Седьмой сёгун Иэцугу
(1709–1716, правление 1712–1716)
Через два месяца после смерти шестого сёгуна, в ноябре 1612 года, его трёхлетний сын Набэмацу был назван взрослым именем Иэцугу и провозглашён седьмым сёгуном Токугава. Ему присвоили полный второй ранг и назначили на придворную должность гондайнагон, а в марте следующего года в замке состоялся обряд совершеннолетия. Все эти регалии были призваны компенсировать младенческий возраст номинального правителя и защитить от узурпации власти. Церемония вступления в должность состоялась 2 апреля 1713 года; в этот день самому юному в истории династии сёгуну исполнилось три года и девять месяцев.
Формально работой правительства при нём руководили шесть человек: главный советник (тайро) Ии Наоканэ и пять старших советников (родзю). После смерти Иэнобу состав правительства существенно обновился: двое советников умерли (Окубо Тадаёси и Акимото Такатомо), один ушёл в отставку (Ии Наохиро), на их место пришли четыре новых чиновника. Доминирующей фигурой в правительстве по-прежнему оставался сорокасемилетний Камбэ Акифуса, лично отвечавший за воспитание малолетнего сёгуна. Для формального согласования текущих вопросов он ежедневно наведывался на женскую половину замка, куда при взрослом сёгуне мужчинам входить запрещалось. Маленький Иэцугу говорил матери, что советник Камбэ, наверное, сёгун, потому что только он один может появляться в этой части замка.
Но при всём своём влиянии Камбэ Акифуса для многих людей во власти оставался всего лишь вассалом прежнего сёгуна, человеком низкого происхождения, по воле судьбы оказавшимся рядом с малолетним сыном Иэнобу. Без поддержки первого лица его положение стало понемногу меняться: прямо возражать опекуну никто не осмеливался, но важные вопросы в Судебном присутствии старались решать именно в те дни, когда Камбэ занимался другими делами. Араи Хакусэки, с именем которого связывалось устранение перегибов в политике Цунаёси, тоже сохранил своё влияние, но ситуация вокруг Камбэ начала сказываться и на нём.
После окончания траура по Иэнобу его жена Коноэ Хироко приняла положенное вдове буддийское имя Тэнъэйин и осталась жить в замке Эдо. Мысль о том, что ей, дочери высшего аристократа и внучке императора Гомидзуноо, приходится терпеть рядом с собой, а иногда и выполнять распоряжения сына театрального лицедея Камбэ Акифуса, была невыносима, но она надеялась, что рано или поздно с помощью родственников из «трёх великих домов» – Токугава Ёсимити из Овари, Ёсимунэ из Кисю и Цунаэда из Мито – ей удастся вытеснить из замка этого чужака, одним своим присутствием оскверняющего образ малолетнего сёгуна. В борьбе за власть, которую вдова Иэнобу тайно вела на женской половине замка, её главной соперницей была Гэккоин, мать Иэцугу, тоже простая горожанка и наложница её мужа. После вступления Иэцугу в должность император присвоил сорокашестилетней вдове шестого сёгуна первый придворный ранг, а её двадцативосьмилетней сопернице – третий. Формально Тэнъэйин оставалась хозяйкой Большого внутреннего покоя, но Гэккоин быстро нашла общий язык с Камбэ Акифуса и образовала своего рода союз простолюдинов против аристократов. Благодаря этому её вес и влияние в замке заметно возросли.
Иэнобу умер через месяц после изгнания из бакуфу главы Административно-финансового магистрата, поэтому не увидел далеко идущих результатов своего решения. Устранив многолетнего противника, Араи Хакусэки первым делом вернул денежные номиналы, существовавшие ещё при Токугава Иэясу, а к июню 1713 года подготовил проект денежной реформы, суть которой сводилась к отмене всего, что за последние восемнадцать лет сделал Огивара Сигэхидэ. Он справедливо считал, что для обуздания инфляции нужно не увеличивать, а уменьшать объём денежной массы, поэтому в проекте реформы сформулировал пять главных тезисов: 1) возвращение к платёжным номиналам столетней давности; 2) увеличение бюджетных расходов (из казны бакуфу); 3) соблюдение финансовых интересов населения; 4) подбор в финансовые органы грамотных чиновников; 5) их личная честность.
В мае 1714 года началась обратная переплавка монет с повышением в них содержания драгоценных металлов: серебра – до восьмидесяти процентов, золота – до восьмидесяти семи процентов. Столько же было в начале XVII века при Токугава Иэясу. Поскольку денег по-прежнему не хватало, старые монеты, выпущенные в последние несколько десятилетий, не стали изымать из обращения. Использование денежных единиц разного номинала с разным содержанием драгоценных металлов резко усложнило расчёты, поэтому правительству пришлось установить специальный обменный курс между монетами, выпущенными в годы правления Гэнроку, Хоэй и Сётоку (с 1688 по 1714 год). Например, один золотой рё годов Сётоку равнялся двум рё годов Хоэй и т. д. Планировалось, что монеты годов Хоэй с низким содержанием драгоценных металлов будут постепенно аккумулироваться в казне и переплавляться в новые, однако многие факторы оказались неучтёнными, и реформа не дала того результата, на который была рассчитана.
Полностью вывести старые монеты из обращения удалось лишь два десятилетия спустя, уже после смерти Араи Хакусэки. Процесс шёл медленно, а новые монеты выпускались и того медленнее, поэтому рынок ещё долго испытывал хроническую нехватку платёжных средств. Дефицит денег привёл к снижению уровня товарооборота и падению цен. Наибольшие последствия вызвала дефляция в сфере торговли рисом – он подешевел более чем на шестьдесят процентов, что привело к падению доходов всех слоёв населения, включая правящее сословие. В 1730 году запрет на использование монет годов Хоэй был отменён, но это лишь немного облегчило ситуацию. В конце концов правительству пришлось вернуться к политике Огивара Сигэхидэ и в полтора-два раза увеличить выпуск монет низкого номинала (по сравнению с 1714 годом). Только после этого рынок начал восстанавливаться, и цены пошли в рост.
Начало денежной реформы Араи сильно повлияло и на внешнюю торговлю. Отстаивая идею сокращения денежной массы, он в то же время задался целью полностью прекратить вывоз из страны золота и серебра. Это потребовало предварительного планирования. В правительстве стали заранее определять сумму внешнеторгового оборота и число сделок на предстоящий год, а также количество иностранных судов и перечень грузов, которые разрешалось ввезти в Нагасаки. Торговать с иностранцами в других портах было категорически запрещено.
Указ о реформировании внешней торговли (кайхаку госи синрэй) вышел в январе 1715 года. Он ограничил число китайских судов, заходящих в порт Нагасаки, с пятидесяти девяти до тридцати, а общую сумму сделок – с одиннадцати тысяч кан золотом до шести тысяч. В связи с ожидаемым ростом нелегальной торговли выдача лицензий китайским судам была ограничена, а квота голландцев осталась неизменной: два судна в год с общей суммой сделок не более трёх тысяч кан, при этом оплата импорта производилась только медными монетами. Была изменена и схема закупки голландских товаров: их оптом скупала городская торговая палата Нагасаки, а затем через аукцион продавала японским купцам; разница в цене шла в казну.
Указ 1715 года не оказал большого влияния на вывоз драгоценных металлов за рубеж: золота и серебра стало так мало и они так выросли в цене, что их и без указа почти перестали использовать в качестве платёжного средства. Да и медных монет тоже не хватало, поэтому торговцы чаще всего обменивались товаром напрямую, по бартерной схеме. Японцы расплачивались за импорт сушёной рыбой, морепродуктами, жемчугом, изделиями народного промысла. Из-за сокращения внешней торговли стала ощущаться нехватка некоторых востребованных импортных товаров, что заставило бакуфу подумать о собственном производстве. В одном из писем Араи писал, что решить проблему нехватки женьшеня можно путём его выращивания на правительственных плантациях. Однако прошло немало времени, прежде чем этим действительно начали заниматься.
После смерти шестого сёгуна Иэнобу обстановка в замке Эдо кардинально изменилась. Работой правительства руководили Камбэ Акифуса и Араи Хакусэки, а на женской половине замка обострилась борьба за лидерство между Тэнъэйин, вдовой Иэнобу, и Гэккоин, его наложницей и матерью малолетнего Иэцугу. Вокруг женщин сформировались два противоборствующих лагеря, в которых оказались представители обоих полов. Вдова шестого сёгуна превосходила соперницу по возрасту, происхождению и придворному статусу, зато мать Иэцугу пользовалась поддержкой Камбэ и Араи, двух самых влиятельных мужчин в замке, и благодаря этому имела право голоса при обсуждении важных вопросов. После объявления Иэцугу сёгуном у неё появилась собственная свита, в которой выделялась старшая дама-распорядительница в ранге тосиёри по имени Эдзима. На женской половине замка существовала такая же иерархия, как в правительстве: все работавшие там женщины состояли на государственной службе и делились на две категории – благородные дамы, имевшие право лично прислуживать сёгуну, его жене и матери, и служанки, прислуживавшие дамам. Внутри этих двух категорий существовало множество разрядов и рангов, которые определяли служебные права и обязанности их обладательниц.
Старшая распорядительница Эдзима занимала привилегированное положение в свите матери сёгуна и умело им пользовалась. Четырнадцатого января 1714 года она в сопровождении ста тридцати дам и служанок выехала в храм Дзодзё, где приняла участие в поминальной молитвенной службе по шестому сёгуну. Жизнь женщин в Большом внутреннем покое была жёстко регламентирована, и редкие выезды в город составляли одну из главных её радостей, поэтому высокопоставленная дама решила использовать полученную возможность по максимуму. На обратном пути она вместе со свитой заехала в один из городских театров жанра кабуки, посмотрела представление, а после него устроила банкет с участием ведущего актёра этого театра Икусима Сингоро. Ужин затянулся, и дамы вернулись в замок после шести вечера, когда все ворота были уже заперты; женщинам пришлось переночевать в городе – на постоялых дворах, у знакомых и родственников.
Вдова Иэнобу привлекла внимание руководства бакуфу к нарушению внутренней дисциплины и потребовала строго наказать виновных. В результате проведённого расследования поступок старшей дамы Эдзима был признан в высшей степени неэтичным и даже безнравственным: её обвинили в посещении непристойного театра для городских низов, общении с простолюдинами и нарушении внутреннего распорядка. Даму приговорили к пожизненной ссылке, а её старшего брата, хатамото Сираи Хэйэмон казнили по обвинению в ненадлежащем контроле за сестрой. Младший брат дамы, а также актёр Икусима Сингоро и хозяин театра, где он работал, были сосланы на удалённый остров. Наказанию подверглись также шестьдесят семь семей, в домах которых переночевали опоздавшие дамы, и ещё много других людей, оказавшихся причастными к происшествию, – всего около полутора тысяч человек. Все они входили в «группу поддержки» матери сёгуна Гэккоин или имели к ней какое-то отношение. Этот скандал, известный как «инцидент Эдзима-Икусима», по своим последствиям стал самым крупным за всю историю замка Эдо. Его разрастанию способствовало недовольство сложившейся ситуацией в руководстве бакуфу, где ключевые позиции заняли выходцы из низов, сгруппировавшиеся вокруг малолетнего сёгуна Иэцугу; в первую очередь его мать Гэккоин, Камбэ Акифуса и Араи Хакусэки. Их противники использовали скандал для очередного наступления на малоуправляемую городскую субкультуру и самых ярких её представителей – артистов, художников, гейш, музыкантов. Городские театры были объявлены источником общественного порока, а их деятельность резко ограничена. Время работы театров в Эдо было сокращено, а буддийским и синтоистским храмам, которые привлекали посетителей сценическими представлениями, запретили это делать.
Всё это время сёгун Иэцугу жил в Большом внутреннем покое под опекой матери, Камбэ Акифуса и Араи Хакусэки. Для шестилетнего мальчика он нормально рос и развивался. В середине апреля 1716 года его мать, тридцатилетняя Гэккоин, и пятидесятидвухлетний Камбэ Акифуса, которым городские сплетники приписывали любовную связь, устроили весенний пикник на одном из живописных холмов на территории замка. Мальчик тоже был с ними и в тот день немного простудился. Следующие две недели он болел, но постельный режим не соблюдал и врачей не очень-то слушал. В конце месяца начался сезон дождей, стало сыро и холодно. Простуда дала осложнение и перешла в воспаление лёгких. Врачи начали его интенсивно лечить, но болезнь оказалась сильнее, и 30 апреля мальчик умер, не дожив трёх месяцев до седьмого дня рождения. Похоронили его в столичном храме Дзодзё.
Оживлённый квартал перед воротами храма
Уже в первые дни болезни юного сёгуна всё в замке пришло в движение. Никогда ещё судьба правящей династии не зависела от жизнеспособности организма одного маленького ребёнка. Все, кто был недоволен нахождением у власти Камбэ, Араи и Гэккоин, получили шанс изменить ситуацию. Согласно уставу династии, при отсутствии у сёгуна прямых наследников его место мог занять глава одного из трёх родственных домов (госанкэ), основанных младшими сыновьями Иэясу (княжества Овари, Мито и Кисю). В ходе многочисленных обсуждений и консультаций вдова шестого сёгуна Тэнъэйин сделала ставку на тридцатиоднолетнего Ёсимунэ (1684–1751) из Кисю, а Гэккоин в союзе с Камбэ и Араи – на двадцатичетырёхлетнего Цугутомо (1692–1731) из Овари. Вдову Иэнобу поддержали родственники-аристократы из Киото и связанное с ними высшее духовенство, а также часть руководителей бакуфу, недовольных политикой Камбэ и Араи. Всех родственников Токугава пригласили в замок на совещание для решения вопроса о преемнике.
