Конечно же, эту историю мне Нарсис рассказал. Он мне вообще очень много всяких историй рассказывал. Например, об одной девочке, очень похожей на меня, и о злой ведьме. Теперь-то я понимаю: той девочкой была Мими, а ведьмой – тетушка Анна. А в тех историях о печальной вороне, по-моему, говорилось о Франсисе Рейно.

Он стоял, перегнувшись через бортик колодца, и смотрел вниз, в темноту. Потом подобрал с земли какую-то железку, бросил ее в колодец, и лишь очень не скоро где-то далеко под землей раздался всплеск. Я следила за ним, спрятавшись в кустах, и совершенно не представляла, что мне сделать или сказать. Нарсис давным-давно предупредил меня, как опасен этот старый колодец и как он глубок. Но сейчас я никак не могла поверить, что Рейно собрался…

Я негромко крикнула по-сорочьи, не вылезая из своего потайного убежища. Но Рейно меня не услышал. Ветер был совсем тихий, как спящий мышонок. Я понимала, что мне нужно сделать что-то еще. Но станет ли Рейно меня слушать? Или при моем появлении он просто прыгнет туда, и все?

И все же, призвав на помощь свой новый повелительный голос, я решительно шагнула на поляну и сказала:

– Месье кюре, это я, Розетт. Я охотно прощу вам вторжение на частную территорию, но вы должны немедленно отойти от колодца.

На мгновение мне показалось, что он действительно сейчас прыгнет в колодец. Он повернулся и вскочил на бортик. Глаза у него были огромные, как окна. Я подошла чуть ближе. Теперь я стояла совсем рядом с колодцем. Задрав голову, я посмотрела прямо ему в лицо и спокойно повторила:

– Немедленно слезьте оттуда. Вы же упадете.

Он посмотрел на меня. Мне показалось, что он не совсем уверен, это я или ему просто что-то мерещится. Потом он спросил:

– Ты Розетт Роше? Это действительно ты?

Я кивнула.

– Но ведь ты можешь говорить!

– Конечно, могу. А теперь, пожалуйста, слезайте оттуда.

Он покачал головой.

Я попыталась прочесть цвета его ауры. С Рейно это всегда довольно трудно. В нем всегда присутствует какой-то дополнительный фон, слышатся какие-то шумы – сразу ничего толком и не разберешь. Но сейчас он, казалось, состоял из сплошной боли и сожалений – пурпурный, алый и черный цвета завивались каким-то сумасшедшим вихрем, – и мне стало ясно: если бы я помедлила еще хоть минуту, он бы точно прыгнул в колодец и умер там в темноте.

– Вы же не хотите туда прыгать, – сказала я.

Он рассмеялся – ох, какой это был невеселый смех! – и сказал:

– На мне Каинова печать. Хочешь посмотреть, как она выглядит? – И он, задрав рукав сутаны, продемонстрировал мне какое-то бледно-розовое пятнышко на руке. – Она поставила это клеймо, чтобы мне помочь. Она сказала, что мне нужно именно это. – И он снова рассмеялся так, словно внутри у него что-то ломалось, разлеталось вдребезги.

– Вы имеете в виду Моргану?

Он кивнул.

– Она сказала, что теперь мне кое-что откроется. Нечто важное, о чем я непременно должен узнать. А когда я посмотрел, там ничего не оказалось. Но я же чувствую, что там что-то есть! Метка Каина. И теперь…

Я взяла его за руку.

– Сойдите на землю, месье кюре.

– Ты же не знаешь, что я сделал, Розетт. Если б знала, то возненавидела бы меня.

Интересно. Мне казалось, что так не бывает. Невозможно же просто взять и вдруг кого-то возненавидеть, даже если он и сделал что-то плохое. Это все равно что вдруг возненавидеть Янника, который без разрешения вломился в мой лес. Или Пилу, который стал меня избегать из-за своей глупой подружки. Все люди иногда совершают плохие поступки. Но плохими людьми они от этого не становятся. И тут на тропинке послышались чьи-то шаги, и я поняла, что это значит. Это значит, что времени у меня очень мало, потому что если нам кто-то помешает…

– Слезайте быстрей, месье кюре, – снова сказала я. – Никто к вам никакой ненависти не питает. Даже…

В кустах зашуршало, затрещало, и оттуда на поляну выбрались какие-то люди, и я увидела, что на моей земляничной полянке стоят Ру и Жозефина. Рейно еле слышно застонал, и я, почувствовав, что он пытается вырвать у меня руку, своей второй рукой буквально вцепилась в подол его сутаны и изо всех сил потянула его на себя, и он, потеряв равновесие, рухнул прямо на землянику.

В одной руке Ру была папка Нарсиса, а за вторую его руку цеплялась Жозефина. Его аура буквально пылала от гнева и негодования, зато аура Жозефины светилась испугом и нежностью. Она бегом бросилась к Рейно, который так и сидел в землянике, закрыв руками лицо.

– С вами все в порядке, Франсис? Вы не ушиблись?

Рейно не отвечал. Просто сидел в траве, и вид у него был такой, словно он хочет умереть.

– Почему же вы бросились бежать? – продолжала Жозефина. – Мы уже сто лет вас ищем! Вот наткнулись на вашу папку – вы ее там, на тропе, уронили – и догадались, что вы сюда пошли. Что же это такое происходит?

– Мне очень жаль, – только и сумел он промолвить, и голос его звучал, как у вороненка, который слишком рано выбрался из гнезда. Когда пытаешься таких воронят спасти, помочь им взлететь, то они в большинстве своем просто умирают от страха.

– Что это вы собирались сделать? – продолжала сыпать вопросами Жозефина. – Вы ведь могли упасть в колодец и разбиться насмерть!

Рейно, по-прежнему на нее не глядя, прошептал:

– Я же все вам рассказал. Я же рассказал вам, ЧТО я сделал.

– Вы рассказали нам какую-то нелепую историю, – вмешался Ру; голос его звучал почти грубо, но я-то знала, что это просто от беспокойства, – о том, что мои родители якобы погибли во время какого-то пожара на реке Танн. Но мои родители живут в Марселе. И у них все прекрасно, Рейно. У них, кстати, никогда даже собственной лодки не было. И потом, тот пожар на Танн, по-моему, случился несколько десятилетий назад. Если там вообще был какой-то пожар.

– Пожар был. И, когда он случился, там был я, – сказал Рейно. – Это я запалил костер, от которого и начался пожар. Погибли два человека. Пьер Люпен и…

– А когда все-таки это произошло? – прервал его Ру. – Ведь наверняка много лет назад. И вы, Рейно, были тогда совсем ребенком. И совершенно точно не могли сознательно причинить людям такое большое зло. Дети ведь постоянно совершают всякие глупости. Так зачем сейчас-то ворошить печальное прошлое? Ведь жизнь не стоит на месте. А, кстати, почему вы решили, что те люди были моими родителями?

– Мне так сказала Моргана Дюбуа, – прошептал Рейно, и Ру почему-то ужасно смутился. – Она сделала мне тату. Обещала, что мне это поможет. Только там ничего нет. – И он продемонстрировал им обнаженную руку. – Ничего. Пусто.

Жозефина заботливо коснулась ладонью его лба и воскликнула:

– Да у вас жар, Франсис! Вам нужно к врачу, а не в тату-салон! – Она протянула ему руку. – Вставайте и пойдем со мной к доктору Кюсонне. Он даст вам что-нибудь успокоительное.

– Успокоительное мне не требуется, – возразил Рейно. – А того, что мне действительно требуется, никто мне дать не может.

– Мне кажется, я могу, – громко сказала я.

Ру и Жозефина были настолько этим потрясены, что на какое-то время лишились дара речи. Потом Жозефина осторожно спросила:

– Значит, ты языком жестов больше не пользуешься?

– Нет. Я нашла свой голос. И теперь, по-моему, могла бы помочь месье кюре отыскать то, что он безуспешно ищет.

– Как? – простонал Рейно.

Я вытащила из своего розового рюкзачка машинку для нанесения татуировки, оставленную Морганой, и показала ему:

– Вот. Это ее подарок. И я уже некоторое время успешно практикуюсь.

Он довольно долго смотрел на этот предмет и даже коснулся хромированной стали рукой. Я видела, что он до сих пор не уверен в реальности происходящего. Впрочем, Ру с Жозефиной тоже выглядели как дети, заблудившиеся в лесу. Когда у меня будет время, я их всех непременно нарисую: лис и большеглазый кролик стоят и смотрят на вывалившегося из гнезда вороненка. И тут я обратила внимание, что цвета ауры Рейно успели измениться и стали уже не такими безнадежно печальными и испуганными. В них все еще было слишком много серого, но теперь мне казалось, что я и впрямь смогу ему чем-то помочь.

– Вы же хотели узнать правду? – сказала я. – Вот и хорошо. Да и что вам теперь-то терять?

Но Рейно еще пару секунд помедлил, и я уж решила, что у него все-таки не хватит духу, но потом он решительно кивнул и сказал:

– Давай. Делай.