Глава 6
Хороший викинг – мертвый викинг
Если кажется – креститься надо.
Карлос Кастанеда
К варшавскому аэропорту мы добрались на рассвете.
Тут Ангелика, получившая от меня снимок Джавана Сингха, сделала нам ручкой и умчалась на запад, в сторону столицы Германии. А мы побрели внутрь аэровокзала – узнавать, как можно добраться до Стокгольма.
Пятнадцать минут общения с любезной девушкой за стойкой, и в руках у нас оказались билеты. Еще пара часов безделья в зале ожидания, и мы вошли в салон самолета, улетающего в столицу Швеции.
– Эх, какая женщина, – со вздохом сказал Бартоломью, когда мы заняли места и лайнер оторвался от ВПП.
– Ты кого имеешь в виду – грудастую беленькую или тощую рыжулю? – за время посадки я успел оценить достоинства стюардесс авиакомпании «САС». – Насчет первой могу сказать, что еще тридцать лет назад народ изрек истину – нет страшней на свете бабы, чем блондинка группы «АББА». Что до второй, то…
– Нет, я не о них, – худред журнала «Вспыш. Ка», волею судеб ставший фотокором, махнул рукой, – я об Ангелике. Она такая… такая идеальная… и я ее почти люблю. А кончится все тем, что ты затащишь ее в койку. А я, как всегда, останусь на бобах, – закончил он мрачно.
– И в мыслях не держал, – довольно неискренне принялся оправдываться я. Что поделать, если любая красивая девушка вызывает в моей голове вполне определенные плотские мысли? – Да и не до того пока. Хочешь, я организую тебе знакомство с одной из этих цыпочек? Секс в туалете самолета – это экстрим, а женщины в форме – это вообще отпад…
Но мой маневр не удался. Бартоломью отвлекаться не пожелал, и первую часть полета просидел грустный, точно бурундук, обнаруживший, что его запасы на зиму кто-то спер. Оттаял немного, только когда внизу показалась Швеция – лоскутки полей, серые пятнышки городов, синие полоски рек и каналов.
Затем мы приземлились в аэропорту Арланда и, добравшись до центрального вокзала Стокгольма, вскочили на электричку, идущую в Нюнесхамн – маленькую гавань на берегу Балтики, из которой отправляются паромы на Готланд. Времени не нашлось даже на то, чтобы перекусить, – опоздай мы на сегодняшний рейс, придется ждать завтрашнего или самим пускаться через море вплавь.
К счастью, мы оказались на борту судна финской компании «Силья Лайн» вовремя.
– Уф, – сказал я, вытирая со лба честный пот только что судорожно торопившегося человека. – Еще четыре часа, и мы на месте, а посему предлагаю разместиться и немедленно отправиться в ресторан.
Паром по-фински – это не грязная дряхлая посудина, еле переползающая с волны на волну, а большой комфортабельный корабль. Каюта наша располагалась на третьей снизу палубе, и в ней имелся иллюминатор, через который можно было обозреть уплывающий назад берег и серые балтийские волны.
Зато чтобы добраться до еды, пришлось подняться на самую верхотуру, даже выше капитанского мостика.
Мы отдали должное знаменитым тефтелям с гарниром из картошки с клюквой. Попробовали несколько разных «как», ну, пирогов, по-шведски. А Бартоломью по неопытности заказал скандинавского пива и уже на первом глотке поперхнулся.
– Что, распробовал? – спросил я, злорадно наблюдая за мучениями спутника. – Тут тебе не равнина, тут климат иной… Эти бывшие викинги если и умели когда нормальное бухло варить, то давно разучились. Норвежское вообще в рот не вломишь, финское чуть получше, датское бывает разное. Так что в следующий раз спрашивай совета у папочки, ладно?
Антону ничего не оставалось как кивнуть.
Он отодвинул недопитый бокал, и мы отправились в каюту – подремать, поскольку ночью опять не удалось выспаться.
Денек выдался теплый, и я даже приоткрыл иллюминатор, чтобы свежий морской воздух проникал в наше обиталище. Но вскоре понял, что плеск волн непонятным образом меня раздражает, и встал, чтобы его закрыть.
Бартоломью к этому времени храпел так, что дрожали переборки.
Паром наш без особой спешки плюхал на юг и к шести вечера, точно по расписанию, приковылял к Готланду. На горизонте показалось нечто серое, местами вспученное, а затем мы увидели Висбю – крошечный городок, считающийся столицей острова: скопление красных и бурых черепичных крыш и поднимающиеся над ними силуэты церквей.
– Ну надо же, – сказал Антон, обозревая гавань, забитую рыбацкими суденышками. – А современные здания тут есть?
– Сильно сомневаюсь, – ответил я. – Перед тобой самая настоящая археологическая «консерва».
Еще когда мы ехали на электричке из Стокгольма в Нюнесхамн, я через Сеть забронировал номер в одном из местных отелей, так что на пристани нас встретил румяный толстощекий готландец (или гот?), державший в могучих лапах табличку с надписью: «Romanov».
Мгновенно выяснилось, что этот потомок морских разбойников совершенно не спик инглиш – удивительная вещь для полиязычных скандинавов. Но даже знай я шведский, это не исправило бы ситуацию – тут, на Готланде, свой диалект, ужасно древний и сложный.
Пришлось объясняться на языке жестов – типа «хинди руси бхай бхай».
Румяный проводник засунул нас в древний «Фольксваген», и через десять минут мы поселились в отеле «О́дин».
Вид из окна нашего номера оказался довольно забавным: соседний дом – каменный, с обычной для Готланда красной крышей, рядом с ним огороженный забором дворик: стол со стульями на газоне, велосипеды на дорожке; а прямо за домом – грандиозная серая руина церкви, то ли столетней давности, то ли восьмивековой; а еще дальше – нежно-синий морской горизонт.
– Офигеть! – воскликнул Бартоломью, обозрев этот пейзаж. – Чувствуешь себя как на другой планете. А ты сам… ну… – Он поглядел на меня вопросительно, – уловил что-нибудь такое?
– Нет, – ответил я.
Никаких мистических переживаний я, честно говоря, не испытывал: хотелось спать, беспокоил отдаленный рокот моря, да еще было холодно – хоть и лето, а залетавший в окно ветер Балтики напоминал, что это не Средиземноморье. Что бы там ни бормотал червеголовый Твардовский о Круге и о крови, текущей в моих жилах, пока ни то, ни другое себя никак не проявляло.
– А-а-а-а… жаль, – разочарованно протянул Антон и отправился в душ.
А я вынул ноут и полез в Инет – развеяться.
Новых писем от шефа не было, зато в моем ящике обнаружилось гневное послание от Даши – куда ты пропал, негодяй, и почему отключил телефон? Я ответил в том духе, что по заданию редакции сражаюсь с Мировым Злом вдали от дома, соблюдаю конспирацию, но помню о «свете своих очей».
Девушек, даже самых умных и проницательных, подобный бред обычно устраивает, особенно если его как следует сдобрить комплиментами и всякими ласковыми словечками.
Работать настроения не было, и я принялся серфить новостные сайты.
«Президент Обама заявил…» – кому интересны слова марионеток?
«Цены на нефть в связи с наступившим летом…» – цены у нас всегда растут.
«Ксения Собчак разделась перед фанатами…» – что, рейтинг «Дома-2» упал?
«Авария самолета в Бразилии…» – свалился индейцам с неба подарок!
«Странное убийство в Турции…» – ага, вот это интересно.
Статью я пробежал, не особенно вчитываясь в детали: три трупа найдены утром на пляже в Трабзоне, древнем Трапезунде, полиция разрабатывает версии. Но зато в фотографию прямо-таки впился: тела на сером песке сложены точно так же, как и на берегу Клязьминского водохранилища, да и «разделаны», насколько позволяет судить нечеткий снимок, примерно тем же макаром.
«Ошизеть, – подумал я, чувствуя, как по спине носятся табуны мурашек. – Еще одно жертвоприношение?»
Когда Бартоломью выбрался из душа, я немедленно предъявил ему новость. Антон заморгал, взлохматил мокрые волосы и на несколько минут замер с приоткрытым ртом – не то что муха, орел влетит.
– Ничего себе! – наконец изрек наш худред. – Они всюду! Наверняка и здесь тоже! Что делать будем?
– Погоди паниковать, – я закрыл браузер. – Нас тут еще ни разу не попытались убить, а это хороший знак. Так что сейчас поужинаем, затем спать, а утром на дело.
Выспаться у меня снова не получилось.
Мало того что царила белая ночь, когда настоящей темноты нет, так еще и мешал шум моря, непонятным образом проникавший через закрытое окно. Я ворочался с боку на бок под негромкое посапывание Бартоломью, считал слонов, китов и даже аистов, но это помогало слабо.
Мысли бродили туда-сюда, причудливо свивались и проникали друг в друга.
Уснул я только к рассвету, но вскоре разлепил веки и потянулся вырубить вопивший будильник на сотовом. Но тут обнаружилось, что я предусмотрительно оставил мобилу на подоконнике, и так просто отключить зловредный аппарат не выйдет.
– Надо вставать, – сказал Бартоломью обреченным голосом человека, оказавшегося перед выбором – добровольный расстрел или принудительная тумба-юмба. – Ты не спишь уже?
– Да и не спал почти, – буркнул я.
Душ помог мне слегка взбодриться, затем мы сходили в ресторан, где отдали должное скандинавскому завтраку – селедка и молоко на одном столе. Возвращаясь в номер, через ресепшен заказали такси с англоговорящим водилой – улыбок и жестикуляции мне вчера хватило.
Через четверть часа нам позвонили и сказали: машина ждет.
– Живем как в сказке, – заметил я, закидывая на спину рюкзак. – Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Чувствую себя, правда, не Иваном-царевичем, а Иванушкой-дурачком.
– А я тогда кто – Серый Волк? – осведомился Бартоломью.
– Скорее добрый гоблин, – жизнерадостно ответил я, хлопнул приунывшего Антона по плечу и добавил: – Вперед, коллега, нас ждут однозначно великие дела! Зуб даю, как говорится!
Но пока нас ждал только седоусый, лысый и болтливый владелец синего «Форда» по имени Хенрик.
Узнав, что мы собираемся забрать его с машиной в рабство на целый день, он довольно осклабился.
– Поедем смотреть разные места! – понимающе заявил таксист. – Вилла «Курица» в Кнейпбю, дом Ингмара Бергмана, раукары и место съемок, где ваш режиссер работал… этот, Тиварковски.
– Тарковский, – машинально поправил Бартоломью.
Убедить Хенрика в том, что нам не интересно ни обиталище Пеппи Длинныйчулок, ни жилище великого шведского режиссера, ни натура для фильма «Жертвоприношение» великого режиссера русского, оказалось трудно.
– Так что же вам нужно, господа? – спросил он, кое-как смирившись с этой мыслью.
Тут я вздохнул и принялся нести всякую чушь о древних мистических местах.
– А, я понял, – сказал Хенрик, и лицо его просветлело. – Могилы викингов, пещеры троллей и все такое? Этого добра у нас тоже хватает! Надеюсь, у вас в багаже нет парочки лопат и металлоискателя? Ха-ха!
Шуточка была на грани фола – черных археологов на Готланде преследуют уголовным образом, а ввоз металлоискателей на остров запрещен. Имей мы реальные планы заняться кладоискательством, тот же таксист, как честный гражданин, сам бы немедленно сдал нас полиции.
Вот такие они, просвещенные и законопослушные европейцы…
– Сначала двинем на юг, – решил Хенрик. – Там пара мест интересных, и раукар к востоку от Сундре…
Мы покрутились по узким улочкам Висбю и через ворота в древней крепостной стене выбрались из города. Бартоломью, устроившийся на заднем сиденье, наладился подремать, а я принялся бдительно таращиться по сторонам. Чтобы ни в коем случае не пропустить «один из Кругов, который оставила пята того, чье имя мертво».
Что ни говори, а бредил пан Твардовский красиво.
Готланд – место странное, стоит проехать несколько километров, как пейзаж меняется разительно: неприветливые, хмурые скалы, затем густой лес, почти такой же, как у нас, в России, ему на смену идут пологие холмы, заросшие кустарником, а вот что-то, напоминающее африканскую саванну…
Я мог бы полюбоваться этим, если бы не наш водила.
Хенрик счел долгом рассказать «глупым туристам», интересующимся древними странностями, все местные байки. Я узнал и про фермера Бьерна Энгстрема, десять лет назад нашедшего рекордный клад в семьдесят кило серебра, и про то, что на Готланде бывал и Олаф Святой, и ярл Биргер, и Кнут Великий, и даже чуть ли не Харальд Прекрасноволосый.
– Мы не шведы! – поучал меня подданный шведской короны. – Мы – готландцы, и история у нас особая! Да, кстати, вот погребальный курган десятого века, пока не раскопан. По слухам, тут лежит ярл Эйрик Борода До Пупа, кровожадный разбойник и вроде бы даже колдун…
Мы остановились, и я добросовестно поднялся на курган, потоптался на плоской вершине. Ничего особенного при этом не ощутил, вернулся в машину, и синий «Форд» покатил дальше.
Еще один курган, побольше, обнаружили неподалеку от деревни Клинтенхамн, и тут ко мне соблаговолил присоединиться проснувшийся Бартоломью. Нежданно-негаданно в худреде взыграла его «душа живописца», и он заявил, что немедленно должен все это зарисовать.
Вниз по склону Антона пришлось тащить чуть ли не за ухо.
Перекусить мы остановились в Сундре, небольшом селении неподалеку от южной оконечности Готланда. Набили желудки жареной рыбой, отправились дальше и вскоре увидели первый раукар.
Выглядит это явление природы солидно – каменистый пляж, и из него торчат известняковые столбы, похожие на статуи острова Пасхи. Некоторые у основания тоньше, чем вверху, другие смотрятся так, словно их долго полировали.
– Ух ты… – сказал потрясенный Бартоломью, ну а я хоть и промолчал, про себя с ним согласился.
Это не просто «ух ты», это даже нечто большее.
– Что, понравилось? – спросил Хенрик, довольный тем, какое впечатление произвели на нас каменюки. – Их больше всего на северо-востоке, а самые известные – на острове Форё. Туда обычно все гости катаются, на дом Бергмана посмотреть и на раукары.
Язык у этого бравого нешведа был гибким и шустрым, словно у итальянца: на каждые десять километров дороги в среднем приходилась одна байка – про соседей нашего водилы, про завоевание Готланда датским королем Вальдемаром Четвертым, про русскую оккупацию Висбю в тысяча восемьсот восьмом году…
Уши мои, честно говоря, начинали болеть, а терпение – истощаться.
Мы осмотрели несколько захоронений на берегу напротив островка Юттерхольмен, и тут наш водила упомянул о некоем «Торовом замке».
– Это что такое? – спросил я, просто чтобы прервать бесконечный монолог Хенрика.
– А никто не знает. Одни говорят – могила знаменитого мертвого викинга, другие – старый храм, еще языческий, третьи и вовсе полагают, что ничего там нет и слава у этого места дутая. Добираться к «Торову замку» сложно, поэтому туристов туда не возят. Там тоже есть что-то вроде раукаров, и они кру́гом стоят…
Кру́гом? Где-то в мозгу у меня прозвенел звоночек.
– Давай туда! – скомандовал я. – Причем очень-очень шустро, а еще лучше – в молчании.
Последнюю часть просьбы этот засранец проигнорировал.
После городишки Югарн мы свернули прочь от моря и поехали по местам диким и неприветливым. Единожды наш возница остановился, чтобы проконсультироваться с бородатым фермером, что катил куда-то на маленьком тракторе, ярко-красном, точно знамя Октября.
Бородач величественно повел дланью, и мы двинулись в указанном направлении.
– Вот, прибыли, – сказал Хенрик, когда дорога, давно ставшая проселком, закончилась. – Вон туда, наверх, дальше. Только лестницы нет, и лифта тоже не построили.
И он захихикал – тоже мне, сам-себе-Задорнов нашелся.
– Так дойдем. – Я поглядел на Бартоломью и перешел на русский: – Ты со мной, Антон.
Мы покинули «Форд» и двинулись вверх по довольно крутому склону холма, заваленному разнокалиберными камнями. Когда поднялись на вершину, у меня захватило дух – открылся вид на зажатую скалами долину, похожую на след от каблука какого-нибудь миллион пятого размера.
Тут имелись столбы, напоминавшие раукары, только были они темно-бурыми, цвета свернувшейся крови. В центре окруженной ими площадки виднелась плоская белая плита, то ли жертвенник, то ли надгробный камень.
– Не нравится мне тут, – сказал Бартоломью, поеживаясь и оглядываясь.
Единственным звуком, что нарушал тишину, был свист ветра. Серые скалы молчали, пряталось за горизонтом море, и безмолвно скользили по синему небу белые облака. И все же имелось тут нечто тревожащее, заставлявшее желудок сжиматься в комок.
– И мне, – голос мой прозвучал робко, почти испуганно. – Но это значит, что мы на правильном пути. Тайны вроде тех, о которых говорил Твардовский, и нужно прятать в таких местах…
Полсотни шагов до круга из камней мы проделали минут за десять – пришлось бороться с нежеланием идти вперед. Когда я оказался между двумя бурыми раукарами, стало легче, давление на мозг не исчезло, но ослабело.
Тут, рядом с плитой жертвенника, царило полное безмолвие.
– Ха, Антон, смотри, – сказал я, испытывая настоятельное желание нарушить его. – Закорючки!
На белом камне виднелись символы – самые разные, похожие на руны, и на арабские буквы, и на китайские иероглифы, и на те хитрые загогулины, которыми пишут евреи.
– Нет, не вижу, – немного испуганно отозвался Бартоломью. – Он гладкий! Ты чего?
– Но как же… – Я подошел ближе и разглядел, что среди всяких значков прячутся завитушки и волны вроде тех, что имелись на диске, найденном под Москвой. – А вот и бородатая харя!
Левой рукой я вытащил находку Антона из кармана, правой дотронулся до жертвенника…
Обе ладони обожгло, точно меня ударило током.
Миг темноты и боли, а затем я обнаружил, что стою посреди громадной пещеры, на стенах которой играют багровые блики, а потолок теряется во мраке. Неподалеку горит костер, даже несколько костров, и между ними возвышается огромная статуя из белого камня.
Свет словно боялся падать на нее, и я мог видеть лишь очертания.
А вокруг костров, приплясывая и бормоча, двигались некие существа, низкорослые и изящные.
– Барлум-бугум-банун-на… – неслось отовсюду, и звук этот резонировал у меня в ушах. – Бандун-берук-бавул-ба…
Звук затих, и танцевавшие остановились.
– Йог-Согот! – завопило одно из существ, и крик его поддержали другие: – Йог-Согот! Йог-Согот!
Я попытался разглядеть, кто именно пляшет в темной пещере, и понял, что имею дело не с людьми. Не сказать, что это меня испугало, после краковских «лягушек» я оказался готов ко многому, но неприятно удивило точно.
Эти существа походили на реконструкцию разумных потомков динозавров, которую я лет двадцать назад видел в журнале «Техника – молодежи»: серо-зеленая чешуя, плоские, незаметные носы, безволосые головы, крупные немигающие глаза, осанка с наклоном вперед и тонкие лапы.
Облачены они были в некое подобие фиолетовых балахонов до пояса, на головах у некоторых имелись шапки, напоминавшие блестящие металлические яйца, и почти все держали в руках короткие копья.
– Йог-Согот! – заверещал один из прямоходящих ящеров, самый высокий, чья макушка находилась на уровне моего подбородка, и равномерный экстатический танец возобновился.
Зацокали коготки, со всех сторон набежали еще более низкорослые, без балахонов, но зато в юбках из шуршащих листьев. Принялись швырять что-то в костры, и пламя заревело, багровые языки потянулись вверх.
Блики побежали по статуе, на мгновение стали различимы детали… и я содрогнулся – столько злобы и ненависти было в высеченном из молочного камня уродливом лице, одинаково не похожем ни на мое, ни на физиономии тех, кто танцевал вокруг.
Я не мог пошевелиться, не имел возможности сдвинуться с места, и мне оставалось только наблюдать. Хозяева пещеры с белым идолом не видели меня, мы существовали в разных временах, а может быть, в разных пространствах.
Конечно, оставалась вероятность, что это бред, галлюцинация, но все было таким реальным…
Маленькие ящеры разбежались в тень, а те, что побольше, в балахонах, застыли. Все взгляды обратились на изваяние, и, насколько я мог понять, в них читались ожидание и надежда.
Так смотрят на того, кто должен защитить от смертельной опасности.
– Йог-Согот… – с мольбой прошептал тот же высокий ящер, помедлил мгновение, развернулся и вонзил копье в грудь соседу по кругу. Тот и не подумал обороняться, хрустнули кости, и кровь, такая же красная, как и у гомо сапиенсов, потекла на пол. – Йог-Согот!
Еще один из хозяев пещеры убил соседа, а мгновением позже умер сам. Зазвучали полные боли крики, динозаврики принялись колбасить друг друга почем зря. Ящеров охватило настоящее кровавое безумие.
Похоже, они приносили друг друга в жертву, но кому и зачем?
Тяжелый удар сотряс своды пещеры, вздрогнул пол, и из тьмы донесся испуганный писк. За первым ударом последовал второй, и я услышал низкий голос, гудевший нечто вроде «хтул-лу, хтул-лу»…
Третий удар, свод над моей головой раскололся, огромные глыбы полетели вниз, и я увидел синее небо. Но его заслонил некий силуэт, слишком огромный, чтобы можно было окинуть его одним взглядом. Волна нестерпимого зловония хлынула внутрь, нечто исполинское, похожее на черную скалу, устремилось к земле, и я с ужасом осознал, что это рука, способная раздавить город.
Выжившие ящеры завопили, на этот раз отчаянно, ближайший костер погас, разлетевшись искрами, но зато вспыхнула белая статуя. Я увидел ее целиком и тут же пожалел об этом – нечто отвратительно бесформенное, чудовищно корявое, и исполненная ненависти физиономия.
– Хтул-лу! Хтул-лу! – торжествующе загудел низкий голос, и чудовищной силы удар обрушился сверху.
Каменные стены исчезли, земля затряслась, в ней открылись трещины, из них хлынули струи смрадного бурого дыма. Некоторые словно отвердели и стали напоминать знакомые мне раукары.
– Хтул-лу! Хтул-лу! – от этого рева колыхалось все вокруг, от него содрогалось мое тело, и боль тысячами раскаленных сверл ввинчивалась в мозг. – Хтул-лу! Хтул-лу! Хтул-лу!
Новый удар, и белое изваяние разлетелось вдребезги. Осталось только подножие – плоское и прямоугольное. Из раукаров, что самое странное, ни один не пострадал, а трещины закрылись.
Дым исчез, я оказался в знакомой долинке между скал, только земля вокруг меня была завалена трупами и щедро полита кровью, а в вышине таяла уродливая крылатая фигура…
Меня ударили по щеке, и я обнаружил, что сижу, привалившись спиной к чему-то твердому.
– Пат, очнись! Ты что, Пат?! – озабоченно кричали мне в ухо, и еще ужасно болели ладони.
– Не ори, – сказал я, пытаясь разобраться, что происходит. – Ты кто такой?
– Он сошел с ума! – возопил крупный мужчина, чье лицо показалось мне знакомым.
– Говорил я, что «Торов замок» – плохое место, – пробормотал на английском стоявший рядом с ним седоусый и лысый дядька.
И тут воспоминания вернулись, обрушились на меня, точно маленький цветастый водопад: события последних дней, приезд на Готланд, поездка по острову и прогулка к белому камню.
Только вот почему вокруг так сыро?
– Не ори, Антон, – повторил я. – Не сошел. Было бы с чего сходить. Так, ошалел маленько. Скажи лучше, что со мной происходило? И откуда этот шведский баклан взялся? Он же в машине сидел.
Небо, еще недавно радовавшее голубизной, было серым, как наждак, и из низко ползущих туч моросил дождь.
– Уф, как здорово! – Бартоломью облегченно вздохнул. – А то я уж испугался.
Выяснилось, что я вошел в круг из раукаров, вытащил из кармана цацку, а когда коснулся алтаря, на мгновение замер, а затем упал наземь и забился в самых натуральных корчах. Наш доблестный худред попытался привести меня в чувство, а когда понял, что не справляется, помчался за подмогой.
Уж как они объяснялись с Хенриком, не знаю, ведь один не говорит по-русски, а другой – по-английски.
– Ну, этот швед меня понял. Аптечку из машины захватил, и сюда, – сказал Антон, – а ты уже не бьешься, просто лежишь. Это что, ты инфекционную эпилепсию подхватил?
– Вряд ли, – покачал я головой.
– Господин Романов, вы в порядке? – осведомился Хенрик, и я не сразу сообразил, что он обращается ко мне.
– В порядке, – ответил я, попытался подняться, и вот тут-то выяснилось, что это неправда.
Ноги меня не держали, словно я за короткое время разучился ими пользоваться.
– Пат-пат-патрясающе, – пробормотал я, шлепнувшись задницей на сырую землю. – Надо чуток передохнуть. Что-то, похоже, случилось с моим героическим и привлекательным организмом.
Интересно, что могло породить ту яркую галлюцинацию, судороги и нарушение двигательной функции? Выход какого-либо ядовитого газа из-под земли, как в тех же Дельфах?
Понятно тогда, почему у этого «Торова замка» дурная слава…
Со второй попытки мне удалось встать на ноги, и я, поддерживаемый добросердечным Бартоломью, заковылял к машине. К тому моменту, когда очутился на заднем сиденье «Форда», несколько пришел в себя.
– Так что с тобой случилось? – полюбопытствовал Антон, расположившийся рядом с водилой.
– Глюки, – сообщил я и выдал теорию насчет ядовитого газа. – Ты далеко от плиты стоял, поэтому на тебя и не повлияло. А я глотнул как следует. Или ты думал, что мы и вправду нашли «один из Кругов, который оставила пята того, чье имя мертво?»
Судя по разочарованному сопению, дело именно так и обстояло.
– Господа, что будем делать? – вмешался в нашу беседу Хенрик. – Неразумно оставаться здесь.
– Возвращаемся в отель, – сказал я. – Двигай, извозчик.
Наш бравый нешвед облегченно вздохнул, и мы покатили прочь от «Торова замка». Вскоре я осознал, что визит в это негостеприимное местечко принес нам немалую пользу.
Напуганный моим обмороком Хенрик стал на диво молчалив.
Под дождем, выглядевшим так, словно он шел с прошлой зимы, мы добрались до Висбю. Расплатились с таксистом, после чего он пожелал нам «отличного путешествия» и поспешно уехал.
– Ты как, очухался? – спросил Бартоломью, когда мы поднялись в номер.
– А то, конечно, – бодро ответил я. – Если бы не погода, можно было бы отправиться погулять, снять пару местных блондинок, поболтать с ними о том, чем отличался секс во времена викингов от современного…
На самом деле бодрость моя была натужной, впечатление от видения не рассеялось, чувствовал я себя довольно неуютно, где-то внутри дрожали отголоски рева «Кхтул-лу», и полагаю, что Антон это заметил.
Но говорить ничего не стал.
Я проковылял в ванную и залез под душ, включив самую горячую воду, какую мог вынести. Разглядел болевшие до сих пор ладони и обнаружил, что на каждой имеется красная полоска, похожая на след ожога.
«Это еще откуда? – мысленно спросил я сам себя. – Схватился за «жгучую» тему для статьи?»
Шутка вышла не особенно смешной – я даже не улыбнулся.
Я помылся, несколько раз сменил воду с горячей на холодную и обратно, чтобы взбодрить организм, и вылез из душевой кабины. Едва взялся за джинсы, как навалилось головокружение, такое сильное, что показалось – сейчас шлепнусь, башкой прямо об унитаз.
Все зарокотало, закружилось и исчезло.
Я стоял на дне глубокой расщелины, а надо мной клубились водоросли; солнечные лучи проникали сквозь воду, скользили блескучие силуэты рыб; по дну, под ногами, ползали какие-то твари.
И вновь я слышал низкий, мощный голос, выпевавший: «Кхтул-лу, Кхтул-лу…»
На этот раз я понял, что это не просто слово, а имя, и что зов идет снизу, точно из-под земли.
Вода вокруг меня пришла в движение, взвихрились потоки, заколыхались водоросли. Дно расщелины оказалось вершиной горы, стоящей на дне морском, и та плавно заскользила вперед.
Из тьмы надвинулись очертания исполинских сооружений, и меня начал колотить озноб.
Видно было плохо, но я понимал, что это строили не люди. Исполинские каменные глыбы громоздились друг на друга, впадины и углы состыковывались причудливым образом, стены изгибались так, что взгляд на них причинял боль. Похожие на надгробия башни соприкасались вершинами, и темные провалы казались злобными алчными глазами.
И все тут, каждый камень, любая прядь скользких и холодных водорослей – все просто вопило, исторгало клич: «Хтул-лу! Хтул-лу! Хтул-лу!» Это напоминало скандирование обезумевших футбольных фанатов или рык экзальтированной толпы на митинге.
Меж прочих зданий выделялось одно – самое большое и наклоненное так, что оно почти лежало. В нем имелась дверь, непонятно, вертикальная или горизонтальная, и на ней – некое изображение.
Я попытался рассмотреть его, но вода стала мутной, точно в ней поднялся туман.
А затем раздался голос, очень четкий и строгий, монотонный, как у автомата.
Говорил он на незнакомом мне языке, полном щелкающих и чмокающих звуков, но я понял каждое слово:
– Не мертво то, что в вечности пребудет. Со смертью времени и смерть умрет.
И, услышав это, я осознал, что передо мной гробница, проведшая на морском дне неведомо сколько тысячелетий, и что внутри лежит один из тех, кого Твардовский именовал Древнейшими. И что я непонятно почему стал слышать его «мысли», улавливать его мерзостные, исполненные воспоминаний о кровавых и чудовищных событиях «сны».
Я попытался дернуться, чтобы вырваться из видения, ущипнуть себя и… очутился в санузле гостиничного номера.
– Вот зараза… – сказал я и понял, что голос мой самым позорным образом дрожит. – Это что, правда?..
Ну да, ядовитому газу с галлюциногенными свойствами взяться тут неоткуда. Значит, этот яркий бред с голосами и древними монстрами вызван чем-то иным. Или это вообще не бред… А что тогда? Ясновидение? А я – новый Нострадамус и скоро начну пророчествовать – и придет конь глад с харей блед, и будет очень много жрат, и наступит всем пипет…
Верится с трудом.
Чтобы убедиться хотя бы в реальности собственного существования, я глянул в зеркало. Отражение мне не понравилось – перекошенное, изнуренное, со страхом в темных глазах.
– Соберись, Пат! – сказал я ему. – Не из таких передряг выбирался и тут вылезешь!
Отражение ничего не ответило, даже не улыбнулось – вот и трать на него слова после этого.
Я вышел из душа, и сидевший перед телевизором Бартоломью кинул на меня озабоченный взгляд.
– С тобой все в порядке? – спросил он.
– А то как же, – отозвался я. – Как с юным пионером, только что повязавшим на шею красный галстук и готовым целый день переводить старушек через улицу и собирать металлолом.
– А выглядишь хреново, – сказал Антон и, подумав, добавил: – Как старая дева, увидевшая под кроватью мышь.
Мда, похоже, это про меня сказано – душа нараспашку, сердце на рукаве, а мозги в багажнике.
– Тогда уж лягушку в сливном бачке, – хмыкнул я. – Большую и зубастую, вроде тех, что в Кракове были.
– Что, правда?
Иногда наш худред, взрослый и разумный вроде человек, бывает наивным, точно ребенок.
– Нет конечно, – я поглядел на него с легким осуждением. – Ты…
Договорить я не успел, поскольку лежавший на тумбочке около моей кровати телефон издал пронзительную трель. Я подошел к нему, взял и обнаружил на экранчике надпись: «Ангелика Вирхов».
– О, это наша белокурая бестия, – сказал я, и Бартоломью помрачнел – расстроился, должно быть, что она позвонила не ему. – Наверняка хочет сообщить, что она уже замариновала Джавана Сингха в бочке с уксусом. – Я приложил трубку к уху. – Привет, о прекрасная фройляйн. Доблестные, хотя и слегка пожеванные судьбой рыцари из твоего ордена приветствуют тебя.
– Добрый день, – поздоровалась Ангелика. – Вы где? Что нового?
– В гостинице «Один» в Висбю. Целый день катались, смотрели достопримечательности. И кое-что усмотрели… – тут голос мой дрогнул, и наша шпионка наверняка это уловила. – А у тебя что?
– Есть результаты, – дипломатично ответила она. – Завтра планирую появиться в Стокгольме. Думаю, что на острове мне делать нечего. Когда сможете прибыть?
Я подумал, что мне вовсе не хочется оставаться на Готланде с его раукарами, холодными ветрами, переменчивой погодой, мертвыми викингами и яркими, ввергающими в оторопь видениями.
– Завтра, – сказал я. – Утренний паром уходит в восемь, если не ошибаюсь. Где встречаемся?
Ангелика предложила центральный вокзал, я спорить не стал.
– Антон передает тебе привет, – сказал я напоследок, – машет рукой, посылает воздушные поцелуи, капает на койку слюной и еще кое-какими выделениями, какими именно – уточнять не буду.
Бартоломью сделал страшные глаза и погрозил мне кулаком.
– Да? – спросила белокурая бестия совершенно равнодушно. – Это он зря. Завтра увидимся.
И Ангелика отключилась.
– Что она? – поинтересовался Антон.
– Э… тоже передала тебе привет, – решил я взять на душу небольшой грех. – Говорит, что любит, ждет, надеется. Всю подушку проплакала и купила три пачки разных презервативов.
– Да ну тебя! – Бартоломью махнул рукой. – Врун.
И я не стал возражать. Врун и есть. Профессиональный и высокооплачиваемый.
Попытался набрать номер шефа, но ничего из этого не вышло – было занято. Через полчаса повторил попытку, а на ночь глядя еще раз – и все с тем же результатом, а точнее – без него.
И писем от Арнольда Тарасовича в этот день не было.
