете он выглядел гораздо лучше, чем на записи комнатных видеодатчиков. А ведь должен был выглядеть гораздо хуже, во всяком случае, печальнее, ибо портрет его был аккуратно перечеркнут черной траурной полоской с надписью «Скончался».

— Ошибка в базе, — предположила Наталья.

— Ага, я тоже так подумал, — мой голос звучал как-то очень тоненько и слегка подрагивал. — А могилка — это тоже ошибка в базе?

Я развернул одну из прилагаемых фотографий. На ней был изображен весьма благообразный надгробный холмик. Надпись на серой табличке, прикрученной к временному фанерному обелиску, гласила: «Готлиб Борей, 1968–2392». 1968 год? Я сверился с анкетой. Все верно. Трудно представить подобное, однако ничего невероятного в этом нет. Первые успешные опыты по омоложению проводились где-то в начале XXI века, и некоторые подопытные везунчики вполне могли случайно дожить до наших дней.

— Может быть, база ошибочно сопоставила могилу другого Готлиба с нашим.

— Много ли ты встречала в жизни людей, у которых было бы имя Борей, а фамилия Готлиб. А возраст? Ему больше четырехсот лет было! Думаешь, много таких ветхих Бореев Готлибов в Солнечной Системе? Небось, каждый на учете. — Мне стало весело.

Трагедия с пьяным убийством невинной… М-м-м… ни в чем не повинной, или точнее будет сказать, просто хорошей девушки. Да. Трагедия с убийством превращалась в дешевый фарс с ожившим покойником. И я из оттухшего втыкана, у которого надо срочно отнять оружие и половину гражданских прав, словно по мановению волшебной палочки оборачивался невинным…

М-м-мля… Просто хорошим парнем — жертвой дебильного розыгрыша.

— Вообще-то ни одного Готлиба я никогда не встречала. Борея одного знавала. Так звали кота моей подружки. Но ведь где-нибудь должны водиться Бореи Готлибы, — убежденно заявила Наташа и тронула пальцем виртуальный экран.

Бореев на Земле и в космосе обитало несчитанное количество. Даже странно, что я ни разу не встречался ни с одним из них.

— Ладно, — сдался я. — Допустим, что в мире есть два полных тезки с такими вот чудовищными именами и один из них умер. — Она снова потянулась к экрану, чтобы проверить мое допущение, но я хлопнул ее по руке. — Меня интересует, почему человек, в деле которого стоит метка «Скончался», спокойно ходит по городу, фиксируется сторожевыми демонами и его не хватает милиция? Разве это нормально?

— Базы ЗАГСа и милицейские базы не синхронизированы, — гордо объяснила она. — Я это знаю, потому что управление базами данных — моя будущая специальность. Я думаю, милиция хватает на улицах только тех, у кого в досье есть отметка «Разыскивается», а покойникам с отметкой «Скончался» бродить по городу не возбраняется. Нет такого закона, покойников ловить, вот и не контролирует никто.

— Ясно, — кивнул я. — Значит, на живых мертвецов всем наплевать? Ты меня успокоила. А если допустить…

— Никто не будет грузить систему слежением за событиями, которые в принципе не могут произойти, — перебила она меня.

— А если предположить…

— Никогда. — Наталья покачала головой и с напускным равнодушием спросила: — Ты веришь в призраков?

— Уже не знаю, — неуверенно ответил я.

— Значит, звоним ментам, — сделала она неожиданный вывод. — Здесь явно какая-то афера или даже антиправительственный заговор. Очень не хочется вляпаться.

Второй раз за день вызывать милицию мне не очень-то хотелось. Повторение сегодняшнего неудачного опыта было чревато теплой беседой с бригадой психиатров и продолжительным отдыхом в дурдоме. А что еще прикажете делать с человеком, который сначала грезит убийством, а потом заявляет, что обнаружил в своей квартире ходячего покойника? В дурку, однозначно.

— Мы уже вляпались, — осторожно сказал я. — У нас только один выход. Нужно связаться с Комитетом.

— С Комитетом Безопасности Земли? С КБЗ? — Наташа произнесла это словосочетание с уважительным придыханием.

— А с кем же еще? Ты видела участкового? Ему гопников по подворотням гонять, а не призраков ловить. Посмотри сюда, — я щелкнул пальцем по ссылке с официальной биографией Готлиба. — Разыскивался в связи с обвинением в убийстве, уничтожен при задержании.

— Обалдеть, — потрясенно закивала головой Наталья. — Он очень опасен. Даже мертвый.

Я пощелкал по ссылкам, скрывающим прочие подробности жизни Борея Готлиба, но они были неактивны.

— Не открывается, — посетовал я. — Зато обстоятельства смерти посмотреть можно. Оказал сопротивление, покалечил жандарма.

— И еще вот это посмотри, — ее рука оттолкнула мою, а пальчик полез в раздел управления дверным демоном. — Вчера был его пятый визит в твою квартиру.

— Не может быть! — Надо признаться, что я опешил от такого сюрприза.

Столбик из пяти пугающих дат светился красным в середине экрана. Последняя — вчера. С ней все ясно, но остальные? Две на прошлой неделе и две в начале прошлого месяца. Я попытался вспомнить, чем занимался в эти дни. Ничего особенного в последнее время со мной не происходило. Ну, кроме всяческих экзаменов и защиты диплома, конечно. Но поскольку почти всю сознательную жизнь я посвятил учебе, подобные вещи стали для меня вполне обыденными. Следовательно, никаких ориентиров в указанном промежутке времени у меня не было.

— Можно я в туалет схожу? — Наталья дернула меня за рукав, не дав нажать на ссылку.

— А почему ты спрашиваешь? Намекаешь, чтобы я помог тебе снять трусики?

— Там у тебя кто-то живет. Мне страшно, — призналась она.

Я прислушался. В туалете действительно кто-то шумно возился.

— Это Горней, — сообразил я. — Гони его оттуда. Пусть этот бездельник в комнате приберется.

— Хорошо.

Девушка величественно удалилась, а я ткнул дату первого посещения Готлибом моей холостяцкой пещеры.

Мысленно я уже сочинял заявление в прокуратуру. Неприкосновенность жилища еще никто не отменял, и никакая сволочь не смеет проникать в мою квартиру без моего разрешения. Готлиб вошел через дверь. Впрочем, в то время он официально был еще жив и не имел никаких оснований ходить через стены или летать по воздуху без специальных приспособлений. Он банально вошел через дверь, и мой верный демон пропустил его.

Потом тайный гость на цыпочках прокрался в комнату.

Я сменил ракурс изображения и увидел себя, мирно почивающего на любимом матрасике. Хотелось бы приврать, что лежал я в обнимку со стройной брюнеткой из аспирантуры, но буду честен даже в мелочах. В ту ночь я спал один. Часы показывали три двадцать две ночи. Рядом с матрасом мерцал непогашенный экран локальной станции, на нем я разглядел финальные титры какого-то французского фильма. Готлиб подошел к экрану и погрузил в него свои ручонки. На его лице появилась глумливая улыбочка. Какая скотина! Похоже, он ковырялся в моих личных файлах, и хилая бесплатная защита никак не препятствовала ему. Я раздраженно промотал запись вперед, но ничего интересного больше не произошло. Он повозился с моим компьютером и ушел, аккуратно закрыв за собой дверь. Я сразу же создал файл заявления в прокуратуру и в соответствии с шаблоном внес туда факт незаконного проникновения в жилище, дополнив информацию записями видеодатчиков и отчетом дверного демона.

Дрожа от ненависти и нетерпения, я переключился на предпоследний визит Готлиба, который состоялся за четыре дня до вчерашней вечеринки. По уму, следовало бы просмотреть записи в хронологическом порядке, но я торопился. Мне не терпелось узнать как можно больше об этом подонке, подло проникшем в мой дом. Я жаждал скорейшего возмездия. Все записи сегодня же будут переданы в компетентные органы. Пусть там знают, что я не сумасшедший. Я — жертва преступления. Правда, пока еще не совсем понятно, какого рода это преступление. Кто его совершил, в общем-то, ясно, но зачем он это сделал и в чем оно состояло, еще предстоит выяснить. Не для дискредитации же Светозара Ломакина в глазах участкового милиционера затеяна столь хитроумная игра. Запись грузилась несколько секунд, и мне уже захотелось перезапустить просмотр, когда окошко, наконец, стабилизировалось, и я увидел себя сидящим на собственной кухне и мирно беседующим с Бореем Готлибом.

— Борей, дружище, — сказал я так, будто не одну сотню лет знал этого мерзавца. — Мне потребуется некоторое время, чтобы найти подтверждение твоим словам. Я был уверен, что Сашка Титов умер три года назад. Я скорбел и исправно носил тюльпаны на его могилку. Кстати, мы с тобой вместе это делали.

— Можешь мне не верить. — Готлиб брезгливо поморщился, будто я сказал какую-то несусветную непристойность, — Но попробуй хотя бы на этот раз воспользоваться своим мозгом. Принудительная смена тела и твое нынешнее положение втыканутого студента с ампутированной памятью ни о чем тебе не говорят?

— Ровным счетом ни о чем, — голос, неотличимый от моего, звучал легко и уверенно. — У меня всегда было много жестких оппонентов. Если бы ты знал, сколько врагов мегаколлективизма я помножил на ноль, ты бы не удивлялся моему положению. Многие бы хотели отделить мою шкуру от мяса с помощью зубочистки и медленно поджарить то, что осталось на спичках, однако сейчас речь не об этом. Ты обвиняешь нашего общего друга в узурпации власти. — Я увидел, как мои губы на мгновение сжались, будто я пытался удержать во рту рвущееся на свободу змеиное жало. — Ты говоришь, что он положил болт на волю Человечества, за счастье которого всю жизнь сражался, — слова произносились с некоторой задержкой, словно их по очереди заряжали в тугой магазин. — Я в это не верю.

— Не нужно верить. Нужно захотеть понять и не тупить, — пренебрежительно процедил Готлиб.

— Какие у тебя есть доказательства того, что он пересадил свой мозг в тело Золина? Ты пользуешься непроверенной информацией. Я могу убить Золина, как ты просишь, но я не убийца. — Мой двойник сжал руки в кулаки. — Я не убиваю просто так! Даже если все, что ты говоришь, чистейшая правда, при устранении Верховного неминуемо погибнут ни в чем не повинные люди. Мне хватило пятнистого. Клянусь, что больше подобное не повторится. — Мое изображение на экране с неожиданной задумчивостью заглянуло в мои глаза.

Мне показалось, что он увидел, как я наблюдаю за ним из будущего, и я в испуге отшатнулся, поспешно отключил экран и оглянулся, убеждаясь, что никто не слышал моих слов, сказанных на этой самой кухне четыре дня назад. О вызове комитетчиков не могло быть и речи.

Покушение на Верховного Правителя всея Солнечной Системы товарища Теренца Золина — это вам не пригрезившееся в пьяном бреду убийство Наташи Корф. За такое и башку не постесняются оторвать. Если кто-нибудь увидит эту запись, у меня будут столь серьезные проблемы, что мои теперешние трудности покажутся незатейливыми детсадовскими неожиданностями. Невозможно доказать, что я в этом щекотливом деле ни ухом, ни рылом. Никто не будет меня слушать, пока существует подобная запись, а избавиться от нее не в моих силах. Она хранится на государственном сервере и будет оставаться там не менее пяти лет. Мое счастье, что записи с частных датчиков никто никогда не смотрит, если не случилось какое-нибудь преступление. Но как получилось, что я нес весь этот бред про покушение на Золина? Я сошел с ума? У меня раздвоение личности? Может быть, мне следует обратиться к врачу?

За моей спиной послышался шорох. Я торопливо обернулся и чуть не вскрикнул от неожиданности. На пороге кухни в странной полусогнутой позе стоял Готлиб. В натуральном виде он был не таким отвратительным, как на видеозаписях. Немного угнетала надменность во взоре и бледная, как у изголодавшегося вампира, кожа.

— Какого хрена? — задал я самый животрепещущий в данный момент вопрос.

— Извини, что все так сложно, Петр, но из-за Большого Брата очень трудно заметать следы, — прошипел Готлиб, обращаясь явно не ко мне. — Очень жаль, что ты оказался сопливым чистоплюем. Впрочем, ты всегда им был. Если бы не твои заскоки, Золина бы уже не было, а Верховный Совет уже назначил бы срок новых выборов. Из-за тебя все катастрофически усложнилось.

Я увидел направленный на меня ствол лучемета и инстинктивно бросился вперед. Глупо. Очень глупо. Ведь ни одного вида рукопашного боя я так толком и не изучил. В ранней юности пытался приобщиться к космосамбо. Не ради результатов, а исключительно из-за того, что два раза в неделю занятия проходили на орбитальной станции. Для обучения этому виду борьбы просто необходимо состояние невесомости. Отчислили меня тогда из-за двойки по биологии. Об этой несчастной двойке мне сейчас предстояло крепко пожалеть.

Готлиб почему-то не выстрелил, хотя имел великолепную возможность сделать во мне пару сквозных дырок.

Он лишь ударил меня рукояткой лучемета по лицу и хорошенько пнул ногой в живот. Я упал. Уж чему-чему, а падениям меня научили. Кидали и с маленькой высоты, и с большой, и в тяжелом скафандре с небоскреба, и головой вниз с пятого этажа. На тесной кухне спиной об батарею отопления еще не кидали, но мои навыки позволили мне изящно сымпровизировать. Я очень грамотно затормозил пяткой о подоконник и метко метнул во врага подвернувшейся табуреткой. Подбитый неприятель жалобно вскрикнул и спешно покинул поле боя.

Я бросился в погоню и настиг Готлиба в комнате.

В моей голове родился план спасения. Если удастся скрутить эту прыткую нежить, то общаться с ребятами из КБЗ будет гораздо проще. Имея свидетеля и обвиняемого в одном лице, я сумею доказать свою непричастность к антиправительственному заговору. Я бросился к стенному шкафу. У Готлиба был миллион возможностей изрешетить мою беззащитную спину. Пару раз он действительно нажал на курок, и один раз я почувствовал затылком тепло близкого промаха. Каждую секунду ожидая испепеляющего касания лазерного луча, я распахнул дверцы, выдернул из кобуры лучемет и повернулся лицом к врагу. Враг был жалок. Его руки дрожали, не давая ему прицелиться.

— Мордой в пол! — торжествующе взвизгнул я.

К моему удивлению, трус с трясущимися руками проявил отчаянную смелость и не подчинился. Он забился в угол, держа лучемет двумя руками и нагло целясь в мою переносицу. Ствол больше не дрожал. Зрачок Готлиба, мушка и мой драгоценный мозжечок надежно зафиксировались на одной линии. Сейчас он снесет мне голову, и никакая реанимация не спасет мою юную жизнь. Во рту стало кисло, в боках закололо. Надпочечники выгружали в кровь дополнительные порции бесполезного адреналина.

— Брось оружие, — в моем голосе прозвучали просительные нотки.

— Предатель должен сдохнуть, — процедил Готлиб, и я увидел, как его указательный палец начал очень медленно сгибаться, легко сдвигая курок по направлению к точке моей смерти.

Непропорционально длинная фаланга с заусеницами у основания желтоватого ногтя перемещалась в пространстве со скоростью уставшей улитки, и казалось, что пока силовой контур лучемета замкнется, я успею сделать множество дел. Кинуться вперед и сокрушить врага или, наоборот рвануться в сторону и выпрыгнуть в окно. Даже если бы я разбился после падения с 31 этажа, врачи легко воскресили бы меня, но я не сделал ничего. Моя кровь превратилась в вязкий кисель, и каждое движение давалось с неимоверным трудом. Преодолевая сопротивление перенапряженных мышц, мне едва удалось слегка сдвинуть голову. Раскаленный луч опалил скулу и превратил половину уха в удушливый смрад.

Медленно, как во сне, я низвергся на пол. Я стрелял наобум, не целясь и не намереваясь поразить противника.

Единственным моим желанием было заставить его отпрянуть назад и не дать ему сделать еще один, точный и окончательный выстрел.

На мгновение в глазах потемнело. Яркая вспышка пронзила комнату, разделив свет и тьму. Я увидел безумные глаза Натальи Корф. Бесплотный кошмар бесповоротно извалялся в граните реальности. Никакого Готлиба больше не было. Он исчез. Его место необъяснимым образом заняла несчастная, ни в чем не повинная девушка, которая и упала на матрас с прожженным черепом.

Несколько секунд я продолжал целиться в труп, решительно не понимая, где закончилась реальность, и начался бред. Может быть, один бред наслоился на другой, а мое сознание больше не в состоянии различать явь и наваждение? Я автоматически потрогал раненое ухо.

Оно было в полном порядке. Самое тщательное ощупывание не обнаружило никаких повреждений. Я оглянулся. На стене рядом со шкафом должны были присутствовать отметины от неудачных выстрелов Готлиба. Ничего такого там не было. Кстати, обои давно нужно переклеить. Какие обои? О чем я думаю?! Я снова повернулся к матрасу — труп с дыркой в голове наличествовал на прежнем месте, невзирая на мое страстное желание его там не видеть. Бытие не желало определяться сознанием. Я опустил глаза — в руке лучемет, в памяти которого записано время выстрела и изображение точки прицеливания, поднял глаза — четыре видеодатчика по углам комнаты, бросился на кухню, на ходу тараторя:

— Записи с видеодатчиков минуту назад.

Я сильно рассчитывал на объективность электроники. Мой рассудок хватался за любую соломинку, прекрасно осознавая, что в его распоряжении нет ничего, кроме бессовестно врущих органов чувств. Как, в общем-то, и ожидалось, экран продемонстрировал мне загнанную в угол девушку и меня самого, неспешно ковыряющегося в шкафу, достающего лучемет и хладнокровно жмущего на курок. Безжалостный луч прошил плоть так, будто это было не живое тело, а всего лишь его жалкая тень. Никогда прежде я не видел, как взаправду умирают люди, а тем более, никогда не убивал сам. Почему это случилось со мной? Чья злая воля превратила меня в убийцу? Будущее Светозара Ломакина нарисовалось в моем воображении с потрясающей четкостью. Сознание в автоматическом режиме просчитало наиболее вероятные варианты развития событий и способы хоть как-то повлиять на свою судьбу. Перспектива провести лет пятьдесят на рудниках, а потом до конца дней жить с клеймом убийцы меня не прельстила нисколько. Возможность застрелиться на собственной кухне тоже не сильно воодушевила. Почему-то мне показалось, что лучше всего будет достойно погибнуть в честном бою с милицейскими роботами. Пусть все считают меня борцом с системой, а не заурядным идиотом с воткнутыми мозгами, коим я на самом деле и являюсь.

В прихожей меня ждала куртка разведчика с вшитыми в синтетическую кожу защитными элементами.

Невзирая на совершенно чудовищный вес в 18 килограммов, я с удовольствием носил ее, когда нужно было покрасоваться перед друзьями и особенно перед подругами. На сегодняшнем бенефисе мне полагалось выглядеть безупречно, а ничего безупречнее форменной куртки придумать невозможно. Моим предсмертным желанием стало во всей красе предстать в вечерних новостях, в которых меня, вне всяких сомнений, покажут.

Где-нибудь между сообщениями о неожиданных заморозках в северной Бразилии и вечно актуальными происками калифорнийских террористов вставят кадр с очерченным мелом «мокрым местом». Начальник училища потрясет перед объективами простреленным «каловым» дипломом и скажет прочувствованную речь о моем пренебрежении основами мегаколлективизма.

А может, и не скажет. О чем ему говорить? После такого инцидента его наверняка снимут с должности.

Размечтаться я не успел. Точнее, мне не дали. Дверь распахнулась. Демон дверного замка безропотно разблокировался перед пришедшими. В прямоугольном проеме нарисовались две угловатые фигуры в белых комбинезонах. Угрюмые озабоченные лица выдавали в этих существах натуральных людей, а не андроидов.

Я автоматически поднял руки. Война с живыми представителями органов не входила в мои планы. Уж лучше пятьдесят лет каторги. Я согласен на все, лишь бы никто больше не пострадал.

— Где больная? — рявкнула та фигура, что была крупнее.

«Реаниматоры, — дошло до меня. — Мыслетелефон автоматически связался со „Скорой“ и сообщил о внезапной смерти абонента, если уцелел, конечно».

— Она там, — махнул я рукой в сторону комнаты и вышел на лестничную площадку.

Лифт еще не успел захлопнуть двери после доставки врачей. Я поспешно заскочил в кабину и мысленно приказал: «Первый. Очень быстро». Автоматика безупречно отработала простое задание, и, испытав мимолетное состояние невесомости, я очутился на улице.

Простор огромного голубого неба над головой подействовал ошеломляюще после тесной однокомнатной квартирки. Как же все-таки прекрасен этот мир и как не хочется с ним расставаться. «Из-за тебя другой человек никогда больше не увидит этого неба. Ты должен понести наказание», — безапелляционно сказал я себе, возвращаясь в реальность, где небо может быть только клетчатым.

Ближайший пойнт телепортационной системы находился прямо во дворе моего дома, рядом со стоянкой антигравов. Всего десять шагов от подъезда, и в моем распоряжении вся Земля с ближайшими окрестностями.

Трудодней можно не жалеть, больше они мне не понадобятся. Как назло, рядом с пойнтом выстроилась длинная очередь из школьников, одетых в теплые зимние куртки. Две учительницы, обильно упакованные в меха, поочередно переправляли пионеров куда-то в Гренландию или в Антарктиду. Они ставили своих подопечных на пойнт строго по одному, тщательно проверяли код пункта назначения, а после отправления несколько секунд ждали подтверждения доставки с другой стороны канала. Прервать сей сверхсложный процесс не было никакой возможности, и я рванул за угол, к универсаму. На площади перед ним недавно оборудовали сразу десять четырехканальных пойнтов. В это время дня там обычно не бывает очередей.

Расчет оказался верным, и я без заминок переместился на свою любимую точку в Андах, вдохнул обжигающе холодный горный воздух и, не сходя с места, метнулся в центральный универмаг Красноярска. Потом через Абакан и Дели вернулся в родной Ленинград почти туда же, откуда стартовал. Таким образом, я рассчитывал хотя бы ненадолго ввести в заблуждение систему глобального контроля. Дескать, пока громоздкие вычислительные центры будут отслеживать мои перебежки, у меня, может быть, получится выгадать пять минут на чашечку кофе. Глупо. Сразу же после объявления Светозара Ломакина в розыск первый же пойнт, на который я встану, отправит меня в тюрьму.

Местом для своего ареста я выбрал проспект маршала Казакова. Вполне достойное место, чтобы прожить последние минуты вольной жизни. Стрелять себе в голову или биться насмерть с милицейскими роботами я уже передумал. Безумно хотелось жить. Можно принять любые унижения ради того, чтобы еще раз увидеть Анды, у меня даже возникло искушение выбросить в урну лучемет, чтобы не провоцировать группу захвата, но я побоялся, что оружие может попасть в чьи-нибудь недостойные руки. Зря. Руки, которые были бы недостойнее моих, еще поискать нужно.

Я, не спеша, шел по тротуару, мысленно репетируя свою сдачу властям. Впереди виднелась чугунная ограда Приморского парка. Сквозь решетки можно было разглядеть прилизанные аллеи и мамаш, мирно толкающих перед собой детские колясочки. Вдалеке над густой зеленью громоздились циклопические кубы Института Времени. Солнце играло на зеркальных гранях корпусов, и, казалось, здание само является гигантской машиной времени, пронзившей несколько веков и случайно очутившейся в старинном квартале. Забавно, что за всей этой древнеегипетской грандиозностью крылась такая малость, как перемещение кубического микрона свинца на две микросекунды в прошлое. Я перешел дорогу и свернул на улицу Котина. Небольшое кафе сверкало стеклянными витринами рядом с перекрестком.

Внутри я разглядел всего три фигуры. Для завтрака было поздновато, а для обеда рановато, поэтому заведение почти пустовало. Парадная дверь празднично заискрилась и растворилась в воздухе, едва подошва моего ботинка коснулась первой ступеньки. Не успев войти, я сразу же услышал обрывок чужого разговора:

— Думаю лететь на следующей неделе. Хотелось отгулять положенный месяц, но, боюсь, место займут.

Трое парней моего возраста сидели за угловым столиком неподалеку от неработающего фонтана. Похоже, они, как и я вчера, отмечали завершение обучения и получение дипломов. Везунчики.

— А я в среду на Плутон, — похвастался худощавый сутулый юноша с эмблемой Четвертой партии на стоячем воротничке.

Непонятно, что этот «ботан» забыл на холодной каменюке, затерянной во вселенской тьме? Плутон — это ведь даже не совсем планета. Кусок твердой материи с ненормальной орбитой и населением в три тысячи одичавших астрономов. Там наверняка нет универсамов и бассейнов, без которых такие субтильные существа обходиться неспособны. Уж не знаю, с чего я взял, что «ботан» не сможет выжить без универсамов и бассейнов. Наверное, партийный значок натолкнул меня на мысль о папике с высшим социальным статусом.

— Как ты и хотел, — удовлетворенно кивнул коренастый крепыш в спортивном костюме. — Не понимаю я вас, ребята. Что вы там потеряли? То ли дело я! Пять трудодней за смену, в выходные — на Луну или на Карибы за счет завода, квартира, льготы, статус через десять лет, а у вас там даже в кино не сходить, да и с девушками тяжеловато, наверное.

— С девушками все будет нормально, — убежденно заверил партийный «ботаник». — И трудодней у меня накапает побольше, чем у тебя.

«Нисколько в тебе не сомневаюсь», — со злостью подумал я, усаживаясь за свободный столик. Чернокожий юноша появился почти сразу. Поначалу я принял его за андроида и подивился расточительности второразрядного пункта общепита. Спустя секунду выяснилось, что официант живой, и этот факт окончательно сбил меня с толку. Как разумное существо может браться за работу, с которой легко справится железный ящик на колесиках?

— Вилли, — представился официант.

Под его пиджаком, украшенным эмблемой системы сервисного обслуживания, виднелась мятая футболка с похабной надписью на убундийском. Из-за пояса обрезанных по колено брюк торчал дешевый планшет. Вилли был похож на студента-недоучку, зарабатывающего трудодни для покупки игрового процессора. Непонятно, правда, почему этот паренек пошел в малооплачиваемые «халдеи». На погрузочных работах в порту или в каком-нибудь другом, не менее интересном месте, можно заработать гораздо больше и быстрее. Практичный Нао, например, отпахав всего один сезон на марсианских раскопках, все последующие летние каникулы провел на морских пляжах, соря трудоднями и десятками покоряя женские сердца.

— Чего изволите? — с незнакомым мне акцентом спросил Вилли.

— Холодный борщ или рассольник, жареная курятина, рис с овощами, черный чай с лимоном и сахаром, два хлеба, — автоматически отбарабанил я свой всегдашний заказ, состоящий исключительно из бесплатных блюд.

Опомнился я только тогда, когда Вилли закончил стучать пальцем по панельке наладонника и собрался удалиться.

— Отменяется, — сказал я таким тоном, будто имел дело с роботом. — Новый заказ. Кофе натуральный. Кенийская арабика урожая прошлого года. Или нет! Лучше робуста.

— По буквам, пожалуйста.

— Ро-бу-ста.

— Сложный специальный заказ от полутора трудодней, — предупредил Вилли.

— Сахар желтый и сливки отдельно, — по-королевски распорядился я. — И выпить. Коньяк трудодней за 150. Грамм 600. Сорт на твой выбор. Еще бастурму. Не синтетическую. Нормальную. Человеческую.

Вилли удалился, что-то невнятно бормоча себе под нос. Где-то вдалеке прогрохотал гром. Странно. Грозу назначили на среду, а сегодня только понедельник. По метеоплану предполагалась ясная солнечная погода с небольшими кратковременными осадками. Дождик нужен был исключительно для того, чтобы прибить пыль и не гонять зря поливальные машины. Опять метеорологи что-то напутали. Плевать. Уж что-что, а погода должна волновать меня в самую последнюю очередь. Я погрузился в размышления о том, что прибудет раньше, группа захвата или мой сложный специальный заказ. За окном текла обыденная жизнь большого города. Она будет точно так же течь и тогда, когда я окажусь в каталажке, и тогда, когда лет через сто с меня снимут судимость, и я точно так же буду сидеть в этом кафе и ждать заказ.

Что-то было не так, и я на некоторое время отвлекся от грустных мыслей. По Ленинскому проспекту на непривычно низкой скорости в четыре слоя, вместо трех, предусмотренных на данном участке, шли легковые антигравы. Большегрузов здесь не было, ибо они в центр не допускаются. На развязке с проспектом Жукова плотность машин превысила любые разумные пределы.

Там поток встал. Антигравы буквально лезли друг другу на крыши. Казалось, сейчас они заревут, отрастят клыки с рогами и начнут драться за место под солнцем. Некоторым водителям удавалось выбраться из превратившихся в ловушку силовых коридоров, и тогда их машины мухами разлетались в разные стороны в поисках нормально работающих дорог.

Затор в середине рабочего дня мог означать только одно — где-то случилась авария или того хуже — террористический акт. Плохо, если это так. Хотя мне это должно быть безразлично. Я сам сейчас нахожусь вне закона, как какая-нибудь ультраправая «Либеральная Армада». Чем я лучше террориста? Тем, что убил человека не из-за идеи, а из-за воткнутых мозгов? Но ведь я не хотел… Это было чудовищное стечение обстоятельств… Я же не виноват!

По тротуару мимо кафе прошла высокая девушка в коротенькой юбочке, обнажавшей умопомрачительно красивые ноги. Я невольно проводил их глазами. Спустя мгновение на месте, где только что прошествовало неземное создание, распустился ослепительно яркий цветок взрыва. Огромное витринное стекло, отделявшее меня от улицы, в один миг превратилось в пар. Поток испепеляющего света сжег стойку. Сутулый «ботаник» повалился на пылающий пол, закрывая руками выжженные глаза. Его более удачливые друзья с криками бросились прочь. Их настигла и сбила с ног взрывная волна. По стенам и перевернутым столам застучали поражающие элементы, в форме оперенных дециметровых дротиков. Встретив препятствие, они ввинчивались в него и взрывались. За какие-то доли секунды адские приспособления изорвали на куски всех и всё. От трех друзей осталась лишь быстро обуглившаяся кровавая кашица.

Судьба словно в насмешку уничтожила перспективных молодых специалистов и оставила коптить небо мерзкого втыкана и убийцу. Целый и почти невредимый, я распластался на полу. Форменная куртка успешно справилась с тяжелейшим испытанием. В момент взрыва ткань затвердела, и я не получил ни одной царапины, если не считать изодранных в кровь и местами обожженных кистей рук.

Обычно террористы не ограничиваются одной бомбой, и в ближайшие секунды следовало ожидать продолжения кровавого фейерверка. Отпихнув в сторону изрешеченный и опрокинутый холодильник с напитками, я оторвал живот от обугленных половиц, вскочил на ноги и пробежал четыре шага. Мне хорошо запомнился каждый сантиметр этого неблизкого пути. Вот только момент, когда я укрылся за единственной уцелевшей стеной, не сохранился в моей памяти. Возможно, я потерял сознание и очнулся только оттого, что стих свист второй волны взрывающихся дротиков. Прямо рядом со мной мертвая повариха страстно обнимала покореженную плиту. На месте ее головы зияла пугающая пустота.

Толстое тело не желало расставаться с жизнью и все еще трепетало в предсмертной агонии. Я отвел глаза.

Официант Вилли лежал в углу. Из-за неестественно вывернутых конечностей я опять перепутал его с роботом.

Из разорванного горла Вилли толчками выплескивалась кровь, из сломанной груди торчали острые осколки ребер. В глубокой ране темно-красными виноградными гроздьями надувались и лопались кровавые пузыри.

Я бросился к официанту и большим пальцем зажал разорванную артерию. У этого парня еще был шанс выжить.

«Скорая», — подумал я и услышал унылый голос автоответчика: «Сеть недоступна, сеть недоступна, сеть…», быстро заглушённый короткими гудками. Невероятно.

С тех пор как я во втором классе средней школы установил в свой череп лучшую, по тогдашнему моему мнению, модель мыслетелефона, не случилось еще ни одного сбоя. Сейчас же сверхнадежная система не работала, и это казалось самым страшным из всего, что могло произойти. Я смотрел на свои окровавленные руки, умирающего официанта и слушал гудки разрушенной телефонной сети.

Вилли умер у меня на руках, так и не дождавшись помощи.

Я вытер липкие пальцы об обмякшую куртку. Когда Вилли сделал последний судорожный вдох и затих, все мои переживания превратились в хрупкий сухой лед.

Стали мелкими и неинтересными все неразрешимые проблемы. Одна мысль неустанно сверлила мозг: найти того, кто это сделал. Найти и уничтожить. Я был холоден и бесстрастен, словно робот, исполняющий безусловную программу. Я шел по улице и не вжимал голову в плечи при звуках взрывов. Я старался увидеть и запомнить все. Перевернутые и искореженные машины были похожи на трупы больших домашних животных. Их было жалко почти так же, как искалеченных людей, лежащих рядом. Между воющими от боли окровавленными человеческими существами метались, потеряв разум, те, кому повезло остаться невредимыми. Не в силах что-либо сделать они орали друг на друга и каждую минуту безуспешно пытались связаться с кем-нибудь по телефонам. Чем-то они напоминали верующих, чьи боги забыли про них и уже не отвечали им на их мольбы.

Кое-где к раненым пикировали автоматические медицинские модули. Эти роботы не пользуются телефонной сетью. Они постоянно дежурят в стратосфере и распознают человеческую боль за много километров.

К сожалению, их слишком мало и они слишком слабы, чтобы спасти всех, ведь создавались они исключительно для помощи детям, у которых еще нет мыслетелефонов.

Глыба Института Времени празднично переливалась всеми цветами радуги. Кто-то умело манипулировал защитными полями, виртуозно отражая атаки трудноразличимых с большого расстояния летательных аппаратов. Происходящее не было похоже на террористический акт. Скорее напоминало хорошо спланированное военное нападение. Кто-то нанес по городу массированный бомбовый удар. Но кто? На Земле уже больше ста лет не велись крупные боевые действия. В Солнечной Системе у Человечества вообще нет врагов, если не считать Калифорнийской Конфедерации, но даже с поддержкой пиратствующих сепаратистов из Пояса Астероидов они не могли совершить ничего столь масштабного. Подобное выступление было бы самоубийством для этого карликового буржуазного государства, чьи часы и так уже сочтены. Тогда кто? Пришельцы из глубин космоса? Ерунда. Звездные войны так не начинаются. Хотя откуда я могу знать? Может быть, именно так они и начинаются: взрывы, бомбы, дротики. От мысли о дротиках я покрылся холодным потом, и гипотеза об инопланетных нелюдях перестала казаться мне такой уж невероятной.

Спасательные службы наконец-то очнулись от шока.

Большой грузопассажирский антиграв с громким скрежетом опустился рядом с руинами одного из домов.

Оранжевые фигурки людей и синие силуэты андроидов разбежались по всем направлениям в поисках тех, кому еще можно было помочь. Из того же антиграва выползли три огромных кибернетических паука. Несмотря на чудовищные размеры, механизмы были легкими и мощными. Своими многочисленными захватами они принялись бойко раскидывать завалы, изредка испаряя аннигиляторами особо крупные обломки. Между членистыми лапами чудовищ роились летучие медицинские роботы, которые благодаря крошечным размерам легко протискивались в любую щель и на месте оказывали первую помощь пострадавшим. В совсем уж безвыходном положении эти роботы, скооперировавшись, могли отчекрыжить застрявшему человеку голову, чтобы спасти хотя бы мозг.

Новый бомбовый удар превратил спасателей в визжащие от боли куски рваного мяса и тихие трупы. Меня сбило с ног взрывной волной и швырнуло на тротуар.

Невыносимый грохот отвердел неодолимой тишиной, и прошло несколько минут прежде, чем я снова осознал себя живым. Голова раскалывалась на части. К счастью, не в прямом, а всего лишь в переносном смысле. Я подивился обилию своей крови на поребрике, отер тыльной стороной ладони лицо и попробовал встать. Мир качнулся, но устоял. На перекрестке очень страшно и тоскливо надрывалась сирена горящего пожарного антиграва. Антиграв исторгал из своего разодранного чрева шипящую пену и контуженых пожарников. Сквозь вой и ругань иногда прорывался истошный женский крик и чьи-то стоны.

Десант спасателей полег в полном составе. В строю осталось четыре покалеченных медицинских робота, но они ничего не могли сделать. Раненых и недавно убитых было слишком много, а криоконтейнеров слишком мало. Ампутированные головы некуда было складывать.

К счастью, подкрепление не заставило себя ждать. Над деревьями, выбирая место для посадки, уже барражировали еще два антиграва «Компакт-РАФ» с красными крестами на бортах и днищах. Один из пилотов решительно направил свою машину на газон рядом с галантерейным магазином, и близкий взрыв смачно впечатал пятитонный аппарат в фасад древней многоэтажки.

Второй антиграв, слегка качнувшись на взрывной волне, мягко шлепнулся на иссеченную дротиками клумбу.

Из него никто не вышел. Сквозь продырявленную во многих местах обшивку я увидел, как пилот, разжав окровавленные пальцы, отпустил штурвал и откинулся на спинку кресла.

На Ленинском проспекте выросли серые поганки новых взрывов. Застрявшие в пробке легковушки, кувыркаясь, полетели в разные стороны. Они падали на газоны и тротуары, добивая выживших прохожих. Пропитанный железными осколками и вибрирующий смертью грохот буквально парализовал меня. Только через несколько секунд я вышел из ступора и нашел в себе силы распластаться на асфальте. Что-то больно царапнуло меня по лбу. В асфальте рядом с моей рукой образовались сразу три глубокие выбоины. Мелкое крошево больно оцарапало кожу. С трудом отжавшись от спасительной плоскости тротуара, я бросился вдоль улицы.

Как мужчина, как гражданин, да и просто как вооруженный человек, на глазах которого совершается преступление, я должен был как можно скорее вступить в бой. Я ведь так и хотел поступить, но никак не мог найти, с кем драться. Кто противник? Неизвестно. Откуда наносятся удары? Непонятно. Какая цель у нападающих?

Неведомо. Может быть, и нет никаких пришельцев со звезд? Просто наши яйцеголовые опять перепутали плюс с минусом и выпустили очередного джинна из очередной бутылки. А люди уже начали свято верить, что ничего страшнее самовзрывающихся термоядерных электростанций и нейроинформационных вирусов они выдумать не смогут. А вдруг смогли? Пробили дырку в проклятое прошлое или в светлое будущее и благодарные потомки, объединившись с полоумными предками, решили с нами разобраться? Нет, это фантастика. Скорей всего, дела обстоят не так плохо и это самые банальные пришельцы из космоса решили покорить нашу мирную трудолюбивую планету. Они мечтают похитить наши бессмертные души и выпить весь наш желудочный сок.

Взрывов не было слышно уже сорок шесть секунд, но в небесах нарастал грозный, рвущий барабанные перепонки гул. Долг разведчика требовал от меня выяснить суть опасности, нависшей над Человечеством. Ведь не просто так я выбирал специальность. Совет по профориентации очень настоятельно рекомендовал мне учиться на экономиста, утверждая, что именно на этой стезе я принесу максимальную пользу людям, а для себя нарублю достаточное количество жирных трудодней.

Но тогда, как, впрочем, и всегда, я пошел наперекор доводам разума. Вот и сейчас вместо того, чтобы прыгнуть на дно очень глубокой и безопасной канавы, я резко сменил курс и с максимальной скоростью ворвался в подъезд ближайшей уцелевшей высотки.

Ступени под ногами вздрогнули синхронно с новыми бомбовыми ударами. Вместе со всем зданием затрепетали листья здоровенных фикусов, украшавших лестничные площадки. Перед глазами короткой очередью пронеслись номера этажей. Словно в древнем, мельтешащем кадрами фильме, сквозь пустые рамы промелькнул адский пейзаж подвергшегося штурму города. Дымные столбы подпирали помрачневшие небеса. Сквозь разрывы в облаках виднелись лоскуты голубого неба, напоминающие о совсем недавнем, но уже недостижимом беззаботном прошлом.

Дверь на крышу оказалась распахнутой и висела на одной петле. Я подбежал к ограждению. Гул доносился со стороны Большого Ботанического сада, над которым метались вражеские летательные аппараты. Каждый раз, когда какая-нибудь из черных точек снижалась и вновь взмывала ввысь, на теле города оставалась огненная дымящаяся рана. То пылающая улица, то распластавшееся на земле здание. На нас напали дикари. Цивилизованные люди в первую очередь уничтожают военную технику, а уже потом убеждают безоружных граждан в своей правоте. У меня почти не осталось сомнений: ученые из Института Времени что-то напортачили в своих расчетах и вызвали из небытия наших психически неуравновешенных предков. Страшно представить себе, что начнется, если эти воскресшие из могил питекантропы начнут метать в нас ржавыми атомными бомбами и травить ипритом.

Я завертелся на месте, стараясь одним взглядом охватить все вокруг. В душе смешались веселая злость, охотничий азарт и страх, ритмично сжимающий опустошенные надпочечники холодными костлявыми пальцами.

На время были забыты ненависть и жажда мести. Забыт грядущий приговор, клеймо убийцы и общественное презрение. Забыто все! Так надо. Слезы потом. Сейчас моей планете нужен солдат и победитель.

С башни Госплана небо рассек яркий луч. Он вцепился в одну из хищных мошек и не отпускал ее, повторяя все безумные маневры летательного аппарата. Я автоматически посчитал время. Луч горел ровно пять секунд. В тот момент, когда он погас, вражеский антиграв дернул носом, будто налетел на невидимую воздушную кочку, и устремился к земле, оставляя за собой дымный след грязно-землистого цвета. Агрессоры оказались беспросветно тупыми существами. Пятисекундная очередь — это минимальный стандарт для земного оружия нашего времени. Если они собирались победить нас, то их защита в любом случае должна была выдерживать такой выстрел.

Я достал лучемет. Холодная уверенная тяжесть приятно оттянула руку к земле. По легкому движению пальца из рукоятки выскочила панель прицеливания, которую я немедленно прилепил себе на левую бровь. Черная мягкая бляшка с громким чмоком присосалась к глазу и позволила мне увидеть себя самого через обзорную планку лучемета. Не самое приятное зрелище. Избитый окровавленный гуманоид с испуганными до безумия глазами целенаправленно излучал ненависть и страх во все стороны света. Еще одно касание кончиком мизинца, и у лучемета выросли три мгновенно затвердевших жгутика. Снайперская оснастка работала великолепно, хотя никто никогда не интересовался ее исправностью.

Словно боясь поранить или напугать зверушку, я осторожно посадил лучемет на ограждение крыши. Почуяв опору, он немного потоптался на месте, нахохлился, жгутики слегка искривились, напружинились и надежно закрепились на шершавом бетоне. Все готово. Я отбежал на десяток шагов в сторону и лег лицом вниз, натянув воротник как можно выше на шею, словно ожидал порывов очень холодного ветра. Мыслеуправляемый прицел начал прямую трансляцию изображения из ствола «Громова» прямо в мою глазную нашлепку. Мне осталось только выбрать подходящую цель, и можно считать, что жизнь прожита недаром. Не успел я об этом подумать, как в перекрестие прицела попал черный силуэт вражеского антиграва. Дважды моргнув глазом, я приказал уничтожить цель. Выстрела не последовало.

Директива не прошла. Я продублировал приказ формализованной мыслью. Никакого эффекта. Похоже, слетел блок дистанционного управления. Пришлось, не теряя времени, вернуться к оружию.

Чуя близкую поживу, лучемет стал похож на маленького голодного хищника. Он нетерпеливо перебирал лапками и не сводил твердого хоботка с будущей жертвы. Раньше я не думал ни о чем подобном, но сейчас, когда нужно было дергать ожившее оружие за курок, мне показалось, что есть в этом действии какое-то извращение. Стараясь не сбить прицел, я указательным пальцем нежно надавил на спусковой крючок и одновременно большим пальцем опустил фиксатор. Картинка в дистанционном прицеле пропала. Лучемет изрыгнул толстую струю разъяренных фотонов. Я отполз на полтора метра назад. Лазерный луч уносился вдаль, замысловато рыская по небосклону. Очевидно, цель пыталась уйти из-под обстрела, но интеллектуальный блок «Громова» не позволял ей этого сделать. Батарея лучемета иссякла раньше, чем через пять секунд. Сказалась безумная перестрелка в моей квартире. В прицеле опять появилось изображение антиграва. Вражеская боевая машина ничуть не пострадала. Она качнула крыльями и изменила курс. Клюв черной птицы теперь был направлен строго на меня. Мне почудилось, что я увидел злые глаза пилота сквозь непрозрачные бронестекла кабины. Инстинкт самосохранения опередил мысль. Перепрыгнув через ограждение, я бросился прочь с крыши. Далеко внизу тошнотворно медленно поползла земля. На том месте, где только что находились мои ноги, неспешно расправлялись лепестки взрыва, разлетались во все стороны куски древних бетонных плит, гнулись обнажившиеся железные прутья и рушились межэтажные перекрытия.

Я всей душой стремился вниз, к спасительному газону, но не успел. Раскаленные когти осколков вонзились в мою спину и погасили мир.