Вопрос 17. О ложности

Далее речь пойдет о ложности, и относительно этого ставятся четыре вопроса:

1. Есть ли ложность в вещах?

2. Есть ли ложность в чувстве?

3. Есть ли ложность в интеллекте?

4. О контрарности истинного и ложного.

Глава 1. Есть ли ложностьв вещах?

Относительно первого рассмотрим следующее положение: считается, что в вещах ложности нет. Ведь говорит Августин во второй книге «Монологов» (II, 8), что если истинное – то, что существует, то из этого следует, что ложного нет нигде; но это противоречиво с любой точки зрения.

2. Кроме того, «ложь» говорится от «лгать»; но вещи не лгут; поскольку, как говорит Августин в книге «Об истинной религии» (33), они не показывают ничего иного, кроме собственного вида. Следовательно, ложное не находится в вещах.

3. Кроме того, об истинном в вещах говорят согласно их соотношению с божественным интеллектом, как сказано выше (q. 16). Но всякая вещь, коль скоро она есть, подражает Богу. Следовательно, всякая вещь истинна без ложности; и, таким образом, никакая вещь не ложна.

Но этому противоречит то, что говорит Августин в книге «Об истинной религии» (34): «Всякое тело есть истинное тело и ложное единство, поскольку оно подражает единству, не будучи единством». Но всякая вещь подражает божественному единству, однако ей его недостает. Следовательно, во всех вещах есть ложность.

Отвечаю: следует сказать, что, поскольку истинное и ложное противоположны, а противоположности относятся к тому же самому, необходимо прежде искать ложность там, где изначально находится истина, то есть в интеллекте. Ведь в вещах истина и ложность суть только в их отношении к интеллекту. И так как нечто называется просто на основании того, что подобает ему сущностным образом, но в некотором отношении называется на основании того, что подобает ему акцидентально, то вещь, со своей стороны, может быть названа ложной просто, когда она относится к интеллекту, от которого зависит, и с которым соотносится сущностным образом, но относительно направленности к другому интеллекту, с которым она соотносится акцидентальным образом, она может быть названа ложной только в некотором отношении. Но природные вещи зависят от божественного интеллекта так, как искусственные вещи от человеческого. Следовательно, об искусственных вещах просто и сущностным образом говорится, что они – ложны, если они утрачивают форму, приданную им искусством; поэтому говорят, что некий мастер производит ложное творение, если ему недостает от действия искусства.

Слово «искусство» в Средние века (как и в Античности) имело более широкое значение, обозначая любое ремесло.

Таким образом, в вещах, зависящих от Бога, нельзя обнаружить ложность в их соотношении с божественным интеллектом; поскольку все, что бы то ни оказывалось в вещах, происходит от установления божественного интеллекта, за исключением, возможно, только действия тех, кто действует по своей воле, во власти которых отклониться от установления божественного интеллекта, в чем и состоит зло провинности; согласно этому сами грехи называются в Писании неправдами и ложью, по такому Псалму (Пс. 4, 3): «Почему вы любите суету и ищите лжи?»; так же, как, напротив, добродетельное деяние названо «истиной жизни», поскольку оно подчиняется установлению божественного интеллекта; так, например, говорится у Иоанна (Ин. 3, 21): «Поступающий по правде идет к свету».

Но по отношению к нашему интеллекту, с которым природные вещи соотносятся акцидентально, они могут быть названы ложными (но не просто, а в некотором отношении), двояко. Во-первых – на основании обозначения, как, например, говорится, что ложно в вещах то, что обозначается или представляется речью или интеллектом, которые ложны. В соответствии с этим способом о любой вещи можно сказать, что она ложна в отношении того, что ей не присуще; как если бы мы сказали, что диаметр – ложное соизмеримое, как говорит Философ в пятой книге «Метафизики» (1024 b 19). И так же говорит Августин во второй книге «Монологов» (II, 10): «Истинный трагик – ложный Гектор»; так же как, напротив, что-нибудь может быть названо истинным, в отношении того, что ему соответствует. Во-вторых, вещь может быть названа ложной по модусу причины – и, таким образом, говорится, что та вещь ложна, которая по природе способна производить ложное мнение. И поскольку нам присуще судить о вещах по внешним появлениям, так как наше знание возникает из чувства, которое первично и сущностным образом имеет дело с внешними проявлениями, поэтому о том, что во внешних проявлениях имеет подобие других вещей, говорится, что оно – ложно относительно тех вещей; например, желчь есть ложный мед; и олово – ложное серебро. Относительно этого Августин говорит во второй книге «Монологов» (II, 6), что ложными мы называем те вещи, которые принимаем за истинноподобные, и Философ говорит в «Метафизике» (1024 b 21): «Ложным» называется то, что по природе склонно казаться не таким, каково оно есть, или тем, что оно не есть. И таким же образом о человеке говорят «фальшивый», поскольку он восхищается ложными мнениями или речами, а не потому, что он может измышлять их; иначе в этом смысле мудрые и ученые люди назывались бы «фальшивыми», как сказано в третьей книге «Метафизики» (Аристотель, 1025a 2).

1. Относительно первого следует сказать, что вещь, соотносящуюся с интеллектом, называют истинной относительно того, что она есть, и ложной относительно того, что она не есть. Поэтому «истинный трагик – ложный Гектор», как сказано во второй книге «Монологов» (II, 10). Таким образом, подобно тому как в том, что есть, находится некоторое не-бытие, так в том, что есть, находится и некоторый смысл ложности.

2. Относительно второго следует сказать, что вещи обманывают не по их сущности, но акцидентально. Ведь они предоставляют случай для лжи потому, что они представляют подобие того, существованием чего они не обладают.

3. Относительно третьего следует сказать, что о вещах говорится, что они – ложны, не в соотношении с божественным интеллектом, потому что это означало бы, что они просто ложны, но в соотношении с нашим интеллектом, а значит, они ложны лишь в некотором отношении.

4. Относительно четвертого аргумента, поскольку он выставляется как противоположный, следует сказать, что подобие, или неподходящее представление, вводит смысл ложности, только если предоставляет случай для ложного мнения. Следовательно, не обо всем, что есть подобие, говорится, что это – ложные вещи; но только когда есть такое подобие, что ему по природе присуще производить ложное мнение, и не в любом случае, но в большинстве.

Глава 2. Есть ли ложность в чувстве?

Относительно второго следует рассмотреть следующее положение: считается, что в чувстве ложности нет. Ведь говорит Августин в книге «Об истинной религии» (33): «Если все телесные чувства свидетельствуют так, как они ощущают, то я не знаю, чего же больше мы можем требовать от них». Таким образом, кажется, что мы не обманываемся чувствами; и, следовательно, ложности в чувстве нет.

2. Кроме того, Философ говорит в четвертой книге «Метафизики» (1010b 2), что ложность надлежит не чувству, а воображению.

3. Кроме того, в не-сложном нет ни истинного, ни ложного, но только в сложном. Но соединение и отделение не принадлежит чувству. Следовательно, в чувстве нет ложности.

Но этому противоречит то, что говорит Августин во второй книге «Монологов» (II, 6): «Очевидно, что мы обманываемся во всех чувствах, обольщаясь сходством».

Отвечаю: следует сказать, что ложность следует разыскивать в чувстве только там, где в нем есть истина. Но истина находится в чувстве не так, чтобы чувство познавало истину, а поскольку от чувственно воспринимаемого оно получает истинное восприятие, как сказано выше (q. 16, a. 2), и это случается благодаря тому, что чувство воспринимает вещи такими, каковы они суть. Поэтому случается, что ложность есть в чувстве из-за того, что оно воспринимает вещи или судит о них иначе, чем они суть.

Но вещь может быть познана, поскольку в чувстве есть подобия вещей, а подобие некоей вещи есть в чувстве трояко. Во-первых, первично и сущностным образом – так в зрении есть подобие цветов, и другого собственного чувственно воспринимаемого. Во-вторых, сущностным образом, но не первично – так в зрении есть подобие формы, величины, и другого чувственно воспринимаемого, общего для всех чувств. В-третьих, не первично и не сущностным образом, но акцидентально; так, в зрении есть подобие человека, но не поскольку он есть человек, а поскольку иметь такой цвет случается человеку.

Таким образом, чувство не имеет никакого ложного знания относительно свойственного ему чувственно воспринимаемого, кроме как акцидентально и в немногих случаях, тогда, когда из-за расстроенности органа оно получает ощущаемую форму неверно; так же как другое, пассивно воспринимающее из-за его расстроенности получает неверно впечатления от активно воздействующего. И так, например, случается, что больным, по причине нездорового языка, приятное кажется горьким. Но относительно чувственно воспринимаемого, общего чувствам, и акцидентального, даже в правильно расположенном чувстве может быть ложное суждение, потому что чувство относится к ним не прямо, но акцидентально, или как последствие того, что оно обращено к чему-то другому.

1. Относительно первого следует сказать, что аффицирование чувства есть его самовосприятие. Поэтому из того, что чувства возвещают, что они аффицированы, следует, что мы не обманываемся в суждении, в соответствии с которым мы судим, что мы нечто чувствуем. Но из-за того, что чувство аффицируется иначе, чем вещь есть на самом деле, следует, что оно порой возвещает нам о вещи иначе, чем та есть; и таким образом мы обмануты чувством относительно вещи, но не относительно самого ощущения.

2. Относительно второго следует сказать, что о ложности говорится, что она не свойственна чувству, так как чувство не обманывается относительного собственного объекта. Поэтому в другом переводе более ясно говорится, что «чувство свойственного ему чувственно воспринимаемого никогда не ложно». Ложность приписывается фантазии, поскольку она представляет подобие вещи даже в ее отсутствие. Поэтому когда кто-либо обращается к подобию вещи, как будто бы к самой вещи, то из такого восприятия следует ложность. И по этой причине Философ говорит в пятой книге «Метафизики» (1024b 23), что о тенях, картинах и снах говорится, что они ложны, поскольку они обладают подобиями вещей, которые не существуют в наличии.

Фантазия – это слово, имеющее греческое происхождение, Фома Аквинский заимствует у Аристотеля, выделявшего в душе особую способность, фантазию, отличающееся от продуктивной способности (то есть того, что мы сейчас называем фантазией или воображением). Фантазия у Аристотеля – это способность, которая сохраняет запечатленные в душе образы предметов (фантазмы), даже когда они не воспринимаются нами, благодаря чему мы способны их помнить.

3. Относительно третьего следует сказать, что из этого рассуждения следует, что ложность не находится в чувстве, поскольку оно не знает истинного и ложного.

Глава 3. Есть ли ложность в интеллекте?

Относительно третьего следует рассмотреть такое положение: считается, что ложности нет в интеллекте. Ведь, говорит Августин в 32 вопросе из «83-х различных вопросов», «каждый, кто обманывается, не понимает того, в чем он обманывается». Но о ложности говорится, что она бывает в каком-либо познании потому, что мы обмануты ею. Следовательно, ложности в интеллекте нет.

2. Кроме того, Философ говорит в третьей книге «О душе» (433a 26), что интеллект всегда правилен. Следовательно, ложности в интеллекте нет.

Но этому противоречит сказанное в третьей книге «О душе» (430a 27), что там, где есть соединение понятий, есть истинное и ложное. Но соединение понятий происходит в интеллекте. Следовательно, истинное и ложное суть в интеллекте.

Отвечаю: следует сказать, что, подобно тому как вещь имеет бытие благодаря свойственной ей форме, так и познающая способность имеет познание благодаря подобию познанной вещи. Поэтому, подобно тому как природная вещь не утрачивает от бытия, которое принадлежит ей по ее форме, но может утратить от чего-либо акцидентального или дополнительного, например человек – от того, что ему надлежит обладать двумя ногами, но не от того, что ему надлежит быть человеком, так и способность знания не потерпит неудачу в познании вещи, подобие которой оно получило, но может потерпеть неудачу в отношении чего-то дополнительного к ней или акцидентального в ней. Таким образом, как уже сказано (q. 16, a. 2), зрение обманывается не в отношении свойственного ему чувственно воспринимаемого, но относительно чувственно воспринимаемого, общего всем чувствам, которое относится к нему добавочно или относительно ощущаемого акцидентально. Но, как прямо информировано чувство благодаря подобию свойственного ему чувственно воспринимаемому, так и интеллект благодаря подобию чтойности вещи. Поэтому, как интеллект не обманывается относительно «того, что есть», так и чувство относительно свойственного ему чувственно воспринимаемого. Но в соединении и отделении он может обмануться, когда он приписывает вещи, чтойность которой он постигает, то, что не согласуется с ней или противоположно ей. Как интеллект относится к суждению о такого рода вещах, так и чувство – относительно суждения о чувственно воспринимаемом, общем нескольким чувствам, или акцидентальном.

Однако наблюдалось и такое различие, о котором прежде было сказано относительно истины (q. 16, a. 2), что ложность может существовать в интеллекте не только потому, что познание, осуществляемое интеллектом, ложно, но потому, что он сознает ложь, подобно тому как и истину; в чувстве же ложность не осознается, как сказано выше.

Но поскольку ложность интеллекта сама по себе есть только относительно соединения, осуществляемого интеллектом, то акцидентально может быть ложность и в том действии интеллекта, посредством которого он познает «то, что есть» – поскольку к нему прибавляется соединение, осуществляемое интеллектом. Это может осуществиться двояко. Во-первых, согласно тому, что интеллект приписывает определение одного другому, например определение круга он приписывает человеку. Поэтому определение одной вещи ложно для другой. Во-вторых, согласно тому, что интеллект соединяет друг с другом части определения, которые не могут сочетаться. В этом случае определение не только ложно по отношению к некоей вещи, но и ложно само по себе. Если, например, составить такое определение: «разумное четвероногое животное», то интеллект, так определяющий, ложен, поскольку он ложен в формировании такого сочетания: «некоторое разумное животное – четвероного». По этой причине при познании простых чтойностей интеллект не может быть ложен; он или истинен, или совсем ничего не понимает.

1. Относительно первого следует сказать: поскольку чтойность вещи это собственный объект интеллекта, относительно которого мы в собственном смысле говорим, что мы нечто познаем, когда сводим его к «тому, что есть», и так мы судим о нем; например, так случается при указаниях, в которых нет никакой ложности. В этом смысле следует понимать вышеприведенные слова Августина, что «всякий, кто обманывается, не понимает того, в чем он обманывается», а не так, что никто не обманывается ни в каком действии интеллекта.

2. Относительно второго следует сказать, что интеллект всегда правилен, когда он обладает первыми основаниями, относительно которых он не обманывается по той же самой причине, по которой он не обманывается относительно «того, что есть». Ведь самоочевидные основания суть те, которые тотчас познаются, как только поняты термины, из-за того, что предикат полагается в определении субъекта.

Глава 4. Контрарны ли истинное и ложное?

Относительно четвертого следует рассмотреть такое положение: кажется, что истинное и ложное не контрарны. Ведь истинное и ложное противоположны как сущее и не-сущее, так как истинное есть то, что есть, как говорит Августин (Монологи, II, 5). Но сущее и не-сущее не противоположны контрарно. Следовательно, истинное и ложное не контрарны.

2. Кроме того, одно из контрарных не находится в другом. Но ложное есть в истинном, поскольку, как говорит Августин в книге «Монологов», трагик не был бы ложным Гектором, если бы не был истинным трагиком. Следовательно, истинное и ложное не контрарны.

3. Кроме того, в Боге нет какой-либо контрарности, ведь ничто не контрарно божественной субстанции, как говорит Августин (О граде божьем, XII, 2). Но Богу противоположна ложность, ведь в Писании (Иерем. 8, 5) идол называется ложным, согласно глоссе, «они держатся ложного», то есть идолов. Следовательно, истинное и ложное не контрарны.

Но против то, что говорит Философ во второй книге «Об истолковании», ведь он полагает ложное мнение контрарным истинному.

Отвечаю: следует сказать, что истинное и ложное противоположны как контрарные, а не как утверждение и отрицание, как некоторые говорили. Для ясности этого следует знать, что отрицание и не полагает нечто, и не определяет себе некоторого субъекта. И поэтому можно сказать это о сущем и не-сущем, как, например, «не сидящий», «не видящий». Лишенность же не полагает нечто, но определяет себе субъект. Ведь отрицание существует в субъекте, как говорится в четвертой книге «Метафизики» (1004а 10), так «слепой» говорится о том, кому по природе надлежит видеть. Контрарное же и полагает нечто, и определяет субъект, ведь черное есть некий вид цвета. Ложность же полагает нечто. Ведь есть ложное, как говорит Философ в четвертой книге «Метафизики» (1011b 26), из того, что сказывается или кажется нечто сущее не-сущим или не-сущее – сущим. И, как истинное полагает соответствующее восприятие вещи, так ложное – не соответствующее восприятие вещи. Поэтому ясно, что истинное и ложное – контрарны.

1. Таким образом, относительно первого следует сказать: то, что есть в вещах, есть истина вещи, но то, что есть так, как оно схвачено, есть истина интеллекта, в котором истина существует первичным образом. Поэтому и ложное есть то, что не есть так, как оно схвачено. Схватывание же сущего и не-сущего не контрарны, как доказывает Философ во второй книге «Об истолковании» (25b 33), – что такое мнение, «благое есть благое», контрарно мнению, что «благое не есть благое».

2. Относительно второго следует сказать, что ложное основывается в контрарном ему истинном, но не так, как злое в контрарном ему благом, а как в том, что является его субъектом. И это поэтому случается и в том и в другом, поскольку истинное и благое суть наиболее общие понятия и обращаются с сущим, поэтому, как всякая лишенность основывается в субъекте, который есть сущее, так всякое злое основывается в некотором благом и всякое ложное – в некотором истинном.

3. Относительно третьего следует сказать: поскольку контрарное и противоположное относительно того же самого по природе появляется привативным образом, поэтому не существует чего-либо контрарного относительно Бога, рассматриваемого самого по себе, и не относительно понятия Его благости, и не относительно понятия Его истинности, поскольку в Его интеллекте не может быть какой-либо ложности. Но в нашем схватывании Он имеет нечто контрарное, ведь истиному мнению о Нем контрарно ложное мнение. И так ложные идолы зовутся противоположными божественной истине, коль скоро ложное мнение об идолах контрарно истинному мнению о единстве Бога.