Глава 6
— Это тебе не зуб выдернуть! — со знанием дела проговорил дед и беззубо улыбнулся.
Руки его светились. Нет, я, конечно, обещал сам себе ничему не удивляться, быть готовым даже к тому, что и шкафы со стульями могут маршем пойти под рамштайновское “Линкс!”, но всё же… Я держал зеркало, чтобы видеть процесс вживую. Дед злился, отодвигал его от своего плеча, но иначе мне было плохо видно, и я снова его туда возвращал.
— А это…
— Берегиня, — от усердия сморщив лоб, дед “штопал” моё лицо. — Давненько мне не приходилось использовать её… Да я вообще уже лет эдак… кхм… нда… Помнится, я её в Москве-реке поймал, чаща дремучая была — чёрт ногу сломе… Она от французов схоронилась, а мне… сдалась. Не пошла к европейцу-то! Хоть у их главного, говаривали, этот… бестиарий, тьфу ты… он, значит, был ого-го! Под сотню сущностей нахватал, жабоед!
Как не поверить рассказывающему о Наполеоновском времени человеку, если он голыми светящимися руками, без иглы и нити “сшивает” тебе лицо? Притом не остаётся и шрама!
— А что она… ещё умеет? — поморщился я. Больно всё же было.
— Много чего. Мал ты знать. Поймаешь свою — покажет.
Я усмехнулся.
— Сиди уже. Нам ещё чудо твоё заморское подменой выкорчевать… А времени-то нет особо — Иго скоро укладывать. За два денька-то, боюсь, не управимся.
— Подменой?
Дед не ответил. Со спиной и плечом дело пошло быстрей — старик приноровился. Я молчал и старался особо не шевелиться. И не нашёл ничего лучше для этого, как провалиться в себя.
Он просил помочь с рейтингами, числами и ступенями человека, который сам особо в этом не разбирался. Не, принцип я понимал. Это было сродни игре, а в них я в своё время немало времени провёл, сидя в прокуренных полутёмных подвалах “игровых залов”. Хоть и давно это было…
Нхакал спал мирным сном, прям щеночек! Бантика не хватало на каждом хвосте да ошейника с кличкой “Пушок”. Я обошёл его, чтобы получше осмотреть. Жуткая животина. И где такая в Египте обитает?.. В Ниле крокодилами обедает?
Экран на постаменте обзавёлся новыми показателями. Первое, что бросилось в глаза — это какая-то вертикальная шкала, на треть заполненная витым столбцом. Что-то подсказывало мне, что так обозначался пройденный тварью путь от первой ступени до второй. Своего рода прогресс.
Ещё недавно ничего этого не было. Выходит, появилось после моей попытки задушить змеемачо. Механика как в компьютерных играх: использование навыка, в моём случае сущности, повышает коэффициент его эффективности. В моём случае — нхакал матерел, набирался опыта. Что ж, просто и логично.
Не было тут раньше и этих надписей:
“Классификация — обычный”.
“Природа — дух мщения”.
Я пораскинул мозгами, вспомнил пару РПГ игрух, где встречалось нечто схожее. Если и дальше следовать этой логике, то после “обычного” класса твари идут какие-нибудь “эпические” или “легендарные”, а в финале так и вовсе “божественные”. Что до природы, то тут всё просто. Видимо, нхакал был не единственным в своём роде. Существовали и другие духи мщения.
Странно всё это. Нелепо. Получается что, прав был мужик из заставки “Что? Где? Когда?”, и вся наша жизнь — игра?..
— Возвращайся, — тряхнул меня за плечи дед, и я очнулся. — Давай, не рассиживайся. Дров в баню натаскай, да поскорей!
— А где Иго?.. — поморщился я, разрабатывая залеченное плечо.
— Ты её так не зови, — перешёл на заговорщический шёпот старикан. — Не оберёшься. Её Иришкой зовут.
В тесной телогрейке времён Сталина и ушанке набок без одного уха — “Иго отжевала, когда мала была” — я вышел во двор. Вдохнул полной грудью, нос защипало крепким утренним морозцем. Какая красота была вокруг! И не подумаешь, что это не Сибирь, а клочок сохранившегося леса между двух растущих мегаполисов. А ещё не подумаешь, что всё это великолепие всего лишь… цифра. Ведь если тянуть за логическую цепочку, то наш мир просто компьютерная симуляция. Но что-то мне подсказывало, что это не совсем так.
От вчерашнего озноба не осталось и следа. Закурив, я отправился на поиски бани и дровенника. Поленница нашлась быстро, и я, как умный Вася, сначала нагрёб полные руки берёзовых дров, и только потом, кряхтя и отдуваясь, пошёл искать баню, которая почему-то стояла вовсе не рядом с дровенником, как должно бы. Она и от дома-то была на приличном удалении, притулившись меж сосен. Зато рядом с прорубью. Оказывается, прямо по лесной усадьбе, огороженной хилым тыном, летом текла неплохая речушка.
В бане не было ни печи, ни дымохода. Но дрова я всё же скинул, потому как держать сил уже не было. Может, есть другая баня, нормальная? Тут же просто круг из камней с золой, больше похожий на мини-капище, опять же пучки трав по углам да небольшая деревянная сдвижка сверху, которая рассохлась уже давным-давно. И чёрное всё. Даже покосившийся полок, на который и смотреть-то было страшно, не то что садиться.
— Ещё неси, — вырос за спиной дед, и я от неожиданности ударился головой о низкий потолок.
— А это…
— Что, бани по-чёрному не виде, сибиряк? — ехидно сощурился хозяин. — Тащи, говорю! Только сюда пока не заноси, в предбанке оставь.
Когда я вернулся, он уже развёл огонь в каменном кругу, побросал в него почти все дрова, что я принёс, а сам выскочил, кряхтя и кашляя.
— Ждём, малец. Чёрная быстро натапливается. Да нам и не жар нуже. Так вот запросто даже я не подменю тебе нхакала… Для этого нам надо… как бы тебе это попроще-то… во — уравняться как бы… А в бане, знамо, все равны… Кислого квасу хош?.. Не? Ну лады, — и плюхнулся на скамью, вынув старенький китайский смартфон в изоленте. Дед прямо болел соцсетями.
Я нервничал. Сидел на узенькой скамье и дрыгал ногами, не зная чем бы себя занять. И закурить не закуришь. И выйти не выйдешь. Это наверняка не безболезненно — подмена. Такая гадина, как нхакал, просто так не вылезет из меня. Сто процентов придётся помучиться.
В голове всё кружил один вопрос — как это деду удалось подсунуть в карман пальто, притом не моего даже, бумажку с дурацкой просьбой и деньги? Дважды. И я спросил.
— Домовой, — не отрываясь от ленты с котиками, ответил тот. — Он — моя самая полезная сущность. И давний друг. Без него я бы пропал. Без него пропал бы весь наш род.
— А сколько их у тебя? Берегиня, домовой…
— Много, Котенька, много.
— Ты говорил, что нхакала…
— Только подменой, — перебил он. — Тварь прилипчивая. Да и нельзя духа мщения заменить на иную по природе сущность. Потому мы тебе выместим его другим таким духом… Иначе никак. Да и пустой постамент — это, малец, дело такое…
Дед покачал белой головой, словно оставить постамент пустым грозит чем-то сродни смерти. Или того хуже — аж мурашки пробежали по спине. Вдруг вспомнив, каким именно способом во мне очутился нхакал, я закашлялся.
— А… как это — подмена? Просто та девушка, от которой у меня нхакал, она… ведь я её…
Дед совсем оторвался от смартфона. Посмотрел на меня, сначала сквозь, как бы осмысливая мои слова, а потом лицо под бородой поплыло в улыбке, на глаза навернулись слёзы, и он согнулся в приступе скрипучего смеха.
— Во даёт! Во даёт, молодь! И что у вас на уме! Ишь, чем думае! Ну умора! — он просмеялся и отложил смартфон в сторону. — Слухай. Она “наградила” тебя им только потому, что владеет какой-то сущностью, которая позволяе ей так делать. Запросто вот так нельзя впихнуть в человека сущность. Не. Никак. Так може только патриарх, да и то с будущим членом своего рода. При наречении.
— Рода?
Дед поёрзал на скамье, принюхался к дыму, проникающему меж щелей банной двери, будто по запаху мог что-то понять.
— Испокон веку ловчие на рода делились. Так повелось, даже я не упомню, откуда то пошло. Може кто и помнит, да и им особо не верь. Правила Извечной Игры переменчивы, поэтому… Род объединяет самых разных людей, но людей связанных духовно, а не кровью. Стать членом рода легко, а вот выйти из него…
— Мы с тобой… принадлежим одному роду, верно?
Дед посмотрел на меня и кивнул. Он давно ждал этого вопроса.
На меня никто так не смотрел. Даже родители. Даже супруга и сын. Если объединить всё тепло, что я ощутил от них в один пучок — это и был бы взгляд беззубого деда, что сидел рядом на скамье, и о существовании которого я ещё вчера даже не подозревал.
— А кто ещё…
— Никого, Котенька. Ты последний. Ты да я, да мы с тобой. Вот так вота. Иго не в счёт. Она — другая.
— Ничего не понимаю…
— А и не надо сразу-то. Со временем всё, со временем…
— А моя семья? Жена, сын. Брат, — не унимался я. — Они были нормальными людьми?
— Твой брат принадлежал роду Ока, самому молодому роду Вотчины. Ты и сынка твой… вы были спящими. Это когда человек живе себе, живе, да и помирае спокойно. Значит, повезло. Значит, не проснулся. А пробудить спящего може только горе, ужас, потеря. Когда внутри пустота рождается. Вместилище. Може и любовь с самопожертвованием, но где это теперь видано-то?.. — дед встал со скамьи и исчез за банной дверью, в сизом густом дыму. Прошла минута, я уже начал беспокоиться, но он снова появился передо мной. — Готово. Скидывай портки!
Я ждал, что придётся постоянно кашлять и ползать по полу со слезящимися глазами. Но внутри дыма почти не было, и пахло вовсе не гарью, а очень даже приятно — травами. У каменного круга стоял ковшик с водой, в нём вовсю заваривались какие-то коренья и раскрошенные листья. Сдвижка сверху была закрыта не до конца.
— А то ты брякнешься тута прям. Прохладушку тебе предусмотрел, — кивнул дед на сдвижку, в которую-то и вытянуло весь дым и часть жара.
Я сел на почти чёрный полок, куда указал дед. Проверил сначала, не мажется ли, чем ещё раз его насмешил. Сидели долго. И чем дольше, тем больше я убеждался, что наши с ним понятия о жаре — разные. Мои уши уже на второй минуте скрутились в трубочку…
— А чего про супружницу не спрашивае?..
Я вынул голову из “ракушки” рук, стараясь дышать ртом. Посмотрел на деда, щурясь от заливающего глаза пота. Тяжело мне приходилось, после года-то сплошного запоя. Сердце так и норовило выскочить в предбанник, но я терпел.
— Лена… тоже?..
— Не, малец. Вот Елена твоя, она человеком была. Человечищем, на каких этот мир и стоит. Она у тебя… пела?.. Или може книги писала?.. Вирши?
— Она художником… была.
— Вот, — выставил он в раскалённый воздух указательный палец. — То-то и оно. Она творила. И не просто, а редким даром обладала. Один из миллиона таков, как она.
Со мной начинало что-то происходить. Баня не давила больше жаром чёрных тесных стен. Пространства вроде как становилось больше, воздух свежел, хоть и пах по-прежнему изумительно ароматными травами. В какой-то момент показалось даже, что чернота по выпуклым брёвнам потекла, сливаясь и выкручиваясь в смутные образы вётел, приземистых ив и статных осин.
Всё больше и больше становилось их, этих призрачных тёмных деревьев, вот уже послышались птицы, голоса которых никогда не звучали под солнцем, а после и звук плещущейся где-то невдалеке реки. Неизменным осталось только круглое капище камней с углями. И ковшик с кореньями рядом.
— Мы с тобой всего лишь собиратели, охотники до потусторонних сущностей. Мы — ловчие. Но ты никогда не думал, откель те сущности берутся? Как на свет явятся? Не? Да куда тебе, зелен ты ещё думать о таком…
Мы очутились в лесу. Не было жара вычерненной бани. Не было звона в голове и стука отвыкшего от нагрузок сердца. Взамен лишь лёгкость. И ощущение, что наконец вернулся в родительский дом.
— Их рождае такие, как твоя Елена. Люди-истоки, люди-ключи. Одними своими мыслями рождае, чувствами! Вот плохо ей — родится хмарник. Хорошо — в ручье заведётся берегиня. Леший не решит, вывести ли заплутавшего или погубить его, пока не послушае твою Елену. А про картины её и говорить нечего!..
— Нет её…
— Нет её, — покивал белой головой дед. — Зато её жизнь определила жизнь сотен тысяч обычных людей. Порождённый ею хмарник буде жить ещё многие века, неся в себе тоску-печаль русского народа. Её берегиня во всех войнах буде рядом с солдатиком, она сподвигне медсестричку собою рискнуть, а парня с поля брани выволочь. И у каждого народа свои сущности, которые и определяе их, делае их уникальными, самобытными. Народы с веками объединяются единой культурой, а уж те и ведут меж собой нескончаемую борьбу. Цивилизация иде на цивилизацию — в том и Извечная Игра, малец. Древняя настолько, что никто уж не упомнит её начала. Правила просты: убивая сущности, уничтожаешь самобытность народа, а после и культура, кирпичиком которой тот народ был, посыплется. Но иногда враг бье в самое сердце. В Истоки. В таких, как Елена твоя. Так Рим пал. Так Византия пала. Так и Москва трещит, а тревожные набаты её заглушае музыкой и плясками на деньгах, которые ничегошеньки не стоят.
Что-то произошло… Затихли незримые птицы. Не доносилось больше плеска недалёкой реки. Становилось светло, словно бы за спиной занималась заря.
Я обернулся и обмер, ноги мои подкосились, а едва угомонившееся сердце пропустило пару ударов. Я затрепетал при виде сияющего старца, на широкой груди которого пылал знак расколотого на равные части неба с солнцем посередине. Он был одного роста со мною, но я нисколько не сомневался, что это исключительно для моего восприятия. Предо мною предстал патриарх. Прародитель древнего славянского рода. Моего рода.
— Это место, — он повёл ручищей. — Зовётся Родником. Отсюда проистекает жизнь всякой сущности. Не каждый может попасть сюда, и уж тем более не каждый может Родник покинуть.
Я молчал. Я забыл слова и дыхание. Глядел первому пращуру прямо в его сияющие глаза, ничуть не щурясь, вбирая каждую частичку его пронизывающего, очистительного света.
— Ты последний из моего рода, Константин. Но даже тебе я не стану навязывать свою волю. Я помогу тебе, я выправлю твои первые шаги и дам тебе силу сделать следующие.
Сияние его солнца вновь зажгло костёр в капище. И в тот же миг я услышал верещание нхакала, изо всех сил пытающегося спасти своё положение. Но выйти за круг света, самостоятельно покинуть постамент он был не в силах.
— Поглоти эту сущность, сын. Я дарую её тебе, — моя рука сама вынула из ковша извивающийся и будто бы растущий корень. Не раздумывая, я положил его себе в рот. — А теперь, наберись сил и терпи. Их схватка будет стоить тебе многого.
Нхакал визжал позорно, истерично. Угольками маленьких глаз он таращился на то, как корень растёт и обретает форму: образуются кривые руки-ветви с лохмотьями одежд получивших по заслугам клятвопреступников, в доски вонзаются острые костяные ноги-ходули, а на большой голове, похожей на недогнивший бычий череп медленно раскрывается единственный глаз.
— И помни…
Слова долетали до меня сквозь треск ломаемого дерева и перепуганный визг наползшего задом на угол стены нхакала, которого теперь уже не удерживал постамент.
— Не буди лихо, пока оно тихо…
