Игорь Вереснев. Здравствуй, МИR!
Файрик» закончился у всех одновременно. Я понял это, когда Сейлор вырвала у меня из рук банку, приложилась к ней жадно и тут же взвыла от досады. Повернулась к Марьяше, но та, запрокинув голову, тоже вытряхивала на язык последние капли.
— Вот жопа!
Сейлор размахнулась так, что едва не задела меня по зубам, швырнула банку в стоявшую неподалеку урну. Не попала. Банка стукнулась о край урны, звякнула, отлетела на газон.
— Зачем соришь? — поинтересовалась Марьяша.
— Достало!
Марьяша неодобрительно покачала головой.
— Сорить нехоро…
— А я говорю — достало!
Сейлор зло сжала губы и запулила вторую банку. И опять не попала. Теперь на газоне валялись два «файрика». По мне, так пусть бы и лежали. Даже красиво — черно–алое на ярко–зеленом. Завтра утром джумши все равно уберут.
Но Марьяше такой натюрморт не понравился — подвинутая она на биологии, экологии и прочей фигне. Встала, неторопливо продефилировала
к урне, опустила в нее свою баночку. Затем шагнула на газон, наклонилась. Юбка — то, что Марьяша носит в качестве юбки — вздернулась, демонстрируя округлую, успевшую загореть в солярии попу и сверкающе–белую полоску трусиков. Сейлор хихикнула, а я ощутил, как становится тесно в ширинке.
Марьяша выпрямилась, сделала еще шаг, наклонилась за последней банкой. Хе, оказывается, не одни мы любуемся представлением. Проходивший по аллее дядька, воровато косясь в нашу сторону, ловил попку Марьяши экраном айфона.
— Эй, педак, ты что там вытворяешь? — окликнул я его.
Дядя сунул айфон в карман, заспешил прочь. Успел сделать пару снимков или нет? Догонять, проверять мне было лениво.
Мне, но не Сейлор. Девушку как ветром с лавки сдуло.
— Ах ты, педофил долбаный! Ты какого хрена на мою подругу зырил?
В три прыжка она догнала не в меру любопытного дядю, ухватила за рубашку. Тот дернулся, пытаясь высвободиться, но Сейлор вцепилась, что репей. Хоть и тощая, как щепка, и росточка среднего, но отчаянная!
Зато дядя струхнул. Ему б сейчас стоять, да оправдываться, втянув голову в плечи. И ничего б ему не было. Айфон разбили бы в крайнем случае — не фоткай, чего не надо!
Дядя поступил иначе:
— Да отцепись ты, мелюзга! — резко обернулся, саданул девчонку пятерней в грудь.
Не саданул, скорее толкнул. Но ей хватило. Рубашка треснула, разрываясь, Сейлор отлетела, шлепнулась задницей на тротуарную плитку.
Как не лениво мне было, но ничего не поделаешь — наших бьют! Я вскочил со скамейки… Однако мое вмешательство не потребовалось.
— Йая!
Оглушительный вопль заставил всех, кто был в эту минуту в парке, оглянуться. Марьяша, только что стоявшая возле урны, летела на подмогу. Да, именно летела в громадном прыжке. Хрясссь! Дядька не успел увернуться — мускулистая, тренированная нога Марьяши врезала ему по почке. Дядька упал на четвереньки, попытался было подняться, но тут же получил под ребра. А потом Марьяша снова подпрыгнула и саданула его пятками по хребту, впечатывая обидчика подруги в тротуар. Ох, люблю смотреть, как она дерется! В спортзале понаблюдать, как мускулы качает, тоже ничего. Но драка — вообще лучше любого кино.
Сейлор не стала рассиживаться, подскочила, врезала дядьке каблуком в рожу, так что кровянка брызнула. И понеслось! Девчонки молотили упавшего с двух сторон, и неизвестно, от кого ему больше доставалось. Конечно, у Марьяши ноги сильнее, зато обуты в мягкие кроссовки, а у Сейлор — берцы с железными набойками на каблуках.
Людей в парке было немного, и едва первое замешательство, вызванное криком Марьяши, прошло, все дружно вспомнили о неотложных делах и заспешили кто куда, лишь бы подальше от нашей скамейки. Впрочем, нет, не все. Трое осторожно подкрадывались, держа перед собой айфоны. Значит, уже к вечеру драчку в инет сольют, как без этого? Я б и сам поснимал, да лениво…
Над головой застрекотало. Оперативно работают. Интересно, вызвал кто из зевак или сами засекли? На газон, приминая траву, опустился синий, лупоглазый, похожий на стрекозу винтач с белой надписью «POLICE» на фюзеляже.
— Эй, малолетки, кончай развлекаться! — гаркнули в мегафон.
Ясное дело, девчонки и ухом не повели, продолжали методично пинать дядьку. Тот больше не пытался подняться, только голову руками прикрывал.
Два полицая в полной экипировке — даже забрала опущены — выпрыгнули из «стрекозы», неторопливо подошли.
— Ну и что это такое? — полюбопытствовал один.
— Он мою подругу ударил! — тут же отозвалась Марьяша.
— Педофил долбаный! — поддержала Сейлор.
Полицай неуверенно положил руку на пристегнутую к поясу дубинку. Убрал. Была б между взрослыми пацанами потасовка, он бы отвел душу. Но на детей кто руку поднимет, да еще при свидетелях?
— Ладно, девчонки, хватит, — предложил он примирительно, — а то забьете до смерти, не ровен час. И кто отвечать будет?
— Ты, морда синяя, и ответишь! — пообещала Сейлор. — За то, что педаки у тебя по улицам ходят!
Полицейский вновь положил руку на дубинку.
— Что, так и будете стоять, пока мужика не убьют? — не выдержал один «снималыцик». — Вы девок хоть в сторону оттащите!
— Умный, да? А сам меня после в инет сольешь? Дураков нет, мне на пенсию еще долго зарабатывать.
Второй полицай повернул забрало в мою сторону:
— Твои подруги? Останови их, а? Достаточно ему уже вломили.
Я пожал плечами. Вмешиваться в драчку было лениво. Но дядьке и в самом деле достаточно — под головой у него расплывалась лужа крови.
— Сейлор, хватит! Марьяша!
Марьяша оглянулась на меня, опустила занесенную ногу. Но Сейлор пришлось брать за плечи и оттягивать в сторону. Берцы ее были заляпаны кровью.
— Пусти! — Она даже брыкнуться попыталась.
— Забирайте его, что ли? — посоветовал я полицаям.
Ребята подхватили тело, потащили к вертолету.
— У него там айфон с «веселыми картинками», поглядите! — крикнул я им вдогонку. На всякий случай. Чтоб дядька, когда очухается, не вздумал жалобу на девчонок писать. Обвинение в педофилии — это вам не шуточки. Конвенция о правах детей, ля–ля, фа–фа — кастрируют, ойкнуть не успеет. Так что ему же лучше спустить дело на тормозах.
Полицейские исчезли в брюхе «стрекозы», она тут же залопотала пропеллером, разгоняя пыль и зевак с айфонами, оттолкнулась от лужайки. Минута — и нет никого.
— Гад! — Сейлор плюхнулась на скамейку. — Жалко, «синие» помешали, не успела набуцать ему как следует.
— Ни фига себе, «не успела»! — Я присвистнул. — Да он на кровянку весь изошел. Ты чего сегодня злая такая?
— Я же говорю — жопа полная! Осталось колес наглотаться да с крыши вниз башкой!
Марьяша примостилась рядом с подругой, обняла, прижала к туго обтянутой майкой груди. Я позавидовал на миг. Ничего, вечером и мне перепадет.
— А все–таки, — я тоже присел, тронул Сейлор за плечо, — что случилось? Колись давай.
— Кураторша пообещала вчера, что хорошей характеристики Светке не видать как своих ушей.
— Сука… Педофилка долбаная!
— Подумаешь, характеристика…
— Тебе, может, и «подумаешь»! — взвилась девушка. — А мне с ней куда? В джумши идти, тротуары мыть? Винтачи всяким придуркам заправлять? Уж лучше с крыши…
Возразить было нечего. Это нам с Марьяшой родители теплые местечки прикупят. Сейлор своей мамашке и даром не нужна. Та ей даже карманных денег сверх установленного законом минимума не отстегивает. А папашки у нее так и вовсе каждые два месяца меняются. Значит, придется самой то ли в университет устраиваться, то ли работу искать. Вдобавок и внешности Сейлор неказистой. Невезучая, что тут скажешь! Подруг в классе — одна Марьяша, парни… Не знаю, что она со своей девственностью сделала, но подозреваю, парней — настоящих, а не силиконовых — у нее не было, пока Марьяша нас не познакомила.
— Я всю ночь ролики на «Рутюбе» смотрела, — продолжала Сейлор уже не зло, а как–то безнадежно. — А че, прикольно. Главное, залезть повыше. Летишь, летишь, а потом хрясь о бетон! И мозги в разные стороны.
— Перестань. Юсси что–нибудь придумает. — Марьяша нежно погладила ее по коротким сиренево–синим волосам. Посмотрела на меня: — Правда?
Я неопределенно дернул плечом. Что тут придумаешь? Предположил:
— Может, не напишет? Пугает только.
— Напишет, напишет, — отмела предположение Марьяша. — Эта тварь если сказала, то сделает.
— А если поговорить с ней, попросить?
— Юсси, ты придурок или как?! — опять взвизгнула Сейлор. — Как я с ней поговорю, если я ее в глаза не видела?
Я прикусил язык. В самом деле, глупость сморозил. Никто ведь не знает школьных кураторов. Даже родители.
— Юсси, — вновь заговорила Марьяша, — а ты еще тусуешься с Каспером?
— Ну? — не понял я. К чему этот поворот в разговоре?
— А ты его попроси. Пусть нашу кураторшу по базам пробьет. Он ведь сможет?
И тут до меня дошло! Каспер — самый крутой хакер из тех, кого я знаю. Честно говоря — единственный хакер, кого я знаю. Выяснить личность человека, работающего куратором в школе у девчонок, он, конечно, сможет. Но…
Я нахмурился.
— Это же уголовщина. Знаете, что Каспер за такое потребует? И не дешевку какую, а чтоб по–настоящему. Причем эксклюзив.
Сейлор улыбнулась, села прямо. — Эксклюзив я ему добуду, не сомневайся! Я хотел было спросить, где именно добудет. Но глянул в бледные, похожие на ледяные шарики глаза Сейлор и передумал.
Прошлой осенью понадобилось мне посмотреть фильм по программе курса истории психологии. Фильм был так себе, скукотища. Интересного в нем всего и оказалось, что школу показывали, какой она была лет сто назад. Вроде и времени не так много прошло с тех пор — это ж мои прадеды в такой учились, — а выглядит, будто каменный век, джунгли первобытные. Детворы в классах — как сардин в банке, одеты почмошному, столов на всех не хватает, сидят по двое. На стенах вместо проекционных голоэкранов — картонки размалеванные, доска чуть ли не деревянная. И вместо айпадов у ребятни на столах макулатура лежит, талмуды бумажные. И не по одному, по целой сумке такой макулатуры тягать приходилось на собственном горбу.
Но это еще не самая жесть. Там в каждом классе собственный живой учитель сидел — вот что меня больше всего поразило. Это где ж их столько набирали?
Сейчас не так. Классы просторные, светлые, в каждом не больше десяти учеников. Уроки транслируются на голопроекторы, задания — прямо на айпады. И уроки, и задания унифицированные, единые на всю страну, разработанные специальными институтами согласно закону о доступности и социальной справедливости образования, отвечающие всем требованиям занимательности, познавательности и этой, как там ее… развивательности, что ли? У малышей в классах воспитатели из ювенальной полиции дежурят с электрошокерами на изготовку, чтоб не мешали те друг другу развиваться и познаваться. К старшим взрослые не суются без надобности — нечего провоцировать немотивированную подростковую жестокость, травмировать неокрепшую психику. И это правильно. Что старшеклассники натворить могут? Подраться? Так это лучше делать после уроков, на специально отведенной для этого «территории, свободной от взрослых». Аппаратуру побить? Какой придурок подобное делать станет, если везде камеры натыканы? С твоих же карманных денег и вычтут. И будешь потом не «файрики» и не травку, а палец сосать. И это еще хорошо, если палец…
Учителя в школах остались, куда ж без них? Только они не учат, они контролируют процесс. За каждым классом закреплен куратор, обязанность которого следить, как ученики выполняют задания, как ведут себя на уроках и наверняка много еще за чем. Куратор рекомендует перевести в другой класс, в другую школу, повысить или понизить доступный уровень. А в одиннадцатом классе куратор пишет на каждого итоговую характеристику, «путевку в жизнь», как говорит мой папашка. Разумеется, главная задача выпускника — получить высокий балл на Едином Государственном Экзамене. Но баллы баллами, а характеристика характеристикой.
Ни в лицо, ни по фамилиям кураторов не знает никто — согласно тому же самому закону о доступности и справедливости. И это правильно. К примеру, у кого–то отец — большой босс, а сыну куратор дурную характеристику писать вздумал. Папашка попросит такого не делать, куратор не посмеет отказать — и где тогда социальная справедливость окажется? А так — просить некого. «Образовательный процесс должен быть максимально объективен, а потому обезличен. Уровень знаний и социальной адаптации учащегося оценивает система образования в целом, а не конкретный ее представитель…»
Именно эту статью закона мы собирались нарушить.
Против ожидания, с Каспером я договорился легко. Он не пытался уточнять, где я достану обещанную плату — не первый год тусуемся, знает, что я слово держу. К вечеру следующего дня у нас на руках были необходимые данные. Людмила Кудряшова (Олеговна), 57 лет, в сожительстве не состоит, детей нет. С голографии на нас смотрела унылая тетка, чем–то похожая на персонажей учебного фильма. Все складывалось удачней, чем мы смели надеяться. Не нужно искать место для встречи, устраивать засады. Заявимся к кураторше домой — никто не помешает потолковать по душам.
Еще день ушел на приготовления и слежку за «объектом» — благо «Комплект грабителя–налетчика» на Амазоне можно купить за копейки, а видеокурс «Гоп–стоп. Быстрое вхождение в профессию» вообще на халяву из инета скачать. Кураторшу мы подкараулили у подъезда. Стояли порознь — трое подростков сразу в глаза бросаются, а на одного никто внимания не обратит. А едва женщина к двери подошла, магнитный ключ вынула из сумочки — и мы тут как тут. На руках перчатки, чтоб «пальчиков» в квартире не оставить, маски на ходу натянули. Марьяша как всегда первая успела, придержала дверь. Кураторша оглянулась, почуяв неладное, а поздно! Мы уже в подъезде.
— Что вы…
И не успела договорить — Сейлор выхватила нож, щелкнула, выпуская лезвие, приставила к горлу. Здорово получилось, как в кино.
— Не трепыхайся, если жить хочешь! Веди к себе.
Лицо у кураторши побелело враз. И стриженные под ежик волосы вздыбились. Куда там трепыхаться! Я уж опасаться начал, не обмочилась ли она со страху. Покорно провела нас в лифт, поднялась на свой этаж. Дверь квартиры открыть не смогла, руки так тряслись, что связка с ключами на пол звякнула. Пришлось мне.
В квартире она немного ожила.
— У меня нет ничего ценного… — заблеяла.
Сейлор тут же заставила ее умолкнуть — с размаху пятерней по роже. Хорошо, что не кулаком. Женщина ойкнула, шлепнулась задницей на линолеум. Марьяша тут же ухватила ее за шиворот, поволокла в комнату. Сильная, сквозь водолазку видно, как бицепсы играют.
В комнате девушки водрузили кураторшу на стул, зафиксировали приготовленной для этого случая веревкой. На перемазанный алой помадой рот налепили пластырь, чтоб не вякала. Мне и делать ничего не требовалось, лишь стоять и любоваться. И сожалеть, что не додумался представление на айфон запечатлеть.
Покончив с кураторшей, Сейлор отправилась изучать квартиру. Заглянула в спальню, в ванную, прошла на кухню. И тут же оттуда раздался радостный вопль. Девушка влетела в комнату с черно–белым котярой в руке. Глаза у кота были такие же огромные и перепуганные, как у его хозяйки.
Сейлор снова щелкнула ножиком, поднесла острие к котячьему пузу…
— Стой! — Марьяша рванулась к ней. — Котэ не тронь!
Сейлор растерялась, не зная, что делать. Кажется, придуманный ею план рушился.
— Котэ не тронь, я сказала!
В голосе Марьяши звенел такой металл, что боязно делалась — одно неверное движение, и порежешься.
— Не больно–то и хотелось! — Сейлор отшвырнула кота в сторону.
Котяра присел на все четыре и тут же шмыгнул под шкаф. А мы остались стоять, таращась друг на друга.
С минуту в комнате висела тишина. Потом Сейлор махнула рукой на дверь в спальню:
— Пошли туда!
Едва зашли, зашептала ожесточенно:
— И что теперь делать? Как ее запугать, если кота не трогать? Ее же запугать нужно сначала, чтоб не артачилась!
— По–моему, она и так чуть не обделалась, — неуверенно ввернул я.
— Да, ты не знаешь, какая она упертая! Просто так нипочем не согласится… — Сейлор вздохнула.
И предложила: — Тогда резануть ее немножко? Может, она крови боится?
Идея мне не понравилась. Но чтобы возражать, требовалось придумать что–нибудь взамен. И тут меня осенило:
— Книги! У нее там полный шкаф бумажного хлама!
— И что?
Девчонки не поняли. Ох и тормозят они иногда. Ничего не поделаешь — тендерные особенности строения мозга, так, что ли, это называется? Пришлось разжевывать:
— Какой нормальный человек будет держать у себя в квартире бумажные книги? Да еще столько! Она их коллекционирует, это же ясно! А если коллекционирует, значит, дорогие.
— Юсси, ты такой умный! — восхитилась Марьяша.
А Сейлор и говорить ничего не стала. Метнулась в комнату, распахнула стеклянную дверцу шкафа, сдернула на пол целую полку, схватила первую попавшуюся книженцию — хрясь пополам! Тут и мы подоспели. Хрясь, хрясь, хрясь — две минуты, и пол под ногами был устлан макулатурой. Кураторша мычала, дергалась, чуть стул не переворачивала. Проняло, правильно я сообразил.
— Ладно, хватит пока, — подняла руку Сейлор. И повернулась к кураторше: — А теперь слушайте внимательно. Мы не грабители, мы пришли не за вашими цацками и деньгами.
Она сделала эффектную паузу, как в кино. Кураторша внимала каждому ее слову.
— Мы пришли попросить, чтобы вы написали характеристику одной девочке, выпускнице. Хорошую характеристику. Это ведь не трудно, правда?
Кураторша помедлила. Кивнула неуверенно.
— Вот и замечательно. Пишите.
Марьяша схватила лежавший на столе айпад, бросила его на колени женщины, освободила ей руки по локоть.
— Пишите, — продолжала командовать Сейлор. — Характеристика на Светлану Мастайкину Натальевну.
Коснувшиеся было сенсор–экрана пальцы кураторши замерли. Сейлор нахмурилась:
— Что–то не так?
Протянула руку к шкафу, и на пол посыпались книги со второй полки. Кураторша быстро–быстро затрясла головой и принялась печатать.
Через пять минут характеристика была готова. Отличная характеристика, от такой и я бы в свое время не отказался.
Едва письмо ушло на сервер гороно, Сейлор отобрала айпад, уселась на груду недорванных книг — ожидать подтверждения. Сколько придется ждать, не знал никто из нас. Я подошел к шкафу, начал читать надписи на корешках. Марьяша наведалась на кухню, принесла пачку молока для себя и минералку для нас.
Однако подтверждение пришло неожиданно быстро.
— Есть! — радостно подскочила Сейлор, так что кот, попытавшийся было выползти из–под шкафа, мигом задвинулся обратно,
— Готово? — уточнил я. — Можем уходить?
Девчонки уставились на меня, как будто впервые увидели.
— Юсси, ты чего тупишь? — наконец произнесла Марьяша. — Она аннулирует характеристику, как только ее развяжут.
— А как же?..
Я растерялся. И ведь в самом деле аннулирует! Как это мне раньше в голову не пришло? Казалось, такой хороший план. А на поверку…
— Доставай айфон, — распорядилась Сейлор.
— Зачем?
— Кино будешь снимать для Каспера. Ты ж ему обещал эксклюзив.
В третий раз щелкнула ножом и медленно пошла к кураторше. Та замерла. Не то что мычать и трепыхаться, но и дышать не решалась.
Но это ее не спасло. Сейлор схватила за отвороты блузы, рванула их в стороны, обнажив бледный впалый живот женщины, дряблую грудь в бежевом бюстгальтере. Поводила ножичком, словно примеряясь… И резко всадила его чуть выше пупка.
Снаффом в наше время никого не удивишь. Я столько его переглядел, всякого–разного! Но самому снимать не приходилось ни разу. И видеть вживую, как убивают человека, не приходилось.
Сейлор била четко и коротко, не замахиваясь. Просто колола — в живот, в грудь, в шею. Но острый клинок входил глубоко, почти по самую рукоять. Снова, и снова, и снова. Долго. Бесконечно долго. Сначала кураторша мычала и дергалась, мотала головой, рыдала. Потом только вздрагивала и постанывала. Потом замолкла, грузно обвисла на веревках. Кровь стекала ручейками по коже, очень скоро переставшей быть белой, по юбке, по колготам, собиралась в большую блестящую лужу под стулом, цеплялась за подошвы берцев, рубчатыми следами мазала линолеум в комнате. А самое отвратительное — человек воняет, когда его убивают. И не только кровью. Все же снимать оказалось легче, чем просто наблюдать. Сосредотачиваешься на ракурсе, на экспозиции и будто отстраняешься от происходящего. Если бы не это, блеванул бы наверное.
Пока Сейлор занималась убийством, Марьяша переворачивала квартиру вверх дном. Создавала видимость ограбления, чтобы пустить следствие по ложному следу. И лишь когда мне начало казаться, что рука с айфоном отваливается, вернулась.
— Хватит, уходим. Я у нее серьги с какими–то камешками нашла, цепку золотую и карту Сбербанка — поверят. По дороге выброшу.
— Дай карту, — попросила Сейлор. — Деньги сниму.
— Нет, рискованно. Спалишься.
Марьяша отобрала у подруги нож, деловито перерезала кураторше горло. И пластырь со рта отлепить не забыла — какой идиот пленника пытать станет, предварительно заткнув ему рот? А я окончательно понял — подруги все спланировали заранее, чтобы хорошую характеристику для Сейлор добыть. Меня в подробности плана посвящать не захотели, потому что боялись — откажусь. А самим им на Каспера не выйти.
Тихо уйти у нас не получилось. Едва Марьяша приоткрыла дверь квартиры, как котяра с отчаянным мявом рванул из–под шкафа. Сейлор взвизгнула от неожиданности, отпрянула в сторону, саданула меня локтем под дых, вдобавок на пальцы наступила. Тут уж и я подпрыгнул и согнулся от боли одновременно, налетел на шкафчик с обувью, все это загрохотало, посыпалось на пол (включая Сейлор). А злопакостный котяра шмыгнул в приоткрытую дверь, только его и видели.
— У–у, тварь! — прошипела Сейлор, приподнимаясь и потирая ушибленную об угол перевернутого шкафчика задницу. — Порву заразу, если поймаю!
— Это я тебя порву, если кота тронешь, — пообещала Марьяша. И тут же обняла подружку, помогая встать, чмокнула в губы: — Ну, не дуйся! Марьяша Сейлор — лавки!
Сразу от дома кураторши я поспешил к Касперу. Хакер ждать не любит. Да и стремно такой снафф в собственном айфоне таскать. Перед глазами еще маячило подергивающееся, окровавленное тело старухи — и пока в подземке ехал, и пока шел через бульвар к знакомой тридцатиэтажке. И лишь когда руку к кнопке домофона протянул, в голове стрельнуло — что–то не так!
Я замер, пытаясь понять, что не так. И сообразил. Ощутил, вернее, — айфона нет в заднем кармане джинсов!
Я быстро облапал себя. Так и есть — айфон исчез. Банковские чипкарты на месте, пакетик с дурью, две связки ключей — моя и кураторши, я ее машинально в карман сунул, когда дверь отмыкал, — только айфона нет. Вывалился где–то по дороге, а я так замечтался, что и не заметил. Айфона не жалко, старье. Я его все равно поменять собирался, просто ждал, когда выбранная модель на Амазоне появится. Снафф пропал, вот беда. Что я теперь Касперу принесу?
Оставалась крохотная надежда, что обронил я его неподалеку от тридцатиэтажки, на бульваре. Людей здесь мало ходит, могли не успеть подобрать. Да и кому он нужен? Айфон даже за копейки не продашь, сразу по имени–коду засекут. Разве что любитель тырить чужое видео полюбопытствует.
На миг кольнуло беспокойство — если ролик попадет в инет, не узнают ли нас ? Нет, не узнают, масок мы не снимали, друг друга по именам не называли. Меня вообще в кадре нет. С той стороны опасности не предвидится. Опасность здесь, за дверью. Может, Каспер смотрит сейчас на меня и думает, чего это я у подъезда мнусь?
Я развернулся и поспешил обратно той же дорогой. Под ноги смотрел внимательно и одновременно прикидывал, где айфон мог выронить. И чем дальше шел, тем больше убеждался — нигде. Не садился, не наклонялся, не опирался ни обо что, не толкался ни с кем.
Когда до входа в подземку добрался, уверился окончательно — айфон из кармана в квартире кураторши выпал, когда я об шкафчик саданулся. Больше — негде. Так и валяется на полу. И как же мне повезло, что ключи в кармане оказались! Вернусь туда, заберу, и все будет в полном ажуре. А девчонкам и рассказывать не стану, а то засмеют.
…Я не успел. Понял это, едва свернул во двор дома, где жила куратор. На площадке для спецтранспорта стояли два вертолета. Белый с красными крестами на фюзеляже и синий, полицейский.
Конечно, это могло быть совпадением — во двор выходили подъезды четырех двенадцатиэтажек. Но в совпадение мне почему–то верилось плохо. Я постоял немного, развернулся и пошел прочь. Упрашивая судьбу, чтоб айфон потерялся где–нибудь в подземке, и черт с ним, со снаффом. Потому что иначе…
Это в комедиях полиция всегда смешная и туповатая. Меня вычислили на следующий же день. Пришел с университета, а дома гости. Прилизанный розовощекий хлыщ — следователь из городской прокуратуры — и с ним двое громил из оперативного отдела.
— Юрий, добрый вечер! — Следователь вскочил мне навстречу, радостно улыбаясь. Чуть ли не обниматься кинулся. Зато родители выглядели растерянными. И это мягко сказано. — А мы тебя обрадовать пришли. Айфон, который ты вчера потерял, нашелся.
Мой айфон и в самом деле лежал на столе перед родителями. И бесполезно было запираться, врать, что, мол, не мой, просто похож. Наверняка проверили и перепроверили.
— Ты такое видео интересное снял, — продолжал следователь, не оставляя мне времени ответить на приветствие. — Настоящий снафф! Мы всей группой посмотрели с удовольствием.
— Позвольте, позвольте! — наконец подал голос отец. — В чем, собственно, вы обвиняете моего сына? В том, что он заснял какую–то драку? А как же свобода распространения информации?
— Не драку, — следователь покачал головой, — а убийство, совершенное группой лиц по предварительному сговору с особой жестокостью и цинизмом. Статья 105–2 пункты «д», «ж», «з», а возможно и «к», «л».
— И кого… — Мама не решилась произнести слово «убили».
Но следователь ее вопрос понял прекрасно:
— Людмила Кудряшова Олеговна, пятьдесят семь лет, куратор двадцать четвертого городского лицея. Вчера была убита в собственной квартире. На месте преступления найден айфон вашего сына.
— Так это старуха! — облегченно выдохнула мама.
— Кураторша, — поддержал ее тон отец. — Сама виновата, что подставилась. Помню, и я когда в школе учился, мечтал куратору бошку разбить.
Они как–то сразу смирились, что их сын во всем этом участвовал. Я энергично затряс головой:
— Это не я там был! Я потерял айфон, и кто–то…
Следователь с готовностью закивал. Он ждал этих моих слов:
— Разумеется, разумеется! Проведем экспертизу голоса за кадром, сравним твои биофизические параметры с тем, что зафиксировали камеры наблюдения на лестничной площадке. Следствие разберется, собирайся.
— К…куда? — слова застряли у меня в горле. И ноги сделались ватными, непослушными. И в животе неприятно похолодело.
— Вы хотите его забрать в тюрьму?! — Тут и мама вскочила. — За что? Он ведь только снимал, правда?
— А можно как–то решить с домашним арестом? — подался к следователю отец. — Или с подпиской о невыезде?
Следователь улыбнулся шире, чем прежде.
— Практика показывает, что организатор любительского снаффа как раз и ведет видеосъемку. Но вы правы, решить можно. Если ваш сын согласится сотрудничать со следствием. И для начала назовет имена исполнителей. Исполнительниц.
— Так это девки какие–то устроили? — Отец повернулся ко мне: — Сынок, скажи, кто они. Ты же не виноват!
Я отрицательно покачал головой.
— Жаль. — Следователя мой отказ не смутил. — Тогда советую искать хорошего адвоката. Если окажется, что ваш сын единственный совершеннолетний в банде…
— В банде?! — Мама зажала рот руками и села обратно на стул. Ноги, видно, не держали. А у отца лицо пошло красными пятнами.
— Юрий, ты хоть знаешь, сколько хороший адвокат по умышленным убийствам стоит? Эх, думал тебе «Опель» к сентябрю купить, а ты ради каких–то бандиток…
Рукой махнул, отвернулся. И мне вдруг так обидно стало. «Опель», тот самый, что мы по каталогу смотрели. Красно–оранжевый, трехместный, с двумя пропеллерами. Подумать только, у меня будет собственный винтач! Не будет теперь…
— Умышленное с отягчающими, — добавил масла в огонь следователь. — Так что на ближайшие лет пять вертолет ему не понадобится.
Пять лет?! За какую–то старуху? К обиде добавилась злость. Девки меня попросту подставили, а я их выгораживать должен? С какой радости, если разобраться? Сейлор все равно хотела с крыши прыгать, может, и прыгнет, она ж психованная! Так не одинаково, в тюрьме или на свободе она себе жизнь укоротит?
Я опустил глаза, промямлил:
— Сейлор… то есть, Светлана Мастайкина.
Следователь быстро повернулся ко мне:
— Как? Мастайкина? Ученица лицея, верно?
— Да.
— Молодец, хорошо. А вторая?
Выдавать Марьяшу не хотелось. Лучше, чем она, у меня девчонок не было… Не было, так будут, если в тюрьму не сяду! И вообще, пусть ее папашка отмазывает!
— Мириам Аль–Баради, — еле слышно выдавил из себя.
У отца брови полезли вверх, и опера удивленно переглянулись. А следователь захихикал нервно.
— Дочь вице–мэра?! Очень хорошо! Думаю, вопрос с подпиской о невыезде мы решим незамедлительно.
В наше время судебная машина работает быстро. Недели не прошло, как меня вызвали на оглашение приговора.
Нас провели в небольшую, почти пустую комнату. По одну сторону — информационная панель во всю стену, по другую — дюжина кресел. Я примостился на крайнее, мама и отец — рядом. Больше никого в комнате не было — меня ведь не брали под стражу, и адвоката нанимать не пришлось. Где–то рядом, возможно прямо за стеной, в таких же комнатах сидели Сейлор и Марьяша. Хоть я и убедил себя, что девки сами глупость затеяли, значит, сами и виноваты, что попались, но смотреть в глаза бывшим подругам не хотелось. Следователь пообещал, что и не придется. По крайней мере, ближайшие лет семь.
— Встать, суд идет! — рявкнуло из динамиков.
Родители поспешно вскочили. Разумеется, никакой судья в комнату входить не собирался, — дань традициям. Я тоже нехотя поднялся.
Проиграла бравурная мелодия, стихла. На экране вспыхнула надпись: «Суд приступил к ознакомлению с доводами сторон». Мы вновь сели.
— Не волнуйся, все обойдется. — Мама сжала мне руку. — Следователь обещал.
Я кивнул. Но все равно было как–то муторно. Поскорее бы все закончилось, что ли!
Время тянулось, как резиновое. Где–то там судебная машина изучала предоставленную прокурором и адвокатами информацию, выискивала по базам данных прецеденты, обзванивала присяжных согласно случайно–репрезентативной выборке. Нам оставалось лишь ждать и надеяться. Абсолютно объективная система правосудия, недостижимый идеал для тех времен, когда окончательное решение принимал живой человек, на которого могла повлиять любая непредвиденная случайность — например, чрезмерное скопление газа в кишечнике.
Наконец надпись на экране сменилась: «Приготовиться к оглашению приговора». Мама сразу напряглась, выпрямила спину. Я сглотнул неожиданно подкативший к горлу комок.
«Учитывая активное способствование раскрытию преступления суд приговаривает подсудимого Юрия Акселя (Богдан–Потаповича) к исправительным общественно–полезным работам сроком на три месяца».
— Ура! — Мама вскочила, кинулась мне на шею. Потом они начали обниматься с отцом: — Слава богу, обошлось!
— Еще бы! Следователь врать не станет. — Отец тоже был доволен.
И я улыбнулся. Три месяца мыть общественные сортиры, как последний джумш, — это, конечно, не подарок. Пропало лето, считай. Но ведь не тюрьма! И сколько его, того лета? Зато в сентябре у меня будет собственный винтач. Красно–оранжевый, верткий и быстрый, с широким задним сиденьем, на которое так удобно…
«Местом отбывания наказания назначить, — вспыхнула новая надпись, — летний оздоровительный лагерь для младших школьников. В должности помощника воспитателя. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит».
Улыбка замерзла на моих губах. И весь я будто окоченел от ужаса.
— За что?!!!
