Правление

Иэмицу стал сёгуном в девятнадцать лет, но властные полномочия получил восемь лет спустя, после смерти отца. Как в прежние времена, смена поколений в замке Эдо наполнила город слухами о готовящихся заговорах и активизировала деятельность Службы тайного надзора (мэцукэ). Впервые династию возглавил сёгун, ни разу не выходивший на поле боя, в то время как в стране ещё оставались военачальники, воевавшие вместе с его дедом Иэясу, – Датэ Масамунэ, Дои Тосикацу, Маэда Тосицунэ и др. Среди возможных заговорщиков чаще всего упоминались имена одного из руководителей бакуфу Дои Тосикацу (1573–1644) и богатого тодзама даймё Като Тадахиро (1601–1653) с острова Кюсю. Его четырнадцатилетний сын Като Мицухиро, постоянно живший в Эдо, тоже был в курсе этих слухов.

Правление Иэмицу началось с траура по отцу и посещения поминального храма Токугава Иэясу в Никко. Мероприятие было масштабным – оно долго готовилось, да и сама поездка занимала несколько дней. Пока третий сёгун был в отъезде, сын Като Тадахиро сочинил поддельное письмо, в котором обсуждались детали заговора с целью захвата власти и свержения династии Токугава. В полном соответствии со слухами руководителем заговора в письме был назван Дои Тосикацу. Служба тайного надзора проверила изложенные в письме сведения и доложила Иэмицу, что признаков заговора обнаружить не удалось, а Като Тадахиро, судя по всему, ничего не знает о проделке своего сына и вряд ли имеет к ней отношение. Тем не менее удельному князю было приказано срочно прибыть в Эдо. Высланный навстречу отряд бакуфу задержал его на заставе Синагава и передал распоряжение сёгуна поселиться в храме Икэгами и ожидать дальнейших распоряжений.

Двадцать четвёртого мая Иэмицу пригласил в замок самых влиятельных даймё Датэ Масамунэ, Маэда Тосицунэ, Симадзу Тадацунэ, Уэсуги Садакацу, Сатакэ Ёсинобу и сообщил им, что готовит указ о наказании Като за нарушение воинского кодекса. Убедившись, что решение не вызовет активного противодействия, Иэмицу через неделю издал указ и разослал его на места. Като Тадахиро был лишён всех земельных владений и отправлен в удалённую северо-восточную провинцию Дэва, где ему дали землю с доходом в десять тысяч коку риса. С собой ему было разрешено взять не более пятидесяти родственников и вассалов. Следующие двадцать лет опальный даймё провёл в изгнании, занимаясь чтением классических трактатов, сочинением стихов и музыки. Его четырнадцатилетний сын Мицухиро тоже был наказан ссылкой в провинцию Хида под надзор одного из вассалов бакуфу, где через год умер; по одним сведениям, покончил с собой, по другим – от болезни.

Поддельное письмо сына-подростка о заговоре, конечно, было лишь поводом, а подлинные причины наказания одного из крупнейших тодзама даймё достоверно неизвестны и сегодня. Като Тадахиро подозревали в тайных контактах не только с Дои Тосикацу, но и с младшим братом Иэмицу, в котором молодой сёгун видел соперника. Впоследствии ему припомнили все прежние нарушения и недоработки: крестьянские волнения в провинции Хиго, самовольный отъезд жены из Эдо после рождения ребёнка, непредставление заявки на оформление прав наследования и т. п. Все эти дисциплинарные проступки действительно имели место, но они не могли стать основанием для столь сурового наказания. Более вероятной причиной кажется личное недоверие Иэмицу к семейству Като, возможно, кем-то умело подогретое, в совокупности с его желанием с самого начала продемонстрировать «твёрдую руку» и подавить в зародыше любые мысли о неповиновении. Особенно полезно с точки зрения бакуфу это было сделать на острове Кюсю, который перешёл под контроль Тоётоми Хидэёси ещё в 1587 году и долгое время оставался его вотчиной.

Като Тадахиро

Проконтролировать распределение земель дома Като было поручено группе советников бакуфу во главе с Инаба Масакацу. Это решение тоже стало прецедентом – до этого ни один чиновник такого ранга не ступал на землю острова Кюсю. Новыми хозяевами владений Като стали верные правительству семьи Хосокава, Огасавара и Мацудайра, благодаря чему вся восточная часть острова перешла под контроль бакуфу.

Таким образом, за первые шесть месяцев правления третий сёгун конфисковал земельные владения у двух из пяти крупнейших провинциальных даймё и показал воинской элите, что твёрдо держит власть и готов действовать решительно.

Следующей проблемой для Иэмицу стали отношения с младшим братом Таданага. Благодаря ровному характеру Хидэтада его отношения с сыновьями были вполне благополучными: они регулярно встречались на церемониях в замке и ездили друг к другу в гости. На совершеннолетие отец выделил младшему сыну провинцию Каи, а в 1624 году добавил к ней ещё две, Суруга и Тотоми. Обладание седьмой частью всех земель семьи Токугава с годовым доходом в пятьсот пятьдесят тысяч коку риса сделало Таданага одним из богатейших даймё, а тот факт, что он поселился в Сумпу, откуда его дед Иэясу девять лет правил страной, указывал на особое положение младшего брата сёгуна в системе власти. После того как в 1626 году Таданага получил придворный ранг Старшего советника (дайнагон), его стали почтительно именовать «дайнагон из Сумпу». Его замок располагался на главном тракте между двумя столицами, поэтому удельные князья по пути на службу и обратно не могли проехать мимо. Многие здесь задерживались и гостили по несколько дней. Эти контакты вызывали тревогу и подозрения советников бакуфу, видевших в младшем брате конкурента Иэмицу.

Осенью 1630 года Таданага провёл в своих владениях массовую охоту на обезьян, наносивших большой ущерб урожаю. В результате было уничтожено более тысячи двухсот животных. Практическая польза мероприятия не вызывала сомнения, но обезьяны издавна считались в Японии священными животными, поэтому их массовое убийство вселило ужас в суеверных крестьян и вызвало волнения, о которых было доложено в бакуфу. Кроме того, если верить семейным хроникам Симадзу и Хосокава, весной 1631 года у двадцатипятилетнего Таданага на почве пьянства помутился рассудок. Его прислуга рассказывала о диких выходках хозяина: напившись, он убил буддийского монаха и одного из своих вассалов, а утром, ничего не помня, вызвал их к себе; в приступе гнева зарубил служанку и велел скормить её тело собакам и т. д. В мае 1631 года уже больной Хидэтада отправил младшего сына под домашний арест в провинцию Каи. Осенью его болезнь обострилась, и Таданага попросил разрешения его проведать, а заодно добиться прощения, но получил отказ.

В январе 1632 года Хидэтада умер, и братья остались один на один. Весной Иэмицу снял домашний арест с младшего брата и разрешил ему вернуться в Сумпу, но осенью того же года обвинил в новых проступках – самовольном строительстве поминального храма для отца, тайных контактах с опальным Като Тадахиро и распространении клеветнических слухов о центральном правительстве. На этом основании земельные владения Таданага были конфискованы, а сам он отправлен под домашний арест в Такасаки под надзор одного из местных военачальников. Действительные причины наказания точно неизвестны. По одной из версий, советник бакуфу Дои Тосикацу по согласованию с Иэмицу разослал нескольким неблагонадёжным даймё провокационное письмо, в котором писал, что разочаровался в третьем сёгуне и предлагает общими усилиями привести к власти его младшего брата. Адресаты немедленно доложили о письме Иэмицу, а Таданага этого не сделал, что и стало основанием для репрессивного указа. Однако документальных подтверждений эта версия не имеет.

Через одиннадцать месяцев, в сентябре 1633 года, третий сёгун погрузился в состояние, которое сегодня назвали бы приступом депрессии, – он потерял интерес к жизни, никого не хотел видеть и полностью устранился от государственных дел. Болезнь продолжалась более двух месяцев. Советники бакуфу держали её в тайне и прилагали все усилия, чтобы вернуть интерес Иэмицу к жизни, но всё было напрасно. О состоянии сёгуна стало известно, и по городу поползли слухи, что если он не поправится, то младший брат может занять его место. Перспектива смены власти не на шутку встревожила ближайших соратников Иэмицу – в этом случае они теряли своё положение. Согласно сохранившимся записям, они не раз обсуждали с сёгуном этот вопрос и советовали ему избавиться от младшего брата, тень которого будет всегда над ним нависать.

Решение об устранении Таданага было принято в ноябре 1633 года, когда Иэмицу почувствовал, что начинает выздоравливать. Отправив в Такасаки вооружённый отряд, он передал младшему брату приказ покончить жизнь самоубийством. Незадолго до этого в письме одному из даймё он писал, что «Таданага стал не нужен» (Бито, 1975). Вопрос о том, что делать с младшим братом сёгуна, долго обсуждался с участием советников и кормилицы Иэмицу – всё-таки речь шла о родном внуке Токугава Иэясу и главном претенденте на пост сёгуна, если бы с Иэмицу что-то случилось. Выполнить щекотливое и опасное поручение вызвался Абэ Сигэцугу, верный вассал и ближайший соратник третьего сёгуна. Он заверил его, что всё понимает и готов выполнить волю Иэмицу даже ценой собственной жизни. Действительно, многие даймё могли выступить против беспрецедентного решения, и в первую очередь хозяин замка Такасаки, где находился арестованный младший брат. В этом случае порученцу Иэмицу пришлось бы действовать силой. Шестого декабря 1633 года двадцатисемилетний Токугава Таданага умер, однако обстоятельства его смерти неизвестны. Официально считается, что он выполнил приказ старшего брата и покончил жизнь самоубийством.

Слухи об алкогольном психозе и буйном поведении Таданага впоследствии широко распространились и живо обсуждались, но многие историки сомневаются в их достоверности. Записи в семейных хрониках Симадзу и Хосокава были сделаны уже после смерти младшего брата Иэмицу, хотя описываемые в них события произошли как минимум за полтора года до этого. Если они действительно имели место, то почему о них вспомнили так поздно? И не связано ли это с желанием оправдать поступок сёгуна? В то же время нельзя полностью исключать и того, что стремление к власти и её недосягаемость вполне могли повлиять на честолюбивого младшего брата и стать причиной психического расстройства.

К концу года болезнь отступила, Иэмицу почувствовал себя лучше и вернулся к обычной жизни. При его активном участии было издано несколько указов, систематизировавших служебные обязанности высших должностных лиц бакуфу и порядок представления документов на утверждение сёгуну. Кроме советников (родзю) в штатном расписании появились шесть должностей их заместителей (рокунинсю, впоследствии вакадосиёри) и начальников магистратов (бугё). Помимо всего прочего эти указы провели чёткую линию между новым сёгуном и старшим поколением чиновников, работавших с его отцом. В течение двух лет они были удалены от принятия решений, их места заняли лично преданные Иэмицу вассалы Инаба Масакацу (1597–1634), Найто Тадасигэ (1586–1653), Мацудайра Нобуцуна (1596–1662), Абэ Тадааки (1602–1675), Хотта Масамори (1608–1651), Абэ Сигэцугу (1598–1651), Миура Масацугу (1599–1641), Ота Сукэмунэ (1600–1680).

Сэппуку

В декабре того же 1632 года Иэмицу реформировал службу тайного надзора и полностью сменил её руководство. Её главной задачей теперь стало предотвращение заговоров. В январе 1633 года правительство разделило территорию страны на шесть регионов, в каждый из которых выехали по три инспектора с заданием выяснить и доложить, чем живут удельные князья и что происходит в их владениях. Особенно внимательно они проверяли состояние укреплений.

Ближайший резерв и опору трёх первых сёгунов Токугава составляли потомственные вассалы и исторические союзники хатамото (букв. «подзнамённые») общей численностью около восьмидесяти тысяч человек. Они в первую очередь назначались на административные должности и получали жалованье непосредственно из казны. Реорганизация этих сил, рост численности и улучшение содержания начались в конце правления Хидэтада и продолжились при Иэмицу. Командирам низших рангов, находившихся в подчинении у хатамото, жалованье было повышено с одной до двух тысяч коку риса, аналогичные прибавки получили и другие категории самураев.

В феврале 1633 года Иэмицу издал указ о нормах воинской повинности для даймё и хатамото. В последний раз эти нормы пересматривались весной 1616 года, сразу после смерти Иэясу. Согласно указу, с каждой тысячи коку риса (тысяча пятьсот центнеров) землевладельцы должны были выставить в случае мобилизации двадцать три бойца и прислать в арсенал бакуфу один лук, одну аркебузу и три копья. По сравнению с 1616 годом норма была заметно снижена.

В июне 1634 года Иэмицу после восьмилетнего перерыва снова отправился в императорскую столицу, теперь уже в качестве фактического правителя. Его сопровождала огромная армия численностью более трёхсот тысяч человек во главе с крупнейшими даймё. Это был абсолютный исторический рекорд – таких процессий в Киото никогда раньше не видели. Вдоль главного тракта собирались толпы крестьян, чтобы посмотреть на грандиозное шествие, растянувшееся на десятки километров. В отличие от Европы в японских городах не было просторных площадей, поэтому главные зрелища разворачивались на дорогах при прохождении по ним крупных процессий.

На дорогу от Эдо до Киото ушло три недели. Одиннадцатого июля Иэмицу вошёл в императорскую столицу и расположился в Нидзё, семейной резиденции Токугава. Цель визита состояла в примирении с императором, пять лет назад ушедшим в отставку в знак протеста против давления со стороны сёгуната. Трон в тот момент формально занимала десятилетняя дочь императора Кадзуко, племянница Иэмицу, однако фактически двором правил он сам.

Император Гомидзуноо приветствовал мирную инициативу сёгуна: сразу по прибытии он предложил назначить его на третью по значимости придворную должность Великого министра (дайдзё дайдзин). Даже Токугава Иэясу был удостоен такой чести только после смерти, а его внук мог занять престижную должность уже в тридцатилетнем возрасте. Зная всё это, Иэмицу отказался, сославшись на то, что ещё слишком молод. В знак примирения он увеличил годовое содержание императора с трёх тысяч коку риса до десяти, что позволило монарху сравняться по уровню дохода с самыми бедными даймё. Решение императора пятилетней давности о выходе в отставку и передаче трона малолетней дочери было утверждено правительственным указом и с этого момента вступило в силу. Иэмицу подтвердил, что намерен неукоснительно следовать требованиям воинского кодекса 1615 года. Таким образом, семилетний кризис в отношениях между сёгуном и императором, вызванный «инцидентом с фиолетовыми мантиями», был преодолён.

В конце июля в замке Нидзё состоялись массовые торжества по случаю смены поколений в правящей династии с участием двух тысяч самых авторитетных горожан (по два человека от каждого квартала). В честь праздника Иэмицу подарил гостям пять тысяч кан серебром. Деньги были распределены в тридцать пять тысяч семей, зарегистрированных в тот момент в столице; на каждую получилось по сто сорок одному моммэ. Это были неплохие деньги: в то время на них можно было купить четыре коку риса (шестьсот килограммов), годовую норму питания для четырёх взрослых мужчин.

Находясь в столице, третий сёгун обновил дарственные грамоты на владение землёй и провёл серию переназначений: более пятидесяти даймё переехали на новые места. На третьем году правления он продемонстрировал, что прочно взял власть в руки и готов ею распоряжаться. Этот визит в Киото оказался последним перед большим перерывом – никто из следующих десяти сёгунов сюда не приезжал.

На обратном пути в Эдо у Иэмицу произошёл неприятный эпизод с его дядей Токугава Ёсинао (1601–1650), девятым сыном Иэясу. С ним и его братьями Ёринобу (1602–1671) и Ёрифуса (1603–1661) третьего сёгуна связывали очень непростые отношения, хотя сыновья основателя династии считались главной опорой сёгуната. Богатые и влиятельные, они по возрасту ненамного превосходили Иэмицу и считали себя не столько его вассалами, сколько покровителями и защитниками. Это приводило к недоразумениям. Когда второй сёгун Хидэтада в 1631 году серьёзно заболел, Ёсинао и Ёринобу с войском двинулись в Эдо; формально – чтобы поддержать племянника в случае мятежа. Иэмицу не поверил родственникам и выслал им навстречу вооружённый отряд с приказом возвращаться обратно. Следующую попытку защитить династию Ёсинао предпринял уже самостоятельно в 1633 году, когда Иэмицу заболел и отошёл от дел. Посчитав, что в такой ситуации в замке может произойти переворот, он снова без согласования с бакуфу двинулся к Эдо с большим отрядом. Воинский кодекс такие походы запрещал, но Ёсинао на правах старшего среди оставшихся сыновей Иэясу полагал, что на него этот запрет не распространяется. Иэмицу и в этот раз воспринял действия родственника как угрозу и приказал ему вернуться домой.

Младшие сыновья Токугава Иэясу («три великих дома» госанкэ)

Теперь он возвращался из Киото и должен был навестить обоих родственников, владения которых находились на его пути. Ёсинао подготовился к встрече, выстроив для сёгуна отдельную усадьбу, но Иэмицу в последний момент отменил визит и проехал мимо. Хозяин Овари посчитал это оскорблением и заявил, что пропустит следующую службу в Эдо и вообще ему теперь трудно будет выполнять распоряжения племянника. Благодаря усилиям младшего брата Ёринобу прямого конфликта удалось избежать, однако отношения между двумя семейными линиями Токугава испортились, и княжество Овари на несколько десятилетий выпало из списка родственников, поставлявших кандидатов на высший воинский пост.

Токугава Ёсинао, девятый сын Иэясу

В истории династии третий сёгун известен тем, что почитал своего деда Иэясу больше, чем родного отца. Понимая, кому обязан своей победой в конкуренции с младшим братом, он делал всё, чтобы возвысить память отца-основателя, и требовал этого от своего окружения. За последние восемнадцать лет жизни Иэмицу ни разу не выезжал в Киото, и главная причина заключалась в нехватке денег; они расходовались на то, что третий сёгун считал более важным, – на выезды в Никко к усыпальнице Токугава Иэясу и возведение там грандиозного поминального комплекса. Его строительство продолжалось двадцать месяцев и обошлось казне в миллион рё золотом (Хаяси, 1974).

С 1632 по 1648 год Иэмицу тридцать три раза соблюдал траурный пост в память о Токугава Иэясу и десять раз выезжал на его могилу – больше, чем тринадцать следующих сёгунов вместе взятые: они побывали в Никко лишь девять раз. Иэмицу включил посещение усыпальницы Иэясу в перечень обязательных мероприятий для посольств Кореи и Рюкю во время их визитов в Эдо. В 1645 году храм Тосё на горе Никко был возведён императорским указом в ранг синтоистской святыни, и это окончательно приобщило основателя династии к лику святых предков. Начиная с 1646 года императорский двор по требованию Иэмицу ежегодно отправлял в Никко самых именитых священнослужителей для проведения поминального ритуала. Эта традиция неукоснительно соблюдалась следующие двести двадцать лет и ни разу не была нарушена.

* * *

В личной жизни третьего сёгуна и его отношениях с родственниками было много необычного. Отчасти это объяснялось его врождёнными качествами, отчасти – обстоятельствами взросления, включая отношения с родителями и младшим братом. В его семье доминировала мать, родная племянница Ода Нобунага, женщина с сильным и твёрдым характером. Младшему сыну Таданага она нашла жену среди родственников – ею стала девушка по имени Масако, правнучка Ода Нобунага, а старшего Иэмицу женила на дочери придворного аристократа Такацукаса Такако (1602–1674). Однако этот брак оказался неудачным: отношения супругов с самого начала не сложились, и вскоре после свадьбы Иэмицу отселил молодую жену в Среднюю усадьбу и забыл о ней. Следующие девять лет он не проявлял к женщинам никакого интереса и проводил время исключительно в мужском обществе. Среди адъютантов у него появились два фаворита – Сакаи Сигэдзуми (1607–1642) и Хотта Масамори (1608–1651). Оба получили от сёгуна земли с доходом намного выше положенной чиновникам нормы: Сакаи – двадцать пять тысяч коку, Хотта – сто десять тысяч. После вступления Иэмицу в должность Хотта был назначен советником бакуфу и до конца жизни пользовался доверием третьего сёгуна, а после его смерти совершил ритуальное самоубийство. Судьба Сакаи сложилась иначе: получив земельные владения, он женился и обзавёлся четырьмя детьми. Считается, что это и стало причиной опалы – в 1633 году он заболел и не смог вовремя прибыть на службу в Эдо, был обвинён в нарушении воинского кодекса и лишён земельных владений. Прожив следующие девять лет в бедности, тридцатипятилетний Сакаи покончил с собой, уморив себя голодом.

Безразличие третьего сёгуна к женщинам и отсутствие у него детей серьёзно тревожили ближайшее окружение, но больше всех переживала за своего любимца кормилица Фуку. После аудиенции у императора и получения высокого аристократического звания она стала хозяйкой женской половины замка и занялась устройством личной жизни своего воспитанника. Иэмицу по-прежнему тепло к ней относился, и это давало женщине большие полномочия.

Кормилица начала лично подыскивать в городе привлекательных девушек и нанимать их на службу в замок. В середине 1630-х годов её усилия увенчались успехом: восстановившись после очередного кризиса, сёгун начал проявлять интерес к женщинам, и в марте 1636 года у него родилась первая дочь. Так в тридцать два года Иэмицу впервые стал отцом. Ещё через пять лет, в августе 1641 года, наложница по имени Раку родила ему сына Такэтиё, будущего четвёртого сёгуна Иэцуна. На смотринах наследника присутствовали только ближайшие родственники, а держала мальчика на руках, конечно, кормилица Фуку. Она же занималась его воспитанием. Впоследствии наложницы родили третьему сёгуну ещё четверых сыновей; двое из них умерли в детстве, а один из двух выживших стал пятым сёгуном Цунаёси.

Кормилица третьего сёгуна Фуку (Касуга но цубонэ)

После тридцати лет Иэмицу вёл обычный гетеросексуальный образ жизни, имел девять наложниц и шестерых детей. Некоторые из них появились на свет случайно, в результате непредвиденных контактов. Чаще всего они происходили во время приёма ванн; для таких детей существовало даже своё название юдоно но ко («банные дети»). Например, в 1644 году служанка Нацу, носившая воду для ванн и топившая печь, родила от Иэмицу сына, впоследствии ставшего отцом шестого сёгуна Иэнобу (1662–1712). Неупорядоченные контакты сёгуна с прислугой и рождение «случайных детей» угрожали и без того слабо регламентированному процессу выбора наследника, поэтому после смерти Иэмицу внутренний распорядок жизни в замке был изменён: впредь сёгуну полагалось постоянно жить в Среднем покое, а прислуживать ему, в том числе и во время приёма ванн, должны были исключительно мужчины. Встречи с женщинами отделили от водных процедур и перенесли на другое время.

Банщицы юна (гравюра первой половины XVII в.)