Глава 12
Вавилонские блудения
Если б я был султан, я б имел трех жен.
Халиф багдадский
Пока мы нудно и долго добирались до Голландии с пересадкой в мадридском «Бадахосе», июнь успел как-то незаметно превратиться в июль. В Испании мы забрались во второй аэроплан и ближе к вечеру плюхнулись на ВПП амстердамского «Схипхола».
У погранцов и таможенников наши помятые и оцарапанные физиономии не вызвали особого интереса, и мы выбрались в зал прилета.
– Вдохни воздух свободной Европы, – посоветовал я Бартоломью. – Чуешь, несет травой?
– Нет, – ответил он. – А что, ее можно курить прямо тут?
Нет, над нашим худредом невозможно подшучивать – никакого удовольствия.
Я укоризненно посмотрел на соратника по журналу «Вспыш. Ка», и мы отправились к эскалатору, ведущему на железнодорожную платформу. Забрались в желтый двухэтажный вагон поезда на Амстердам, и тут я позвонил Ангелике. Она не стала плакать от радости, узнав, что мы приехали, но обещала встретить.
Эта «встреча на Эльбе» произошла на центральном вокзале, большом, красивом и мрачном, точно замок из готического романа.
– Ничего себе, – только и сказала белокурая бестия, когда мы предстали перед ней, и в голубых глазах возникло удивление. – Вы что, эти дни только пили и с ягуарами дрались?
Клянусь, общение с нами идет ей на пользу – железная леди учится шутить.
– Теперь мы настоящие чмы, в смысле – мачи, – похвастался я. – Это признал камрад Лопес, а он в таких делах разбирается. Мы победили всех врагов, выпили всю текилу, соблазнили всех барышень. Правда, Антон?
– Ы… хы… мы, да, – при виде Ангелики Бартоломью вновь начал заикаться.
– Ладно, настоящие чмы, которые мачи, – сказала она. – Я позаботилась о том, чтобы снять для вас номер. Поэтому сейчас мы отправимся в отель, а затем вы все мне подробно расскажете.
– Яволь, мейн либер фрау, – выпалил я и заработал осуждающий взгляд.
В Амстердаме я бывал несколько раз, и не сказать, что он мне сильно нравится.
Старый пуританский город, столица мировой торговли канул в прошлое, превратился в некое подобие Вавилона. Стал прибежищем для наркоманов, «пидарасов» и просто идиотов со всего мира, обиталищем для отребья со всех континентов, из Таиланда, Суринама, Пакистана и Албании. Сделался центром секс-индустрии, разнузданной, наглой и очень прибыльной.
Понятно, что тут есть что посмотреть и как развлечься и человеку, который равнодушен к проституткам, порнухе и гашишу, но подобные развлечения здесь погоды не делают. Сейчас атмосферу Амстердама создают не «коричневые» бары, не каналы и не старинные здания, а кофе-шопы, сладкая вонь «плана», бродящие по улицам ниггеры, что предлагают экстази, тетки в подсвеченных красным витринах и магазинчики, торгующие секс-игрушками.
Вавилон во всей красе.
Снять номер в центре в разгар туристического сезона – задача почти невыполнимая, но Ангелика с ней справилась. Не иначе задействовала спецслужбовские связи. Отель, куда она нас поместила, располагался на самой границе квартала красных фонарей, позади здания Биржи.
– Ух ты! – воскликнул Антон, когда мы получили ключи и наткнулись на обычную голландскую лестницу – витую, узкую и такую крутую, что ее можно использовать для тренировок скалолазов.
– Очень удобно, когда пьяный, – сказал я. – Ползешь вверх на четырех конечностях, и все чики-пуки.
Номер нам достался крохотный, с выходящим в «колодец» окном.
– Ну что, вы готовы рассказывать? – спросила Ангелика.
– Я должен принять ванну, выпить чашечку кофе… – вспомнил я «Бриллиантовую руку», но, взглянув в глаза белокурой бестии, сам себя остановил: – Будет мне и ванна, и какава с чаем.
Получив добытые нами в Эквадоре материалы и ознакомившись с кусочком интервью генерала Орельяно, наша шпионка слегка оттаяла. Зато, выслушав повествование об охоте на дедушку в шляпе и посмотрев сделанные Бартоломью фотографии, осуждающе покачала головой.
– Зря вы в это ввязались, – сказала она. – И чудом живы остались, и ничего толком не узнали.
– Но он сам первый начал… – буркнул я, как когда-то в сопливом детстве. – Кто его просил к нам лезть? На самом деле теперь мы в курсе, что Древним поклоняются по всему миру, и поклоняются много столетий, если не тысячелетий.
О видениях, настигших меня в подземельях, я умолчал, как не стал рассказывать и о собственной устойчивости перед наведенными страхами. А то эта железная леди версии джуниор может запросто решить, что нехило бы меня изучить и сдать яйцеголовым ботанам для опытов.
А я опытов над собой не люблю.
– Это и раньше было понятно, после визита к Брокдорфу, – заметила Ангелика.
– А у тебя что нового? – поспешил я увести разговор в сторону.
– Предостаточно.
Выяснилось, что белокурая бестия побывала в Англии, где подняла на уши МИ-5, МИ-6 и прочие тамошние «секретные сервисы». Из архивов извлекли пыльные папки, из них – древние фотки и пожелтевшие от времени бумаженции.
– Я нашла несколько упоминаний о Хаиме Шорроте, – рассказывала Ангелика, – рядом с мадам Блаватской и прочими деятелями теософского движения, и даже один снимок. На нем он точно такой же, как сейчас, разве что костюм по моде того времени…
– Погоди-ка, – вмешался я. – Это девятнадцатый век? Сколько же лет этому лысому козлу?
Да, конечно, пан Твардовский утверждал, что Джавану Сингху чуть ли не двести годов. Но мне до последнего хотелось верить, что это бред впавшего в маразм дедушки с червями в башке.
– Много, очень много. Столько не живут, – очень серьезно сказала шпионка. – Люди, по крайней мере. Первые упоминания о Хаиме Шорроте в британских архивах, связанных с Блаватской, датированы тысяча восемьсот пятьдесят третьим годом и касаются Индии, а снимок сделан в тысяча восемьсот девяностом в Лондоне. Сегодня, кстати, Ирге О’Дил был в Амстердаме, но еще утром улетел в Осло.
Антон нервно икнул.
– И что он тут делал? – спросил я подозрительно. – Ходил по девочкам и лопал «спейс кейки»?
– Нет. Он проверил, как в местном отделении Церкви Святой Воды идет подготовка к некоей важной церемонии. Мне мало что удалось о ней узнать, только то, что она состоится в ближайшие дни.
– Убьют кого-нибудь, – сказал Бартоломью с необычной для него мрачностью. – Что они еще могут?
Ангелика взглянула на него и решила, что углублять тему пока не стоит.
– Мои парни работают, и завтра мы будем знать больше, – сообщила она. – И завтра же решим, что делать. Сегодня отсыпайтесь, отдыхайте, приходите в себя. Утром в десять я за вами зайду.
Белокурая бестия улыбнулась нам на прощание и покинула номер.
– Нет уж, мамочка, мы мальчики уже большие, – сказал я. – Спать мы пока не ляжем, а пойдем, слегка прошвырнемся. Или ты, Антон, хочешь придавить моськой подушку?
Но Бартоломью тут же утерял всю сонливость и завопил, что жаждет погулять.
Для начала мы отправились в «Орлиное гнездо», или, по-местному, «Арендснест», крайне приятный кабачок, в котором должен побывать каждый оказавшийся в Амстердаме любитель пива. Там можно отведать чуть ли не полтора десятка разных сортов пенного напитка, причем бельгийских тут не подают, наливают исключительно сваренные на территории королевства Нидерланды.
Половина сортов постоянные, а остальные меняются каждый день.
Мы заняли столик на улице, на самом берегу канала, и принялись неспешно дегустировать.
– А почему по триста грамм? – спросил Антон, когда нам принесли по бокалу траппистского даббеля.
– Скоро поймешь, – ответил я. – Ну, за возвращение к цивилизации!
Пиво, сваренное в Голландии или Бельгии, – коварнейшая штука, оно обычно сладковатое и крепкое, незаметно и очень сильно бьет по мозгам. Только что ты был трезв и гламурен, а в следующий момент тобой можно подпирать стену или показывать людям для увеселения.
Мы выпили траппистского, затем попробовали пива «Херенграхт, 90», что варят прямо тут, а после того, как дерябнули по темному «Де Праэлю», глазки у Бартоломью маслено заблестели.
– Пошли, – скомандовал я. – А то ты еще наберешься, а мне тебя тащить.
– Я не пьян, – сообщил Антон заплетающимся языком. – Я просто хочу еще выпить!
Ну, точно как в анекдоте – больше трех рюмок я не пью, но после них становлюсь совсем другим человеком, а ему тоже надо вмазать.
– Пошли-пошли, – неумолимо повторил я. – Выпить еще успеем.
И мы двинулись обратно к Дамраку, самой главной улице Амстердама, а затем и за нее, к кварталу красных фонарей. Тут, как всегда в вечернее время, оказалось шумно, пахуче и людно.
Нам предложили купить ЛСД, но мы доблестно отказались, точнее, я отказался, а Бартоломью не понял, чего хочет от нас этот черный в дредах и вязаной шапочке. Попытались заманить в сомнительного вида кофе-шоп, на витрине которого красовались мухоморы, снабженные надписью: «Магические Грибы».
А затем начались улочки с продажными тетками, и Антон забыл про то, что хочет выпить.
– Ай-яй-яй! – только и восклицал он.
Представьте себе подсвеченную красным витрину в рост человека, а за ней – девицу в купальнике. Она может стоять или сидеть на высоком стуле, курить или кокетливо поправлять «амуницию», в любом случае ее задача – заманить к себе кого-нибудь из проходящих мимо мужиков. За спиной у барышни имеется комнатка с просторной кроватью, а на стекле – глухая занавеска, что задергивается в том случае, если внутри находится клиент.
Девушки здесь встречаются разные, любых цветов кожи и комплекций, от бывших «Мисс Вселенная» до серых мышек и совершенно необхватных теток, что сошли бы в пару к Гаргантюа.
Как говорится – на любой вкус.
– Как несправедлива жизнь, – сказал я, когда мы приостановились, чтобы рассмотреть негритянку с грудью невероятного размера. – Квартал красных фонарей прославлен на весь мир, а вот кварталы синих пребывают в незаслуженной безвестности.
– А это что такое? – спросил Бартоломью.
– Ну как же? – ухмыльнулся я. – Они имеются на окраине любого крупного российского города. Причем фонари на твоей физиономии там поставят совершенно бесплатно.
Чтобы усвоить концепцию, слегка одуревшему от перелетов, пива и впечатлений худреду понадобилось несколько минут. Потом он захлопнул рот, сердито поглядел на меня, и мы продолжили прогулку.
Одолели еще несколько улочек, а затем я потащил Антона в отель – в Амстердаме ты или нет, а спать надо.
Выспаться мне было снова не суждено.
Похоже, двое пидоров сняли комнату в том же отеле, что и мы, и всю ночь посвятили любовным утехам. О том, чтобы закрыть окошко номера, они и не подумали, и соседям только и осталось, что слушать сочные шлепки, ритмичное уханье и молодецкие выкрики.
Где-то под утро я начал жалеть, что у меня нет под рукой винчестера.
И самое обидное – подлый Бартоломью после трех бокалов голландского пива дрых без задних ног!
Продрав глаза около девяти, мы сходили на завтрак, а ровно в десять, минута в минуту, заявилась Ангелика, вся в белом, безупречная, безжалостная и похожая на Снежную Королеву.
– Что-то мне не верится, что вы всю ночь спали, – сказала она, разглядывая мою физиономию.
Я сделал большие честные глаза:
– Ей-ей, матушка, почивали. Только вот сны снились мерзкие про содомитов клятых. Не иначе, как кто-то наркоту в соседнем номере курил и надышал прямо нам в форточку.
Такое объяснение удовлетворило бы только совсем уж наивного человека, но Ангелика не стала требовать другого. Она по-хозяйски уселась на стул и протянула мне синюю пластиковую папку:
– Изучайте. Тут материалы.
– Что за красавец? – осведомился я, вытащив фотографию белокурого типа в очочках, похожего на школьного учителя, и сам же прочитал на приложенном к снимку листке: – Виллем ван Хоэйдонк, сорок два года, уроженец Алкмаара, по профессии – юрист, с две тысячи первого года возглавляет Амстердамское отделение Церкви Святой Воды… Э, да это кто-то типа епископа?
– И тут они есть, – сказал Антон и мрачно вздохнул.
– В Голландии имеется даже официально зарегистрированная партия педофилов, а уж рядом с ними сектанты, приносящие людей в жертву, и вовсе розовые зайчики. Так, это что такое?..
Помимо досье на ван Хоэйдонка в папке имелись фотки некоего дома, выходившего фасадом на канал, затем его подробный план, а также расшифровки записей двух телефонных разговоров между «В. В. Х.» и «Н», обозначавшим, скорее всего, неизвестного.
Из разговоров следовало, что в ближайшие дни где-то на берегу моря состоится некое важное событие.
– Все ясно, – сказал я. – Эти паскудники собрались учинить очередное кровопролитие. Вот только где? Морских берегов в Голландии – как дырок в сырной голове.
– Этого нам выяснить не удалось. Поэтому сегодня вечером, – Ангелика позволила себе улыбнуться, – будет проведена операция по захвату Виллема ван Хоэйдонка. Вам светиться незачем, поэтому вы будете привлечены лишь в качестве группы прикрытия. Основную часть работы возьмут на себя мои коллеги.
Бартоломью, уже вообразивший себя суперагентом ноль ноль восемь с половиной, обиженно засопел.
– Не зря ты посвятила своих в эти дела? – спросил я.
– А я их и не посвящала, – покачала головой белокурая бестия, – начальство уверено, что я в отпуске. А парни из местного, глубоко законспирированного резерва просто исполняют приказы. Они уверены, что мы имеем дело с обычным преступником, торговцем оружием или шпионом.
Это, конечно, верно и вроде бы разумно – меньше знаешь, увереннее действуешь, особенно в нашей ситуации. Но с другой стороны – сектанты из ЦСВ вовсе не обычные преступники, у них есть кое-что помимо ножей и пистолетов, вспомнить хотя бы статуэтку Кхтул-лу и аквариум с зеленой тиной. Готовы ли «парни из резерва» иметь дело с подобными вещами?
Что-то я сомневаюсь, честно говоря.
Но Ангелика наверняка убеждена, что их шпионские навыки помогут справиться с чем угодно. И поэтому возражения приведут только к длинному и совершенно бессмысленному спору.
– Ладно, группа прикрытия так группа прикрытия, – сказал я. – Командуйте, фройляйн.
Первый приказ не заставил себя ждать:
– Собирайтесь, и пошли.
Выбравшись на улицу, мы угодили под типичный голландский дождь, который славен тем, что идет почти параллельно земле и одинаково неприятен как в ноябре, так и в июле. Поспешно пробежали мимо Биржи и с причала, что расположен напротив музея секса, перебрались в маленькую прогулочную лодку, выкрашенную в патриотичный оранжевый цвет.
– Под видом туристов проведем рекогносцировку, – сказала Ангелика.
– В такую погоду? – осведомился Бартоломью, оглядывая серое небо и укрытый за завесой дождя Амстердам.
– Другая тут редко бывает, – сообщил я. – Так что, поверь мне, на каналах сейчас не протолкнуться.
Затарахтел мотор, и мы поплыли – мимо искусственного острова, на котором стоит вокзал, через Брауэрграхт, «канал пивоваров», в Херенграхт, «канал господ», и по нему – на юг.
Лодчонка наша представляла собой типичное суденышко, на каких аборигены в выходные дни раскатывают по воде, предаваясь болтовне, обжорству и пьянству – метров семь в длину, негромко булькающий движок, а сверху тент на распорках, дающий хоть какую-то защиту от дождя. Рядом с большими катерами, на которых возят на обзорные экскурсии туристов, она смотрелась карликом, около катамаранов, что выбирают для прогулок разные маньяки – великаном, но в общем и целом не выделялась, даже несмотря на радикальный цвет.
На каналах голландской столицы можно встретить и не такое.
Для жилья «епископ» Церкви Святой Воды выбрал одно из самых припонтованных мест всего города – берег «канала господ» в пределах Золотой излучины, где с давних времен стоят самые роскошные особняки Амстердама.
– Вот он, – сказала Ангелика, едва мы оставили позади очередной мост.
Домик у ван Хоэйдонка был не особо велик – три этажа, узкий фасад, – но откровенно древен и солиден. Причал напротив него пустовал, и машины у входа не имелось.
– На работу уехал? – спросил я. – Или уплыл?
– Лодки у него нет, – сказала наша шпионка. – Так что уехал. Прислуга тут приходящая, вечером в доме пусто. Возвращается он со службы всегда примерно в одно и то же время. Мои парни проникнут внутрь и будут ждать его там, а мы останемся на воде, чтобы следить за обстановкой. Дабы не вызвать подозрений, сделаем вид, что у нас проблемы с мотором.
Мы миновали дом ван Хоэйдонка, добрались до реки Амстел, развернулись и поплыли обратно. Осмотрели особнячок еще раз, только с другого борта, и Ангелика решила, что этого достаточно.
– Вы запомнили, где причал? – спросила она. – Встречаемся на нем ровно в восемь. Сейчас я вас высажу, и целый день можете гулять. Только постарайтесь не напиться и не накуриться.
– Запомнили. Не напьемся. – Я посмотрел на белокурую бестию подозрительно: – А что насчет тех материалов, что мы привезли из Эквадора? Из них что-нибудь извлекли?
Она несколько мгновений помедлила, прежде чем ответить:
– Да, конечно. Хаим Шоррот закупал вооружение довольно активно, и не для перепродажи, а для себя. Судя по всему, он планировал организовать оборону участка суши, граничащего с морем. Отсюда и комплекс береговой обороны, и безэкипажные патрульные катера израильского производства, и радиоуправляемые мины. Все это под разным видом ввозилось в одну из самых мирных стран земного шара – в Норвегию. А там Ирге О’Дилу фактически принадлежит целый остров в одном из фьордов.
– Ха, неплохо дядя устроился… – задумчиво протянул я. – Но ничего, мы пощиплем его за мягкое место.
Ангелика высадила нас на пристани «Канал Баса» неподалеку от дома Анны Франк, и мы отправились гулять. Бартоломью, поначалу слегка ворчавший по поводу погоды, вскоре бросил это бессмысленное занятие.
Денек, в общем и целом, прошел не зря – мы культурно обогатились в музее Ван Гога, тут же морально разложились в одной из пивнух, где для сугрева тяпнули по стопке джина. Постояли на площади Дам, на месте которой когда-то давно поставили первую дамбу, давшую название городу на реке Амстел. Потусовались на цветочном рынке, где помимо тюльпанов, можно купить все, что может понадобиться начинающему и даже опытному коноплеводу и плантатору марихуаны. Осмотрели блошиную барахолку на площади Ватерлоо и ровно в восемь топтались на нужном причале.
– Смотри, Антон, – сказал я патетически, указывая на неприметную вывеску музея секса. – Когда я помру, мою закрученную в тряпки мумию выставят там, между Казановой и Клеопатрой, и люди будут ходить мимо, смотреть на меня и думать: «Да, этот парень и вправду был силен»…
– В том, что касается болтовни, ты точно силен, – хмыкнул Бартоломью.
Ангелика вопреки правилам немецкой пунктуальности явилась с опозданием на две минуты, и я было собрался устроить легкий скандал по этому поводу, но взглянул на ее серьезное лицо и передумал. Того гляди, не поймет юмора, расстреляет меня на месте, а труп сбросит в мутные воды канала.
– Поехали, – скомандовала белокурая бестия, и мы забрались в лодку.
Там обнаружился полный набор для пикника на воде – портативный электрический гриль, целый пакет сосисок, ящик пива «Леффе» и даже пивные бокалы. Понятно, что все это для маскировки, но руки у меня зачесались – сорвать крышечку, сделать глоточек-другой…
К нужному дому мы подошли в восемь двадцать и поспешно пришвартовались на свободном месте. Ангелика заглушила мотор, подняла его, сняла крышку и принялась отдавать распоряжения:
– Пат, иди сюда. Если в движке будет копаться дама, это вызовет подозрения. А ты, Антон, займись маскировкой – вскрой несколько бутылок, из некоторых отлей пива вон в то ведро и начинай жарить сосиски.
Пришлось мне пересесть и делать вид, что я ковыряюсь в двигателе.
«Парни из резерва» появились на берегу канала в восемь тридцать – подъехала машина, из нее вышли двое крепких чувачков совершенно неприметной внешности. Автомобиль уехал, а добры молодцы двинулись к двери особняка и вскрыли ее с такой скоростью, что у меня возникло подозрение – не из одесских ли домушников эти шустрые типы?
Чпок, щелк, и перед особняком нет никого.
– Отлично, – сказала Ангелика, державшая в одной руке бутылку пива, а в другой – бумажную тарелочку с сосисками. – Они внутри. Сейчас займут позиции и доложат о себе.
Из-за поворота канала с рокотом выплыл сине-белый катер водной полиции и направился к нам. Я напрягся и принялся судорожно копаться в лодочном моторе, Бартоломью едва не опрокинул гриль, и только белокурая бестия осталась совершенно спокойной.
Патрульный катер остановился, и темнокожий офицер в белой рубашке что-то спросил по-голландски. Ангелика небрежно ответила то ли на этом же языке, то ли по-немецки, и оба расхохотались.
Мне осталось только улыбаться и корчить из себя дурачка, а Антону – поменьше дрожать.
Офицер помахал нам, бросил еще пару слов, его катер взревел, точно бешеный бык, и умчался. Я вздохнул и вытер со лба выступивший пот, а совершенно забывшийся Бартоломью присосался к бутылке с пивом.
Да, чтобы быть шпионом, нужно иметь крепкие нервы.
– Порядок, рабочий момент, – сказала наша Мата Хари, поглядывая на нас слегка покровительственно. – Мои парни, кстати, прислали эсэмэску – у них все отлично, ждем «клиента».
– А где он бродит до сих пор? – мрачно осведомился я. – На работе сидит?
– Нет, в «КОК Кафе» на Розенстраат. Престижный клуб для «голубой» публики.
– Пат-пат-патрясающе. Да он еще и пидарас? Хотя чего еще ждать от сатаниста?
«Клиент» прибыл в восемь сорок – к особняку подкатило то ли действительно антикварное авто, то ли тачка, умело оформленная под старину. Хлопнула дверца, и из нее выбрался высокий белокурый тип в очках, тот самый, что был на фотографиях. Когда он вошел в дом, я почувствовал, что мне вновь становится жарко, а в горле прямо-таки пересыхает.
Спустя пять минут со стороны Амстела подъехала «Скорая» и остановилась у входа в жилище ван Хоэйдонка. Еще через шестьдесят секунд двери дома распахнулись, и амстердамский «епископ» ЦСВ оказался погружен в машину, причем так стремительно, что случайный свидетель этой сцены не имел бы никаких шансов понять, что произошло на самом деле.
– Порядок, – сказала Ангелика, когда «Скорая» преспокойно укатила прочь. – Пора и нам отсюда убираться.
Вновь Виллема ван Хоэйдонка мы увидели ближе к полуночи, и произошло это в небольшом особняке, затерянном вдали от туристических районов, где-то на южной окраине Амстердама.
Сам домишко выглядел заброшенным, на двери болталась табличка с надписью «продается», а внутри все говорило о том, что люди тут если и появляются, то только по большим праздникам: толстый слой пыли на полу и мебели, грязные занавески на немытых окнах, и тот особый запах, что всегда поселяется в опустевшем жилье.
Ангелика и ее соратники выбрали для своих темных дел подвал, пленника уложили на пол пузом вниз. Связали, а голову с помощью особой хреновины зафиксировали так, чтобы он не мог ее повернуть и посмотреть в сторону.
Когда мы вошли, уловивший шаги ван Хоэйдонк задергался и забормотал по-английски:
– Если вы хотите выкуп, то нет проблем! Я готов заплатить вам сколько нужно! Только отпустите меня!
В его тонком противном голосе был страх, но не тот, коего можно ожидать от попавшего в такую передрягу человека. Пленник боялся, но не за себя, а за что-то другое, тревожился, что может быть сорвано некое дело, к которому он причастен.
И я даже мог догадаться, какое именно.
– Деньги нас не интересуют, – ответила Ангелика на том же языке. – Нам нужна информация. О Церкви Святой Воды, о том, чем она занимается на самом деле, и о том, что ты знаешь об Ирге О’Диле.
Ван Хоэйдонк вздрогнул.
– Варианта у нас два. Либо ты расскажешь все сам, – холодным голосом продолжила белокурая бестия, – либо мы пустим в ход «сыворотку правды». Она куда действеннее любых пыток, но имеет некоторые побочные эффекты. Возможны нарушения работы мочевого пузыря и печени, отказ почек и проблемы с восстановлением функций головного мозга.
Наверное, таким же тоном Генрих Гиммлер говорил попавшим в лапы гестапо евреям: «Попытка не пытка, не правда ли?», и потирал руки так, что они умирали прямо на месте.
– Я все расскажу! – с готовностью согласился ван Хоэйдонк. – Мы служим, и служение наше священно!
Дальше он обрушил на нас пламенную речь о том, что на дне моря спит древний бог, именуемый Кхтул-лу, кличка «Пожиратель Душ», и что ему нужно молиться, совершать всякие обряды, и тогда этот бог проснется, выйдет из воды, и всем наступит полное счастье…
Того, кто не в курсе, этот спич убедил бы в том, что перед ним – безобидный сумасшедший, а ЦСВ – обычная секта, каких сейчас по всему миру – не одна тысяча. Мне же вспомнилось видение, в котором я посетил чудовищный город на дне моря, построенный не людьми, стоящая посреди него исполинская гробница Древнего, и голос, сказавший тогда: «Не мертво то, что в вечности пребудет. Со смертью времени и смерть умрет».
– Я готова поверить, что ты не врешь, – сказала Ангелика, когда пленник сделал паузу, чтобы слегка перевести дух. – Но это мы и так знаем. Нам нужна подробная информация о вашем шефе и о том, что за ритуал Церковь планирует провести в ближайшие дни, и где он состоится.
– Нет, вы что… нет, – ван Хоэйдонк затрясся всем телом. – Я не могу это сказать. Вы не представляете, какая участь меня ждет, если я предам своих! Смерть и любые пытки – ласки по сравнению с тем, что предстоит отступнику! Великий Кхтул-лу мстителен, и щупальца его тянутся далеко.
Наша шпионка пожала плечами и подняла взгляд на одного из стоявших у стены «парней из резерва».
– Укол, Ганс, – скомандовала она.
Хрустнула срезанная верхушка ампулы, в свете тусклой лампы, болтавшейся под потолком, сверкнула игла. Очень небольшое количество бесцветной жидкости было введено пленнику в предплечье. Ощутив укол, он вздрогнул, издал нечто похожее на судорожный всхлип и затих.
– Пять минут, и он заговорит, – сказала Ангелика.
Но когда отмеренное время прошло, и она задала ван Хоэйдонку вопрос, тот лишь вяло замычал. Мы подождали еще, но это ничего не изменило – бурчание, хихиканье и никакого ответа.
– Паленая твоя сыворотка, – заметил я. – Или этот парень как-то закодирован против нее.
– Это невозможно! – отрицательно покачала головой белокурая бестия.
– Какой раз за последние дни ты произносишь это слово? – Я полез в задний карман джинсов, где лежал найденный Бартоломью кругляш из бледно-желтого металла, покрытый узором из завитушек и ромбиков. – Эти злобные сектантские парни доказали – они умеют такое, что наука не может ни объяснить, ни повторить. Дай-ка, я попробую побеседовать с этим типом.
Мне совершенно не хотелось прибегать к той силе, против которой мы боролись, но я понимал, что ван Хоэйдонк – уникальный источник информации, и что его нужно разговорить во что бы то ни стало.
– Эй, Виллем, или как тебя там! – я взял пленника за кудри на макушке и слегка приподнял ему голову. А затем сунул прямо под глаза кругляш с древними письменами. – Узнаешь, гнида?
– Печать? Власть повелевать? – воскликнул ван Хоэйдонк почти радостно, но тут же понес какую-то околесицу. – И дары жителей Ленга, и так из пропастей ночи в бездны пространства, и из бездн пространства в пропасти ночи, и хвала великому Кхтул-лу, Затогуа и тому, чье имя нельзя называть… Вечная слава им и обильные жертвы…
– Стоп! – попытался я остановить пленника, но тот затарабанил еще яростнее, с пылом и душой:
– Иди к людям и отыщи те пути, что он мог знать в Бездне. Он мог сказать об этом Ньярлатхотету, могучему вестнику… И он стал похож на человека, надев восковую маску, и спустился на землю… те же, что копошатся в навозе, достойны лишь смерти, и неизреченный ужас охватит их сердца! Твари, что предназначены ползать, научились бегать, и спасение будет лишь тому, кто отдаст себя под покровительство Древних…
Тут «епископ» ЦСВ прервался и принялся набирать в грудь воздуха для новой тирады.
– Хватит! – рявкнул я прямо ему в ухо. – Где и когда Церковь Святой Воды проведет особый ритуал? Приказываю тебе отвечать силой этой Печати, а также всех Слов и Знаков!
Последнее я добавил скорее по наитию и без особой надежды на успех.
– Шелест песка на дюнах поглотит последние крики… кровь оросит пляж у Схевенингена… – ван Хоэйдонк заговорил совсем по-иному, глухо и негромко, точно преодолевая внутреннее сопротивление. – Сила истечет сегодня на рассвете… и тот, кому она предназначена, получит свое. Ключевые слова будут сказаны, непоправимое совершено… Старая мельница слепыми глазами увидит успех… и если все свершится как надо, то мы сфокусируем мощь уже произведенных звездных обрядов, и она обратится в пучину, где дремлет Великий Жрец… да снизойдет на нас его благоволение…
Тут пленник мерзко захихикал, и стало ясно, что период временного просветления закончился.
«Парни из резерва», до сих пор пребывавшие в состоянии профессиональной невозмутимости, удивленно заморгали. Да, ребятишки, ваша начальница коварно умолчала, с кем мы тут беседуем.
– Схевенинген – это курортный район Гааги, – сказала Ангелика, – пляжей в его окрестностях хоть отбавляй, а вот старых мельниц я не думаю, что много. До рассвета у нас, – она глянула на часы, – около пяти часов. Три машины есть, я полагаю, мы успеем осмотреть все пляжи и помешать убийству.
– Погоди, я еще про Шоррота спрошу. – Я вновь встряхнул ван Хоэйдонка за волосы. – Кончай ржать, очкарик! Нам еще кое о чем нужно перетереть, клянусь жуткой мордой вашего Великого Жреца.
Но на этот раз не помогли ни Печать, ни упоминание Слов, Знаков, имен и прочих мистических хреновин, о которых я узнал либо из собственных видений, либо от всяких консультантов – Егора Евграфовича, пана Твардовского, бывшего нациста Брокдорфа.
Пленник только смеялся, порой срываясь на плач.
А затем и вовсе потерял сознание.
– Все, отрубился, – констатировала белокурая бестия. – Ганс, второй укол.
– Вы что, хотите его убить? – вмешался Бартоломью, уловивший смысл отданного по-английски приказа.
– Ни в коем случае, – холодно улыбнулась Ангелика. – «Мокруха», как говорят ваши уголовники, считается в наших кругах моветоном. Зачем давать голландской полиции лишний повод для беспокойства? После этого укола ван Хоэйдонк проспит около двадцати четырех часов, а очнется не совсем адекватным, с некоторыми провалами в памяти. Учитывая то, как легко в Нидерландах переборщить с наркотой, это никого особенно не удивит, а его болтовня о похищении не впечатлит. Придет в себя он еще примерно через сутки, а мы к этому времени будем далеко…
После второго укола «епископ» ЦСВ несколько раз вздрогнул, а затем мышцы его расслабились, и он уткнулся мордой в пол. Ганс и второй помощник нашей шпионки сняли с рук и ног пленника веревки, убрали фиксатор с шеи.
– Отлично, – сказала она. – А теперь отправляйтесь в Схевенинген и начинайте осматривать пляжи на предмет старых мельниц. Не думаю, что она находится в пределах самого города – слишком людно, а вот окрестности нужно обследовать. Если что – звоните.
«Парни из резерва» дружно кивнули и затопали вверх по лестнице.
– А мы? – спросил я. – Неужели останемся в стороне от великих деяний?
– Не останемся. Мы заглянем в местное отделение ЦСВ, что на Алберт-Каупстраат. Подготовительные мероприятия осуществлены, нам остается только войти внутрь и оглядеться.
Вот это я понимаю, подход настоящего полководца – бить одновременно по нескольким направлениям!
Мы оставили храпевшего ван Хоэйдонка на произвол судьбы, а сами сели в машину и поехали на север, в сторону района Пейп, где расположена названная улица. Воспользовавшись тем, что на голландских дорогах не бывает выбоин и бугров, я вытащил ноут и пристроил его на коленях.
– Глупо лазить по порносайтам, когда находишься в Амстердаме, – заметил Бартоломью, но я только отмахнулся.
Когда очкастый сектант упомянул об «уже произведенных звездных обрядах», мне вспомнились три трупа, голова к голове лежавших на берегу Клязьминского водохранилища. Далее ниточка потянулась к произошедшему через два дня убийству в Турции и к опустевшей яхте у берегов Ливии, обнаруженной еще примерно через сорок восемь часов.
А из всего этого возникла идея, которую нужно было подтвердить или опровергнуть.
– Короче, Склифосовский, – пробормотал я, шерстя архивы новостных сайтов за шестнадцатое июня. – Есть, вот оно… Трое туристов-байдарочников пропали без вести в окрестностях Мурманска. Готов поклясться чем угодно, что их убили наши общие «друзья», сняли скальпы, искололи внутренности и еще очень аккуратно ликвидировали селезенку.
– И что с того? – спросила сидевшая за рулем Ангелика.
– А то, что если взглянуть на карту, то мы увидим… – Я вывел на экран ноута изображение куска земного шара. – Шестнадцатого июня – жертва под Мурманском, девятнадцатого – в Подмосковье, двадцать второго – Турция, двадцать пятого – Ливия, двадцать восьмого… тут мы ничего не знаем, но убийство должно было состояться где-нибудь в Мавритании или Сенегале.
– А как ты определил? – Антон смотрел на меня, как второгодник на решившего сложную задачу отличника.
– Эти точки лежат примерно на одной незавершенной окружности. Центр ее находится как раз в Голландии… Или где-то в Северном море неподалеку от ее берегов.
– То есть… все совершенные ранее обряды были как бы подготовительными? – Белокурая бестия, надо отдать ей должное, уловила мою мысль мгновенно. – А то, что пройдет сегодня – финальное? Оно должно как бы собрать силу всех этих жертвоприношений в единый пучок и направить ее в море?
– Чтобы разбудить того, кто вроде бы окочурился, и при этом спит в гробнице на дне, – подтвердил я. – Поднять симпатягу со щупальцами на морде и когтями на лапках, Великого Жреца Древних, Пожирателя Душ по имени Кхтул-лу.
– Ай-яй-яй! А что будет, если он восстанет? – Бартоломью заморгал, точно ребенок, узнавший, что завтра в гости придет очень суровый дядя, при котором ни пошуметь, ни поиграть не выйдет.
– Не знаю, – пожал я плечами. – Но если судить по моим видениям, то ничего хорошего.
Что может принести людям восставший из мертвых Древний? Свободу, равенство и братство? Очень сомнительно. Каждому по булке с маком, по кувшину с пивом и мир во всем мире? Тоже вряд ли. Этот злобный и могучий тип не будет вытирать слезы сироткам и переводить старушек через дорогу, скорее всего он попытается захватить Землю, стать Князем Мира Сего.
А это означает кровь, разрушения, черную магию, жестокости и гнусности, выдуманные еще в те времена, когда наши хвостатые предки жевали бананы, сидя на ветках, и благоразумно не думали ни о каком разуме.
Да и прозвище Пожиратель Душ Кхтул-лу наверняка получил не просто так…
– Ничего, мы этого не допустим, – твердо сказала Ангелика, и дальше мы ехали в молчании.
Ночной Амстердам мок под дождем, колеса мягко шуршали по сырому асфальту.
Несколько каналов, пара мостов, и мы оказались в пределах Пейпа, небольшого и очень колоритного района, выстроенного на месте старой городской свалки и заселенного эмигрантами со всех концов света. Машину остановили рядом с Сарфати-парком, на одной из улочек местного квартала красных фонарей, куда менее известного и пафосного, чем его собрат в центре города.
Но зато намного более опасного.
Это подтвердилось, едва мы отошли от автомобиля и углубились в довольно узкий переулок.
– Йо! – воскликнул выскочивший нам навстречу оборванец неопределенной расовой принадлежности, а через мгновение стало ясно, что на ночную прогулку он захватил друзей.
Грязных, лохматых и, по всей видимости, слегка обдолбанных.
– Добрый вечер, – крайне любезно сообщила им Ангелика, после чего в ее руке оказался пистолет.
Какой именно марки, я не разобрал, но что-то маленькое, скрытого ношения.
– Йо? – повторил оборванец, но на этот раз несколько разочарованно.
– Валите отсюда, – посоветовала гулякам наша валькирия, и те рассосались с удивительной скоростью.
– А я даже испугаться не успел, – сообщил Антон с такой гордостью, словно только что пинком в нос отогнал льва.
– Ну и отлично, памперсы менять не придется, – слегка осадил я худреда, и мы пошли дальше.
Пейп, а по-голландски это означает «трубка» – весьма интересный район. Тут обитают выходцы из всех земель, что некогда были частями колониальной империи с центром в Амстердаме. Тут имеется куча этнических магазинчиков, харчевен и всяких прочих заведений, что обслуживают не только материальные, но и духовные потребности населения.
Неудивительно, что Церковь Святой Воды выбрала для резиденции это место.
Никто тут не удивится, узнав, что его соседи курят фимиам каким-то Древним. Еще одна секта? Ну и фиг с ней.
Помещение, арендованное ЦСВ, разместилось на Алберт-Каупстраат, центральной улице Пейпа, по соседству с громадным рынком. Около него нас и встретил один из «резервных парней» Ангелики.
– Все чисто, – сообщила она, переговорив с ним по-немецки. – Система безопасности отключена, подходы под наблюдением, дверь открыта. Нам остается только войти.
А я вспомнил наш визит в офис в Малом Матросском переулке и подумал, что не все будет так легко. Внутри нас наверняка встретит неприятный сюрприз, а то еще и не один.
Ангелика и «резервный парень» натянули перчатки, и мы проникли в четырехэтажный дом, снаружи больше похожий на склад или даже на большую коробку. Прошли коротким коридором, толкнули вскрытую дверь и оказались в просторном офисе.
Тут имелся полный набор – столы, мониторы на них, принтеры и факсы, массивный сейф в углу. И большой аквариум около окна, заполненный то ли мутной водой, то ли тиной.
– Вот зараза, – сказал я, глядя на него. – Эта хреновина мне очень не нравится.
– И мне, – добавил Бартоломью.
– Там не может быть никого крупнее пираньи! – Тон у нашей фройляйн был точь-в-точь как у няни, убеждающей детей, что злого буки не существует. – А та наружу ни за что не выберется.
– Посмотрим, – процедил я сквозь зубы.
Ангелика принялась деловито потрошить сейф, «резервный парень» занялся компами, а нам с Антоном осталось только мяться у двери, пялиться по сторонам и вздрагивать в ожидании неприятностей.
Проникавший в окно свет уличного фонаря позволял видеть все в подробностях.
Полочки со скульптурами тут не было, зато имелись развешенные по стенам гравюры: старый знакомый Кхтул-лу, восседающий на верхушке пирамиды, двухголовая птаха с распоротым брюхом, утыканная рогами жаба с жезлом в лапе и короной на голове, козел-мутант с иглами на спине и волчьими зубами в пасти.
В общем, та же компания, что и на стенах храма в Эквадоре – Властители Древности, что были, есть и будут.
Не хватало разве что слононогого облака с пастью на боку, но зато имелся некий тип, похожий на человека в древнеегипетском головном уборе, вот только руки у него были чешуйчатыми, а когтям на них позавидовал бы орел.
– Это кто? – шепотом спросил Бартоломью, указывая на него.
– Вот уж не знаю и знать не стремлюсь, – буркнул я. – Не разглядывай их особо, а то мало ли что…
Последняя гравюра, та, что над аквариумом, изображала смутную человекоподобную фигуру, укутанную в лохматые струи то ли воды, то воздуха. Вроде бы ничего страшного, но почему-то она внушала настоящий ужас, и смотреть на нее не хотелось.
– Интересные тут документы, – заметила по-английски Ангелика, ловко управлявшаяся с крохотным фотоаппаратом. – Если их опубликовать, кое-кому станет очень неуютно. Генрих, у тебя что?
– Быстро и незаметно сломать защиту не выйдет, – отозвался «парень из резерва».
– Тогда не трать времени. Оставляй «подарки», и уходим.
В этот момент аквариум издал негромкое, но отчетливое «блоп», а затем в его недрах забулькало.
– Ух ты… – уныло протянул Антон и сделал шаг к двери.
Белокурая бестия резко повернулась, в ее руке появился тот же пистолет, который мы видели ранее. В следующий момент он дрогнул, а палец на спусковом крючке напрягся.
Ангелика слышала, конечно, мой рассказ о том, что произошло во время нашего визита в московский офис ЦСВ. Но все равно она не была готова лицом к лицу столкнуться с одним из его персонажей.
Завоняло так, словно где-то поблизости забил фонтан нечистот, густая вода в аквариуме заколыхалась, и из нее высунулось щупальце толщиной в детскую руку. За ним появилось второе, третье, и в венчике из усаженных присосками конечностей начало подниматься нечто округлое, глянцевито блестевшее.
– Это еще что? – воскликнул Генрих на английском.
– Домашняя зверушка, – сказал я. – Знаешь, в клетках порой шиншилл держат, крыс или кроликов?
Мне самому страшно не было – навидался всяких страхов за последние дни, и в сельве на Пастасе, и на Готланде, и в Кракове. Я испытывал только глухое раздражение – надоело нюхать всякую гадость; и вялый интерес – что за урод явится в этот раз?
– Кроликов? – спросила Ангелика, и голос ее дал слабину. – Мне не хочется оставлять следов, но…
Я понял, что еще миг, и она выстрелит.
Аквариум разлетится на куски, а утром адепты Церкви Святой Воды узнают, что ночью их офис посетили гости.
– Замри! – рявкнул я, во второй раз за сутки вытаскивая из кармана Печать. – Я его остановлю!
Из аквариума поднялась голова, черная, слизистая, но при этом похожая на человеческую. Фосфоресцирующие глаза размером с кулак глянули с осмысленной злобой, а из щели рта вырвалось неприятное сипение. Щупальца спазматически задергались, присоски на них принялись раскрываться, как цветочки при виде солнца.
Бартоломью охнул, Генрих помянул «доннерветтер», и я ощутил, как меня накрывает волна дурноты. Перед глазами все закружилось, возникло желание лечь на пол и подремать часок-другой.
Гнусный монстряка, обитавший в аквариуме, играл с нами в Кашпировского!
– Врешь! Не возьмешь! – пропыхтел я и предъявил осклизлому мутанту Печать. – Как тебе это?
Кругляш из светлого металла заставил торчавшую из воды башку закачаться туда-сюда, в глазах обозначилось недовольство. Присоски позакрывались, а рот чудовища породил нечто похожее на членораздельную речь. Но провалиться мне в болото, если я понял хоть слово!
Сплошь «курлы-мурлы» и «хлюп-бухлюп».
– Давай-ка в норку! – сказал я, подступая к аквариуму.
Идти было трудно, я словно преодолевал сопротивление, продавливался через нечто невидимое, но довольно плотное. Печать в руке с каждым шагом становилась тяжелее, и порой мне казалось, что она слабо светится зеленым тусклым огнем, как потревоженная медуза.
Но монстр при моем приближении заволновался и начал погружаться обратно в воду. Украшенная закорючками древняя штуковина не пришлась головастому «кальмару» по вкусу.
– Доделывайте свои дела, – сказал я дрожавшим от напряжения голосом. – И уматываем!
