После окончания Крымской войны одним из достижений англичан стало вытребованное ими право на строительство телеграфной линии Лондон – Калькутта через территорию России, и в частности через Крым. Строила фирма «Сименс». Линия была введена в действие в 1870 году и проработала до 1931 года (по другим данным – до 1914 или до 1939 года). Проходила через Перекоп, Симферополь, Белогорск, севернее города Аграмыш и на Керчь.
Шестиметровая телеграфная опора этой линии, очень неплохо сохранившаяся (даже фарфоровые изоляторы уцелели), была обнаружена недавно на Кавказе, на границе Туапсинского и Горячеключевского районов. Какова же ее история?
В 1868–1870 годах фирма S&H участвовала в одном из самых нашумевших проектов XIX века – сооружении первой прямой трансконтинентальной телеграфной линии Лондон– Калькутта – по значимости проект сопоставим со строительством первой трансамериканской железнодорожной линии от Нью-Йорка до Сан-Франциско или строительством Суэцкого канала.
Вернер Сименс намеревался использовать совершенно новую аппаратуру для строительства линии, протяженностью примерно в 11 тысяч км и проходившую от Лондона через города Берлин – Торунь – Одесса – Керчь – Тифлис– Тегеран – Бушир – Карачи до Калькутты. Никакие другие средства связи, известные в то время, ни наиболее распространенные аппараты Морзе, ни введенные с 1855 года печатающие аппараты Хьюза не могли обеспечить связи на линии такой протяженности; их мощности не хватало даже для участка длиной 6000 километров между Лондоном и Тегераном.
Поэтому Сименс сконструировал особый телеграфный аппарат с записывающим устройством, работавший по принципу поляризованного реле. Этот аппарат должен был обеспечивать не только передачу телеграммы от одного пункта к другому, но с целью контроля осуществить также ее запись.
В советскую эпоху в Симферополе на главпочтамте существовал музей электросвязи. Была там и перекладина с изоляторами от этой линии, и карта-макет Крыма 2 на 1 метр со столбиками телеграфа. И в 1990-х годах жил еще в Белогорске монтер, который эту линию обслуживал. Контора Индоевропейского телеграфа размещалась в Симферополе в здании на нынешней улице Маркса напротив 1-й гимназии.
До революции работа на индоевропейской линии была престижной, работали там отпрыски дворянских семей. Хорошая зарплата, форма. Линия использовалась и для нужд Крыма. Столбы были как деревянные, так и чугунные черного цвета. Вокруг столбов в радиусе 3 метра земля считалась собственностью Соединенного Королевства. Есть какой-то грузинский фильм советских времен, где горцы гонятся за англичанином, который находит убежище возле столба и запрещает им приближаться, потому что он находится на земле английской королевы… После войны отдельные участки линии и снятые с нее опоры использовались в Белогорском и других районах для местной связи.
По воспоминаниям аборигенов, еще лет десять тому назад от насосной станции на источнике Карасу-Баши до накопительного резервуара у поворота на село Карасевка стояли столбы какие-то чугунные, с иностранными надписями даже. Но в начале двухтысячных их стали выкапывать неизвестные, якобы по указанию самого главного начальника водхоза. Куда увезли – неизвестно, но последствия заставили задуматься: чиновник от воды купил сразу себе и сыну по квартире в Симферополе. Уж не за вырученные ли за столбы деньги? Причем, конечно, проданные не по цене чугуна: как раз к концу прошлого века стало известно об их раритетном значении.
Но есть еще опоры позапрошлого века в селе Луговом Ленинского района. Раньше оно называлось Агибель, и в нем находилась подстанция телеграфа. Через эти столбы идут телефонные провода к дому В.Ф. Столецкого, ветерана войны, проработавшего много лет в районной системе связи. А отец ветерана был сотрудником Индоевропейского телеграфа. Надо раритеты немедленно заменить простыми опорами и поместить возле районного или еще какого музея как экспонаты, иначе и им быстро приделают ноги!18
Рассказывает капитан второго ранга в отставке О. Бар-Бирюков:
– В октябре 1916 года Россия, находившаяся в состоянии войны с Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией, была потрясена известием о гибели в Севастопольской гавани своего новейшего линейного корабля «Императрица Мария», подорванного и затонувшего там вместе с сотнями моряков его экипажа. До сих пор подлинная причина этой катастрофы не установлена.
Из редких и скупых публикаций того времени, обусловленных военной порой, а потом – Гражданской войной и последующим «смутным временем», и малочисленных воспоминаний участников и очевидцев катастрофы, изданных в основном за рубежом, складывается следующая картина происходивших событий.
Утро 20 октября (7 октября по старому стилю) 1916 года начиналось в городе-крепости Севастополе как обычно: корабельные сигналы в пять часов поднимали экипажи, протяжные мелодии корабельных рожков подхватывались резкими трелями и свистом морских боцманских дудок и зычными командами дневальных…
Такой традиционный для русских военных моряков утренний ритуал (так же как и схожий с ним вечерний – со спуском флага при заходе солнца) исполнялся на флоте неукоснительно, несмотря на особенность тогдашнего военного положения, связанного с продолжавшимися уже более двух лет боевыми действиями на Черном море.
Среди больших кораблей, стоявших на якорях и бочках в черте Большого Севастопольского внутреннего рейда, выделялись своими размерами и мощью вооружения два недавно вошедших в строй флота линейных корабля.
В то утро 7 октября лишь на одном из них – «Императрице Марии», накануне возвратившейся с моря в базу после многодневного плавания, в отличие от всех других, стоявших в гавани кораблей, в обычное время не раздались сигналы побудки. Ибо командир линкора капитан первого ранга Кузнецов распорядился перенести ее на час позже, чтобы дать отдохнуть экипажу после напряженнейших авральных работ, законченных далеко за полночь, по перегрузке на корабль тысячи тонн каменного угля сразу с двух барж.
Примерно в 6 часов 15 минут утра жители прибрежной части Севастополя и экипажи кораблей, стоявших у пирсов, причалов и на якорях в Северной и Южной бухтах, услышали громоподобный звук мощного взрыва, донесшегося с той ее стороны, где стояли новые линкоры. И сразу же над носовой частью «Императрицы Марии» высоко вверх поднялся зловещий черный шлейф дыма. После этого последовала целая серия новых взрывов, поднявшая в воздух огненные сполохи. Сигнальщикам соседних кораблей было видно, как по верхней палубе горевшего линкора метались обожженные и охваченные огнем люди, пытавшиеся его потушить, лежали погибшие и шевелились раненые. А вокруг линкора в воде плавали моряки, сброшенные туда взрывной волной.
О случившемся на «И. М.» доложили командующему черноморским флотом вице-адмиралу А.В. Колчаку. Он приказал соседним кораблям оказать помощь подорванному линкору. А находившегося неподалеку от него второго нового линкора «Екатерина Великая» отбуксировать подальше от опасного места. Для этого к нему были посланы портовые буксиры, а к «Императрице Марии» – пожарные катера. С кораблей, стоявших поблизости, направились моторные и гребные баркасы и шлюпки для спасения тех, кто оказался в воде, местами охваченной пламенем из-за разлившейся нефти…
Вскоре на «И. М.», на которой продолжались взрывы меньшей силы, но находившуюся на ровном киле с большим дифферентом на нос, прибыл на катере командующий флотом. Но его короткое присутствие на борту уже ничем не могло помочь горевшему, обесточенному, кренившемуся на правый борт кораблю, и он, забрав с собой нескольких раненых, сошел с него. После очередного, но особенно мощного взрыва аварийный линкор – при резко возросшем дифференте на нос – стал стремительно заваливаться на правый борт, потом лег на него и, резко повернувшись вверх килем, быстро ушел под воду. Все случившееся заняло менее часа…
А вот как происходили трагические события на борту линкора по рассказам его спасшихся моряков.
Примерно через четверть часа после поздней побудки, когда большинство экипажа собралось в корме корабля (что и спасло многих) для молитвы, матросы, находившиеся возле первой (носовой) башни главного калибра, услышали внутри ее какое-то шипение. А потом увидели клубы дыма с языками огня, вырывавшимися из амбразур башни, горловин люков и вентиляционных головок. О чем немедленно доложили по команде.
На линкоре была объявлена пожарная тревога, и моряки из пожарных рукавов стали заливать подбашенное отделение. В это время корпус корабля задрожал и в его передней части раздался страшный взрыв. Многие не удержались на ногах. А те, что выбежал на верхнюю палубу, увидели в носовой части линкора столб пламени, а потом черный дым, взметнувшийся выше грот-мачты… Когда дым, рассекаемый фейерверком разлетавшихся горевших пороховых лент, несколько рассеяло ветром, стала видна жуткая картина разрушений: взрывом вырвало участок верхней палубы позади первой башни главного калибра вместе с фок-мачтой, надстройками и носовой трубой, на месте которых образовался огромный провал. По краям его торчали листы покореженного металла, а из глубокой впадины выбивалось пламя и валил густой черный дым.
На палубе лежало множество изуродованных взрывом и опаленных огнем тел… Стонали и взывали о помощи раненые, обожженные и те, что оказались за бортом. Во всех внутренних помещениях корабля погасло электроосвещение, остановились работавшие механизмы, перестали подавать воду пожарные насосы. Выскочившие из своих кают, находившихся в основном в корме, полураздетые офицеры линкора (среди которых был командир и старпом – капитан второго ранга Городыский, приказавшие открыть кингстоны и затопить артпогреба остальных башен главного калибра) пытались организовать тушение многочисленных очагов пожара с помощью подручных средств – сбивая огонь чехлами из брезента, парусиной, шинелями и бушлатами моряков. А потом – и противопожарными средствами подошедших портовых буксиров и катеров. Но это мало помогало: горящие ленты зарядного пороха разносились по кораблю взрывами и ветром – повсюду вызывая все новые и новые очаги пожаров… Падая в воду, они еще и поджигали вытекшую из разрушенных отсеков линкора нефть…
Раздался еще один, более сильный, чем предшествовавшие, взрыв, и носовая часть линкора стала быстро оседать в воду, одновременно сильно кренясь на правый борт. Находившиеся на его верхней палубе и на бортах моряки экипажа стали прыгать в воду и плыть к окружившим линкор плавсредствам, а некоторые – к ближайшему берегу бухты и к Госпитальной пристани… Через несколько мгновений линкор перевернулся днищем вверх, обнажив гребные винты, и вскоре затонул.
По официальным сообщениям, вместе с кораблем погибли инженер-механик Игнатьев, два кондуктора (старшины) и 149 человек нижних чинов. Многих офицеров и сверхсрочников спасло то, что они находились в береговом увольнении до утреннего подъема флага… Позже скончались в госпиталях от ранений и ожогов еще 64 моряка. Десятки людей стали калеками, получив ранения и ожоги…
На следующий день после катастрофы поездом из Петрограда в Севастополь выехали две назначенные высочайшим повелением специальные комиссии: Верховная следственная и Техническая следственная. Их возглавил адмирал Н.М. Яковлев. Одним из членов технической комиссии был назначен генерал А.Н. Крылов – академик, выдающийся корабельный инженер, проектировавший и участвовавший в строительстве «И. М.».
За полторы недели работы комиссии в Севастополе перед ней прошли все оставшиеся в живых офицеры и матросы «И. М.», а также очевидцы с других кораблей. В итоге расследования было установлено, что «причиной взрыва послужил пожар, возникший в носовом зарядном арт. погребе линкора, в результате возгорания картузного 305 мм порохового заряда, повлекшего за собой взрыв нескольких сот зарядов и снарядов главного калибра, находившихся в носовых погребах. Что, в свою очередь, привело к пожарам и взрывам боеприпасов, хранившихся в погребах и кранцах первых выстрелов 130 мм орудий противоминного калибра и боевых зарядных отделений торпед. В результате – была разрушена значительная часть корпуса, в том числе и борт. Забортная вода стала заливать его внутренние помещения, вызвав крен и дифферент на нос. А после экстренного затопления остальных артиллерийских погребов главного калибра (что полагалось делать при возникновении пожаров и угрозе взрыва боеприпасов. – О. Б.) ситуация привела к тому, что корабль, имея большие разрушения носовых палуб и водонепроницаемых переборок, потерял остойчивость, перевернулся и затонул.
Предотвратить гибель линкора после повреждения наружного борта, выравнивая крен и дифферент затоплением других отсеков, было невозможно…».
Рассмотрев вероятные причины возникновения пожара в артилерийском погребе, комиссия остановилась на трех наиболее вероятных: самовозгорание пороха заряда, небрежность в обращении с огнем или самим порохом и – «злой умысел».
В заключении комиссии говорилось, что «прийти к точному доказательно обоснованному выводу не представляется возможным, приходится лишь оценивать вероятность этих предположений…».
В ноябре 1916 года совершенно секретный доклад комиссии лег на стол морского министра адмирала И.К. Григоровича, который выводы из него доложил царю. А потом – в связи с революционными событиями последующих лет – все эти документы перекочевали в архив. Тем не менее уже к концу 1916 года по проекту А.Н. Крылова и под руководством севастопольского корабельного инженера Сиденснера были начаты работы по подъему «И. М.», успешно завершенные в 1917 году. А после выгрузки с корабля оставшихся боеприпасов он был отведен в док, где и оставался – вверх килем до 1923 года. Потом его вывели из дока, перевернули и поставили на мель у входа в гавань, где он и простоял до 1926 года, когда его снова ввели в док и разобрали на металл. А оказавшиеся уцелевшими при взрывах три бронированные башни с 305-миллиметровыми орудиями были подняты со дна бухты и установлены на берегу. Они сыграли важную роль в ходе героической обороны Севастополя в 1941–1942 годах.
Дальнейшим расследованием с целью выявить подлинную причину пожара в артиллерийском погребе «И. М.» новые власти не стали. И вся эта темная история как бы канула в Лету, правда найдя некоторое отражение в творчестве отдельных советских писателей.
Уже после Великой Отечественной войны один из них – А. Елкин – через свои контакты с органами безопасности сумел выявить и обнародовать некоторые сведения о работе в Николаеве с 1907 года (в том числе на судостроительном заводе, строившем русские линкоры) группы немецких шпионов во главе с резидентом Берманом. Это вскрылось органами ОГПУ еще в начале 1930-х годов, когда ее члены (в частности, городской голова Николаева Матвеев, инженеры верфи Шеффер, Линке, Феоктистов и другие, а также ранее обучавшийся в Германии электротехник С гиб ней)
были арестованы. И по словам Елкина, в ходе следствия дали показания об участии в подрыве «И. М.», за что непосредственными исполнителям – Феоктистову и Сгибневу – было обещано Берманом по 80 тысяч рублей золотом каждому… Сам же Берман, по этим сведениям, был награжден за подрыв «И. М.» Железным крестом. Но наших чекистов тогда такие дела – дореволюционной давности – мало интересовали, они рассматривались не более чем исторически любопытная «фактура». И поэтому информация о подрыве «И. М.» не получила должной разработки.
Несколько лет назад сотрудники Центра общественных связей и Центрального архива ФСБ России А. Черепков и А. Шишкин в своей публикации в «Морском сборнике» документально подтвердили многозначительный факт разоблачения в 1933 году в Николаеве глубоко законспирированной группы разведчиков и диверсантов, возглавляемой немцем В. Берманом, работавшей там с предвоенных времен и «ориентированной» на местные судостроительные заводы. Правда, они не нашли конкретных доказательств ее участия в подрыве «И. М.», что неудивительно, ибо основное внимание следствия по этому делу занимала ее текущая – вредительская деятельность. Во всяком случае, если там действительно существовала шпионская группа, то ее причастность к гибели линкора нельзя полностью отрицать.
К тому же есть сведения, что летом 1917 года русская агентура, работавшая в Германии, добыла и доставила в Морской штаб несколько небольших металлических трубочек. Они были направлены в лабораторию и оказались сделанными из латуни механическими взрывателями. Отпечатанные с них фотографии секретным порядком были разосланы и в штабы союзных флотов. Тогда же выяснилось, что точно такая же трубка была найдена в матросской бескозырке в бомбовом погребе тоже таинственно взорвавшегося в августе 1915 года от возникновения пожара (но не затонувшего) итальянского дредноута «Леонардо да Винчи».
Пронести на «И. М.» подобную трубку и положить ее в незапиравшееся подбашенное отделение не составляло особого труда – это мог сделать кто угодно: система безопасности была аховая…
А немецкий резидент Верман развил в Николаеве бурную деятельность, завербовав ряд работников «Руссуда». Самым ценным его приобретением стал электротехник Сгибнев, который позже на следствии показал:
«В период 1912–1914 гг. я передавал Верману различные сведения о ходе их (линкоров. – Авт.) постройки и сроках готовности отдельных отсеков – в рамках того, что мне было известно». Особый интерес немецкой разведки вызвали электросхемы артиллерийских башен главного калибра. Оно и понятно: первый взрыв на «Императрице Марии» произошел именно под ее носовой артиллерийской башней главного калибра, все помещения которой были насыщены различным электрооборудованием…
Моряки, погибшие при взрыве и затоплении «И. М.», а также умершие от ожогов и ран в госпитале, были похоронены в Севастополе (в основном на старом Михайловском кладбище). Вскоре в память о катастрофе и ее жертвах на бульваре Корабельной стороны города соорудили памятный знак – Георгиевский крест (по одним сведениям – бронзовый, по другим – каменный из местного белого инкерманского камня). Сохранившийся во время Великой Отечественной войны и простоявший там до начала 1950-х годов и потом – снесенный. Лет десять назад на Северной стороне Севастополя – на Братском кладбище, неподалеку от основной братской могилы моряков, погибших 29 октября 1955 года вместе с линкором «Новороссийск», появились бетонные сегменты, на которых написано, что там похоронены русские моряки с линкора «Императрица Мария». До сих пор на них нет ни фамилий, ни каких-либо других сведений о количестве похороненных там людей…