От гудронированной дорожки аэропорта на меня накатывался экваториальный жар. Сейчас в Кении недолгий сезон дождей, однако жгучее солнце испаряет утреннюю влагу в считаные минуты. Я густо намазан лосьоном от загара, дорога уходит вдаль, в струящуюся жаркую дымку. Мои ноги привыкли к долгой ходьбе. Впереди и позади меня по дороге движутся и другие пешеходы. Некоторые из них идут энергично, другие словно шагают легкой походкой иноходца, однако на самом деле все движутся с одинаковой скоростью.

На одном из пешеходов надето огромное серое скульптурное сооружение, изготовленное из раскрашенной пластиковой ткани, натянутой на металлический каркас. Перед ним в такт шагам покачивается массивный рог. Все это выглядит как весьма гротескная, но в то же время на редкость симпатичная карикатура на носорога, движущегося быстрыми деловитыми шагами. Солнце палит немилосердно. Кривобокие грузовички пролетают в опасной близости от нас. Водители что-то кричат, с улыбкой поглядывая на носорога. Когда мы проходим мимо – а нам постоянно приходится это делать – грузовиков, которые явно перевернулись и сползли с дороги на обочину, то задаем себе вопрос, не имеем ли мы к этому какое-нибудь отношение.

Другие пешеходы находятся в пути вот уже несколько дней. Они начали свое путешествие на побережье, в Момбасе, и вот добрались по главному шоссе до стоянки грузовиков в Вуа, здешнем центре вселенной. Прошлой ночью я именно здесь присоединился к ним, притащившись на «лендровере» из Найроби вместе с моей сестрой Джейн, выполняющей кое-какую работу для международного фонда «Спасем носорога», поддержать который мы и прибыли под знойное небо Кении. Отсюда мы направим наши стопы далее по гудронированному шоссе, которое ближе к танзанийской границе постепенно сменяется пыльным проселком.

За границей находится знаменитая гора Килиманджаро, самая высокая в мире. Наша экспедиция намеревается предпринять восхождение к ее вершине. Мы – это немногочисленная горстка англичан, самоотверженно преодолевающая по жаре милю за милей по дорогам Кении и по очереди надевающая на себя «костюм» носорога. Где вы еще такое увидите?

А при чем тут, удивитесь вы, самая высокая гора в мире? Разве Эверест заслуживает меньшего уважения? Видите ли, все зависит от точки зрения на данный вопрос. Всем известно, что Эверест горделиво возвышается на 29 028 футов над уровнем моря, что, конечно же, не может не вызывать уважения. Но если бы вы собирались покорить Эверест, то вам пришлось бы начать восхождение где-нибудь в Гималаях. Но «где-нибудь в Гималаях» означает высокогорную местность, что само по себе уже чертовски высоко и, по мнению многих, до вершины Эвереста остается разве что добежать трусцой. А чтобы не было скучно, это можно сделать без кислородных баллонов, в одних трусах или что-то в этом роде.

С точки зрения геологии условия возникновения Килиманджаро совершенно иные, нежели Эвереста. Прошло немало времени, прежде чем люди сумели определить, какая из гималайских вершин – самая высокая, и открытие было сделано, если мне не изменяет память, за письменным столом в одном из лондонских домов. С Килиманджаро дело обстояло иначе. Это гора вулканического происхождения, которая стоит сама по себе, окруженная немногочисленными холмами. Если вам когда-нибудь доведется увидеть «Килли», выискивая ее среди сбивающих с толку облаков на горизонте, вы почувствуете, что у вас в жилах стынет кровь. «Ох, – ахнете вы, – так ты же выше облаков!» Вам также придется задрать голову вверх и воскликнуть: «О Боже!»

По своей высоте от подножия до вершины Килиманджаро действительно самая высокая гора в мире. Так что можете себе представить, что это за занятие – карабкаться на ее вершину в костюме носорога.

С этой безумной идеей меня несколько месяцев тому назад познакомили основатели фонда «Спасем носорога» Дэвид Стирлинг и Джонни Робертс, и я не сразу понял, что они имели в виду. Они были готовы прыгать от радости, что раздобыли целый комплект костюмов носорога, которые Ральф Стедмен создал для оперы и которые будут замечательным подспорьем при восхождении на вершину Килиманджаро. Кроме того, Джон заверил меня, что эти костюмы уже побывали в употреблении, поскольку их использовали в нью-йоркском марафоне.

– Они произвели огромное впечатление, – сообщили мне основатели фонда. – Честное слово!

Суть авантюры начала доходить до меня, когда мы приблизились к первой за этот день деревушке. Сейчас, пожалуй, наступил самый подходящий момент для того, чтобы объяснить цель нашей экспедиции. В наши планы отнюдь не входил сбор денег непосредственно для дела спасения и приумножения носорогов. Носороги, которые ранее в изобилии водились на равнинах Восточной Африки, теперь сделались здесь настоящей редкостью. Однако в Кении сохранилось относительно неплохое их поголовье. Кенийская «Служба охраны дикой природы» Ричарда Лики состоит из восьми тысяч прекрасно обученных, превосходно экипированных, хорошо вооруженных и убежденных в правоте своего дела солдат и представляет собой грозную силу. Слишком грозную, как считают их противники.

Официально браконьерство в Кении «не является проблемой». Однако охрана природы – дело тонкое и непростое. Мы поняли это, как только ступили на африканскую землю и принялись убеждать местное население, что нельзя делать с природой то, что сделали с ней мы, европейцы, и вот-де теперь мы прибыли на их землю, дабы убедиться, что они ничего подобного с ней не делают.

Человеческие сообщества, обитающие по периметру великих национальных парков, переживают сейчас нелегкие времена. Здешние жители бедны и страдают от голода, их земли ограничены территориями заповедников, и когда время от времени какой-нибудь случайный лев или слон вырывается за пределы заповедника, первыми страдают именно они.

Аргументы в пользу сохранения генетического разнообразия планеты могут показаться несколько абстрактными для тех, кто только что потерял весь свой урожай, необходимый для прокорма семьи, или же лишился кого-нибудь из родных. В конце концов, охрана природы не может быть навязана местному населению чужаками, не принимающими жизненных нужд этого самого местного населения. Если кто и будет заботиться о первозданности природы, так это именно местные жители. А кто-то другой должен позаботиться и о них самих.

Намеченный нами маршрут пролегал время от времени по землям великих национальных парков «Восточный Тцаво» и «Западный Тцаво», и именно к людям, обитающим по их периметру, мы и держали путь, желая увидеться с ними и помочь. Сто тысяч фунтов стерлингов, которые мы намеревались собрать в ходе нашей экспедиции, должны были пойти на строительство классных комнат, библиотек и благоустройство поселков. Мы хотели пробудить в местных жителях заинтересованность в деле охраны природы, показать, что, если это создает для них проблемы, мы готовы помочь с решением, предложив проекты, способные принести местному населению конкретную материальную выгоду.

Когда мы приблизились к первой же деревушке, во главе нашей процессии шел одетый носорогом Тодд Джонс. Все участники экспедиции по очереди наряжались носорогом, шествуя в таком оригинальном костюме по часу. Мы очень быстро научились распознавать, кто же в тот или иной момент расхаживает в носорожьей шкуре. Это определялось по специфической походке «носорога». Если носорог шел медленно, то им был Джайлз.

Внешне Джайлз был похож на актера Хью Гранта и последние несколько лет автостопом путешествовал по Африке, причем весьма оригинальным способом – с собственным парашютом за спиной. Его методика путешествий автостопом заключалась в том, что он появлялся на каком-нибудь летном поле с этим самым парашютом, напрашивался на борт самолета, вылетавшего в подходящем для него, Джайлза, направлении, а затем, когда какое-нибудь местечко под крылом самолета казалось ему достойным внимания, прыгал вниз, раскрыв над головой купол. Его подруга вроде бы была топ-моделью. Раз в несколько месяцев она выясняла, где он находится, вылетала туда на самолете, приводила своего приятеля в порядок (это только мое предположение) и отправляла его в свой гостиничный номер.

Если носорог двигался этакой иноходью, то не оставалось никаких сомнений в том, что под его личиной скрывается не кто иной, как Том. Том был высок и вызывал у меня такое чувство, будто только что сошел со страниц книг Вудхауса, с цветом лица, совершенно не соответствующим Африке. Его отличала дружелюбная аура, присущая британскому мелкопоместному дворянству. На мой вопрос, откуда он родом, Том ответил: «Шропшир».

Если же носорог шагал деловой походкой, это означало, что удивительным африканским животным оделся Тодд. Он не относился к числу безумных англичан, потому что был валлийцем. Тодд отвечал за носорожьи костюмы и первоначально носил их в опере, специально для которой они и были сшиты. Во время оперных спектаклей ему приходилось таскать на спине тяжеленных дамочек-сопрано. Тодд рассказал мне, что когда-то давным-давно мечтал стать ветеринаром, но в конечном итоге стал исполнителем ролей различных животных. Каждый раз, когда на телеэкране вы видите фильм, передачу или рекламу с участием актера, наряженного животным, знайте, что скорее всего это Тодд.

– Я участвовал в постановке «Льва, колдуньи и платяного шкафа», – сообщил он мне. – Угадайте, кого я там играл?

Вечером Тодд показал мне фотографии членов своей семьи. Среди них был прекрасный снимок жены, а также младшей дочери, малютки-сына и, конечно, его самого. Тодд позировал, причем очень убедительно, в наряде ярко-голубого кентавра.

Когда носорог-Тодд прошествовал впереди нас близ какой-то деревушки, невесть откуда вывалила целая толпа африканских ребятишек. Они устремились прямо к нам, что-то напевая, пританцовывая и скандируя: «Но-со-рог! Но-со-рог!»

Скоро дети облепили нас со всех сторон и несколько последних сотен ярдов эскортировали до того самого места, где они приготовили для нас встречу со всем населением деревушки на главной ее площади. Встречать нас вышла вся деревня. Мы сидели и наблюдали за местными жителями, тяжело дыша от жары и обливаясь водой из бутылок. Юное поколение устроило нам настоящее импровизированное представление – танцы и хоровое пение. Все это исполнялось с предельной искренностью и непосредственностью.

Когда я говорю о детях, я имею в виду не только семилетних, но также и тех, кому семнадцать. Странно, что в английском языке нет подходящего слова для обозначения всего этого возрастного диапазона – семь – двенадцать лет. Подростки? Слишком покровительственно. Детишки? Конечно же, нет. Молодежь? Нет, это слово ассоциируется лично у меня с такой ситуацией, будто ты ворвался на склад и стибрил там что-нибудь. Что ж, остается слово «дети». Пусть дети.

Дети сочинили песню про носорогов, которую тут же исполнили для нас. Под шумок Джайлз перехватил носорожью эстафету у Тодда и вскоре присоединился к молодежному, то есть детскому танцевально-песенному ансамблю, закружившись в вихре неподдельного веселья, прежде чем тайком улизнуть за ближайшее дерево, чтобы по-быстрому курнуть сигаретку.

После этого все мы – уже с меньшим энтузиазмом – высидели ряд выступлений-спичей местных начальников, которые те решили толкнуть в нашу честь. Впоследствии, где бы мы ни оказывались, местные патриархи с великим удовольствием устраивали такие вот официальные встречи.

Постепенно до меня стал доходить истинный смысл использования костюма носорога. Прибытия «носорога» и «Носорожьей альпинистской экспедиции» в каждой следующей деревушке уже ждали и порою задолго готовились к ее встрече. Это было величайшее событие года, карнавал, фестиваль, праздник. Встреча с нашим «носорогом» запоминалась на долгие годы. Особо памятным событием она становилась для детишек, которые еще долго вспоминали ее. Не будь носорога, кто бы запомнил встречу с какими-то там англичанами в шляпах.

Затем нас отвели в местную школу. Подобно большинству африканских деревенских школ, она была собрана из шлакобетонных блоков и достроена лишь наполовину. Окна и двери являли собой просторные зияющие отверстия. Мебель также не отличалась замысловатостью – несколько рахитичных скамеек и пара столов, установленных на козлах, заваленных десятками картинок с изображениями диких животных – работы здешних юных художников. Нам была отведена роль компетентного жюри и спонсоров, одаривающих призами талантливые работы. Призами были бейсболки с эмблемой нашей экспедиции, и хотя лауреатами нашей премии становились далеко не все, такие шляпы получили все без исключения жители деревни. Как только нам удастся собрать необходимое количество денег, мы сможем завершить обустройство классной комнаты.

Когда мы наконец покинули деревню, дети еще долго – несколько миль – танцевали, идя вместе с нами, смеялись и распевали свои импровизированные песенки – один из них начинал, а другие тут же подхватывали.

Слова кажутся какими-то старомодными, верно? Что за сентиментальная наивность – говорить о детях танцующих, поющих и смеющихся, когда все мы прекрасно знаем, что в реальной жизни наши юные особи огрызаются и принимают наркотики. Однако эти дети-малыши-подростки и все остальные, с кем мы встретились во время нашей экспедиции, радовались так, как мы, люди западной цивилизации, просто стесняемся веселиться.

Наконец из виду скрылся последний африканский ребенок. Сопровождающий нас «лендровер» медленно проезжает мимо нас, раздавая фанту и колу. Наш фотограф Джим, сидящий на «корме» автомобиля, фотографирует нас своим «Кэноном EOS 1», которым я пожелал завладеть с первого взгляда. Голландец Кейс, наш видеооператор, устанавливает на своем плече легкую видеокамеру «Сони», чтобы тоже запечатлеть нас. Сомневаюсь, что где-нибудь на Западе вам удалось бы найти целую сотню ребятишек, так азартно отплясывающих и так искренне, от души поющих и веселящихся.

На следующий день я дебютировал в костюме носорога. Я для него слишком велик, и мои ноги совершенно абсурдно торчали из-под брюха носорогого животного. Поэтому я скорее всего был похож на гигантскую креветку. Внутри костюма стояла жара, духота и неистребимый аромат застарелого пота. Все это малоприятно лишь до поры, пока не приступишь к делу. Тодд шагает рядом, решительно вознамерившись вовлечь меня в долгую беседу. Спустя какое-то время до меня доходит, что он просто проверяет, в каком я состоянии и не грохнусь ли от духоты в обморок. Тодд славный человек, и я ему очень симпатизирую. Он любит заботиться о людях, но еще больше заботится о сохранности костюма носорога.

Я делаю очень короткую остановку, чтобы влить в рот и на лицо немного воды и поглядеть на себя в стекло нашего «лендровера». Вид у меня невообразимо глупый, и я задумываюсь над тем, что есть нечто странное в подобных пеших экспедициях. Они всегда предпринимаются ради благих целей: исследований в области борьбы с раком, спасения голодающих, охраны природы и тому подобного, однако суть их сводится примерно к следующему:

«Ну хорошо. Вы пытаетесь собрать деньги для этого весьма благородного начинания, кроме того, я понимаю, что оно очень важно для всего человечества, что жизни отдельных особей и даже отдельных видов находятся под угрозой исчезновения, и ради этого необходимо что-то срочно предпринять, но, видите ли… я не знаю… Вот что вам скажу – сделайте что-нибудь действительно бессмысленное, дурацкое и даже чуть-чуть опасное, и тогда я отвалю вам немного денег».

В пешей экспедиции я провел всего лишь неделю. Мне не довелось совершить восхождение на Килиманджаро, хотя я все-таки увидел эту гору. Мне было очень жаль, что я не поднялся на ее вершину, но, увидев ее, должен сказать, я был не очень-то огорчен. Я видел одного носорога, правда, очень коротко, одного из тысяч, которые бродят по африканским равнинам, и задумался вот над чем: ну почему все так неправильно в этом мире? Человеческие существа обитают на Земле вот уже около миллиона лет, и за это немалое время мы столкнулись со всеми разновидностями угрозы нашему существованию: голод, чума, война, СПИД. Носороги обитают на нашей планете примерно сорок миллионов лет, и только одна угроза их существованию нависла над ними – угроза со стороны людей. Мы, люди, – не единственный вид живых существ, наносящий урон остальному миру, но в нашу пользу можно сказать следующее: мы – единственные, кто осознает последствия своего поведения и пытается что-то сделать.

Тем не менее, когда я поправляю на себе костюм, чтобы в нем было легче идти, щурясь в прорезь на лбу поверх прыгающего перед глазами пластмассового рога, то не могу избавиться от мысли, что выбираем мы для этого какие-то странные способы.