21. На юг, на юг! (продолжение)
На вокзал мы с Фирой Моисеевной приехали в сопровождении мамы и Женьки, навьюченного припасами так, будто нам предстояло отбыть на льдину к героям-папанинцам. К отъезду я уже выдержала трудный разговор с ним, наотрез отказавшись оставить цирк, пережила увещевания и апелляции к моей маме и закрыла тему, напомнив, что теперешнее наше расставание – цена его собственного необдуманного поступка. Но осадочек, конечно, остался. Кроме того, я начала подозревать, что никогда, никогда мой парень не разделит со мной любви к цирку. Это следовало серьезно обдумать. Хотя, если честно, мысль о будущем замужестве и без того уже перестала казаться мне привлекательной. Я была рада тому, что возвращаюсь к нашим, к моей настоящей жизни.
И к Косте, конечно.
В Ростове-на-Дону была короткая пересадка, поезд «Ростов – Баку» и последние семьсот километров, из которых полтораста мы ехали вдоль моря – до самого Сухума. Какие-то парни открыли обе двери в тамбуре нашего купейного вагона, и я так и бегала с одной стороны тамбура на другую: слева поднимались небольшие зеленые горы, а справа переливалось серебряными бликами совершенно бирюзовое море. Поезд шел так близко от воды, что мы слышали смех загорелых людей на пляжах, музыку из кафешек и ресторанчиков, вдыхали дымок от мангалов с шашлыками и жаровен с чебуреками и лепешками. Было полное ощущение, что мы не возвращаемся на работу, а едем отдыхать у моря, причем по приглашению каких-то добрых людей. В гости едем.
Поезд мчался уже совсем вплотную к поросшим соснами и чем-то буйным, очень разноцветным, склонам, потом склоны вдруг кончились, и слева оказались Горы. Настоящие, даже лучше, чем суровые горы в Теберде. Огромные, темно-зеленые, они почти закрывали кобальтовое небо, а на уровне пояса у них болтались белые облачка. За первой шеренгой гор виднелась следующая и следующая, еще выше, – хотелось вопить от восторга, я же впервые в жизни видела такую яркую красоту.
Наш состав нырял в тоннели, скоро замелькали какие-то чудесные ажурные строения на станциях – прямо как в стране Оз; мы перемахнули через бурную горную реку (а справа все время было море, море!) и выкатились к вокзалу необыкновенной красоты, похожему на дворец с высоким шпилем. Вокруг здания вытянулись во фрунт огромные пальмы, группками по три росли какие-то необыкновенные деревья с пышными кронами и блестящими темно-зелеными листьями. Это были магнолии, я их видела по телевизору. Субтропики! От мысли, что это все не отберут прямо сейчас, что тут мы останемся надолго и я смогу все-все рассмотреть и потрогать, что море будет рядом каждый день, а не как в отпуске, когда мама нарочито бодро говорила: «Ничего, дочечка, еще целых десять дней», – и вправду хотелось орать, ходить по вагону колесом и кого-нибудь расцеловать. Кого-нибудь, кто вдруг приехал бы на кра… Что? Что?! На перроне стоял красный «Кавасаки», а рядом с ним вглядывались в окна вагонов Агеев и Давид Вахтангович.
Вот тут я на сто процентов поняла смысл маминых слов про подгибающиеся ноги и дрожь в коленках: насколько мне было известно, в этом поезде никто из цирковых больше не ехал. Значит, Костя (а это мог быть только его «Кавасаки») приехал встречать… нас? А я торчала в тамбуре последние три часа, на голове кошмарная жуткость, руки в саже, и переодеться не успела, выгляжу как чучело. И это катастрофа. Сзади тронули за плечо: «Детка, вот, возьми влажное полотенце, протри лицо и руки, а волосы просто собери в хвост. Бриджи и футболка почти не пострадали в дороге, сойдет, – Фира Моисеевна внимательно и ласково смотрела мне в глаза. – Он замечательный, его не стыдно любить, девочка моя, только вот…»
Она не успела договорить, поезд остановился, мы метнулись к полкам, стали доставать багаж, а сумок было много – мама же собрала припасов на год папанинской зимовки плюс мои теплые вещи. На всякий случай, потому что никто не знал, когда я окажусь дома после закрытия сезона.
Пока мы доставали чемоданы и я пыталась вытащить из багажных отделений неподъемные сумки с пакетами, Костя, оказывается, прошел весь состав, начав с первого вагона, и обнаружил нас в седьмом:
– Ага, понятно: две пары женских рук и поклажа на шестерых здоровенных мужиков. Интересно, как бы вы все это волокли до такси и где бы искали нас, если водители в городе еще не знают адреса цирка? И куда же повез бы вас таксист? Фира Моисеевна, дорогая, от вас я не ожидал такого легкомыслия! – Костя обнял пожилую артистку, чмокнул в макушку меня, легко поднял наши три чемодана и сумку, велел ждать в купе и вернулся уже с Володей, на груди которого я с облегчением спрятала пылающее лицо. Он. Меня. Чмокнул в макушку! Как будто мне пять лет, уж-жжасно… Еще бы в лобик поцеловал!
– Ну как же вы так? Я два дня на Главпочтамт ходил, телеграмму ждал! Как можно было не сообщить дату и номер поезда? А если б сегодня не закончили телефонный кабель тянуть и Барский не дозвонился бы до твоей мамы? – Агеев обращался почему-то исключительно ко мне.
Наверное, надо объяснить: в какой бы город мы ни приезжали, первое, что делал директор, наскоро разместившись в своем вагончике, это покупал местный телефонный справочник и ехал в городскую телефонную контору договариваться об отдельной временной линии, которую обычно тянули от ближайшего к шапито учреждения. В цирке телефон нужен, как воздух. Работа артистов связана с риском, в труппе есть дети, есть животные – возможность вызвать врачебную помощь должна быть обеспечена в первую очередь. Да корм для животных директор Барский заказывал по телефону – после того, как администратор коллектива объезжал исполком, где уже была получена из Главка разнарядка о прибытии цирка, мясокомбинат, овощебазы или фермы и один-два ближайших совхоза. Разумеется, чиновники исполкома, директор мясокомбината, председатели совхозов и прочие нужные цирку люди всегда могли рассчитывать на красивенькие пригласительные в директорскую ложу.
В общем, прилетело мне от Володи так, будто это я была виновата в том, что мама и Фира Моисеевна в суматохе сборов и бесконечных приготовлений съестного (закатать пять трехлитровых банок всяких вкусностей и купить еще пять трехлитровых с домашней свиной тушенкой, а потом все это загрузить нам с собой – это как?) напрочь забыли телеграммой сообщить Агееву дату, номер поезда и вагона. А мне это никто и не поручал, между прочим.
Костя и Володя выволокли остальные чемоданы и сумки, а мы попали в объятия Давида Вахтанговича, получили следующую порцию мягких упреков и наконец-то уселись в два одинаковых синих «жигуленка». Костя прыгнул в седло, машины пристроились за мотоциклом, и кавалькада двинулась по плавящемуся от жары чудесному Сухуму. Практически цугом.
День приезда, начавшийся так чудесно, чудесно же и продолжился: место, которое исполком Сухума нам выделил под шапито и прочее цирковое хозяйство, оказалось большим ровным полем с тремя пальмами, группками деревьев (магнолии! сказочные магнолии!) и кустов, очень удачно образовавших естественную ограду. Улицы с частными домами, непривычно зеленые, начинались через дорогу, а по диагонали от забора циркового городка совсем недалеко виднелось море.
Ни в одном городе мы не стояли в таком прекрасном месте. И уж точно нигде на территории цирка не рос гигантский эвкалипт с матово светившимся в солнечных лучах, голым, совсем без коры, стволом, весь в каких-то ошметках, живописно свисающих с веток, и с серебристыми листиками. И это тоже было отлично, потому что я читала: там, где растут эвкалипты, не бывает комаров. Под эвкалиптом-патриархом утвердился вагончик дирекции, около него в тени дерева сидел директор Барский и пил чай. Весьма кстати тут же пришлись беляши, которые мама упаковала в японскую сумку-холодильник, им ничего не сделалось за почти тридцать часов дороги.
А вокруг кипела работа. Купол уже установили, теперь монтировали зал, манеж, конюшню, инженер Инал, из местных (это он привез нас с вокзала, второй «жигуленок» принадлежал его брату), командовал сборкой забора, навешиванием ворот, подводкой воды на задний двор, тягачи таскали и устанавливали полукругом жилые вагончики, администратор Аркаша, которому тоже достался беляшик, умчался решать вопросы с размещением артистов в гостинице на набережной. Обнаружились Ковбой и Сашка-Чингачгук, они вместе с другими артистами, работавшими «воздух», протирали и готовили к подвеске страховочную систему нашего шапито, а массажист Олег Таймень собирался ехать к матери какого-то важного городского чиновника, страдающей тяжелым хондрозом, – за ним прислали роскошную белую «Волгу».
Подозреваю, что нашего Мастера запродал своими руками директор Барский, когда ездил в исполком по поводу места для купола и прочего хозяйства – нежно любящий свою пожилую маму завотделом тут же предложил бартер. И сделка состоялась: за месяц сеансов массажист таки облегчил страдания почтенной грузинки, а у нас все зато работало как часики, доставлялось бесперебойно, увозилось по первому же звонку, убиралось, освещалось и уважалось всеми окружающими.
К ночи все было, в принципе, готово. Те, кто жил при цирке, заняли свои вагончики, семейные артисты с детками разместились в приличной гостинице, лошадки, медведи и собаки уснули в привычных денниках, клетках и вольерах, аппаратуру и систему лонж артисты подвесили, администратор договорился с Горторгом о будках с мороженым, квасом и газировкой. Завтра начнутся репетиции и прогоны, потому что через два дня будет премьера, а мы хотим приятно удивить этот чудесный город.
И тогда настало время пойти поздороваться с морем. Я откладывала этот момент весь день, постоянно поглядывая в ту сторону, где между деревьями виднелось огромное, синее, живое, колышущееся, предвкушая, как вечером медленно войду в воду. Ночь повисла над цирковым городком, прозрачная, бархатная, теплая, пахнущая эвкалиптами и рододендронами, а до моря нужно было пройти каких-то триста шагов, но навстречу попались наши, уже совершившие некоторую разведку, и они сказали, что лучше купаться утром – напротив цирка довольно крутой спуск с пирса и не горят фонари, а вот чуть правее есть пляжик, который как раз то что надо, но как к нему пробраться сквозь заросли кустов, в темноте не видно. И лучше пошли-ка есть шашлыки, Инал с братом принесли целую тушу барана, чтоб отметить свое знакомство с коллективом.
Я посидела на пирсе, послушала шепот волны под ногами, полюбовалась россыпью огней слева, где был город, и справа, где стояли два небольших корабля, и еще раз поблагодарила Духа цирка за все, что есть, и что еще будет: кто-то говорил мне, что благодарности, как и молитвы, произнесенные ночью в месте, где рядом вечность, обязательно доходят. И это одна из причин, по которым люди ходят в церкви. Я в церковь никогда не ходила, но разве море не было самой настоящей Вечностью? А небо, с которым оно сливалось на горизонте? В моем распоряжении были целых две Вечности.
