В самом начале «Одиссеи» мы получаем информацию от вождя тафийцев Ментеса, что накануне Троянской войны Одиссей оказался в далекой стране в городе Эфире и обратился к Илу, сыну Мермера, с целью получить от него смертельный яд для своих стрел. Но Ил, скорее всего, был как-то связан родством с Илионом-Троей (Ил — эпоним Илиона, рядом с Троей курган — «могила Ила»), и поэтому дать яд отказался, опасаясь раздражения «всезрящих богов». Зато яд дал Одиссею отец Ментеса. И об этом сам Ментес рассказывает Телемаху, сыну Одиссея.

О возможном путешествии Телемаха в Эфиру говорят также женихи Пенелопы, насмехаясь над ним. Якобы, Телемах может там попросить яду, чтобы отравить своих ненавистников. Это повтор со слов Ментеса из разговора с Телемахом, который женихи Пенелопы могли слышать. Но это неоправданный оборот для литературного произведения. Настойчивое упоминание Гомером неизвестно где существующей Эфиры вряд ли случайно. Кроме того, упоминается именно Эфира, где Одиссею было отказано в яде, а не Тафос, где он его получил.

Городок Эфира существует в северо-западной части Пелопоннеса, но он никак не подходит для обозначения отдаленного места, куда мог прибыть Одиссей в поисках яда. Идентичность имен разве что свидетельствует, что Эфира, где проживает Ил, относится к микенскому миру. И позднее переселенцы оттуда основали город с идентичным названием.

Попытка разобраться в том, кто такие Ил и его отец Мермер, к сожалению, не дают результата. Мы знаем лишь Мермера, связанного с Ясоном и Медеей. Если это их сын (по одной из версий), то он был убит в младенчестве вместе с братом самой Медеей. Впрочем, это версия недостоверная, отдающая позднейшими трагедийными передержками в духе кровавых сюжетов Еврипида и морализаторства Сенеки. По еще одной из версий Мермер, сын Ясона, в юношеском возрасте либо погиб на охоте, либо был убит коринфянами после бегства Медеи. По имени брата Ферет назвал своего сына. А его внук Ил знал тайну изготовления яда как родовое таинство, идущее от Медеи.

Ферет и Мермер локализуются исходно в Коринфе, но после безобразий Медеи (измены и заговоры) ей пришлось бежать в Фивы, а затем в Афины, бросив Ясона и своих детей. Медея всюду подчиняла себе властителей и героев (в Коринфе — Сизифа, в Фивах — Геракла, в Афинах — уже престарелого Эгея). Судьба Ясона неясна — по одной версии, он с Медеей вернулся к колхам, по другой — ретировался в родной Йолк (Фессалия, впоследствии город назван Фтией, где правил Пелей, отец Ахилла), по третьей — покончил с собой в Коринфе (или был убит коринфянами), по четвертой — жил в забвении рядом со своим кораблем «Арго», где и умер.

Ясно лишь одно: сын Ясона Ферет мог оказаться где угодно — в мире, доступном древним микенцам (которых мы привыкли называть «греками»). Но вряд ли дальше Малой Азии, которая считалась «далекой страной» только потому, что путь туда мог быть осложнен морской непогодой. И три дня пути при хорошей погоде могли закончиться многомесячным ожиданием попутного ветра в какой-нибудь недружелюбной стране. Ключница Евриклея также говорит о путешествии Телемаха в «отдаленную чужую землю», когда он отправляется в Пилос, до которого всего полдня морского пути (ночь и утро).

Троада для Одиссея могла быть «далекой страной», и предположение о том, что Ил — это имя сына Ферета, данное по месту пребывания, вполне логично. Как логичен и отказ Одиссею в его просьбе дать яд (или рецепт яда) для стрел его воинов. Может быть, яд позднее получил Филоктет, который им и воспользовался при осаде Трои в заключительной фазе войны.

Наша версия вполне могла бы иметь право на существование, если бы не генеалогическая несуразица. Филоктет был спутником и оруженосцем Геракла и моложе его на поколение. Ясон, с которым Геракл плавал на «Арго» вряд ли был заметно моложе Филоктета. Сомнительно, чтобы правнук Ясона мог быть современником Троянской войны, в которой Филоктет, несомненно, участвовал. Мы вынужденно приходим к мысли, что упомянутый в «Одиссее» Ил — это только эпоним. Имеется в виду не конкретное лицо, а «земля Ила», то есть Троада. Одиссей не получил яда в Троаде и обратился к тафийцам (возможно, живущим на Кипре в городе Пафос, чье название произошло от трансформации названия «Тафос»).

Попутно отметим, что Ментес прибыл на Итаку для обмена железа на медь. Из далекой страны тафиев. Что дает нам информацию о том, что микенские греки еще не умели добывать железо, а обрабатывали его очень примитивно. Изделия из железа упоминаются у троянцев, когда пленники ахейцев предлагают их для обмена. Но Гомеру явно неизвестно, что это за «изделия». В «Илиаде» и в «Одиссее» дважды поминается набор железных топоров. Они служат вовсе не для работы, а в качестве богатства. Именно поэтому они ценны в наборе, а не каждый топор по отдельности. Сначала Ахилл их выставляет в качестве приза на погребальных играх в память Патрокла. Затем топоры появляются во время испытания Одиссея после возвращения на Итаку. И тоже в наборе. Ни слова не говорится о том, для чего они нужны.

Из этого мы можем заключить, что «железный век» для тафиев уже наступил, а для ахейцев и троянцев — еще нет. Именно поэтому они сражаются «острой медью», не имея железного оружия. А более прочные бронзовые изделия кажутся им божественными — как щит и доспехи Ахилла.

Возвращаясь к беседе Телемаха с Ментосом, зададимся вопросом: зачем Одиссею нужны были ядовитые стрелы, если он не взял свой лук на Троянскую войну и воспользовался им только по возвращении на Итаку через два десятка лет? Кроме того, мы знаем лишь единственный факт применения ядовитой стрелы под Троей — такой стрелой был поражен насмерть Парис.

Лук подарил Одиссею герой Ифит, сын Еврита, во время их встречи в Лакедемоне — задолго до Троянской войны. Еврит был искусным стрелком и правил в Эхалии, локализация которой неточна — на Эвбее, в Мессении, в Фессалии, в Аркадии. Следов Эхалии не осталось — она была разорена Гераклом, а Еврит и его сыновья убиты. Что свидетельствует о том, что лук Одиссею достался еще в ранней юности.

Так почему же знаменитый лук не попал под Трою, а остался дома? Это может объясняться тем, что лучники в ахейском войске не пользовались почетом. В «Илиаде» несколько раз герои пренебрежительно высказывались о лучниках. Это была легкая пехота, которая сражалась, не сближаясь с противником на дистанцию броска копья. И это считалось позорным — избегать рукопашной схватки. Поэтому вождь и герой не мог брать в руки лук. Хотя Парис пользуется луком очень успешно. И остановить его может только другой лучник — ахейский вождь Филоктет. Причем именно Филоктет применил отравленную стрелу (о чем сказано в «Малой Илиаде»), выпустив ее из лука Геракла. Прослеживается параллель: Геракл убил Еврита и его сына Ифита, а лук знаменитого стрелка Еврита оказался у Одиссея; Геракл же свой лук подарил Филоктету. Причем, в «Одиссее» главный герой упоминает между делом: «Луком один Филоктет меня побеждал неизменно».

Филоктет появляется в ахейском войске, именно потому, что никто не может одолеть Париса, разящего противника с дистанции. Парис становится главным героем троянцев после гибели Гектора. Остановить Париса может только лучник. Лучшего лучника приходится поискать: Филоктет не принимает участия в Троянской войне, поскольку по пути к Троаде на корабельной стоянке его укусила змея. За десять лет войны Филоктет не вылечился или предпочел войне какие-то другие занятия. Он не захотел участвовать в походе, удобно устроившись на Лемносе.

Мы имеем либо обрывок сюжета, который не в состоянии расшифровать, либо намек, что перед Троянской войной Одиссей отправился в Троаду с разведывательной миссией (может быть, прослышав об отравленных стрелах троянцев). Миссия оказалась в меру успешной: рецепт яда был им найден, но не в Троаде. Правда, этот рецепт не пригодился вплоть до последней фазы Троянской войны, и использован он был не Одиссеем, а Филоктетом. Множество надуманных деталей оставляют нам лишь одно: Одиссей пытался что-то выведать в Троаде. И, может быть, по собранной им информации, предпочел уклониться от похода против Трои, в котором до этой поры намеревался участвовать. Разыграть сумасшествие не удалось, и тогда Одиссей приложил все силы для организации похода.