З. Отношения между сновидением и душевными болезнями

Говоря об отношении сновидения к душевным расстройствам, можно иметь в виду три вещи: 1) этиологическое и клиническое отношение, когда, например, сновидение отображает психотическое состояние, 2) изменения, которым подвергается жизнь в сновидении в случае душевной болезни, 3) внутренняя связь между сновидением и психозами – аналогии, указывающие на их принципиальное сходство. Эти разнообразные отношения между двумя рядами феноменов в прежние времена – да и в настоящее время снова – являлись излюбленной темой авторов-медиков, как это показывает литература по данному предмету, собранная Шпиттой (Spitta, 1882), Раденштоком (Radestock, 1879), Маури (Maury, 1878) и Тисье (Tissié, 1898). Недавно свое внимание на эти взаимосвязи обратил Санте де Санктис. В интересах нашего изложения будет достаточно лишь просто коснуться этого важного вопроса.

По поводу клинических и этиологических отношений между сновидением и психозами я хочу привести следующие примеры. Хонбаум (Hohnbaum, 1830) сообщает (по Краусу [Krauß, 1858]), что первой вспышке безумия часто предшествовало тревожное, кошмарное сновидение и что преобладающая идея была связана с этим сном. Санте де Санктис приводит аналогичные наблюдения над параноиками и считает сновидение для некоторых из них «vraie cause déterminante de la folie». Психоз может разразиться вслед за сновидением, содержавшим бредовую идею, или медленно развиваться благодаря последующим сновидениям, которым приходится пока еще бороться с сомнениями. В одном из случаев, описанном де Санктисом, за взбудоражившим сновидением последовали легкие истерические приступы, а затем возникло тревожно-меланхолическое состояние. Фере (Féré, 1886) (по Тисье [Tissié, 1898]) сообщает об одном сновидении, следствием которого явился истерический паралич. Здесь сновидение предстает пред нами как причина душевного расстройства, хотя точно так же мы вправе сказать, что первые признаки душевного расстройства проявились в жизни во сне, что оно впервые прорвалось в сновидении. В других примерах сновидение содержит болезненные симптомы, или же психоз ограничивается жизнью во сне. Так, например, Томайер (Thomayer, 1897) обращает внимание на страшные сны, которые следует понимать как эквиваленты эпилептических приступов. Аллисон (Allison, 1868) (по Радештоку [Radestock, 1879]) описал ночное умопомешательство (nocturnal insanity), при котором днем люди внешне совершенно здоровы, тогда как ночью у них регулярно возникают галлюцинации, приступы бешенства и т. п. Аналогичные наблюдения имеются у де Санктиса (de Sanctis, 1899) (эквивалент паранойи в сновидении алкоголика – голоса, обвинявшие супругу в неверности) и у Тисье. Тисье (Tissié, 1898) приводит огромное множество наблюдений, сделанных в недавнее время, в которых поступки патологического характера (совершенные на основе бредовых идей, навязчивые импульсы) вытекают из сновидений. Гислен (Guislain, 1833) описывает случай, в котором сон сменялся перемежающимся помешательством.

Нет сомнений в том, что когда-нибудь наряду с психологией сновидения врачи будут заниматься также психопатологией сновидения.

Особенно часто в случаях выздоровления от душевной болезни можно выявить, что при здоровом функционировании днем жизнь во сне продолжает носить характер психоза. Грегори (по Краусу – Krauß, 1859), по-видимому, первым обратил внимание на это явление. Макарио (Macario, 1847) (по Тисье [Tissié, 1898]) рассказывает об одном маньяке, который через неделю после своего полного выздоровления снова испытал в сновидениях скачку идей и бурные импульсы своей болезни.

Что касается изменений, которые претерпевает жизнь во сне при длительном психозе, то здесь пока еще было проведено слишком мало исследований. И наоборот, внутреннее сходство между сновидением и душевным расстройством, проявляющееся в значительном совпадении обоих явлений, уже давно привлекало к себе внимание. Согласно Маури (Maury, 1853), первым на это указал Кабанис в своих «Rapports du physique et du moral» (Cabanis, 1802), после него это отмечали Лелю (Lélut, 1852), Моро (Moreau, 1855) и особенно философ Мэн де Биран (de Biran, 1834). Но несомненно, это сравнение является более давним. Радешток (Radestock, 1879) в главе, в которой он его обсуждает, приводит целую подборку высказываний, доказывающих аналогию между сновидением и сумасшествием. Кант говорит в одном месте (Kant, 1764): «Сумасшедший – это человек, грезящий наяву». Краус (Krauß, 1859): «Безумие есть сновидение в бодрствовании». Шопенгауэр (Schopenhauer, 1862, Bd. l) называет сновидение кратковременным сумасшествием, а сумасшествие – длительным сновидением. Хаген (Hagen, 1846) характеризует делирий как сновидение, но вызванное не сном, а болезнями. Вундт в «Физиологической психологии» (Wundt, 1874) говорит: «Фактически в сновидении мы сами можем пережить почти все явления, с которыми мы встречаемся в домах для умалишенных».

Отдельные соответствия, на основе которых проводится такое сопоставление, Шпитта (Spitta, 1882) (впрочем, во многом по аналогии с Маури – Maury, 1853) перечисляет следующим образом: «1) Исчезновение или ретардация самосознания, вследствие чего отсутствие знания о состоянии как таковом, то есть неспособность удивляться, недостаток морального сознания; 2) измененное восприятие органами чувств, а именно – сниженное во сне и в целом существенно повышенное при умопомрачении; 3) соединение представлений между собою исключительно по законам ассоциации и репродукции, то есть автоматическое образование рядов и, следовательно, непропорциональность отношений между представлениями (преувеличения, фантазмы), и вытекающее из всего этого: 4) изменение, или деградация личности и иногда особенностей характера (перверсии)».

Радешток добавляет также сюда аналогии в материале (Radestock, 1879): «Большинство галлюцинаций и иллюзий встречаются в сфере слуха, зрения и общего чувства. Меньше всего элементов, как и в сновидении, предоставляют обоняние и вкус. У больного горячкой в бреду, как и у спящего, возникают воспоминания о далеком прошлом; то, что бодрствующему и здоровому человеку кажется давно позабытым, вспоминается спящему и больному». Аналогия сновидения и психоза приобретает свое полное значение благодаря тому, что она, словно семейное сходство, простирается до тонкой мимики и особенностей выражения лица.

«Человеку, страдающему физическими и душевными недугами, сновидение дает то, в чем ему отказывала действительность: счастье и благополучие; точно так же и душевнобольному рисуются светлые картины счастья, величия, богатства и превосходства. Мнимое обладание благами и воображаемое исполнение желаний, отклонение или уничтожение которых как раз и заложили психическую основу безумия, зачастую составляют главное содержание делирия. Женщина, потерявшая дорогого ей ребенка, бредит материнскими радостями, разорившийся человек считает себя необычайно богатым, обманутая девушка ощущает себя нежно любимой».

(В этом месте Радешток вкратце излагает проницательные рассуждения Гризингера (Griesinger, 1861), в которых со всей ясностью раскрывается общая для сновидения и психоза особенность представления – исполнение желания. Мои собственные исследования показали мне, что именно здесь следует искать ключ к психологической теории сновидения и психозов.)

«Причудливые соединения мыслей и слабость суждения и есть то, что прежде всего характеризует сновидение и безумие». Переоценка (продолжает Радешток) собственной душевной деятельности, кажущейся бессмысленной трезвому разуму, происходит и там и здесь; быстрому течению представлений в сновидении соответствует скачка идей при психозе. У обоих отсутствует всякая мера времени. Расщепление личности в сновидении, распределяющее, например, собственное знание на две персоны, из которых чужое “я” корректирует во сне собственное “я”, совершенно тождественно известному раздвоению личности при галлюцинаторной паранойе. Сновидец также слышит собственные мысли, произносимые посторонними голосами. Даже для константных бредовых идей имеется аналогия в стереотипно повторяющихся патологических сновидениях (rêve obsédant). После выхода из делирия больные нередко говорят, что на протяжении всего времени болезнь казалась им не таким уж неприятным сном; более того, они даже рассказывают, что во время болезни им казалось, будто это всего лишь сон, подобно тому, как это часто случается в сновидениях.

После всего этого не следует удивляться, когда Радешток обобщает свое представление и представления других авторов в таких словах: «Безумие, ненормальное болезненное явление, надо рассматривать как усиление периодически повторяющихся нормальных состояний во сне» (ibid., 228).

Пожалуй, еще более глубоко, чем при помощи такой аналогии между проявляющимися вовне феноменами, Краус (Krauß, 1859) пытался обосновать сходство сновидения и сумасшествия с точки зрения этиологии (вернее, с точки зрения источников возбуждения). Как мы уже знаем, единым для них элементом, по его мнению, является органически обусловленное ощущение, то есть ощущение от телесного раздражителя, общее чувство, возникающее под воздействием всех без исключения органов (ср. Peisse, 1857, Bd. 2), по Маури (Maury, 1878).

Бесспорное, вплоть до малейших характерных особенностей совпадение сновидения и душевного расстройства относится к наиболее прочным опорам медицинской теории сновидения, в которой сновидение изображается как бесполезный процесс и выражение сниженной психической деятельности. Тем не менее нельзя ожидать окончательного прояснения проблемы сновидений от изучения душевных расстройств – всем хорошо известно, в каком неудовлетворительном состоянии находятся наши знания о последних. Однако вполне вероятно, что изменение представлений о сновидении повлияет и на наши взгляды на внутренний механизм душевных расстройств, и поэтому мы вправе сказать, что, стараясь разрешить загадку сновидения, мы работаем и над прояснением проблемы психозов.