Восстановленные купюры из авторской рукописи

…В сентябре, прибыв в Ставку, я был ознакомлен с обстановкой, сложившейся в районе Сталинграда, и с задачей, которая на меня возлагалась. В общих чертах ознакомил меня с ней заместитель Верховного Главнокомандующего генерал армии Г. К. Жуков. Сводилась она к следующему. В междуречье Волги и Дона прорвалась сильная группировка немецко-фашистских войск. И вот глубоко на ее фланге, на восточном берегу Дона, намечалось с целью нанесения контрудара сосредоточить группировку наших войск в составе не менее трех общевойсковых армий и нескольких танковых корпусов. Мне поручалось ее возглавить.

Сама идея выглядела весьма заманчиво и многообещающе. Вызывало беспокойство лишь опасение, будет ли предоставлено Ставкой время, необходимое для сосредоточения войск и на подготовку их к организованному вводу в бой.

Спустя несколько дней меня срочно потребовал к себе Верховный Главнокомандующий. Прибыв к нему я узнал о тяжелом положении под Сталинградом, где врагу удалось на северной окраине города прорваться к Волге. В связи с этим намечаемые ранее мероприятия отменялись, а силы, выделенные для их проведения, направлялись непосредственно к Сталинграду. Мне следовало вылететь туда же и сменить командующего Сталинградским фронтом генерала В. Н. Гордова, который с этой ролью не справлялся. Остальные указания я должен был получить на месте от заместителя Верховного Г. К. Жукова.

Прощаясь со мной, Сталин добавил, что туда же, в Сталинград, вылетает специальная комиссия, которую возглавляет Боков, с задачей очищения войск и штабов от непригодного командного и политического состава. Он еще подчеркнул, чтобы я имел в виду, что Юго-Западный фронт вообще смотрит больше за Волгу. Что подразумевал Сталин под этим, я не стал спрашивать и вышел от него с невеселыми мыслями. Сознание того, что у Ставки опять не хватило выдержки для проведения так правильно задуманного контрудара, угнетало меня. Правда, меня посылали туда, где шли напряженные бои, а не возвращали на спокойный участок общего фронта, в чем я находил утешение.

Из Москвы вылетел вместе с Г. К. Жуковым. Вторично мне пришлось столкнуться с фактом, когда в период решающих событий Верховный Главнокомандующий остался практически один, а его заместитель и начальник Генерального штаба находились у командующих фронтами в войсках.

Перелет на самолете Ли-2 от Москвы до полевого аэродрома в расположении Сталинградского фронта прошел благополучно. Сразу же после посадки на ожидавших нас машинах мы с Г. К. Жуковым отправились на наблюдательный пункт командующего Сталинградским фронтом генерала В. Н. Гордова. НП находился на левом фланге фронта, восточнее Ерзовки. На этом участке шел напряженный бой. Третий день не удавалось выбить противника с удерживаемых позиций.

Гордов явно нервничал, распекая по телефону всех абонентов, вплоть до командующих армиями, причем в непростительно грубой форме. Не случайно командный состав фронта, о чем мне впоследствии довелось слышать, окрестил его управление «матерным». Присутствовавший при этом Жуков не вытерпел и стал внушать Гордову, что «криком и бранью тут не поможешь; нужно умнее организовать бой, а не топтаться на месте». Услышав его поучение, я не смог сдержать улыбки. Мне невольно вспомнились случаи из битвы под Москвой, когда тот же Жуков, будучи командующим Западным фронтом, распекал нас, командующих армиями, не мягче, чем Гордов.

Возвращаясь на КП, Жуков спросил меня, чему это я улыбался. Не воспоминаниям ли подмосковной битвы? Получив утвердительный ответ, заявил, что это ведь было под Москвой, а кроме того, он в то время являлся «всего-навсего» командующим фронтом.

Объективно оценивая сложившуюся обстановку на этом участке, должен признать, что не в командовании заключалась неудача. Отсутствие необходимых сил и средств для успешного решения поставленной задачи исключало возможность ее выполнения. Усугубляла незавидное положение и непростительная поспешность Ставки в своих настойчивых требованиях, предъявляемых командующему фронтом, без учета сложившейся обстановки, сил и средств противника. Желание Ставки не соответствовало возможностям войск. К сожалению, это явление глубоко укоренилось начиная с первых дней войны во всех звеньях руководящего командного состава. Все инстанции считали необходимым повторять то, что шло от Ставки, хотя обстановка, складывающаяся на фронте в низших инстанциях к моменту получения директивы свыше, вскоре менялась и не соответствовала полученному распоряжению.

Взять обстановку на конец июня 1942 года.

Сосредоточив крупные силы на южном крыле советско-германского фронта, немецко-фашистские войска перешли в наступление, прорвали оборону войск Брянского и Юго-Западного фронтов и устремились на юго-восток. Ослабленные в зимних и весенних наступательных действиях, наши войска не смогли задержать врага и вынуждены были отходить под ударами его превосходящих сил. К тому же противник обладал большей подвижностью и господством в воздухе, чего не учитывала Ставка при организации противодействия ему. Повторилась ошибка начального периода войны, когда издавались не соответствующие обстановке директивы, что было только на руку врагу. Поспешно выдвигаемые ему навстречу наши войска, не успев сосредоточиться, с ходу, неорганизованно вступали в бой с противником, обладавшим в этих условиях огромным численным и качественным превосходством. Особенно оно сказывалось в подвижных танковых и моторизованных соединениях и в авиации. Открытая равнинная местность способствовала действиям вражеских войск.

Делалось все не так, как обучали нас военному делу в училищах, академиях, на военных играх и маневрах, вразрез с тем, что было приобретено опытом двух предыдущих войн.

В данном случае не требовалось соломоново решение. Противник известен, сражение нами проиграно (это тоже было известно) – требовалось только реально подсчитать, когда и где смогут быть сосредоточены силы, способные остановить врага и нанести ему контрудар. В данной конкретной обстановке ближе, чем на реке Дон, сделать это мы не успевали.

Само по себе напрашивалось естественное решение: потерпевшим поражение войскам отходить, тормозя продвижение противника применением подвижной обороны. А затем организованно встретить его свежими силами, выдвигаемыми из резерва Ставки, на рубеже реки Дон. Втянув главные вражеские силы в бой, следовало нанести им контрудар во фланг примерно из того района, который уже Ставкой намечался, где нашими частями удерживался плацдарм на правом берегу реки (район Серафимовича). Генеральный штаб должен был во что бы то ни стало убедить Ставку принять подобный план действий наших войск в создавшейся обстановке после проигрыша сражения на харьковско-воронежском направлении. Представителям Ставки и начальнику Генерального штаба в этот ответственный момент следовало находиться именно в Ставке, у руля управления всеми Вооруженными Силами, где вырабатывались и принимались основные решения на действия войск, а не отрываться от своих прямых обязанностей выездами в войска. Для этой цели имелись так называемые направленцы, обязанностью которых было следить за событиями на участке того фронта, куда они выезжали, и информировать Генеральный штаб о происходящих событиях. А ведь еще имелись и другие каналы, по которым сообщения поступали от штабов фронтов непосредственно в Ставку. Но она, по-видимому, не довольствовалась ни этими данными, ни сведениями направленцев.

Как можно было предполагать, предпринятое наступление в целях ликвидации прорвавшегося к Волге противника не увенчалось успехом. Принимавшие в нем участие войска понесли большие потери и вынуждены были перейти к обороне. Причина неудачи усматривалась в недостаточном количестве артиллерии и минометов, низкой обеспеченности боеприпасами, а самое основное – в плохой организации наступления.

Нажим сверху, не дававший возможности в указываемые сроки организовать боевые действия войск, приводил к спешке, неувязкам и неорганизованному вводу частей и соединений в бой. Погрешны в том были Ставка, Генеральный штаб, ну и неизбежно вынужденные «попадать им в тон» командующие фронтами и армиями.

Сменив Гордова, я вступил в командование Сталинградским фронтом, который спустя несколько дней переименовали в Донской, в то время как Юго-Восточный – в Сталинградский. Ознакомившись с обстановкой, пришел к выводу, что наскоками действовать нельзя. Этот метод приводит только к большим потерям, не давая положительного результата. Противник был достаточно силен и обладал способностью не только отразить наше наступление, но и наступать то в одном, то в другом месте сам.

Стало совершенно ясно, что рассчитывать на успех можно будет лишь тогда, когда наступательная операция будет тщательно подготовлена и обеспечена необходимыми для этого средствами, конечно, в возможных в то время пределах.

Как и следовало ожидать, Гордов в докладе Жукову и Маленкову высказывал именно эти предложения. Мне оставалось только признать обоснованность выводов Гордова. Доложив о вступлении в командование войсками фронта, я попросил предоставить мне возможность командовать войсками непосредственно, в духе общей задачи, поставленной Ставкой, сообразуясь со сложившейся в тот момент обстановкой. Не могу умолчать о том, что крепко поддержал меня в этом Маленков, заявив Жукову, что моя просьба вполне обоснованна, а потому действительно им сейчас здесь делать нечего.

В тот же день они улетели в Москву.

Вскоре после моего прибытия пришлось почувствовать результаты деятельности комиссии Бокова. Ее «стараниями» были откомандированы с фронта командующий 4-й ТА Крюченкин, 63 А – Данилов. Последний зарекомендовал себя хорошим командующим армией, и очень жаль, что я не успел его отстоять.

Намечались к откомандированию и другие. Чем руководствовалась комиссия Ставки, мне так и не удалось установить. Но все же пришлось вмешаться и с разрешения Верховного Главнокомандующего ее работу приостановить. В той обстановке посылка Ставкой такой комиссии была не только нецелесообразной, но и вредной. Кроме того, этот факт убеждает, насколько сильны были тенденции Ставки вмешиваться в прямые функции командующих фронтами. Во всяком случае, решать такие вопросы надлежало бы тому, кто непосредственно руководит вверенными ему войсками и несет за их действия ответственность, то есть командующему фронтом.

Исходя из этого, для меня вообще непонятной представлялась роль Г. К. Жукова и А. М. Василевского, а тем более Г. М. Маленкова под Сталинградом в той конкретной обстановке в конце сентября.

Жуков с Маленковым сделали доброе дело: не задерживаясь долго, улетели туда, где именно им и следовало тогда находиться.

А вот пребывание начальника Генерального штаба под Сталинградом и его роль в мероприятиях, связанных с происходившими там событиями, вызывают недоумение.

По предложению А. М. Василевского был создан Юго-Восточный фронт, в состав которого вошли войска левого крыла Сталинградского фронта. Происходило это в самый разгар боев. Если такая мера была вызвана предвидением невозможности воспрепятствовать выходу противника к Волге, то она понятна. Командующим Юго-Восточным фронтом назначается генерал А. И. Еременко, а в качестве управления и штаба этого фронта используется штаб 1-й гвардейской армии. Но буквально через несколько дней (только началось оформление) Василевский, находясь у Еременко, подчиняет ему командующего Сталинградским фронтом Гордова. Нужно к этому добавить, что штаб Сталинградского фронта создавался на основе управленческого аппарата КОВО. Так что он представлял собой, можно сказать, старый, сколоченный штаб. И, несмотря на это, его подчиняют другому – слабенькому, только формирующемуся. Вероятно, такое волевое решение родилось лишь потому, что начальник Генерального штаба лично находился в войсках, в данном случае у Еременко.

Вообще случай подчинения одного фронта другому беспрецедентен. А при условии предвидения возможного выхода врага к Волге вообще непонятен. Вот к чему приводит нахождение начальника Генерального штаба не там, где ему следовало быть.

При здравой оценке создавшегося положения и в предвидении надвигавшейся зимы у врага оставался только один выход – немедленный отход на большое расстояние. Но, недооценивая возможности Советского Союза, противник решил удержать захваченное им пространство, и это было в сложившейся обстановке своевременно использовано нашим Верховным Главнокомандованием.

О предстоящем контрнаступлении мы узнали уже в октябре от прибывшего снова заместителя ВГК Г. К. Жукова. В общих чертах он ознакомил нас, командующих Донским и Сталинградским фронтами, с намечаемым планом. Все мероприятия проводились под видом усиления обороны. В период 3–4 ноября в районе 21-й армии Г. К. Жуков провел совещание с командующими армиями и командирами дивизий, предназначенных для наступления на направлении главного удара. Здесь же отрабатывались вопросы взаимодействия Донского фронта с Юго-Западным на стыках. Подобное мероприятие было проведено и с командным составом Сталинградского фронта.

Меня несколько удивило то обстоятельство, что совещание носило характер отработки с командирами соединений вопросов, которые входили в компетенцию командующего фронтом, а не представителя Ставки.

Другое дело – увязка взаимодействий между фронтами. Здесь могут возникнуть вопросы, которые легче решить представителю Ставки тут же, на месте.

Для увязки некоторых вопросов взаимодействия мне еще пришлось побывать на командном пункте командующего Юго-Западным фронтом генерала Ватутина, где находился и начальник Генерального штаба Василевский. Мне показалось странным поведение обоих. Создавалось впечатление, что в роли командующего фронтом находится Василевский, который решал ряд серьезных вопросов, связанных с предстоящими действиями войск этого фронта, часто не советуясь с командующим. Ватутин же фактически выполнял роль даже не начальника штаба: ходил на телеграф, вел переговоры по телеграфу и телефону, собирал сводки, докладывал о них Василевскому. Все те вопросы, которые я намеревался обсудить с Ватутиным, пришлось обговаривать с Василевским.

И вот началось историческое сражение, повлекшее за собой окружение массы отборных немецко-фашистских войск. И если задолго до этого момента у противника имелась еще возможность спасти свои зарвавшиеся армии от разгрома путем своевременного и глубокого их отвода на запад, то теперь тупость и самоуверенность немецко-фашистского генералитета обрекла эти войска на гибель.

Теперь уже ничто не могло их спасти. В действие вступил умело и тщательно разработанный план Верховного Главнокомандования Советского Союза. Наступил и на нашей улице праздник – после Московской битвы вторично.

Одновременно с нами начали наступление и соседи – войска Юго-Западного фронта.

Все попытки противника помешать окружению оказались запоздалыми. Соединения гитлеровцев, танковые и моторизованные, перебрасываемые из района Сталинграда к месту образовавшегося прорыва, вводились в бой по частям и, попадая под удары наших превосходящих сил, терпели поражение. С ними получалась та же картина, что и с частями Красной Армии в боях в большой излучине Дона.

Не приняв вовремя кардинального решения на отход, немецко-фашистское командование, как в свое время и наше, пыталось наложить мелкие «заплатки» на все расширявшуюся огромную брешь на сталинградском направлении.

В свою очередь предусмотренное планом Ставки ВГК наступление 24-й армии, имевшее целью отрезать отход на восточный берег Дона соединений противника, атакованных 65-й и 21-й армиями, как и следовало предполагать, не увенчалось успехом. Враг прочно удерживал занимаемый рубеж, опираясь на сильную оборону, оборудованную еще нашими инженерными частями и усовершенствованную уже им самим в течение двух месяцев. Вот почему 24-я армия собственными силами выполнить поставленную задачу не могла. Гораздо целесообразнее было бы использовать выделенные ей подкрепления для усиления 65-й армии. Правда, в какой-то степени 24-я армия все же содействовала общему успеху, сковывая своим наступлением значительные силы врага и не позволяя перебрасывать их на угрожаемое направление.

Не обошлось, конечно, и без некоторых существенных ошибок, допущенных командармом-24 генералом Галаниным в организации наступления и в управлении войсками во время боя. И эти ошибки повлекли за собой большие потери, которые понесла армия.

Вместе с тем в трудах многих авторов о Сталинградской битве, в том числе и многотомнике «Великая Отечественная война Советского Союза, 1941–1945», невыполнение задачи войсками 24-й армии не совсем справедливо объясняется неспособностью командующего. Должен сказать, что это не соответствует действительности. О причинах я упоминал выше, поэтому повторяться не стану. У Галанина были свои крупные недостатки, но на сей же раз от него мало что зависело.

Настроение в войсках, несмотря на все трудности, было боевое. Все ждали разгрома врага и готовились к этому.

В те дни я впервые встретился с В. И. Чуйковым (командарм 62-й) и с первой же встречи проникся к нему глубоким уважением. Еще в юношеские годы мне нравились люди смелые, решительные, обладающие прямолинейным характером. И – честные. Именно таким показался мне Чуйков.

По пути на свой КП мы заехали в 66-ю армию к А. С. Жадову.

Настоящая его фамилия была Жидов, а сменил он ее при следующих обстоятельствах. Однажды Сталин, выслушав по ВЧ мой доклад о причинах медленного продвижения войск 66-й армии, спросил меня, что представляет собой командующий. В ответ на мою положительную оценку тут же поручил лично переговорить с Жидовым о замене его фамилии на Задов. Я поначалу не понял Сталина, а поэтому крайне удивился такому предложению. Сказал, что командарм не принадлежит к тем, кто пятится задом. Правда, его войска не смогли сейчас продвинуться, но о причинах я только что докладывал. При этом еще раз подчеркнул, что Жидов армией командует уверенно. Сталин на мое возражение заметил, что я его, по-видимому, не понял. Никаких претензий к Жидову как к командующему он не имеет, но в армии некоторую роль играет и то обстоятельство, как звучит фамилия военачальника. Потому-то мне следует уговорить Жидова сменить фамилию на любую по его усмотрению. После переговоров командующий 66-й согласился стать Жадовым. Свою роль «крестного отца» я выполнил. Когда доложил Сталину, тот остался доволен.

Осмотрели мы и рубеж, который еще недавно занимал противник, отошедший к городу. Нам воочию пришлось убедиться, сколь сильными были эти позиции, На огромном пространстве вдоль оборонительного рубежа стояли подбитые и сожженные танки, как напоминание о поспешных и бесполезных контратаках наших войск в период выхода немцев к Волге.

Из многочисленных наблюдений и размышлений можно было сделать вывод, что в создавшейся обстановке противник предпримет все меры к тому, чтобы как можно дольше удержать под Сталинградом всю задействованную группировку наших войск. Таким образом, он попытается создать предпосылки к закрытию огромной бреши в его фронте, образовавшейся в результате успешного наступления советских войск на сталинградском и ростовском направлениях.

Раздумывая над этим выводом, мне казалось, что было бы все же более целесообразным 2-ю гвардейскую армию использовать так, как вначале намеревалась сделать Ставка, то есть быстро разделаться с окруженной группировкой. Смелый вариант открывал огромные перспективы для будущих действий на южном крыле советско-германского фронта. Игра, как говорится, стоила свеч, да и риск получался не таким уж большим. Некоторые группировки противника, спешившие якобы на помощь окруженным, оказались преувеличенными теми, кто о них сообщал, и особой помощи оказать не могли. Они состояли из остатков разбитых частей и тыловых команд, собранных в группы под разными названиями, и больше думали о том, как бы самим выбраться из беды, чем о помощи окруженным. Конечно, меня могут упрекнуть в том, что сейчас, когда стало все ясным, можно рассуждать и доказывать все, что угодно, но я и являлся сторонником использования 2-й гвардейской армии в первую очередь для разгрома окруженного врага. Предлагал также в случае приближения вражеских сил к окруженным извне повернуть против них всю 21-ю армию. Ставка предпочла принять вариант, предложенный ее представителем – Василевским. Посчитали, что он более надежный. Но ведь и этот вариант не исключал элементов риска. Намечаемая Ставкой красивая операция на ростовском направлении могла и не удаться. Впрочем, так оно и получилось. Операция вышла суженной, поскольку все внимание и значительные силы были отвлечены на так называемую группу Манштейна. Это помогло немцам избежать еще более крупной катастрофы на ростовском направлении, чем под Сталинградом. Я уверен в том, что если бы Василевский находился в то время не у нас в Заворыкине, а у себя в Москве, в Генеральном штабе, то вопрос об использовании 2-й гвардейской армии решился бы так, как предлагала Ставка, то есть армия ушла бы для усиления удара Юго-Западного и Воронежского фронтов на ростовском направлении или для ускорения ликвидации окруженного под Сталинградом противника…

Битва на Волге закончилась полным разгромом окруженной под Сталинградом группировки немецко-фашистских войск, которая состояла из 22 дивизий и множества различных частей усиления и обслуживания 6-й немецкой армии.

Среди пленных офицеров оказались 24 генерала во главе с фельдмаршалом.

Знаменательным было то, что эта победа была достигнута в условиях, когда Советская страна и ее Вооруженные Силы еще не оправились полностью от понесенных потерь в первый год войны.

4 февраля по распоряжению Ставки я вылетел в Москву. Там узнал, что штаб и управление Донского фронта переименованы в Центральный фронт.