В госпиталях и на перевязочных пунктах во время Турецкой войны

Статья «В госпиталях и на перевязочных пунктах во время Турецкой войны» напечатана в «Военно-медицинском журнале» за 1878 г., 132, 7, 3, 141–192. Это одна из крупных работ, посвященная вопросам организации военно-санитарного дела на войне. В ней приведен огромный материал, прошедший через руки Н. В. Склифосовского, позволивший ему сделать ряд важных заключений как о лечении огнестрельных повреждений, так и об организации военно-медицинской службы. Ряд его положений получил свое дальнейшее развитие в трудах военно-полевых хирургов в годы Великой Отечественной войны. Операции, произведенные Н. В. Склифосовским в военно-временном госпитале, помазаны в виде сводных таблиц, которые обычно приводились им в конце разбора всех поступивших раненых. Примерный список операций приведен без сокращений.

16 мая я выехал в главную квартиру Дунайской армии, в Плоешти. Здесь я узнал, что во все военно-временные госпитали, расположенные в месте наибольшего сосредоточения наших войск, между Букурешти, Журжевым, Пиатрой и Александрией, назначены были уже консультанты; мне предложили быть консультантом в военно-временных госпиталях 51 и 45. Эти госпитали находились на линии Браилов, Галац и Яссы. Можно было предполагать, что главные действия сосредоточатся на Дунае, между Журжевым и Никополем; они могли обнаружиться прежде в этом месте, но могли развиться и на линии между Браиловым и Галацом. В этом отношении нельзя было узнать ничего положительного. Время было спешное, все напряжено, все торопились и были в ожидании предстоящих событий. На другой день после состоявшегося назначения я выехал в Галац.

Линия Браилов – Яссы представляла главную и единственную железнодорожную артерию, по которой должны были двигаться больные и раненые; по ней же должны были перевозиться войска, предметы вооружения и продовольствие для действующей армии. Галац лежит в стороне от главной железнодорожной линии; но это один из самых больших и богатых городов Румынии, имеющий такое же значение для княжеств, какое имеет Одесса для южной России. Здесь указано было место для военно-временного госпиталя: богатый город представлял благоприятные условия для устройства госпиталя и снабжения его всем необходимым. Галац занимал центральное место между главным сосредоточением наших войск в первое время кампании и отечественной границей. В Галаце находилось два отделения 51-го военно-временного госпиталя; третье отделение его находилось в Фокшанах. Под госпиталь в Галаце отведена была румынская уланская казарма. Она представляла обширное старое здание, одиночно стоявшее вне города в расстоянии полуверсты от берега Дуная. Ветхое здание казармы представляло четырехугольник, замыкавший внутри небольшой вымощенный двор. Больные помещались в залах верхнего и нижнего этажей. Внешний вид казармы был непривлекательный: мрачное здание, выделенное из рода городских построек, одиночно стояло среди поля; давно не ремонтированные стены увеличивали непривлекательность здания. Не более привлекательной представлялась и внутренность казармы: большие залы ее снабжены были окнами в двух противоположных простенках; но рамы и полы в них были ветхи; стены кое-как побелены. При входе в галереи и залы обоняние поражалось запахом отхожих мест. При казарме не было отхожих мест; устроены они были тогда, когда казарма превратилась в госпиталь. Устройство отхожих мест было крайне небрежное. К западной стене казармы пристроили деревянный чулан с несколькими сиденьями. Воронки от этих сидений спускались в деревянные ящики, кое-как сколоченные из досок. Через широкие щели ящиков протекали не только жидкие, но и плотные части испражнений. У западной стены казармы образовалось озеро испражнений, запах которых разносился на большое расстояние. Западная стена здания была пропитана испражнениями так, что зловоние ощущалось в прилегавшей к этой стене зале. Из-под восточной стены здания выходила открытая канавка, по которой спускались нечистые воды из двора.

К западу от госпиталя раскинут был лагерь, который находился здесь еще ранее, чем казарма обращена была в военно-временный госпиталь. Обрывистый берег Дуная представлял готовые ямы для отхожих мест лагеря, и действительно он покрывался большими кучами испражнений. Запах испражнений проносился над госпиталем всякий раз, когда ветер дул со стороны Дуная.

В конце мая месяца госпиталь был переполнен больными, между которыми преобладали случаи перемежающейся лихорадки и различные формы венерической болезни. Одна зала отведена была для глазных больных. В этой зале могло поместиться от 15 до 20 человек, а помещалось в действительности более 30. Кроме катарального воспаления соединительной оболочки глаз, находилось здесь около 18 случаев бленорройного воспаления; между ними 9 больных с потерей зрения. Между глазными больными я нашел несколько раненых и, между прочим, одного со сложным переломом голени, который представлял мягкую еще мозоль, несмотря на то что перелом произошел более чем за два месяца. При большом скоплении больных во всех залах была недостаточная вентиляция; спертый, испорченный воздух поражал обоняние посетителя при входе в эти залы во всякое время дня. Катаральное воспаление соединительной оболочки глаза скоро принимало свойство воспаления бленорройного под влиянием таких дурных гигиенических условий.

Внутри города в противоположной стороне была отведена под военно-временный наш госпиталь небольшая румынская больница, в которой можно было поместить около 80 больных. При этой больнице находились небольшой садик и очень просторный двор, граничивший с обрывистым берегом озера Братиш. Фасадная и южная стороны здания выходили во двор, две другие стороны примыкали к частным зданиям. Больница имела вид частного дома, случайно превращенного в госпиталь, судя по расположению комнат; только во флигеле имелись две залы, очевидно позднее пристроенные, в которых сделаны были кое-какие приспособления для вентиляции и отопления; в каждой из этих зал можно было поместить около 20 больных. При здании находились кухня и даже паровая баня. И это здание было крайне запущено; отхожие места весьма дурно устроены.

Описав бегло госпитальные помещения, отведенные нам в одном из самых обширных и богатых городов Румынии, я должен прибавить еще, что третье отделение 51-го военно-временного госпиталя находилось в Фокшанах. Многие из посетивших этот уютный и чистенький румынский город сохранили о нем, вероятно, такое же приятное представление, как и мы. Широкие, очень хорошо вымощенные улицы, чистенькие домики, между которыми виднеются иногда очень красивые здания богатых местных землевладельцев, множество садов, большой, красивый и очень чисто содержимый общественный сад – все это производит приятное впечатление и приводит после невольного сравнения к заключению далеко не в пользу наших не только уездных, но даже и губернских городов. Войдя в городской клуб, вы найдете здесь огромный выбор всевозможных периодических изданий румынских и иностранных, любезно предлагаемых каждому посетителю.

В этом чистеньком городке не нашлось места для больного нашего солдата: под отделение госпиталя отвели старую заброшенную казарму, находящуюся за городом и окаймленную с одной стороны кучами навоза и городских нечистот. Старая казарма построена без всяких гигиенических приспособлений; отхожие места невозможные. Против здания казармы, перед шоссе, лежит огромный городской сад, которым любезное городское управление позволило нам пользоваться.

Другой военно-временный госпиталь № 45, в котором я считался консультантом, находился в Яссах; два отделения этого госпиталя находились собственно в Яссах, а третье в Бакау. Для одного отделения госпиталя нанята была половина городской румынской больницы. В ней мы не нашли самых простых приспособлений порядочного больничного учреждения. Здание имело внутренний коридор, который временно был перегорожен глухой стеной. Перегородка составляла границу между румынской и русской половиной госпиталя и уничтожала совсем возможность проветривания коридора, в котором оставалось только одно окно в конце его. Залы для больных размещены были в трех этажах. Полы и оконные рамы были гнилы, и все здание так ветхо, что при входе в палаты обоняние поражалось каким-то особым, протухлым больничным запахом, несмотря даже на то, что в течение всего дня окна оставались открытыми.

Лучшее помещение досталось на долю другого отделения военно-временного госпиталя № 45 – именно заново отделанная чистая больничка Св. Троицы; при ней был сад и довольно сносно устроенные отхожие места.

Третье отделение 45-го военно-временного госпиталя находилось в Бакау, на линии железной дороги. Здесь госпитальное отделение раскинуто было в 5 или 6 домах, вмещавших от 8 до 65 больничных мест. Госпитальные помещения разбросаны были по всему городу и лежали друг от друга на большом расстоянии. Одно из помещений находилось в еврейской больнице, представлявшей неудобное и неопрятное здание. Остальные здания не представляли также особых удобств, потому что это были частные дома, обращенные случайно в госпитальные помещения.

Госпиталь в Галаце был переполнен; переполнился и госпиталь № 45 в Яссах. Оба госпиталя находились на эвакуационной линии и получали важное значение при применении системы рассеивания больных. Мы готовились применить систему рассеивания в самых широких размерах. Однако в начале июня не было сделано ничего, не было организовано эвакуационных комиссий, о которых еще только говорилось. Ежедневно ожидался переход войск через Дунай, ожидался, следовательно, и наплыв раненых. Эвакуация больных совершалась в это время неправильно, имела характер чего-то случайного. С большим трудом и после долгой переписки удалось снарядить случайный поезд, на котором 8 июня мы могли вывезти из Галацкого госпиталя около 180 больных. Не могло быть речи об особых удобствах на этом поезде, укладывали больных как только можно было; под трудных, которые не могли сидеть, взяты были товарные вагоны, в которых настлали сена и дали для каждого лежащего больного циновку. Только благодаря этому случайному обстоятельству очистилось в 51-м военно-временном госпитале в Галаце столько мест, что можно было приютить первых наших раненых.

10 июня войска наши перешли Дунай и взяли Буджакские высоты. После этого дела доставлено было в 51-й военно-временный госпиталь в Галаце 95 раненых. Битва происходила на правом берегу Дуная, против самого госпиталя. Раненые перевезены были в лодках на левый берег, а оттуда доставлялись в госпиталь в госпитальных линейках; раненые с более тяжелыми повреждениями приносились в госпиталь на носилках.

В приемном покое госпиталя был устроен главный перевязочный пункт, на котором осматривался каждый раненый, вносился в журнал, получал пособие и переносился в палату. На главном перевязочном пункте не было сделано ни одной большой операции; вырезано было несколько пуль и извлечено несколько костных осколков. Большинство раненых со сложными переломами конечностей получили тут же неподвижные гипсовые повязки. Небольшое число раненых, благоприятная обстановка ухода и достаточное число врачей дали возможность оказать своевременное и совершенно правильное пособие всем раненым. К 9 часам вечера все раненые были осмотрены и перевязаны. Вот перечень их:

Всего 95 раненых. 90 выздоровело, 5 умерло.

Нас беспокоило неудовлетворительное гигиеническое состояние госпиталя; об этом мы писали в главную квартиру еще до перехода наших войск через Дунай и указывали на крайнюю необходимость помочь делу присылкой госпитальных палаток или устройством бараков, которые дали бы нам возможность выйти из зараженной казармы. За несколько дней до перехода войск через Дунай получено было в госпитале 50 госпитальных палаток, присланных из московского интендантского склада. Радость была очень велика, когда получено было извещение о присылке палаток. Немедленно обратился я к главному врачу госпиталя за подробными сведениями о палатках и просил его распорядиться о постановке их. Представились затруднения, которых я не мог предвидеть. Палатки были приняты комиссаром госпиталя, который не соглашался выдавать их, опасаясь ответственности в случае порчи. Главный врач не мог дать приказания без согласия госпитального комиссара; он требовал предписания начальства. Кто должен был дать предписание о постановке палаток? Или полевой инспектор госпиталей, или помощник полевого военно-медицинского инспектора, или, наконец, комендант города, который также считается в числе начальников военно-временного госпиталя. При содействии корпусного врача 14-го корпуса г. Варлица удалось наконец убедить госпитальную администрацию в необходимости выдать палатки и разбить их немедленно. Сначала выбрано было свободное место перед казармой, и здесь разбито было 10 палаток. На другой день уже мы стали переносить раненых в палатки. Но недолго пришлось пользоваться ими: сильным ветром снесло несколько из наших палаток, и пришлось ночью, под дождем перетаскивать раненых снова в залы злополучной казармы; к счастью, недолго оставались они здесь. На другой день после бури выбрано было свободное от построек место на главной улице Галаца, поблизости от второго отделения нашего госпиталя, недалеко от окраины города. Здесь были поставлены госпитальные палатки; сюда переведены были и все раненые и больные из казармы. Казарма покинута была навсегда. Палаточный наш госпиталь помещался близ второго отделения, помещения которого должны были служить резервом на случай чрезмерного Переполнения госпиталя.

Для госпитальных палаток выбрано было небольшое место в городе на главной улице. Место представляло квадратную площадь, имевшую около 22 саженей длины и 20 саженей ширины. Окруженная с трех сторон зданиями, эта площадь примыкала к широкой главной улице города (strada domniasca), которая давала огромный столб воздуха, но и пыли. Естественнее было бы выбрать другое место, более открытое и находящееся вне города; но обстоятельства времени и условий были таковы, что необходимо было, не теряя времени, воспользоваться найденным местом. Дальнейшее пребывание в казарме грозило опасностью нашим раненым. По заявлению жителей Галана, в этом городе свирепствуют частые бури; сильные северо-восточные ветры приносят немало вреда не только осенью и зимой, но даже и летом. Попытка наша развернуться на открытой местности перед казармой окончилась разорением нашего палатного госпиталя при первой же буре. Раскинутые внутри города палатки были защищены от ветра, и под рукой имелись все средства, даже резервное помещение (2-е отделение госпиталя) на случай чрезмерного переполнения госпиталя. Но главным образом этот выбор был сделан ввиду уступки требованиям администрации госпиталя, которая нуждалась и в помещении для госпитального обоза, и в особом помещении для госпитальной прислуги, и в прачечной и т. д. Административные лица госпиталя были малознакомы со своим положением и с требованиями времени и обстоятельств; они не были подготовлены, попали случайно в администраторы госпиталя. Возразят, что невозможно набрать столько подготовленных людей, чтобы хватило их на удовлетворение нужд военного времени; возражение основательное, не исключающее, однако же, желания подумать об устранении тех погрешностей, которые обнаруживаются неминуемо при таком порядке вещей. Мы указывали в другом месте («Наше госпитальное дело на войне», Медицинский вестник, 1877 г., ap. 45 и 46) на необходимость единства власти в госпитале и на сосредоточение этой власти в лице главного врача или директора госпиталя. При сосредоточении власти, при единстве действия уменьшится тот вред, который обнаруживается теперь в среде неподготовленных лиц, действующих врозь по-своему. История госпитальных палаток в Галаце для меня памятна.

Половина присланных палаток оказалась негодною: и парусина, и сукно, деревянные части были гнилы. Палатки были, но мы не могли пользоваться ими. Госпитальный комиссар считает себя вправе не выдавать палаток даже по требованию главного врача госпиталя, вероятно, потому, что он член госпитального комитета, назначенного для контролирования действий главного врача. Главный врач распоряжается нерешительно или совсем не распоряжается, также опасаясь ответственности перед непосредственными своими начальниками. Непосредственные его начальники – инспектор госпиталей, помощник полевого военно-медицинского инспектора, комендант города и даже чиновник особых поручений инспектора госпиталей; и комендант города, и чиновник особых поручений инспектора госпиталей имеют право давать предписания главному врачу госпиталя. Главному врачу госпиталя доверяют здоровье и жизнь тысячи больных или раненых, но не доверяют ему управления тем госпиталем, в котором он должен лечить своих больных и раненых; управление же госпиталем косвенно доверяется чиновнику особых поручений инспектора госпиталей и коменданту города – лицам, совершенно не знакомым с сущностью госпитального дела.

В конце июня сделано было распоряжение о переводе одного отделения военно-временного госпиталя № 51 в Браилов. Под госпитальное отделение нанято было несколько частных домов в городе; некоторые дома представляли порядочные помещения, удовлетворившие более или менее гигиеническим требованиям; о других же нельзя сказать этого. Некоторые помещения были темны, мало освещены, загромождены соседними домами. Госпитальные помещения были разбросаны по городу, что представляло неудобство в административном отношении. Вокзал железной дороги в Браилове лежит в расстоянии 2 верст от города. Дорога от вокзала до города представляет весьма плохую булыжную мостовую. Перевозка больных и раненых с вокзала в госпитальные городские помещения представляла много затруднений при выгрузке и переноске людей и была для них вредна положительно. Если госпитальные отделения в Браилове составляли одно из звеньев в системе госпиталей, предназначенных для применения системы рассеивания больных и раненых, то браиловское звено было нецелесообразно заложено. Ввиду этого предположено было разбить палатки у самого вокзала и употребить для этого половину палаток, присланных в Галацский госпиталь. Было выбрано место для госпитальных палаток у самого вокзала; тут находилось несколько колодцев с хорошей водой. Госпитальный наш лагерь не был защищен со стороны северо-востока, откуда дул часто сильный ветер; для прикрытия палаток от северо-восточного ветра протянут был дощатый щит. Немало трудов стоило устройство палаточного госпиталя; но, к сожалению, им не пользовались: госпитальная администрация предпочла палаткам городские здания, в которые перевозили больных с вокзала. А между тем палатки лежали так близко от вокзала, что прибывавшие больные без затруднения могли бы быть туда доставляемы на носилках. Госпитальные палатки в Браилове оставались без употребления и предоставлены были медленному разорению под влиянием стихий. Что с ними сталось? Мне неизвестно, но слышал я, что ни раненых, ни больных не помещали в них. В начале июля я выехал в главную квартиру, оставив военно-временные госпитали 51 и 45.

Эвакуационная железнодорожная наша линия покрыта была целой системой военно-временных госпиталей. Госпитальные помещения избраны были то в казармах, то в старых больницах, то в частных домах, совсем для госпиталя не приспособленных. Сделан был такой выбор, против которого много возражали и который, по-видимому, был совсем осужден. У нас есть госпитальные палатки. Наши госпитальные палатки нашли самое широкое применение в последние войны на западе Европы, их восхваляют, совершенствуют; а мы, забыв свое собственное изобретение, размещаем своих больных и раненых в старых больницах и зараженных казарм, в которых быстро развивается тиф и бленорройное воспаление соединительной оболочки. Н. И. Пирогов в 1856 г. писал: «Нам следовало бы их (палаток) иметь в огромном запасе и заменить ими исключительно все прочие роды помещения больных в военное время». Он заключает: «Итак, в гигиеническом отношении я отдаю преимущество в военное время госпитальным нашим палаткам не только пред большими зданиями (госпиталями, батареями, дворцами), но и пред частными домами и бараками». Война была объявлена 12 апреля; военные действия ожидались в течение лета, когда трудно и придумать что-нибудь более удобное, чем палатки как госпитальное помещение. Палатки и барак представляют тот род помещения, который дает возможность развернуть госпиталь быстро, непосредственно во всяком месте; перемещение такого госпиталя легко совершается; одним словом, имея палатки, администрация госпитальная не связана ни временем, ни местом, ни другими исключительными обстоятельствами военного времени. Это такие преимущества, выше которых трудно и представить что-либо. В гигиеническом отношении палатка есть идеал госпитального помещения, представляя самые лучшие условия вентиляции, которые недостижимы в такой мере ни в каком здании.

Как мало воспользовались мы уроками прошлого, видно из того, что не могли заготовить достаточный запас палаток, а тот запас, который имелся, был не всегда удовлетворительного свойства. Мы не внесли никаких улучшений в устройство своей палатки, которая была принята и усвоена немцами, сделавшими в ней кое-какие разумные приспособления. Не говоря уже о том, что большинство палаток оказалось негодными вследствие гнилости деревянной основы их, парусины и сукна, да и самая деревянная основа-то построена неудовлетворительно. Перекладины в палатках ломаются часто, ломаются и основные столбы, а еще чаще ломаются колья, назначенные для прикрепления веревок. Госпитальная наша палатка осталась в первобытном своем виде, как построена была лет 50 назад.

Рядом с госпитальной палаткой появилась юрта в настоящую войну. Юрта составляет отличное подспорье для палаток. Круглая юрта, укрепленная на деревянной основе вроде переплета, одета войлокам; войлок прикрывает боковые стены и закрывает юрту сверху; боковые стены приподнимаются; верхняя часть войлока может откидываться. Благодаря этим приспособлениям возможно совершенное возобновление воздуха во всякое время. Однако в юрте душно в жаркое время и всегда более душно, чем в парусинной госпитальной палатке, несмотря даже на то, что юрта вмещает сравнительно очень мало больных – всего только 6 или 8.

Сравнивая между собой все роды госпитальных помещений, которыми пользовались во время настоящей войны (казармы, больницы, военные румынские госпитали, частные дома, палатки, юрты, бараки), мы должны отдать предпочтение палаткам и юртам; кроме преимущества в гигиеническом отношении, этот род помещений особенно важен в военное время, потому что уничтожает зависимость от условий местности, пространства, времени и исключительных положений войны. Последние условия, взятые сами по себе, так важны, что их достаточно для того, чтобы остановиться на палатке как на исключительном госпитальном помещении. Необходимо подумать об известных условиях и приспособлениях в госпитальной нашей палатке на основании указаний, добытых опытом.

Госпитальная палатка в теперешнем ее виде недостаточно прочна: часто срывает ее ветром. Заменив деревянную основу ее железной, можно придать желаемую прочность и устойчивость палатке. Пруссия уже сделала это; вышло хорошо. Вместо деревянных основных (серединных) столбов можно установить железные, посадив их на крест, лежащий на земле; крест придает столбу устойчивость, несравненно большую той, которую имеет теперешний деревянный столб. Предполагая, что все части основы будут железные, мы придадим палатке большую прочность, большую устойчивость и большую опрятность.

Мы раскидывали свои палатки на земле; иногда земля под палаткой возвышалась; в некоторых местах делали деревянный пол в палатках, а иногда земляной. Последний утрамбовывали валовой глиной, и тогда становилось возможным поддерживать в палатке отличную чистоту и опрятность; кроме того, пол, выведенный из глины, не дает сотрясений, которые неизбежны почти всегда в деревянном полу и так тягостны для раненых с переломами костей в нижних конечностях. В степных наших губерниях и в малороссийских точно так же, как и в Румынии, сельское население умеет обходиться с глиной; и приготовление глиняных полов под госпитальными палатками не представит никаких затруднений. Без сомнения, можно внести еще много других улучшений в устройстве госпитальной палатки, и задача техники может состоять, между прочим, в том, чтобы сделать ее более теплой для осеннего и зимнего времени.

Юрта впервые, кажется, показалась во время настоящей войны как госпитальное помещение. Мы видели только круглые (оренбургские) юрты, вмещавшие от 6 до 8 больных. Сибирские инородцы живут в юртах круглый год; они отапливают их зимой. Юрта представляет все выгоды палатки и еще возможность для зимнего госпитального помещения. Разумеется, в том первобытном виде, в каком доставлена была юрта на поля Болгарии, едва ли можно пользоваться ею в суровое время года. Но, внеся в устройство юрты некоторые улучшения и приспособления, можно пользоваться ею, мы полагаем, и зимой. До глубокой осени можно оставлять больных и раненых в госпитальных палатках; тем более возможно оставлять их в юртах. В юрте легче удержать теплый воздух, ее легче можно отапливать, чем палатку. Если в юрте всегда бывает душнее, чем в палатке, то зависит это главным образом от сравнительной тесноты и низкости помещения. Юрта может быть превращена в более просторное помещение, которое можно сделать удобным для пребывания в нем больных в зимнее время, приспособив отопление. Дело в том, что материал для построения юрт свой имеется всегда в достаточном количестве – стоит только вовремя позаботиться о доставлении его в указанные места. Мы полагаем, что войлочная юрта как особый род госпитального помещения заслуживает полного внимания со стороны врачей, и следует подумать об усовершенствовании этих войлочных домиков.

Лечение огнестрельных повреждений, наблюденных в Галацком военно-временном госпитале после 10 июня, дало весьма хорошие исходы, о которых свидетельствуют вышеприведенные цифры; из них возьмем для примера 4 проникающие раны коленного сустава (все выздоровели); 4 проникающие раны тазобедренного (все выздоровели); 13 проникающих ранений грудной клетки, из коих выздоровело 10, умерло 3. Лечение огнестрельных повреждений было выжидательное, сберегательное; операций первичных мы не делали, делали только две последовательные: одно выпиливание локтевого сочленения (resectio cubiti – выздоровление) и одно выпиливание голеностопного сочленения (смертельный исход вследствие гнилостного заражения). Указать на ближайшие причины хороших сравнительно исходов нелегко: таких причин было много. Преимущественно нужно указать на то, что раненые были выведены из казармы в госпитальные палатки уже на другой и третий день. Кроме того, наши раненые не подвергались влиянию перевозки: в лодках их переводили через Дунай на левый берег, а затем в рессорных линейках прямо в госпиталь; более тяжелые случаи ранений перенесены были с берега в госпиталь на носилках. Последнему обстоятельству преимущественно приписываем мы причину успешных исходов таких повреждений, как проникающие раны грудной клетки. Позднее мы имели возможность убедиться, как убийственно действует перевозка на проникающие ранения больших полостей тела. При других условиях, если бы пришлось раненых перевозить на большем пространстве, не сохранили бы мы, полагаем, 10 раненых из 13, представлявших проникающие ранения грудной клетки. В числе выздоровевших находился один с раздроблением VII и VIII ребер с левой стороны in linea axillaris; последнее осложнение весьма неблагоприятно – оно обусловливает обыкновенно смертельный исход. Лечение проникающих ранений грудной клетки было строго выжидательное, соединенное с употреблением наркотических средств внутрь. Если таких раненых оставлять на некоторое время на месте, не подвергать перевозке, то при благоприятных условиях закупоривается входное и выходное отверстия, происходит спайка между обоими серозными листками, и воспалительные явления локализуются. Даже в тех случаях, когда воздух проник в полость грудной клетки в небольшом количестве, влияние его можно сделать безвредным, закупоривая герметически рану, т. е. подражая тому, чего достигает природа при помощи кровяного свертка и размозженных тканей. Применение листерозской перевязки с последней целью дает обыкновенно хорошие исходы: проникнувший воздух всасывается, и реакция оканчивается слипчивым воспалением, ограничивающим область патологических явлений.

Кровохаркание есть верный признак повреждения легкого; но не всегда указывает оно на ранение легкого вследствие проникновения огнестрельного снаряда или постороннего (посредственного) тела. Пуля может пробить на излете легкие части грудной стопки и остаться под серозной оболочкой. Через сохранившую свою целость серозную оболочку может произойти ушиб и размозжение легочной ткани и кровохаркание как явление нарушения целости кровеносных сосудов. Подобное ранение наблюдалось, вероятно, у первой жертвы этой войны при переходе наших войск через Дунай близ Галаца 10 июня.

Фельдшер рязанского полка Свинцов ранен в лодке, в которой находились наши стрелки, подъезжавшие к правому берегу Дуная. Входное отверстие огнестрельной раны находилось на 4 поперечных пальца ниже грудинного конца ключицы и на 2 поперечных пальца кнаружи от левого края грудины. Рана имела косое направление спереди и снаружи кзади и кнутри. Непосредственно после ранения обнаружились кашель и кровохаркание. На второй неделе после ранения значительная лихорадка (температура 38–39°С), припухлость покровов верхней части передней поверхности грудной клетки слева. Сильная припухлость области левого грудино-ключичного сочленения и зыбление. Из раны истекает ежедневно около 3 унций гноя. 5 июля удлинена рана до 4,5 см параллельно нижнему краю ребра. Палец ощущает обнажение и неровности на соответственных краях I и II ребер и левого края грудины. Грудино-ключичное сочленение вскрыто. Пуля лежит между I и II «ребрами; длинная ось ее параллельна продольной оси ребра; передняя половина пули скрыта под трудной костью. Через пулю передается биение (pulsatio arcus aortae), совпадающее с пульсом. Пуля лежала свободно в своем ложе, одетом хорошей грануляционной тканью; она легко извлечена корнцангом. Вслед за пулей извлечены были два небольших костных осколка, отбитые, вероятно, от грудины. Через три недели после извлечения пули заживление раны и полное выздоровление.

8 июля я оставил Галац и выехал в главную квартиру, находившуюся в то время в Трнове. В Галац я не возвращался уже, но получил назначение отправиться в Никополь и Турну-Мотурелли для оказания пособия находившимся там раненым. В Никополь и Турну-Могурелли доставлены были почти все раненые при взятии Никополя 3 июля и при нападении на Плевну 8 июля. В Турну-Могурелли я прибыл 14 июля. Нашел здесь еще около 250 наших раненых. Они помещались в только что отстроенной румынской казарме без окон и дверей; в летнее время это не представляло большого неудобства; напротив, давало самую совершенную вентиляцию. Казарма лежала на окраине города, на возвышенности, открытой к Дунаю. Раненые лежали на соломе, только немногие из них имели тюфяки. Белья недоставало, но перевязочных веществ имелось достаточно. Раненые находились на попечении доктора Духновского, единственного врача, прибывшего сюда из главной квартиры. На третий день прибыли еще два врача, состоявшие в распоряжении Общества Красного Креста; вместе с ними прибыли 4 сестры милосердия.

С прибытием этих лиц можно было организовать более правильный уход за ранеными, между которыми находилось до 20 % тяжело раненных и оперированных. Весьма чувствителен был недостаток прислуги, которую нельзя было добыть никоим образом, несмотря на самое горячее содействие со стороны уполномоченных Общества Красного Креста; приходилось вербовать прислугу из местных жителей, которые не хотели нести тяжелой службы госпитального служителя ни за какие деньги. Здесь обнаружилась вся тяжесть зависимости от исключительных обстоятельств войны; в чужом городе, незнакомые с бытовыми условиями, вдали от центра военно-тюлевого управления, мы были поистине в беспомощном положении. Если бы имелись подвижные (летучие) отряды прислуги, предназначенной для исполнения обязанностей сидельцев или госпитальных служителей, легко было бы пособить горю. И это положение создалось в стране нам дружественной, среди союзников. В стране же враждебной, завоеванной такая случайность еще более возможна. Мы были в таком положении, что врачи должны были исполнять все то, что исполняет обыкновенно сиделка или госпитальный служитель.

Осмотрев наших раненых в Турку-Могурелли, я переехал на правый берег, в Никополь. Здесь на берегу Дуная находилось более 300 раненых турок. У самого берега стоял небольшой деревянный барак, служивший пристанищем для какого-то австрийского общества пароходства: вокруг барака раскинуто было около 15 остроконечных турецких палаток. Раненые турки лежали в палатках, вокруг палаток на песке. Многие из них представляли тяжкие огнестрельные повреждения. Отделив последних и тех вообще, которые нуждались в немедленном оперативном пособии, я приказал перевезти их на левый берег Дуная в случайный наш госпиталь, в котором представлялось более средств для ухода за ними. Для оказания пособия остальным раненым туркам были прикомандированы один врач 9-го корпуса и один врач от Общества Красного Креста. Кормили турок из котла местных войск, занимавших караулы в Никополе. Перевязочные средства доставлены были от Общества Красного Креста.

В Турну-Могурелли и Никополе находилось первоначально около 1500 раненых, доставленных после битвы у Никополя.

3 июля и после первого нападения на Плевну 8 июля раненые предоставлены были самим себе и попали под покровительство Общества Красного Креста, потому что в этих местах не имелось никаких госпитальных учреждений военного ведомства. Военное ведомство прислало доктора Духновского и трех фельдшеров с небольшим запасом перевязочных средств для оказания пособия раненым и ничего больше уже не предпринимало. Попечение о всех раненых и уход за ними были организованы исключительно при содействии уполномоченных Общества Красного Креста, которые обнаружили здесь весьма много энергии и целесообразной распорядительности. При совершенном отсутствии каких-либо предварительных распоряжений о приюте для раненых Общество Красного Креста создало случайное госпитальное помещение, снабдило его в избытке перевязочными веществами, организовало возможный при исключительных условиях румынского городка уход за ранеными и давало ям очень хорошую пищу. Это было создано вдруг, из ничего. Позднее Общество Красного Креста взял на себя заботы о перевозке раненых в ближайший военно-временный госпиталь в Пиатре и усилило санитарные силы приглашением еще двух врачей и четырех сестер милосердия. При помощи этих новых сил можно было организовать более правильно уход за ранеными не только в случайном помещении в Турну-Могурелли, но и у Никополя, на берегу Дуная, отрядив туда еще одного врача и одну сестру милосердия.

Хотя первые нужды были удовлетворены и всем раненым оказано было пособие по возможности, даже произведены были все безотлагательные операции, тем не менее мы не имели средств поддержать случайно созданный порядок и случайно устроенное госпитальное помещение – нужно было подумать о перевозке раненых в ближайший военно-временный госпиталь. Ближайшим оказался госпиталь в Пиатре, в расстоянии 70 верст от Турну-Могурелли. Немедленно приступлено было к перевозке раненых. Перевязочных средств не было. Уполномоченные Красного Креста и здесь явились вовремя с помощью: они по мере надобности нанимали обывательские повозки, на которых и производилось переселение наших раненых. Для офицеров добыто было несколько рессорных линеек, предложенных нам румынским Обществом Красного Креста. Сначала перевозились только легко раненные; позднее же мы стали перевозить и раненых со сложными переломами конечностей и оперированных; как тем, так и другим накладывались предварительно неподвижные гипсовые повязки. Спустя месяца полтора пришлось мне узнать о судьбе некоторых из оперированных в Турну-Могурелли; жаль, что отрывочные эти сведения не могут представить точных данных, на основании которых можно было бы сделать какие-нибудь выводы. В Турну-Могурелли сделано было несколько ампутаций, несколько перевязок больших артериальных стволов при кровотечениях и довольно большое число выпиливаний раздробленных суставов (resectiones). Судьба многих операций была поставлена в прямую зависимость от исключительности условий: многих оперированных пришлось перевозить против желания слишком скоро после операций; естественно, что влияние перевозки было для них вредно, а в некоторых случаях положительно пагубно.

С самого начала военных действий и потом в течение всех летних месяцев мы наблюдали нередкие случаи столбняка; позднее, с наступлением морозов, перестали, кажется, появляться случаи заболевания столбняком. Это можно сказать, например, по отношению к Свинцовскому госпиталю (доктор Кузьмин). В течение 4 суток моего пребывания в Турну-Могурелли мне пришлось наблюдать 4 случая столбняка; 2 из них были весьма быстротечны, окончились смертью через 48 часов от начала заболевания; другие 2 также окончились смертью, но спустя несколько дней после начала болезни.

Первый случай столбняка развился вследствие ранения мягких частей голени, второй – плеча, третий – при раздроблении костей пястья и запястья, четвертый – вследствие огнестрельной раны промежности. В последнем случае пуля прошла через промежность и засела близ правого седалищного бугра. После сокращения жевательных мышц (trismus) развились тетанические сокращения мышц только в правой нижней конечности, перешедшие позднее, на третий день, в общий столбняк.

Скопление раненых в Турну-Могурелли было явлением неожиданным, случайным обстоятельством, которое нельзя было предвидеть, как нельзя предвидеть и множество других явлений во время войны. После взятия Никополя и после скоро последовавшего затем нападения на Плевну 8 июля в Турну-Могурелли образовался случайный госпиталь с 1500 ранеными, для которых не имелось никаких заготовлений; в Турну-Могурелли не предполагалось иметь военно-временного госпиталя; мысль о нем родилась позднее, под впечатлением картины случайного скопления такого огромного числа раненых, которым невозможно было оказать пособие непосредственно после битв. Хотя первое впечатление при осмотре раненых было тяжело, вид страдальцев, лежавших на соломе на полу, в грязном белье и в изорванных мундирах и шинелях, представлял безотрадную картину; но первое впечатление скоро сгладилось и уступило место иному чувству, когда мы успели ориентироваться и взвесить все обстоятельства положения. Все раненые были перевязаны, сделаны были операции, не терпевшие отлагательства, и все были накормлены; последнее обстоятельство было наибольшей важности. Госпитальное помещение, уход и продовольствие раненых организованы были вдруг, так сказать, из ничего, благодаря энергии и вовремя предложенной помощи со стороны уполномоченных Общества Красного Креста. Раненые получали пищу превосходного качества, пищу, доставлявшуюся им из лучшей гостиницы города; а когда прибыл санитарный персонал Общества Красного Креста и привез запас перевязочных средств, консервов и вина, то раненые получали сверх того и по рюмке доброго вина к обеду. Одним словом, к 15-16 июля случайный наш госпиталь представлял такой вид, что можно было лелеять мысль о правильном последовательном лечении оперированных, которые накопились за это время. Но это не входило в соображения военно-полевой медицинской администрации, которая распорядилась о переселении всех раненых в Пиатру и Зимницу. Перевозка раненых сопряжена была с большими неудобствами, потому что не было никаких перевозочных средств, кроме крестьянских телег, да и те добывались нелегко и за большие деньги. Выше мы заметили, что насильственная перевозка раненых, перевозка ради непременного эвакуирования госпиталя, место которого не входило в план первоначального распределения военно-временных госпиталей, – такая перевозка принесла немало вреда раненым, особенно тем из них, которые подверглись операциям.

Трудно создавать что-нибудь из ничего. Общество Красного Креста находилось в таком положении в Турну-Могурелли, и тем большую честь делает представителям этого общества та организация, благодаря которой 1500 раненых нашли и своевременную, и удовлетворительную помощь. Несравненно легче было бы организовать эту помощь, и даже стало бы возможным случайно организованное превратить в постоянное учреждение, по крайней мере до известного срока, если бы Общество Красного Креста нашло в Турну-Могурелли какую-нибудь почву, какие-нибудь приспособления для принятия раненых. Военно-временный госпиталь в его настоящем виде представляет хорошо организованное учреждение для принятия 630 больных или раненых; но учреждение это тяжело перемещается и нелегко развертывается: развернуть военно-временный госпиталь нелегкое дело, для этого требуется много дней; также много дней требуется и для того, чтобы передвинуть военно-временный госпиталь с одного места на другое. Военно-временный госпиталь состоит из трех госпитальных отделений, которые легко из него выделяются по теории; но на деле это разделение происходит далеко не так скоро и удобно, как требуют обстоятельства военного времени. Если бы в организовании военно-госпитальных учреждений имелись такие госпитальные единицы, которые быстро и легко можно было бы перебрасывать на большие расстояния, смотря по требованиям развертывающихся военных действий, то легко было бы создавать небольшие госпитальные центры, к которым так просто и в высокой мере плодотворно могли бы примыкать частные общества, внося богатые свои вклады лекарств, перевязочных средств, белья, пищи, вина и пр. При таком условии, весьма естественно, представляется возможность создавать госпитали быстро на тех шестах, которые делаются случайными центрами скопления раненых в виду непредвиденных обстоятельств; иначе военно-временный госпиталь остается фиксированным там, где указано было ему место по заранее составленному расписанию, с которым не хотят согласоваться случайности военного времени. Такое требование выяснилось совершенно в Турну-Могурелли и подтверждено было тем, что военно-полевая администрация чувствовала необходимость создать военно-временный госпиталь на том месте, которое указано было обстоятельствами войны и невольно избрано было Обществом Красного Креста. Требование такой подвижной госпитальной единицы естественно ввиду требований современной военной тактики, основанной на быстроте передвижений и на сбережении времени.

17 июля мы выехали из Турну-Могурелли, получив приказание отправиться под Плевну. Еще не все раненые были перевезены в военно-временный госпиталь в Пиатру; часть их оставалась в Турну-Могурелли. Для ухода за ними и для наблюдения за дальнейшим транспортом остались 3 врача от Общества Красного Креста. От Общества Красного Креста получен был такой богатый запас перевязочных средств, что не только хватило их для раненых в Турну-Могурелли, но мы могли взять с собой несколько тюков белья и перевязочных вещей, отправляясь под Плевну. Запасы пригодились. Я выехал в сопровождении докторов Таубера и Духновского. К нашему отряду примкнули еще 2 сестры милосердия после предварительного соглашения с уполномоченными Общества Красного Креста, в распоряжении которых состояли сестры милосердия. Эти женщины принесли много пользы на главном перевязочном пункте и, несмотря на то что пришлось им пережить самые тяжелые испытания в памятный день 18 июля 1878 г., они вынесли все невзгоды мужественно и работали неустрашимо до конца. Может быть, это был единственный пример деятельности сестер милосердия на главном перевязочном пункте, под неприятельскими выстрелами, особенно еще при тех обстоятельствах, которыми сопровождалось дело 18 июля. Хотя этот пример составляет блистательное доказательство того, что и здесь деятельность сестры милосердия в высокой мере благотворна, я позволяю себе тем не менее заметить, что на главных перевязочных пунктах и в передовых боевых линиях не должны появляться частные лица и отряды частных санитарных обществ. Здесь все должны подчиняться требованиям дисциплины; следовательно, здесь могут функционировать только лица, носящие военный мундир. Всегда чувствуется потребность в санитарном персонале на главном перевязочном пункте: весьма желательно организовать летучие отряды, подвижные санитарные команды, которые могли бы являться по востребованию в тех местах, где чувствуется в них нужда; только при помощи таких отрядов можно устранить те затруднительные положения, в которые становится врачебный персонал во время случайностей военных действий. Эти отряды должны быть приготовлены и обучены заранее; они должны быть дисциплинированы более или менее и должны входить в состав санитарного персонала военно-госпитальных учреждений.

18 июля 1877 года в 10 часов утра мы прибыли на позицию под Плевну. Бой только что открывался, уже начались раскаты артиллерийского опия. Получил личное приказание генерала Крюднера, командовавшего плевненской армией, я отправился на главный перевязочный пункт правого фланга. Около 11 часов утра соединились три дивизионных лазарета и образовали главный перевязочный пункт, который заложен был на возвышенности в разверстном расстоянии от дороги, ведшей в долину Плевны. Мы предполагали организовать первую помощь на главном перевязочном пункте следующим образом: наличный состав врачей должен был разделиться на три группы – I группа оперирующих, II группа гипсующих, III группа перевязывающих. Название групп определяло характер деятельности каждой. Вначале дело шло ладно, пока прибывало небольшое число раненых, но позднее, когда артиллерийский огонь сменен был ружейным, во время атаки стало поступать такое количество раненых, что поддерживание установленного порядка сделалось почти что невозможным. Не столько большое количество раненых было причиной нарушения установленного порядка, сколько неожиданный оборот дела, заставивший нас отступить.

По мере поступления раненых все живее и живее чувствовалась потребность в установлении строгого порядка, особенно необходимо было сортировать раненых, иначе ведение помощи принимало хаотический характер. Кто должен сортировать раненых на главном перевязочном пункте? От разрешения этого вопроса зависит непосредственно строгое и правильное ведение дела. Предполагалось представить сортирование раненых дивизионному врачу. Но дивизионный врач является на перевязочном пункте администратором и имеет очень много постороннего дела; будучи отличным администратором, он не всегда соединяет в лице своем и другие качества, требуемые от врача, сортирующего раненых. Сортирование раненых должно быть предоставлено хирургу, и хирургу опытному. По нашему мнению, следовало бы установить заранее известный порядок и осуществлять его всякий раз по составленному уже плану. В последнюю войну мы имели в армии полевых хирургов; почти все профессора хирургии находились там в качестве консультантов. Сортирование раненых должно быть предоставлено профессору хирургии, если он находится на главном перевязочном пункте; за отсутствием его эта обязанность переходит к полевым хирургам.

Часов около трех пополудни бой перешел в атаку, артиллерийский огонь уступил место ружейному, и скоро затем на главном перевязочном пункте накопилось так много раненых, что все врачи завалены были работой. Оказалось к тому же, что пункт наш находился далеко от места боя, далеко и от дороги, по которой выводились из огня раненые. По распоряжению главного хирурга армии врачебный персонал главного перевязочного пункта был разделен на две части, и одна часть его выдвинута была вперед на 3/4 версты ближе к боевой линии. Выдвинуты были вперед лазареты 30-й и 31-й дивизий. Но скоро на обоих отделах главного перевязочного пункта накопилось такое огромное число раненых, что своевременное пособие оказывалось невозможным. Наступившая темнота южной ночи еще более затрудняла врачей, изнуренных беспрерывной работой в течение всего дня.

Бой продолжался, выстрелы все приближались к перевязочному пункту. В 10 часов вечера отдано было приказание снять сигнальный фонарь перевязочного пункта, чтобы не привлечь внимания неприятеля. Палатки были переполнены ранеными; раненые лежали вокруг палаток на земле, заняв огромную площадь. Тут лежало более 2000 человек. Стоны, говор тысячи голосов, суета измученной прислуги – все это в ночной темноте производило своеобразный гул, который мог бы огласить огромное пространство, если бы беспрерывный треск ружейного огня не заглушал его. При мне находилось 5 или 6 измученных врачей; выбившаяся из сил прислуга, видимо, уклонялась от работы. Что оставалось предпринять среди такого хаоса? А ружейные выстрелы все приближались. Я занялся исключительно сортировкой раненых, но дело подвигалось медленно в темноте, при свете одного тусклого фонаря и почти без прислуги. В это время подошел ко мне дивизионный врач 31-й дивизии и лично сообщил, что ему приказано сняться и отправлять немедленно всех раненых. Это было в 11 часов ночи. Поспешно стали подбирать раненых и укладывать их в линейки. Я отошел в задний отдел главного перевязочного пункта, где находился и генерал Крюднер. Он приказал направлять раненых в Булгарени. Тихо двинулся наш обоз с ранеными в ночной тишине; только на время приостановлено было движение шумным перемещением артиллерии, которой отдано было приказание сняться с позиции. На рассвете дорога, ведшая от Плавны до Булгарени, представлялась покрытой бесчисленным количеством госпитальных линеек, повозок и телег; некоторые из них наполнены были ранеными, другие же составляли корпусный обоз. На другой день, 19 июля, около 10 часов утра мы подъехали к реке Осме, стали пробираться через единственный мост, лежавший на пути. Скоро обширная долина Булгарени покрылась обозами всевозможных видов названий. Для лазаретных наших обозов отведено было место вправо от дороги, недалеко за мостом. Лазарет 31-й дивизии прибыл прежде других. Немедленно разбита была одна госпитальная палатка, другие приготовлялись. Врачи принялись за работу: перевязывались раненые, накладывались гипсовые повязки, производилась сортировка. Деятельный дивизионный врач сделал распоряжение о заготовлении пиши. В это время подоспел и дивизионный лазарет 5-й дивизии, прибавилось врачей, увеличилось число санитарной прислуги, работа закипела еще живее. Ведь мы не успели оказать всем раненым пособие на перевязочном пункте! Раненые томились в ожидании помощи. Но около 1 часа пополудни разнесся по нашему лагерю слух, что турки нас преследуют; еще через 10 минут дивизионный врач объявил, что приказано идти дальше. Кто приказал отступить, не знаю, да и дивизионный врач не мог дать на это удовлетворительного ответа; но только непосредственно затем стали закладывать лошадей, снимать палатки, укладывать в линейки раненых, и громадный обозный лагерь двинулся. Ехали быстро, шумно, беспорядочно; многие раненые не попали в линейки и бежали пешком, никто не заботился о том, чтобы уложить тяжело раненных с известным удобствам. Дисциплина исчезла. Хаос поддерживался преимущественно беспорядочным бегством корпусного обоза. Проехали таким образом около 5 верст. Наконец удалось остановить все обозы, за исключением обоза с ранеными, которому приказано было двинуться дальше. Мы поехали тихо по направлению к Свищову и Зимнице; по дороге постоянно попадались группы пеших раненых, торопливо шедших по тому же направлению. Поздно вечером 19 июля мы прибыли в Зимницу.

На другой день, 20 июля, военно-временный госпиталь 63 представлял такую картину, какую приходится видеть обыкновенно на другой день после большой битвы. 63-й госпиталь был расположен в палатках на левом берегу Дуная, близ небольшого городка Зимницы. Палатки были переполнены ранеными. Раненые лежали на земле между палатками; а между тем подвозились новые транспорты и направлялись все в Зимницу, потому что в Свищове не было госпиталя. Предполагалось открыть в Свищове № 50 военно-временный госпиталь, но в описываемое время еще не было сделано никаких распоряжений по этому поводу. Правда, там находилось 3-е отделение 63-го госпиталя, но оно было уже так переполнено, что о нем и забыли. В течение первых трех дней после битвы, т. е. 19, 20 и 21 июля, доставлено было в 63-й военно-временный госпиталь свыше 3000 раненых. Рядом с № 63 в Зимнице открыт был госпиталь № 47; с 21 июля стали поступать раненые и в этот госпиталь, так что он вскоре оказался переполненным в такой же мере, как и 63-й.

Да простит мне читатель это невольное отступление и описание таких подробностей. Но я считал необходимым предпослать его описанию нашей деятельности в 63-м госпитале, характер которой и полученные результаты могут быть объяснены только при знании этих обстоятельств. Так как дело эвакуации раненых в это время не было еще организовано, а представляло что-то случайное, неопределенное, то нетрудно себе представить затруднительное положение, в которое поставлена была госпитальная администрация. Деятельность наша в первые дни состояла преимущественно в сортировании раненых; оказывалось оперативное пособие только в тех случаях, в которых оперативное вмешательство было крайне необходимо. Операции, произведенные за этот период времени, не были первичные; они не могли быть названы и поздними, потому что производились преимущественно в период времени от 5-го до 10-го дня после ранения. Деятельность врача находится в полной зависимости от известной обстановки и гигиенических условий; рассуждая об исходе лечения или операций, прежде всего должно обращать внимание на те условия, при которых происходило лечение или производились операции. Рассмотрим же условия, при которых пришлось нам действовать в 63-м военно-временном госпитале после дела 18 июля.

Итак, операции пришлось производить в тот период времени, который особенно неблагоприятен для этого, потому что время для производства первичных операций было пропущено. Операции производились на раненых, которые были перевезены при неблагоприятных условиях в неудобных повозках. Как совершался переезд от Плевны до Зимницы, мы говорили уже. Нужно прибавить, что для переезда между этими городами потребно от 1/2 до 2 суток. На всем пути не было сделано никаких приготовлений, не было питательных пунктов – раненые в течение переезда не ели и приезжали в Зимницу изнуренными и голодными. Влияние поспешного переезда действовало пагубно; нельзя не согласиться с этим, если припомнить, что многие раненые прошли пешком расстояние от Плевны до Зимницы. В этом нужно видеть, между прочим, причину огромной смертности; умирали от гнилостного заражения. Уже в первые дни по прибытии раненых в Зимницу на одном 63-м госпитале наблюдалось 7 случаев омертвения конечностей: 3 случая омертвения верхней конечности и 4 случая омертвения нижней конечности (собственно голени). Сохранились ли какие-нибудь сведения о движении раненых в 63-м военно-временном госпитале за этот период времени, мне неизвестно, но у меня имеются данные относительно тех раненых, которые были оперированы.

13 августа 1877 г. вместе с ассистентами отправился я на Шипку по приказанию, полученному из главной квартиры. Мы прибыли в Габрово 15 августа в 8 часов. Габрово лежит у подножья подъема на гору Св. Николая, на которой в описываемое время происходил в течение уже нескольких дней ожесточенный бой, продолжавшийся еще беспрерывно, о чем свидетельствовали раскаты пушечных выстрелов. На окраине города в здании гимназии устроен был главный перевязочный пункт средствами одной 14-й пехотной дивизии. Все залы двухэтажного здания гимназии и коридоры наполнены были ранеными; на заднем просторном дворе лежали также раненые, для которых устроены были навесы из брезентов. В день приезда нашего находилось в Габрове около 700 человек раненых, включая сюда и раненых, находившихся в особом отделении монастыря. Раненых подвозили постоянно.

Оставаться в Габрове они не могли: здесь был перевязочный и сортировочный пункт, с которого все раненые должны были быть отправлены в военно-временные госпитали Трнова и далее. Задача эта скоро выяснилась. Бой на Шипке составляет самое блестящее дело в истории последней турецкой войны: он стоил нам громадных жертв – мы имели около 2500 раненых. Все они прошли чрез Габрово, в котором находился один только лазарет 14-й пехотной дивизии. Но и деятельность санитарного персонала поистине выше всех похвал: она достойна героев, павших жертвами славного шипкинского боя. Успехом санитарной деятельности в Габрове мы обязаны энергии и самоотвержению двух почтеннейших деятелей – корпусного врача А. Ю. Каракина и Н. В. Глебова.

Итак, задача наша в Габрове состояла в том, чтобы транспортировать всех раненых в ближайшие госпитали, оказав необходимое пособие тем, которые в нем нуждались непосредственно. Впереди здания гимназии, со стороны улицы, раскинута была палатка, в которой помещались только оперированные; все же остальные раненые помещались или внутри здания, или во дворе под навесом в ожидании очереди транспорта. После боя 18 июля мы имели возможность убедиться в пагубном влиянии неудобного транспорта на раненых, особенно на оперированных. Ввиду этого мы задались мыслью сортировать всех раненых и пускать в транспорт только ранения мягких частей с простыми повязками; все случаи с переломами конечностей и с проникающими ранами сочленений пускались в транспорт только после наложения неподвижных гипсовых повязок. Оперированных мы предполагали оставить на некоторое время в габровском лазарете, по крайней мере до тех пор, пока минует период первых воспалительных явлений в ранах. К последней категории причислялись и проникающие раны больших полостей тела, т. е. черепной, грудной и брюшной.

План деятельности был определен. Перевозочные наши средства состояли из крестьянских телег, в которые впрягались волы или буйволы; нельзя сказать, чтобы на этих телегах чувствовали себя хорошо раненые, особенно если принять во внимание, что торная дорога была в плохом состоянии и не всегда можно было добывать достаточное количество сена и соломы для подстилки в телегах. Эти побочные обстоятельства побудили еще строже отнестись к наложению неподвижных повязок всем, которые в них нуждались. В течение 5 суток, от 15 до 20 августа, наложено было в Габрове около 170 гипсовых повязок, из которых около 50 гипсовых повязок, наложенных в виде штанов на нижние конечности, 40 – на голень и около 80 гипсовых повязок наложено было на верхние конечности. При сложных переломах бедра, при проникающих огнестрельных ранах коленного и тазобедренных сочленений гипсовая повязка накладывалась в виде штанов с поясом вокруг таза и с включением в повязку и противоположного здорового бедра; где нужно было фиксировать абсолютно тазобедренное сочленение, например при проникающих ранах сочленения с раздроблением головки и шейки бедра, там накладывались гипсовые штаны со включением всего бедра и колена противоположной здоровой стороны. Накладывание такой повязки нелегко, требует многих рук; немного облегчается дело прилаживанием снаряда Эсмарха. Одному из младших ординаторов, г. Модестову, принадлежит счастливая мысль упрощения и чрезвычайного облегчения при накладывании гипсовой повязки на нижние конечности и преимущественно при накладывании гипсовых штанов. Он поступает следующим образом: установив на земле или между двумя лавками обыкновенные лазаретные носилки на ножках, он стягивает холст их до половины; верхняя половина тела раненого лежит на носилках так, что край сдвинутого холста приходится на крестце больного; протягиваются поперек два бинта, один на уровне подколенных впадин, другой на уровне пяток. Бинты дают точку опоры нижним конечностям. Больной лежит покойно и может выдержать такое положение в течение получаса и более. Если нет надобности производить вытягивание переломленной конечности, то всю повязку может наложить одно лицо. По простоте своей и по удобству применения этот способ накладывания гипсовой повязки на нижние конечности заслуживает полного внимания; он может быть поставлен наряду с лучшими (к несчастью, весьма сложными) предложениями, которые были делаемы до сих пор. Способ этот драгоценен, наконец, и потому, что не требует никаких особых приспособлений и заготовлений в военное время.

Много гипсовых повязок наложено было и на верхние конечности. Очень часто употреблялась гипсовая коробка при переломах в верхней трети плеча, при проникающих ранах верхнеплечевого сочленения и при обширных ранениях в области верхнего плеча и лопатки. Накладывалась она следующим образом: при проникающей ране, положим, верхнеплечевого левого сочленения подвязывалась под согнутую в локте конечность треугольная косынка, концы которой завязывались на шее; небольшая продолговатая ватная подушечка разъединяла плечо от туловища; несколько круговых оборотов бинта на уровне локтя и нижней части плеча прикрепляли конечность к туловищу. Если ранение в верхнеплечевой области обширно, то проводится косвенно бинт Вельпо, т. е. из-под локтя на противоположное, в данном случае правое, плечо; при небольшом ранении делается несколько восьмиобразных оборотов бинта чрез раненое плечо. Обороты бинта заливаются гипсом. Получается легкая, удобная и простая повязка; она с удобством может быть накладываема и после выпиливания верхнеплечевого сочленения. При этой повязке удобно применяется способ открытого лечения ран (без повязки), удобно применяется и листеровская перевязка ран.

В это время сделано было в Габрове 14 больших операций. Эти операции не были первичные в строгом смысле. Раненые на горе Св. Николая оставались на передовом перевязочном пункте в течение двух, иногда трех дней и привозились в Габрово только тогда, когда это становилось возможным; обыкновенно спускали с горы раненых по ночам, чтобы неприятель не замечал транспорта.

Дважды были сделаны перевязки бедренной артерии в ране после ампутаций бедра в средней трети. Эти ампутации были сделаны первично на передовом перевязочном пункте на горе. Раненые доставлены были в Габрово, и на третий дань после операции обнаружилось у них кровотечение из бедренной артерии вследствие опадения петли с сосуда. В обоих случаях были сделаны перевязки шелковой нитью, один конец которой был коротко отрезан, другой выпущен из раны и приклеен был ленточкой липкого пластыря к коже. Третий случай кровотечения обнаружился из задней левой большой берцовой артерии (art. tibialis postica) в самой ране на пятый день после ранения. Рана, находившаяся на 5 поперечных пальцев выше внутренней лодыжки, была окружена гнойным воспалением клетчатки. Раны перевязаны были струнной нитью оба конца перебитой артерии. Мне не приходилось наблюдать последовательного кровотечения после перевязки больших артериальных стволов струнной нитью. Мы всегда отрезаем нарочно оба конца струнной нити и зашиваем рану. Но памятен мне один случай, где показалось последовательное кровотечение из-под петли струнной нити, которой была перевязана arteria subclavia под люмицей. Это было в 63-м военно-временном госпитале. Хирург, оперировавший этого раненого, положил на обнаженную подключичную артерию толстую струйную нить, один конец ее отрезал, а другой длинно выпустил из раны, приклеив его пластырем к покровам. Перевязка артерии была сделана по причине последовательного кровотечения из подкрыльцовой артерии при огнестрельном ранении в области верхнеплечевого левого сочленения. Рана, из которой торчала размочаленная толстая струнная нить, сильно гноилась; гной выделялся жидкий, вонючий; на 6-й или 7-й день после операции обнаружилось артериальное кровотечение, вследствие которого больной погиб. Здесь хирург поступил, накладывая струнную нить, так, как поступают иногда при накладывании на артерию шелковой нити. Выпускание одного конца нити наружу после ампутации или при перевязке артерий на продолжении очень неудобно вообще, особенно в военное время, когда трудно организовать строгий надзор за каждым оперированным, а еще труднее подчас устранить влияние случайностей, при которых может быть сдвинута или совсем выдернута торчащая нить. В военно-полевой практике следует отрезывать оба конца нити, которой перевязан кровоточащий сосуд; это относится только к шелковой нити. Само собой понятно, что при употреблении струнной нити это должно быть поставлено непременным условием.

20 августа я выехал из Габрова. В Габрове остался один из моих ассистентов, которому поручено было перевезти оперированных больных в ближайший госпиталь через несколько дней, когда состояние ран дозволит предпринять транспорт без вреда для раненых. В главной квартире я получил предложение отправиться снова под Плевну – предстояло третье плевенское побоище. Отправляясь под Плевну, я получил от полевого военно-медицинского инспектора словесную инструкцию приблизительно следующего содержания: в 20 верстах от Плевны, близ Булгарени, предположено было устроить главный сортировочный пункт; он должен был быть заложен по сю сторону (противоположную от Плевны) реки Осмы за мостом; чрез главный сортировочный пункт должны были пройти все раненые в ожидаемом деле под Плевной. Предложив мне быть консультантом этого главного сортировочного пункта, полевой военно-медицинский инспектор заявил, что сортирование раненых должно быть произведено медицинскими силами одного 63-го военно-временного госпиталя.

22 августа ночью мы прибыли в долину Булгарени и переночевали в палатке врача при слабосильной команде, расположившейся вечером среди долины. Долина Булгарени нам была знакома со времени дела 18 июля. Она представляет площадь более чем в 2 квадратные версты, окруженную со всех сторон холмистыми возвышенностями. Осма окаймляет долину с юго-западной стороны и во время весеннего полноводия заливает всю низменность, на которой образуются стоячие воды и топкие места, не высыхающие, вероятно, в течение всего лета. На другой день утром, обозрев всю местность, мы решили разбить 63-й госпиталь на возвышенности, замыкавшей долину с севера, близ болгарской деревни Дервишко-село. Благодаря энергии и неутомимой деятельности главного врача 63-го военно-казарменного госпиталя А. Н. Аменициго не далее как через день 27 палаток нашего госпиталя красовалось на указанном месте; палатки были разбиты в два ряда, параллельно окраине возвышенности. Госпиталь стоял готовый для принятия раненых, первый транспорт которых прибыл 27 августа в 11 часов ночи. В транспорте находилось 32, раненных почти исключительно артиллерийскими снарядами; между ними было 6, ампутированных первично на передовых перевязочных пунктах. Раненых подвозили ежедневно, а с 31 августа, после общей атаки 30 числа, раненых подвозили уже беспрерывно днем и ночью. Переполнение госпиталя было страшное, а сил врачебных мало, недостаточно. За этот период времени, до 4 сентября, прошли через 63-й военно-временный госпиталь около 97 тысяч раненых. В другом месте я изложил приемы, которыми мы руководились при сортировании раненых («Медицинский вестник», № 41 и 42, 1877 г.), здесь прибавлю только, что исключительно благодаря этим приемам при средствах одного госпиталя, при 15 врачах, включая в число их и главного врача госпиталя, возможно было сортировать это громадное число раненых. Очевидно, что средствам одного госпиталя такая работа не по силам; нужно было бы заложить на главном сортировочном пункте в Булгарени по крайней мере 3 военно-временных госпиталя; тогда возможно было бы избегнуть тех погрешностей, которые неизбежно вытекали из нашего весьма затруднительного положения.

Если бы вместо одного госпиталя было заложено три, легче было бы кормить всю эту массу людей, прибывших изнуренными, усталыми, голодными; многие из них только за четыре дня до прибытия в госпиталь употребляли горячую пищу. Бывали дни, в которые находилось от трех до четырех тысяч раненых в госпитале; большая часть из них лежали на земле вокруг палаток. Средствами одного госпитали невозможно было накормить такое количество людей. Нам помогло Общество Красного Креста, имевшее здесь свой питательный пункт.

Но, для того чтобы накормить всех раненых, сортировать их и оказать по возможности пособие, необходимо было иметь рабочие силы. Наличный состав госпитальной прислуги поубавился от болезней; оставшиеся люди были изнурены работой. Это обстоятельство было предвидено, на него было указано еще до устройства главного сортировочного пункта в Булгарени. Но, видно, помочь было нечем. Остановились на том, чтобы взять людей из слабосильной команды и употребить их как госпитальную прислугу. Эти едва оправившиеся после болезни люди, для госпитальной службы неподготовленные, составляли плохой контингент – мало от них было пользы. А в какой мере важно иметь рабочие руки в таких затруднительных положениях, это оценит всякий, бывший на главном перевязочном пункте после большого сражения. У нас есть резерв врачей при главной квартире действующей армии: отсюда командируют врачей, смотря по указанию обстоятельств, на равные пункты театра действий. Такое учреждение целесообразно, и оно может принести огромную пользу в руках администратора, поставленного в возможность действовать самостоятельно. Мне сдается, что образование летучих (подвижных) отрядов прислуги, т. е. санитаров низшего порядка, могло бы принести большую пользу, если бы дело это организовать на прочных началах. Такие отряды могли бы формироваться благотворительными обществами, Обществом Красного Креста и, отдаваемые в полное распоряжение военного ведомства, могли бы распределяться по военно-временным госпиталям соответственно случайно разбивающимся потребностям.

5 сентября я выехал из 63-го военно-временного госпиталя и направился в Свитов в качестве консультанта 50-го военно-временного госпиталя, который к этому времени успели кое-как организовать; скопление раненых было громадное.

50-й госпиталь лежал на пути транспорта раненых из-под Плевны. Много раз был описан Свищов. Это бойкий торговый город на правом, высоком берегу Дуная. Грязный, как все турецкие города, он представлял смешанное население и непосредственно после перехода через Дунай наших войск оказался наполовину пустым: все турецкое население города бежало, захватив кое-что из имущества; брошенные турецкие дома были разорены. Лучшие из этих разоренных домов были заняты под госпиталь. Таким образам, госпиталь оказался состоящим из множества отдельных домов, представлял своеобразную павильонную систему палат. Это помещение имело, без сомнения, огромные выгоды, и в гигиеническом отношении оно стояло выше, чем все казармы, больницы, конюшни и другие огромные помещения, отводимые иногда под госпиталь. Нужно заметить, что турецкие отхожие места при незатейливом своем устройстве не составляют источника заразы благодаря тому, что для них вырываются весьма глубокие ямы. Этим достигалась еще одна из гигиенических выгод, которой мы не должны были пренебрегать при выборе домов. Но громадных усилий стоила очистка этих забытых и разоренных домов, которые превращены были в склады всяких гниющих нечистот! Сначала не обращено было достаточно внимания на чистоту и опрятность, складывали раненых, торопились выиграть побольше мест и забыли о самом существенном условии этих помещений – об удовлетворительной гигиенической обстановке. Проф. Морковников (из Москвы), взявший на себя тяжелый труд очистки Овищевских улиц и госпитальных наших домов, работал поистине неутомимо; но труды его парализовались теми безвыходными условиями, в которые он был поставлен. В своем отчете, напечатанном в журнале «Здоровье», профессор описал все препятствия, с которыми приходилось ему вести борьбу чуть ли не ежедневно. Указанные преимущества расположения 50-го госпиталя в отдельных долинах не могли проявляться особенно благотворно ввиду целого ряда тех обстоятельств, на которые мы уже отчасти указывали выше. Мы не имели достаточно врачебных сил для ухода за больными и ранеными, разбросанными чуть ли не по всему городу; при этом госпиталь, устроенный на 630 мест, вмещал постоянно от 1500 до 2500 раненых и больных. Так было в то время, когда я приехал в Свищов в начале сентября после третьего плевненского побоища. Недостаток прислуги и неудовлетворительные качества ее тоже немало затрудняли правильный уход за больными. Разбросанность госпиталя затрудняла администрацию, которая по всему еще терялась в хаосе регламентации. Дома были разорены. Все сознавали необходимость исправления их, вставления окон, дверей, починки печей; ясно было, что предстояла насущная потребность готовиться к зиме. Хлопотали, писали бумаги, вызывали подрядчиков на торги, а дело все-таки не подвигалось. Уехал я из Свищова в конце сентября, оставив госпитальные наши помещения в таком же печальном виде, в каком застал я их в первый день своего приезда, т. е. все так же красовались они без дверей и окон, с ободранными полами и пробитыми печами. Впрочем, санитарное состояние госпиталя в этот период времени было недурно, что зависело прямо от времени года; выбитые окна и двери открывали пути для естественной вентиляции, совершавшейся беспрерывно днем и ночью. Но уже в это время, в сентябре, выпадали холодные дни, в которые больные и раненые страдали от холода.

Мы заметили уже, что Свищов лежал на пути транспорта раненых. Он представлял обширную перевязочную станцию у единственного моста чрез Дунай – сюда направлялись раненые и больные не только из-под Плевны, но и из Трнова и других госпиталей, лежавших к югу. Врачи 50-го госпиталя завалены были работой, ежедневно принимали и отправляли транспорты.