3. Суды и невзгоды

После многих месяцев разочарований, неудач и растущего общественного возмущения шериф Томас Тейт, главный следователь ABI Саймон Бенсон и следователь из окружной прокуратуры Ларри Икнер решили арестовать Уолтера Макмиллиана, основываясь преимущественно на голословных обвинениях Ральфа Майерса. Они еще не расследовали версию причастности Макмиллиана, поэтому решили арестовать его по подложному обвинению, а пока он будет сидеть в тюрьме, сфабриковать дело. Майерс утверждал, что боится Макмиллиана; один из полицейских намекнул Майерсу, что Макмиллиан, возможно, совершил в отношении него сексуальное насилие. Эта идея была настолько провокационной и подстрекательской, что Майерс сразу же понял ее полезность и мрачно признался, что так и было. Закон Алабамы объявлял секс без цели деторождения противозаконным, поэтому власти планировали арестовать Макмиллиана по обвинению в содомии.

7 июня 1987 г. шериф Тейт вывел свою маленькую армию – более чем дюжину полицейских – на дальнюю лесную дорогу, по которой, как было известно полиции, Уолтер возвращался домой после работы. Полицейские остановили грузовик Макмиллиана, угрожая оружием, затем заставили Уолтера выйти из машины и окружили его. Тейт объявил, что он арестован. Когда Уолтер принялся лихорадочно допытываться у шерифа, что такого он сделал, тот ответил, будто его обвиняют в содомии. Не знавший этого слова Уолтер признался: он не понимает, что это означает. Когда шериф в грубых выражениях объяснил суть предъявленного обвинения, Уолтер не смог удержаться от недоверчивого смеха. Это спровоцировало ярость Тейта, который разразился потоком расовых оскорблений и угроз. Впоследствии Уолтер не раз рассказывал, что во время ареста только и слышал от Тейта, что уничижительное словечко «ниггер». «Ниггер то», «ниггер сё» – а следом опять оскорбления и угрозы линчевания. «Мы не позволим всем вам, ниггерам, водиться с нашими белыми девушками. Мне следовало бы взять и повесить тебя, как сделали с тем ниггером в Мобиле!» – разорялся Тейт.

Шериф имел в виду линчевание молодого афроамериканца по имени Майкл Дональд в Мобиле, примерно в шестидесяти милях к югу от Монровилля. Однажды вечером Дональд шел домой из магазина. Это было через считаные часы после того, как было объявлено о судебной ошибке в отношении чернокожего, которого обвиняли в убийстве белого полицейского. Многие белые были шокированы вердиктом и винили в этом афроамериканцев, которым было позволено заседать в жюри присяжных. После сожжения в знак протеста креста на лужайке перед зданием суда группа разъяренных белых мужчин, членов ку-клукс-клана, вышла на улицы в поисках возможной жертвы. Они увидели Дональда, идущего домой, и накинулись на него. Жестоко избив юношу, куклуксклановцы повесили его на первом попавшемся дереве, на котором его безжизненное тело и было обнаружено несколько часов спустя.

Местная полиция проигнорировала очевидные доказательства того, что эта смерть была преступлением на почве ненависти, и выдвинула гипотезу об участии Дональда в торговле наркотиками. Его мать категорически отрицала это обвинение. Возмущенное отсутствием интереса местных правоохранительных сил к этому делу, афроамериканское сообщество и активисты борьбы за гражданские права убедили вмешаться Министерство юстиции Соединенных Штатов. Два года спустя были арестованы трое белых мужчин, а обстоятельства линчевания наконец преданы огласке.

С тех арестов минуло больше трех лет, но когда Тейт и остальные полицейские начали грозить Уолтеру линчеванием, он пришел в ужас. К тому же он совершенно растерялся: ему сказали, что он арестован за изнасилование другого мужчины, но при этом забрасывали вопросами об убийстве Ронды Моррисон. Уолтер яростно отрицал оба голословных обвинения. Когда полицейским стало ясно, что они не получат от Уолтера никакой помощи в фабрикации против него уголовного дела, они бросили его в тюрьму и продолжили расследование.

Когда окружной прокурор округа Монро Тед Пирсон впервые узнал, какие есть у следователей доказательства против Уолтера Макмиллиана, должно быть, он был весьма разочарован. История Ральфа Майерса о преступлении явно была вымыслом; его склонность к драматическому приукрашиванию придавала даже простейшим обвинениям ненужную сложность.

Вот рассказ Майерса об убийстве Ронды Моррисон.

В день убийства он якобы покупал бензин на бензоколонке, где его увидел Уолтер Макмиллиан и, угрожая пистолетом, заставил сесть в свой грузовик и ехать с ним в Монровилл. До этого дня Майерс Макмиллиана не знал. Потом Уолтер велел Майерсу вести машину, потому что у него самого травмирована рука. Майерс пытался воспротивиться, но у него не было выбора. Уолтер велел Майерсу подвезти его к химчистке «Джексон Клинерс» в центре Монровилля, а потом сидеть и ждать; сам Макмиллиан вошел внутрь. После долгого ожидания Майерс проехал дальше по улице до продуктового магазина, чтобы купить сигарет. На прежнее место он вернулся через десять минут. После нового продолжительного ожидания Майерс наконец увидел, что Макмиллиан выходит из химчистки и возвращается к грузовику. Сев в машину, Уолтер якобы признался, что убил работницу химчистки. Затем Майерс вернулся с Макмиллианом обратно на бензоколонку, чтобы пересесть там в свою машину. Прежде чем Майерс уехал, Уолтер пригрозил убить его, если он расскажет кому-нибудь о том, что видел или делал.

Короче говоря, афроамериканец, планирующий ограбление с убийством в самом центре Монровилля посреди бела дня, останавливается на бензоколонке. Наобум выбирает себе в сообщники белого, требуя, чтобы тот сперва отвез его на место преступления, а потом забрал оттуда, потому что у него ранена рука. Заметим при этом, что раненая рука не помешала ему самостоятельно привести машину на заправочную станцию, где он и встречает Майерса, а потом, вернувшись с Майерсом к его машине, так же самостоятельно вести грузовик, возвращаясь домой.

Сотрудники правоохранительных органов знали, что историю Майерса будет очень трудно доказать, поэтому арестовали Уолтера за содомию – обвинение, которое должно было шокировать общество и еще больше демонизировать Макмиллиана; это также давало полиции возможность пригнать грузовик Уолтера к тюрьме, чтобы его осмотрел Билл Хукс, полицейский осведомитель.

Билл Хукс, молодой чернокожий, пользовался репутацией тюремного «подсадного». К моменту ареста Макмиллиана он уже несколько дней провел в окружной тюрьме по обвинению в кражах со взломом. Хуксу было обещано освобождение из тюрьмы и денежное вознаграждение, если он сможет связать грузовик Макмиллиана с убийством Моррисон. Хукс с готовностью сообщил следователям, что ехал мимо химчистки «Джексон Клинерс» примерно в то время, когда произошло это преступление, и видел, как от химчистки на полной скорости удалялся грузовик с двумя мужчинами в кабине. На тюремном дворе Хукс опознал грузовик Уолтера как тот самый, который видел возле химчистки шестью месяцами раньше.

Эти вторые свидетельские показания дали правоохранителям основание обвинить Уолтера Макмиллиана в убийстве Ронды Моррисон с отягчающими обстоятельствами с помощью огнестрельного оружия.

Когда было объявлено о вынесении обвинительного заключения, горожане испытали радость и облегчение: наконец-то кому-то предъявлено обвинение! В адрес шерифа Тейта, окружного прокурора и других сотрудников органов правопорядка, которые прежде были мишенями для критики, теперь слышались одобрительные реплики. Отсутствие ареста выбило жизнь в Монровилле из колеи, и теперь она могла снова вернуться в привычное русло.

Людям, знавшим Уолтера, трудно было поверить, что он виновен в сенсационном убийстве. За ним не числилось ни уголовного прошлого, ни склонности к насилию, и большинство знакомых полагали, что для такого трудяги, как Уолтер, ограбление просто не имело смысла.

Чернокожие жители городка говорили шерифу Тейту, что он арестовал не того человека. Тейт так и не удосужился выяснить, что за человек Макмиллиан, какую он ведет жизнь, какое у него прошлое и даже где он находился в день, когда было совершено убийство. Он знал об интрижке Макмиллиана с Карен Келли, слышал подозрения и слухи о том, будто финансовая независимость Уолтера наверняка означает, что он торгует наркотиками. Учитывая ярое желание шерифа хоть кого-нибудь арестовать, похоже, этого хватило, чтобы он воспринял всерьез обвинения Майерса. Оказалось, в день убийства в доме Уолтера проходило церковное благотворительное мероприятие: там готовили еду на продажу. Члены семьи Уолтера провели весь день перед домом, продавая приготовленные блюда прохожим. Эвелин Смит, сестра Уолтера, служила в местной церкви и вместе с родственниками время от времени собирала средства для церкви, торгуя съестным у дороги. Поскольку дом Уолтера располагался ближе к главной дороге, часто это делалось на его дворе. Как минимум десять других прихожан церкви провели все утро вместе с Уолтером и его семьей в тот день, когда была убита Ронда Моррисон.

В тот день Уолтер не поехал валить лес. Он решил заменить трансмиссию в грузовике и вызвал механика и друга, Джимми Хантера, чтобы тот ему помог. К 9.30 утра мужчины разобрали грузовик Уолтера, полностью демонтировав трансмиссию. К 11 часам подтянулись родственники и начали жарить рыбу и готовить другие блюда на продажу. Другие прихожане прибыли еще позже.

Эвелин Смит впоследствии вспоминала слова опоздавших участников мероприятия: «Сестра, мы бы уже давно были здесь, но все движение в Монровилле перекрыто. Полицейские машины, пожарные машины… похоже, в химчистке случилось что-то скверное».

Согласно полицейскому отчету, убийство Моррисон произошло около 10.15 утра, примерно в 11 милях от дома Макмиллиана, в то самое время, когда как минимум десять прихожан церкви находились у Уолтера дома и занимались приготовлением пищи, а сам Уолтер и Джимми чинили грузовик. Во второй половине дня Эрнест Уэлч, белый, которого местные чернокожие прозвали «мебельщиком», поскольку он работал в мебельном магазине, приехал, чтобы забрать у матери Уолтера деньги за покупку, оформленную в кредит. Уэлч рассказал собравшимся в доме Макмиллиана, что этим утром в помещении химчистки была убита его племянница. Некоторое время все обсуждали эту шокирующую новость.

Учитывая прихожан церкви, родственников Уолтера и людей, которые то и дело притормаживали у его дома, чтобы купить сандвичи, в общей сложности десятки людей могли подтвердить: Уолтеру никак не удалось бы совершить это убийство. В числе свидетелей был даже полицейский, который остановился возле дома, купил сандвич и отметил в своем журнале факт покупки, сделанной в доме Макмиллиана в присутствии Уолтера и группы церковных прихожан.

Упирая на тот факт, что каждый из них лично знал, где находился Уолтер в момент убийства Моррисон, родственники, прихожане церкви, чернокожие пасторы и другие люди дружно просили шерифа Тейта освободить Макмиллиана. Тейт не желал этого делать. Он ждал этого ареста слишком долго, чтобы признать его очередной неудачей. После совещания окружной прокурор, шериф и следователь ABI договорились не снимать обвинения с Макмиллиана.

Алиби Уолтера оказалось не единственной проблемой для правоохранителей. Ральф Майерс начал отказываться от своих обвинений против Макмиллиана. Ему также было предъявлено обвинение в убийстве Моррисон. Следствие обещало ему, что смертный приговор он не получит, и гарантировало благоприятное обращение в обмен на нужные показания. Но до Майерса начало доходить, что признаваться в соучастии в громком убийстве, к которому он на самом деле не имел никакого отношения, не слишком умно.

За пару дней до того, как обвинение против Макмиллиана было оглашено публично, Майерс потребовал встречи с полицейскими следователями и сказал им, что его обвинения против Уолтера ложны. В тот момент Тейт и следователи не заинтересовались заявлением Майерса. Вместо этого они решили надавить на него, чтобы добиться дополнительных уличающих подробностей. Когда Майерс воспротивился – мол, какие могут быть дополнительные уличающие подробности, если вся история целиком выдумана? – следователи не пожелали его слушать. Неясно, кто именно решил перевести и Майерса, и Макмиллиана в тюрьму для смертников еще до суда, чтобы обеспечить дополнительное психологическое давление, но это был почти беспрецедентный ход, который оказался на поверку весьма эффективным.

Помещать таких задержанных, как Уолтер и Майерс, до суда в тюрьму, служащую для отбывания наказаний осужденными преступниками, противозаконно. Задержанные до суда, как правило, размещаются в местных тюрьмах, где у них больше привилегий и относительной свободы, чем у заключенных, отправленных в тюрьму строгого режима. Сажать человека, который еще не предстал перед судом, в тюрьму для осужденных преступников – дело почти неслыханное. Как и помещать еще не осужденного человека в тюрьму для смертников. В шоке от этого были даже другие приговоренные к смертной казни. Тюрьма для смертников – пенитенциарное учреждение самого строгого режима из всех существующих. Заключенные заперты в крохотных одиночных камерах в течение 23 часов в сутки. У них ограничены возможности заниматься физическими упражнениями, принимать посетителей, их держат в тревожной близости к камере с электрическим стулом.

Шериф Тейт отвез Уолтера в исправительную тюрьму Холман, располагавшуюся недалеко от Монровилля, в Атморе, штат Алабама. Перед этим шериф опять предъявил Уолтеру смесь расовых оскорблений и пугающих планов. Неясно, каким образом Тейту удалось убедить начальника Холмана разместить двух неосужденных задержанных в камерах для смертников, хотя он был лично знаком со служащими тюрьмы с того времени, когда был сотрудником службы пробации. Перевод Майерса и Макмиллиана из окружной тюрьмы в тюрьму для смертников произошел 1 августа 1987 года – меньше чем за месяц до запланированной казни Уэйна Риттера.

Когда Уолтер Макмиллиан прибыл в тюрьму для смертников – всего через десять лет после того, как в Америке была восстановлена смертная казнь, – там его ожидала целая община осужденных. Более ста заключенных, приговоренных к казни в Алабаме с момента восстановления в 1975 году смертной казни, были чернокожими, хотя, к удивлению Уолтера, почти сорок процентов смертников составляли белые. Все они были из бедных слоев населения, и все спрашивали, за что он туда попал.

Осужденные в алабамской тюрьме для смертников размещались в бетонных зданиях без окон, печально славящихся своей духотой и дискомфортом. Каждого из смертников помещали в камеру 1,5 на 2,5 м с металлической дверью, стульчаком и стальной койкой. Температура в августе стабильно зашкаливала за 37 градусов на целые дни, а то и недели подряд. Заключенные ловили крыс, ядовитых пауков и змей, проникавших внутрь тюрьмы: это было нужно и чтобы скоротать время, и ради безопасности. У изолированных и отчужденных от общества людей было мало посетителей и еще меньше привилегий.

Все существование в Холмане крутилось вокруг алабамского электрического стула. Это большое деревянное кресло изготовили в 1930-х, и его выкрасили в желтый цвет, прежде чем прикрепить кожаные ремни и электроды. Между собой заключенные называли его «Желтой Мамой». Казни в Холмане возобновились всего за пару лет до прибытия туда Уолтера. Незадолго до заселения в тюрьму Макмиллиана здесь были казнены электрическим током Джон Эванс и Артур Джонс. Расс Канан, адвокат Южного комитета защиты заключенных в Атланте, добровольно вызвался представлять интересы Эванса. Тот снялся в специальном фильме для детей, в котором рассказывал школьникам историю своей жизни и настоятельно советовал им избегать тех ошибок, которые он совершил.

После того как суды неоднократно отклоняли апелляции и отказались отменить казнь Эванса, Канан приехал в тюрьму, чтобы присутствовать при казни по просьбе своего клиента. Это переживание оказалось еще страшнее, чем Расс себе представлял. Впоследствии он составил вызвавший большой общественный резонанс аффидевит с описанием всего этого чудовищного процесса:

«В 20.30 первый электрический разряд в 1900 вольт был пропущен через тело мистера Эванса. Он длился тридцать секунд. Искры и пламя вырывались из электрода, прикрепленного к левой ноге заключенного. Его тело билось в ремнях, удерживавших его на электрическом стуле, кулаки постоянно сжимались. Очевидно, электрод сорвался с ремня, удерживавшего его на месте. Большой клуб сероватого дыма с искрами вырвался из-под капюшона, прикрывавшего лицо Эванса. Невыносимая вонь горелой плоти и ткани начала заполнять комнату свидетелей. Два врача обследовали заключенного и объявили, что он не мертв.

Электрод на левой ноге был закреплен заново. В 20.30 [sic] к Эвансу применили второй тридцатисекундный разряд тока. Вонь от горелой плоти вызывала тошноту. От его ноги и головы снова пошел дым. И снова врачи обследовали Эванса и сообщили, что сердце все еще бьется и он еще жив.

На этот раз я попросил члена комиссии по делам тюрем, который поддерживал связь по открытой телефонной линии с губернатором Джорджем Уоллесом, о даровании помилования на том основании, что мистер Эванс подвергается жестокому и необычному наказанию. Просьба о помиловании была отклонена.

В 20.40 сквозь тело Эванса был пропущен третий электрический разряд продолжительностью тридцать секунд. В 20.44 врачи объявили о его смерти. Казнь Джона Эванса длилась четырнадцать минут».

До перевода в Холман Уолтер Макмиллиан ничего этого не знал. Но поскольку быстро приближалась очередная запланированная казнь, в момент его прибытия электрический стул был главной темой разговоров среди заключенных. В первые три недели пребывания в тюрьме для смертников он только и слышал, что о казни Джона Эванса.

Сюрреалистический водоворот событий предшествующих недель опустошил душу Уолтера. Проживший всю жизнь свободным человеком, не ограничиваемый никем и ничем, он оказался заперт в клетке, над ним нависла угроза, которой он и вообразить себе не мог. Свирепая ярость полицейских, производивших арест, расистские оскорбления и угрозы людей в форме, которые ничего о нем не знали, шокировали его. Уолтер видел в лицах людей, которые арестовали и судили его, и даже в глазах других заключенных в тюрьме такое презрение, с каким никогда прежде не сталкивался. Он всегда нравился людям и хорошо ладил почти со всеми окружающими. Уолтер искренне верил, что обвинения были результатом какого-то ужасного недоразумения, и как только власти поговорят с родственниками и те подтвердят алиби, его освободят – надо только подождать пару дней. Когда эти дни стали превращаться в недели, Уолтер начал погружаться в пучину отчаяния. Родственники уверяли, что полиция вскоре его отпустит, но ничего подобного не происходило.

Его организм отреагировал на потрясение. Уолтер, всю жизнь куривший, пытался курить и в Холмане, чтобы успокоить нервы, но обнаружил, что дым стал вызывать у него тошноту, и сразу бросил. Много дней подряд он не мог ощутить вкуса пищи, что бы ни ел. Он не мог ни взять себя в руки, ни успокоиться. Каждое утро по пробуждении он пару минут чувствовал себя нормально, но потом его охватывал ужас, когда он вспоминал, где находится. В тюрьме Уолтеру сбрили волосы и бороду. Глядя в зеркало, он не узнавал себя.

Окружные тюрьмы, в которых Уолтер был размещен до перевода, тоже были ужасны. Но крохотная жаркая камера смертника в Холмане оказалась стократ хуже. Макмиллиан привык работать на свежем воздухе в окружении деревьев, аромата свежей хвои, на прохладном ветерке. Теперь же перед его глазами были только голые стены тюрьмы для смертников. Страх и му́ка, подобных которым он никогда не знал, стали его постоянными спутниками.

Заключенные-смертники то и дело давали ему советы, но он никак не мог понять, кому верить. Судья назначил ему адвоката, белого мужчину, которому Уолтер не доверял. Семья собрала деньги, чтобы нанять единственных чернокожих адвокатов по уголовным делам в этом регионе, Дж. Л. Честната и Брюса Бойнтона из Селмы. Честнат был пламенным оратором и многое делал для защиты гражданских прав афроамериканского сообщества. Мать Бойнтона, Эмилия Бойнтон Робинсон, была легендарной активисткой; у самого Бойнтона тоже была внушительная биография защитника гражданских прав.

Несмотря на весь свой коллективный опыт, Честнат и Бойнтон не сумели убедить местные власти освободить Уолтера, как и не смогли предотвратить его перевод в Холман. Более того, наем адвокатов со стороны, казалось, спровоцировал еще бо́льшую враждебность властей округа Монро. На пути в Холман Тейт бушевал из-за того, что Макмиллиан привлек «постороннего» адвоката, и насмехался над Уолтером – мол, зря он думает, что это что-то изменит. Хотя деньги на оплату услуг Честната и Бойнтона были собраны родственниками Уолтера с помощью церковных пожертвований и продажи скудной собственности, местные правоохранители трактовали это как доказательство, что у Уолтера есть тайные богатства и двойная жизнь – подтверждение того, что он не такой уж невинный «черный агнец», которым пытается казаться.

Уолтер пытался адаптироваться к условиям жизни в Холмане, но его бедственное положение только усугублялось. Поскольку надвигалась очередная запланированная казнь, люди в тюрьме становились все более возбужденными и гневливыми. Другие заключенные советовали ему действовать и подать федеральную жалобу, поскольку его не должны держать в тюрьме смертников – это противозаконно. Когда Уолтер, едва умевший читать и писать, не смог разобраться в разнообразных прошениях, заявлениях, ходатайствах и судебных исках, другие заключенные, советовавшие ему подать жалобу, заявили, что он сам виноват в своем бедственном положении.

«Борись за себя. Не верь своему адвокату. Тебя не могут держать в тюрьме для смертников без вынесения приговора». Уолтер слышал это постоянно, но не мог и представить, как он сможет самостоятельно подать заявление в суд.

– Были дни, когда я не мог дышать, – вспоминал впоследствии Уолтер. – Никогда прежде в моей жизни такого не было. Меня окружали убийцы, однако порой мне казалось, что они единственные пытаются мне помочь. Я молился, читал Библию и солгал бы, если бы сказал, будто каждый мой день не был наполнен страхом и ужасом.

У Ральфа Майерса дела шли не лучше. Его тоже обвинили в тяжком убийстве Ронды Моррисон, и отказ продолжать сотрудничать с правоохранителями означал, что его одновременно с Уолтером перевели в тюрьму для смертников. Его поместили на другой ярус, чтобы предотвратить контакты с Макмиллианом. Любые обещанные поблажки, на которые рассчитывал Майерс, когда говорил, будто кое-что знает об убийстве Моррисон, словно испарились. Он был в депрессии и все глубже погружался в эмоциональный кризис. С того случая в детстве, когда Майерс обгорел на пожаре, он боялся огня, жара и замкнутых пространств. Слыша от заключенных все новые рассказы о подробностях казни Эванса и грядущей казни Уэйна Риттера, Майерс все больше терял самообладание.

Вечером того дня, когда должны были казнить Риттера, Майерс впал в истерику и рыдал в камере. В алабамской тюрьме для смертников есть традиция: в момент проведения очередной казни осужденные заключенные колотят по дверям своих камер кру́жками в знак протеста. В полночь, когда все остальные заключенные грохотали кружками по дверям, Майерс лежал, свернувшись калачиком, на полу в углу своей камеры, часто дыша и вздрагивая от каждого нового удара. Когда вонь горелой плоти, которую, по утверждениям многих смертников, они чувствуют во время казней, проникла в его камеру, Майерс сломался. Он позвонил Тейту на следующее утро и пообещал: он скажет все, что потребуют, только бы его вызволили из тюрьмы для смертников.

Поначалу Тейт оправдывал содержание Майерса и Макмиллиана в тюрьме для смертников соображениями безопасности. Но он забрал Майерса и перевез его в окружную тюрьму на следующий же день после казни Риттера. Похоже, решение вывезти Майерса из тюрьмы для смертников Тейт ни с кем не обсуждал. Как правило, Департамент исполнения наказаний штата Алабама не может просто перевести человека в тюрьму для смертников или выпустить его оттуда без постановления суда или юридических документов – и уж точно ни один начальник тюрьмы не мог сделать этого по собственной инициативе. Но в преследовании Уолтера Макмиллиана вообще не было ничего обычного.

После перевода из тюрьмы для смертников обратно в окружную тюрьму Монро Майерс подтвердил свои обвинения против Макмиллиана. Когда Майерс вернулся к первоначальным показаниям, а Билл Хукс был готов сказать, что видел грузовик Уолтера на месте преступления, окружной прокурор поверил, что сможет выдвинуть обвинение против Макмиллиана. Слушание дела было назначено на февраль 1988 года.

Тед Пирсон работал окружным прокурором почти двадцать лет. Его род жил в Южной Алабаме уже не одно поколение. Пирсон хорошо разбирался в местных обычаях, ценностях и традициях и с успехом пользовался этим знанием в зале суда. Он уже начал стареть и планировал вскоре отойти от дел, но критика в адрес окружной прокуратуры из-за неспособности быстро раскрыть убийство Моррисон вызывала у него лютую ненависть. Пирсон твердо решил покинуть свой пост триумфатором и, вполне вероятно, расценивал преследование Уолтера Макмиллиана как одно из самых важных дел в своей карьере.

В 1987 году все сорок избранных окружных прокуроров в Алабаме были белыми, несмотря на то, что в штате было шестнадцать округов с чернокожим большинством населения. Когда афроамериканцы начали пользоваться правом голоса в 1970-х, в среде прокуроров и судей возникли серьезные опасения, что расовая демография в некоторых округах осложнит им переизбрание. Законодатели обставили все так, чтобы в судебных округах сохранялось белое большинство, включая и округа с чернокожим большинством населения. И все же Пирсону приходилось чаще учитывать вопросы, волновавшие чернокожих жителей округа, чем в начале его карьеры, – пусть даже это внимание не воплощалось ни в каких существенных изменениях, пока он занимал эту должность.

Как и Тейт, Пирсон слышал от многих чернокожих жителей округа, что они верят в невиновность Уолтера Макмиллиана. Но он был уверен, что сможет добиться обвинительного вердикта, несмотря на ненадежные показания Ральфа Майерса и Билла Хукса и выраженные сомнения афроамериканской общины. Единственное, что его беспокоило, – это недавнее дело, разбиравшееся в Верховном суде Соединенных Штатов, которое угрожало давно устоявшейся особенности громких уголовных судебных процессов на Юге – чисто «белому» составу жюри присяжных.

Когда в округе вроде Монро, в котором было 40 процентов чернокожего населения, в суд направлялось дело о тяжком преступлении, прокуратура часто исключала из числа присяжных всех афроамериканцев. В сущности, даже через двадцать лет после революции гражданских прав жюри присяжных оставалось институтом, на который законодательные требования расовой интеграции и разнообразия в основном не повлияли. Еще в 1880-х гг. в деле «Страудер против Западной Вирджинии» Верховный суд постановил, что исключение чернокожих из жюри неконституционно, но жюри оставались чисто «белыми» еще долгие десятилетия. В 1945 году Верховный суд утвердил закон Техаса, ограничивавший число чернокожих присяжных – строго по одному на каждое рассматриваемое дело. В штатах Глубокого Юга списки присяжных составлялись по спискам избирателей, из которых были исключены афроамериканцы. После принятия Закона об избирательном праве секретари судов и судьи по-прежнему сохраняли в списках присяжных в основном белых, применяя разнообразные тактики для саботажа этого закона. Местные комиссии присяжных использовали законодательное требование к присяжным – быть «умными и чистосердечными» – чтобы исключить из их числа афроамериканцев и женщин.

В 1970-х Верховный суд постановил, что недостаточная представленность расовых меньшинств и женщин в жюри присяжных неконституционна, и по крайней мере в некоторых округах чернокожих стали вызывать в суды для возможного избрания в присяжные (пусть даже в итоге они и не избирались). Однако Верховный суд неоднократно давал понять, что конституция не требует, чтобы расовые меньшинства и женщины действительно заседали в жюри – она лишь препятствует исключению из жюри по расовым или половым мотивам.

Для многих афроамериканцев использование дискреционных немотивированных отводов оставалось серьезным препятствием к избранию в жюри. В середине 1960-х Верховный суд постановил, что использование немотивированных отводов в расово дискриминационной манере неконституционно, но судебные власти создали настолько высокий критерий доказательности для доказательства расовой предубежденности, что за двадцать лет никому не удавалось успешно бросить вызов немотивированным отводам. Практика отвода всех или почти всех потенциальных присяжных-афроамериканцев продолжалась практически без изменений и после этого постановления Верховного суда.

Поэтому подсудимые вроде Уолтера Макмиллиана даже в округах с 40–50 процентами чернокожего населения часто оказывались перед чисто «белыми» жюри, особенно в тех случаях, когда возникала вероятность смертного приговора. Затем, в 1986 году, Верховный суд постановил в деле «Бэтсон против Кентукки», что действия прокуратуры можно оспаривать напрямую, когда речь идет о применении немотивированных отводов в расово дискриминационной манере. Это вселяло надежду в чернокожих подсудимых… и вынуждало обвинителей искать новые творческие способы исключить из жюри чернокожих присяжных.

Шли месяцы, и отдельные моменты этой истории становились известны Уолтеру. Каждый в тюрьме для смертников желал дать ему совет, и у каждого была своя история. Похоже, новизна происходящего – заключения в тюрьму для смертников человека с необъявленным приговором – мотивировала других заключенных каждый день «приседать на уши» Уолтеру. Он старался вежливо выслушивать советы, но сам уже решил предоставить «адвокатам адвокатово». Это не значило, будто он перестал реагировать на то, что слышал от товарищей по несчастью в тюремном блоке, особенно когда речь шла о расовых предрассудках и о том, какого рода жюри будет принимать решение по его делу.

Дела почти всех смертников слушали целиком или почти целиком «белые» жюри. Приговоренный к смертной казни Джесс Моррисон рассказал Уолтеру, что его обвинитель в округе Барбур использовал двадцать один из своих двадцати двух немотивированных отводов, чтобы исключить из жюри присяжных всех чернокожих. Вернон Мэдисон из Мобила говорил, что обвинитель дал отвод всем десяти чернокожим, рекомендованным в жюри для рассмотрения его дела. Уилли Табб из округа Ламар, Уилли Уильямс из округа Хьюстон, Клод Рейнс из округа Джефферсон, Грегори Акрес из округа Монтгомери и Нил Оуэнс из округа Расселл были среди приговоренных к смертной казни чернокожих, дела которых разбирали чисто «белые» жюри после того, как прокуроры дали отвод всем возможным присяжным-афроамериканцам. Эрла Маккахи судило чисто «белое» жюри в округе Даллас, хотя в этом округе 60 процентов афроамериканцев. В деле Альберта Джефферсона обвинитель распределил список возможных присяжных, вызванных в суд, на четыре группы примерно по 25 человек в каждой, обозначив их как «сильных», «средних», «слабых» и «черных». Все двадцать шесть чернокожих возможных присяжных попали в «черный» список, и прокуроры дали отвод им всем. Джо Дункан, Грейди Бэнкхед и Колон Гатри были среди белых осужденных заключенных, которые рассказывали похожие истории.

Окружной прокурор Тед Пирсон не мог не беспокоиться насчет решения Верховного суда по делу Бэтсона; он знал, что ветераны борьбы за гражданские права Честнат и Бойнтон не будут медлить с протестами против расовой дискриминации в отборе присяжных, хоть и не слишком опасался, что судья Роберт Эдвард Ли Кей воспримет эти возражения всерьез. Но аномальная публичность, приданная убийству Моррисон, подала Пирсону еще одну идею.

В громких делах стандартная практика адвокатов защиты – подавать ходатайство о смене места суда, чтобы дело рассматривалось не в том округе, где было совершено преступление, а в другом, где меньше досудебной публичности и не так остры чувства к обвиняемому. Эти ходатайства почти никогда не удовлетворяются, но время от времени апелляционный суд находит атмосферу в округе настолько предвзятой, что судебное разбирательство действительно переносят. В Алабаме просить о переносе судебного разбирательства было совершенно бессмысленно. Алабамские суды почти никогда не отменяют приговоры по причине того, что судья, проводивший слушание, отказался делать это в другом здании.

Когда суд запланировал на октябрь 1987 г. слушание по досудебным ходатайствам в деле Уолтера, Честнат и Бойнтон прибыли в зал суда, не ожидая, что какие-либо их ходатайства будут удовлетворены. Они были скорее сосредоточены на подготовке к заседаниям, запланированным на февраль 1988 года. Слушание по досудебному ходатайству было чистой формальностью.

Честнат и Бойнтон представили ходатайство о переносе места слушания. Пирсон поднялся и заявил, что в силу беспрецедентного досудебного освещения убийства Моррисон он согласен с тем, что судебное разбирательство должно быть перенесено в другой округ. Судья Кей согласно кивал; Честнат, знавший устройство алабамских судов как свои пять пальцев, уверился, что вот-вот обнаружится какой-то подвох. Он также был убежден, что судья и окружной прокурор уже вступили в сговор.

– Ходатайство подсудимого о смене места слушания удовлетворено, – постановил судья.

Когда судья Кей предложил перенести слушание в соседний округ, чтобы свидетелям не пришлось далеко ехать, Честнат еще на что-то надеялся. Почти во всех соседних округах было довольно большое афроамериканское население: в округе Уилкокс – 72 процента чернокожих; в Конеке – 46 процентов; в Кларке – 45; в Батлере – 42; в Эскамбии – 32 процента. Только южный богатый округ Болдуин с его прекрасными пляжами Мексиканского залива был не таким, как все, – всего с 9 процентами афроамериканского населения.

Судья недолго решал, куда следует перенести слушания.

– Мы поедем в округ Болдуин!

Честнат и Бойнтон тут же подали жалобу, но судья напомнил им, что они сами ходатайствовали о смене места. Когда они попытались отозвать ходатайство, судья сказал, что не может одобрить судебное разбирательство в городе, где столь многие уже имеют сформированное мнение об обвиняемом. Дело будет рассматриваться в Бэй-Минетт, столице округа Болдуин.

Смена места слушания стала катастрофой для Уолтера. Честнат и Бойнтон знали, что в этом округе будет очень мало чернокожих присяжных, если будут вообще. Они также понимали, что, хотя белые присяжные в округе Болдуин будут иметь меньше личных связей с Рондой Моррисон и ее семейством, это крайне консервативный округ, еще меньше преуспевший в отмене расовой политики «законов Джима Кроу», чем его соседи.

Учитывая все, что Уолтер слышал от своих соседей по тюрьме о чисто «белых жюри», он тоже беспокоился из-за переноса слушаний. Но его веру питал один факт: никто, узнав, какие существуют «доказательства», не верил, что он совершил это преступление. Уолтер просто не мог поверить, что любые присяжные, хоть белые, хоть чернокожие, смогли бы вынести ему приговор на основе безумных россказней Ральфа Майерса – при том бесспорном алиби, которое обеспечивали ему как минимум десять свидетелей.

Февральское слушание отложили. Ральф Майерс снова передумал. Проведя пару месяцев в окружной тюрьме, вдали от Холмана, он опять осознал, что не хочет подводить себя под тяжкие последствия убийства, которого не совершал. Он дождался утра того дня, на который было назначено слушание, и заявил следователям, что не может дать показания, поскольку то, что они хотят от него услышать, неправда. Он пытался выторговать для себя более благоприятные условия, но решил, что все же не готов принять наказание за убийство, к которому не имеет никакого отношения.

Отказ Майерса сотрудничать привел к тому, что его вернули в тюрьму для смертников. Вскоре по возвращении в Холман он снова стал демонстрировать признаки серьезного эмоционального и психологического срыва. Через пару недель это настолько обеспокоило тюремную администрацию, что его поместили в психиатрическую больницу штата. Медицинское учреждение повышенной степени безопасности Тейлор Хардин в Таскалузе проводило всю диагностическую и оценочную работу для судов, разбирающих дела обвиняемых в преступлениях людей, которые могли по причине наличия психических заболеваний оказаться недостаточно дееспособными, чтобы предстать перед судом. Адвокаты защиты часто критиковали эту больницу за то, что ее врачи почти никогда не находили у временных пациентов серьезных психических заболеваний, которые могли бы воспрепятствовать отправке подсудимых в тюрьму.

Пребывание Майерса в больнице мало изменило его бедственное положение. Он надеялся, что его, возможно, переведут в окружную тюрьму после тридцатидневного «срока» в больнице, но вместо этого снова вернулся в тюрьму для смертников. Сознавая, что никак не сможет избежать ситуации, которую сам для себя создал, Майерс опять согласился дать показания против Макмиллиана.

Новую дату слушаний назначили на август 1988 года. Уолтер к этому времени провел в тюрьме для смертников уже больше года. Несмотря на все старания приспособиться, он не мог смириться с кошмаром, в который превратилась его жизнь. Хотя Уолтер нервничал, он был убежден, что вернется домой в феврале, когда было назначено первое слушание. Его адвокаты радовались, что Майерс не идет на поводу у следствия, и говорили Уолтеру, что рассмотрение дела в суде затягивается, поскольку Майерс отказывается давать показания – и это хороший знак. Но это означало и дополнительное полугодовое заключение Уолтера в тюрьме для смертников, и он не видел в этом ничего обнадеживающего. Когда его, наконец, перевели в тюрьму округа Болдуин в Бэй-Минетт перед августовским слушанием, Уолтер уезжал из Холмана, уверенный, что больше никогда туда не вернется. Он сдружился с несколькими заключенными в тюрьме и сам дивился тому, какие смешанные чувства охватили его при мысли о расставании с ними: он ведь знал, какая судьба вскоре ждет приятелей. Однако когда Макмиллиана вызвали в отдел перевозок, он быстро собрал свои пожитки и сел в тюремный автомобиль.

Неделю спустя Уолтер вновь сидел в той же машине. Ножные кандалы защемили ему щиколотки, цепи были туго затянуты вокруг талии. Он чувствовал, что начали распухать ступни из-за нарушения циркуляции крови, вызванной металлическими браслетами, врезавшимися в кожу. Наручники тоже были стянуты слишком туго, и он ощутил, как внутри кипит несвойственный ему гнев.

– Зачем вы так туго затянули на мне цепи?

Два помощника шерифа округа Болдуин, неделю назад забравшие его из тюрьмы, не проявляли особого дружелюбия и в тот раз, на пути из тюрьмы в здание суда. Теперь же, когда он был осужден за тяжкое убийство, их враждебность стала открытой. Один даже рассмеялся в ответ на вопрос Уолтера:

– Это те же цепи, в которых мы тебя забирали. Просто теперь тебе кажется, что они стали туже, потому что мы тебя сделали!

– Надо ослабить их, приятель, я не смогу так ехать.

– И речи быть не может, так что даже и не думай.

Уолтер внезапно понял, что ему знаком этот человек. Под конец слушания, когда присяжные сочли Уолтера виновным, его родственники и несколько чернокожих, присутствовавших в здании суда, были потрясены и не верили своим ушам. Шериф Тейт утверждал, что 24-летний сын Уолтера, Джонни, выкрикнул: «Кому-то придется заплатить за то, что сделали с моим отцом!» Тейт потребовал, чтобы помощники шерифа арестовали Джонни, и началась свалка. Уолтер видел, как полицейские силой уложили его сына на пол и защелкнули на нем наручники. И сейчас, чем пристальнее он вглядывался в двух мужчин, которые везли его обратно в тюрьму для смертников, тем тверже убеждался, что один из них участвовал в задержании его сына.

Машина тронулась с места. Уолтеру не сказали, куда его везут, но как только автомобиль выехал на шоссе, стало ясно, что место назначения – тюрьма для смертников. В день ареста Макмиллиан был расстроен и подавлен, но при этом уверен, что вскоре его освободят. Он расстраивался, когда дни в окружной тюрьме превращались в недели. Он был в депрессии и ужасе, когда его перевели в тюрьму для смертников – до суда, до того как ему был вынесен какой-либо приговор, – и когда недели превратились в месяцы. А когда жюри, почти целиком состоявшее из белых, объявило его виновным после пятнадцати месяцев ожидания оправдательного приговора, Уолтер был потрясен и парализован. Теперь же он чувствовал, что возвращается к жизни, но единственным его чувством был кипящий гнев. Помощники шерифа везли его обратно в тюрьму для смертников и болтали о выставке огнестрельного оружия, на которую планировали пойти. Уолтер понял, что с его стороны было глупо считать всех умными и хорошими людьми. Он знал, что Тейт – человек порочный и бестолковый, но предполагал, будто другие просто делали то, что им велели. Теперь же он ощущал чувство, которое можно было назвать только одним словом – ярость.

– Эй, да я на вас всех в суд подам! – Он понимал, что кричит, и что толку от этих криков не будет. – Я вас всех засужу! – повторил он. Полицейские не обращали на него никакого внимания. – Ослабьте цепи! Ослабьте эти чертовы цепи!

Он не мог вспомнить, когда в последний раз терял контроль над собой, но сейчас готов был взорваться. С некоторым трудом Уолтер заставил себя успокоиться. Вернулись мысли о слушании в суде. Оно вышло коротким, методичным и бесстрастным. Отбор присяжных длился всего пару часов. Пирсон использовал свои немотивированные отводы, чтобы исключить всех, кроме одного, из тех немногочисленных афроамериканцев, которые были вызваны для заседания в жюри. Адвокаты подсудимого возражали, но судья отмел все их жалобы одним махом. Майерса вызвали для дачи показаний, и он поведал свою абсурдную историю о том, как Уолтер заставил его ехать в химчистку, потому что у него была ранена рука. В нынешней версии Майерс якобы вошел в помещение химчистки и увидел Уолтера, стоявшего над мертвым телом Ронды Моррисон. Как ни странно, он также утверждал, что при этом присутствовал некий третий соучастник убийства, таинственный белый мужчина с волосами «цвета соли с перцем», который явно играл в убийстве главную роль и велел Макмиллиану убить и Майерса, но тот не смог этого сделать, потому что у него кончились патроны. Уолтеру эти свидетельские показания казались абсолютно бессмысленными, он не мог поверить, что кто-то способен воспринимать их всерьез. Почему никто не смеется?!

Проведенный Честнатом перекрестный допрос Майерса не оставил сомнений в том, что свидетель лжет. Когда Честнат закончил допрос, Уолтер был уверен: суд штата просто объявит, что была допущена ошибка. Вместо этого обвинитель снова вызвал Майерса и заставил его повторить обвинения. Словно ни отсутствие логики, ни противоречия в показаниях не имели совершенно никакого значения. Словно, если повторить эту ложь в безмолвном зале достаточное число раз, она стала бы правдой.

Билл Хукс свидетельствовал, что видел грузовик Уолтера, припаркованный у химчистки, во время совершения убийства, и узнал этот грузовик, потому что он был переделан в «лоурайдер» – машину с опущенной подвеской. Уолтер тут же шепнул своим адвокатам, что он переделал свой грузовик только через несколько месяцев после убийства Моррисон. Его адвокаты никак не использовали эту информацию, что расстроило Уолтера. Затем для дачи показаний вышел другой белый, о котором Уолтер никогда не слышал, Джо Хайтауэр, сказавший, что тоже видел этот грузовик возле химчистки.

В зале присутствовали десять человек, которые могли бы рассказать о том, как они жарили рыбу и Уолтер был дома, когда была убита Ронда Моррисон. Адвокаты вызвали только троих из них. Казалось, всем не терпелось поскорее покончить с судебным разбирательством, и Уолтер не мог этого понять. Затем вызвали еще одного белого, Эрнеста Уэлча, он представился как тот самый «мебельщик», который забирал деньги из дома Макмиллиана в день, когда там жарили рыбу, – но это якобы не был день убийства Ронды Моррисон. Уэлч заявил, что лучше других помнит, когда она была убита, поскольку он – дядя девушки. Он якобы настолько горевал из-за ее смерти, что поехал домой к Макмиллиану забирать деньги в другой день.

Адвокаты высказали свои аргументы, жюри удалилось на совещание, и меньше чем через три часа присяжные вернулись в зал суда. С каменными лицами, один за другим, они объявили Уолтера Макмиллиана виновным.