Комментарий Ариадны Рокоссовской

После того как советские войска вступили на польскую территорию, Константин Константинович издал ряд строгих приказов о сохранении ценностей и имущества польского государства, а в ходе продвижения войск в районе Беловежской пущи, в целях сохранения редких животных – специальный приказ о запрете охоты на них, с предупреждением, что нарушители будут строго наказаны. Генерал Батов в своем очерке о прадеде вспоминал, что, тем не менее, без происшествий не обошлось. «Разведчики артиллерийской бригады полковника Прохорова, успешно наступая по центру Беловежской пущи, увидели огромного зубра. Разведчики – бывалые воины, не боявшиеся живых гитлеровцев, – на этот раз испугались. Действуя по принципу „о замеченном доложи“, они прибыли к своему комбригу Прохорову и сообщили о зубре. Командир бригады как азартный охотник, мгновенно вооружившись автоматом, прибыл к кормушке, где по-прежнему стоял зубр… В общем, приказ командующего фронтом оказался нарушенным».

Батов доложил Рокоссовскому о ЧП, но зная слабость прадеда к охоте и, как он признавался позже, желая смягчить вину заслуженного в боях офицера, воззвал к его охотничьей страсти:

– Товарищ командующий! Если бы на вас сейчас вон оттуда, из леса, вышел зубр, вы бы удержались, не выстрелили?

– Бьешь по слабому месту, Павел Иванович. Это нечестно. Я бы, конечно, не выстрелил, сдержался… С твоей просьбой, однако, соглашусь. Думаю, что плохого офицера не стал бы так рьяно защищать.

Действительно, прадед любил охотиться до конца жизни и подходил к этому занятию очень ответственно. Уже в пожилом возрасте за две недели до открытия охотничьего сезона он, будучи на даче, каждый день выходил с ружьем в сад и минут по тридцать тренировался в прицеливании, отрабатывал приемы стрельбы, в том числе с упреждением, навскидку. Объяснял это тем, что в межсезонье навыки притупляются. Патроны для охоты Константин Константинович предпочитал собственного изготовления. Для этого он покупал гильзы, капсюли, порох, дробь, пыжи. У него был целый набор специальных устройств, чтобы отвешивать порох, вставлять капсюли, зажимать гильзу. Много патронов ему не надо было – он стрелял очень хорошо, так что делал на сезон штук пятьдесят-шестьдесят. И, конечно, у прадеда было множество охотничьих баек. Например, однажды, когда он ходил на кабана, с ним произошла такая история. Была охота загоном: стрелки стояли в засаде, а егеря гнали зверя. И вдруг прямо перед Рокоссовским выскочил огромный кабан. Тот не растерялся и в ту же секунду выстрелил в зверя почти в упор. Но кабан не упал, а продолжал стоять. Времени на перезарядку у прадеда не было – зверь двинулся на него. Но Константин Константинович немедленно сориентировался и, несмотря на солидный уже возраст, в мгновение ока влез на дерево. Кабан подскочил к нему, остановился, замер на несколько секунд, а потом рухнул замертво. Как выяснилось, прадед всё-таки попал в него, причем в голову, но лобовая кость кабана подобна бронированному щиту, поэтому смерть от ранения наступила не сразу.

В пределы Германии

Непосредственно у Варшавы активные боевые действия прекратились. Лишь на модлинском направлении шли у нас нелегкие и безуспешные бои. Противник удерживал на восточном берегу Вислы и Нарева небольшой плацдарм в виде треугольника, вершина которого находилась у слияния рек. На этот участок, расположенный в низине, наступать можно было только в лоб. Окаймляющие его противоположные берега Вислы и Нарева сильно возвышались над местностью, которую нашим войскам приходилось штурмовать. Все подступы немцы простреливали перекрестным артиллерийским огнем с позиций, расположенных за обеими реками, а также артиллерией крепости Модлин, находившейся в вершине треугольника.

Войска 70-й и 47-й армий безрезультатно атаковали плацдарм, несли потери, расходовали большое количество боеприпасов, а выбить противника никак не могли. Между тем от нас требовали не оставлять в руках врага плацдарм на восточном берегу. Я решил лично изучить обстановку непосредственно на местности. Ознакомившись с вечера с организацией наступления, которое должно было начаться на рассвете, я с двумя офицерами штаба прибыл в батальон 47-й армии, который действовал в первом эшелоне. Мы расположились в окопе. Со мной были телефон и ракетница. Договорились: красные ракеты – бросок в атаку, зеленые – атака отменяется.

В назначенное время наши орудия, минометы и «катюши» открыли огонь. Били здорово. Но ответный огонь противника был куда сильнее. Тысячи снарядов и мин обрушились на наши войска из-за Нарева, из-за Вислы, из фортов крепости. Огонь вели орудия разных калибров, вплоть до тяжелых крепостных, минометы обыкновенные и шестиствольные. Противник не жалел снарядов, словно хотел показать, на что он еще способен. Какая тут атака! Пока эта артиллерийская система не будет подавлена, не может быть и речи о ликвидации вражеского плацдарма. А у нас пока и достаточных средств не было под рукой, да и цель не заслуживала такого расхода сил.

Я приказал подать сигнал об отмене атаки, а по телефону приказал генералам Гусеву и Попову прекратить наступление.

Вернувшись на фронтовой КП, связался с Москвой. Доложил о моем решении прекратить наступление. Сталин ответил не сразу, попросил немного подождать. Вскоре он снова вызвал меня к ВЧ. Сказал, что с предложением согласен. Приказал наступление прекратить, а войскам фронта перейти к прочной обороне и приступить к подготовке новой наступательной операции.