19. На юг, на юг!

Мне и тогда казалось, да и сейчас я уверена, что у передвижки № 13 был особо могущественный ангел-хранитель. Ну, или Дух цирка решил, что мы достойны награды, потому что молодцы, не трясемся над дражайшим рублем, да и просто – хорошие люди. Иначе ничем нельзя объяснить тот фортель, который выкинул Главк.

Нас не заставили долго томиться неизвестностью, звонок раздался через два дня, когда зрительный зал уже был разобран, осталось демонтировать шапито и погрузиться. А пока артисты продолжали ночные дежурства и занимались текущими делами: починкой и стиркой всех рабочих костюмов сразу, мелким ремонтом аппаратуры, покраской и наладкой реквизита (это никогда не лишнее), всем тем, на что в обычной стремительной жизни цирковых времени всегда не хватает. Оркестранты наши, например, вволю наигрались в эти дни в преферанс, а мы с Женькой и Володей Агеевым осмотрели город, дивный старинный город с булыжными мостовыми, коваными решетками повсюду, домами, похожими на маленькие замки, замками, похожими на сказку, и купили Володиной дочке Анечке очень красивую шубку из мутона. Давид Вахтангович с Фирой Моисеевной попросили воздушного гимнаста Альгиса отвезти их в кинотеатр, нарядились и отбыли. Но, чем бы кто ни занимался, все мы ждали – куда? Не расформируют ли?

Костя возился во дворе с мотоциклом, я якобы читала неподалеку, устроившись на уголке свернутого запасного манежного ковра, благо темные очки позволяли любоваться Костей без опаски, что заметит, куда я смотрю. Пришел Агеев:

– Ребята, щас все решится, Барскому позвонили из Главка!

Через минуту почти все наши были тут как тут. А вон и Барский вышел из кабинета, стоит, очки снял, протирает, щурится… Специально тянет время, что ли?? О, идет к нам. Берет красный Костин шлем, задумчиво так вертит его в руках, обводит нас всех взглядом. Мы не дышим вообще, только Костя начинает насвистывать мелодию из «Крестного отца». И оказывается, что слух у него тоже почему-то идеальный.

– Троепольский, мотоцикл у тебя на ходу?

– Обижаете, Юрий Евгеньевич, ему же год всего, а «Кавасаки» вечные почти!

– Ну-ка, дай старику прокатиться… И мы следуем отсюда в Сухум, кстати. К морю, ребята! Там же остаемся на зиму, Давид поехал за билетами для труппы, премьера – через неделю.

Я недаром обожала Барского: в полной тишине он поймал брошенные Костей ключи, аккуратно прислонил свою трость к ящику, достаточно ловко для хромого немолодого человека оседлал мотоцикл, надел шлем, газанул с места и умчался. А мы остались стоять, как группа жен Лота.

Понимаете, это было все равно что получить помилование за час до казни. Мы ожидали расформирования труппы, нагоняя, проверки, в лучшем случае – возвращения в центральную Украину. Но вместо наказания нас наградили по-царски: море, солнце, горы, длинный сезон в субтропиках, где можно работать до конца ноября – тепло, доброжелательная местная публика и масса отдыхающих, которые приезжают и уезжают, а значит, обеспечат заполняемость зала. Это же просто праздник какой-то! И целых четыре месяца рядом с Костей, о чем я и мечтать не смела.

Первой очнулась Рита. Засмеялась, обняла Агеева, и они сплясали какой-то танец, больше похожий на комический номер «борьба нанайских мальчиков». А наши парни уже достали откуда-то шампанское, и все прямо из горлышка выпили, мне тоже дали глотнуть. Впервые, кстати, за все эти месяцы я не услышала от своих «нянек» их обычное заботливо-унизительное «рано тебе еще!».

Барский вернулся только к вечеру, весь пыльный и улыбающийся. Вынул из багажного кофра букет полевых цветов, вручил Фире Моисеевне. Сказал Косте: «Годный аппарат у тебя, как-нибудь еще поезжу, если позволишь», – взял трость и пошел к себе. Почти не хромая. Троепольский выглядел несколько озадаченным: судя по бензобаку, директор наездил за эти часы почти триста километров. Он же не знал, что наш седой и вальяжный шеф в юности начинал у знаменитого Петра Маяцкого и вообще пять лет отдал гонкам по вертикальной стене, был звездой смертельного аттракциона, что ему та езда по ровной земле?

Как же слаженно и быстро мы собирались, паковались, грузились! Всем хотелось как можно скорее покинуть это место и забыть то, что здесь произошло.

Мы говорили о поджоге, конечно, и никто из труппы не мог вспомнить ничего подобного. Агеев сказал, что даже в Бразилии, когда передвижной цирк однажды стоял неподалеку от фавел с их неконтролируемой преступностью, в кабинет директора программы пришел местный «папа», огромный мужчина цвета кофе, увешанный золотыми цепями и амулетами. С собой он принес увесистый мешок. Уселся в кресло и попросил пригласить шефа полицейских, которые охраняли артистов круглосуточно. Когда офицер пришел, громила обиженно сказал: «Эти люди приехали, чтоб подарить нашим детям и нашим женщинам праздник, люди работают для нас, им ничего не угрожает, дон. Уберите усиление, нам стыдно перед артистами. Пусть работают спокойно, они в гостях, а не среди врагов. А это передайте им от жителей города», – и пододвинул мешок, в котором оказались зерна знаменитого бразильского кофе. Усиленная охрана была снята, цирк доработал гастроли в обстановке доброжелательности и благодарности.

Должна признаться, что какое-то время мне снилась та ночь и горящая земля под ногами, по утрам ужасно чесался кусок лысой кожи на голове – я испугалась сильнее, чем думала. Но потом Олег Таймень, наш массажист, понажимал на какие-то точки, и кошмары вместе с зудом исчезли навсегда. Волосы, правда, отросли только через несколько лет.

Наша разнарядка в Сухум еще и потому была чудом, что Главк денежки считать умел, и цирковые коллективы за сезон объезжали только определенные области огромной страны: допустим, начало гастролей в городе К. и потом переезды в города, до которых было не более тысячи километров. И только поездами, потому что звери же с собой. Случаи, когда передвижка с запада ехала бы на глубокий юг, можно было пересчитать по пальцам, и конкретно наш объяснить нельзя было ничем, кроме невероятного везения.

Я и сейчас думаю, что это была своего рода компенсация от Невидимых Регулировщиков – почти пять тысяч километров и субтропики в качестве приза. Само шапито со всеми запчастями, шапитмейстер с командой рабочих, униформа, электрики и животные с сопровождающими отправлялись первыми. На этот же товарняк погрузили реквизит и наши жилые вагончики, не приспособленные для таких дальних переездов. Скорым поездом уехали директор Барский, Давид Вахтангович, администратор и большая часть труппы, ушли цирковые фуры – в то время не имели понятия о пробках, таможнях и границах, машины должны были через Одессу прибыть в Сухум почти одновременно с теми, кто отправился по железной дороге.

Володя Агеев, пользуясь паузой, улетел в Москву к дочке, с ним полетел и Олег Таймень, чтоб посмотреть состояние Анечки. Ковбой, Сашка-Чингачгук и Димка, третий верхний из агеевского номера, уехали в Сухум с Барским и остальными. Костя, отправив реквизит, попрощался со всеми, сказал: «Увидимся у моря!» – и умчался куда-то на красном «Кавасаки», а я затосковала всерьез. Почему я решила, что мы снова поедем в товарном вагоне и Костя будет рядом целых четыре, а то и пять дней? У него свои дела и совершенно отдельная, прекрасная жизнь – так думала я и очень хотела домой, но попросить короткий отпуск, чтоб повидать маму, стеснялась. К счастью, у меня же был пожилой мой ангел – Фира Моисеевна, которая видела все и все понимала. Она сказала Барскому:

– Юра, я навестила бы Дину. Она меня к хирургу сводит, нога что-то опять болит, а у нее отменный специалист есть в друзьях. Да, Лору беру с собой, она скучает по маме. Привезу ее к началу. Пусть домашних котлет поест, вон, одни глаза остались на мордочке.

Барский легко отпустил нас, но тут неожиданно и не очень хорошо выступил Женька. Ему совершенно не улыбалась перспектива ехать в Сухум без меня, и он попробовал было тоже попросить отпуск у Давида Вахтанговича, но тот просьбы не понял (и был прав, конечно):

– Биджо, а кто же работать будет? Если б ты раньше сказал, мы бы взяли человека. Теперь где мне брать руки, когда приедем? Да еще и на несколько дней всего, до твоего возвращения, кто к нам работать пойдет? Ты месяц только отработал, какой отпуск? Совесть имей, да?

Я ужаснулась: просьба Женьки звучала крайне глупо и несвоевременно, была самой настоящей подставой, и шпрех отказал совершенно справедливо. Очень было стыдно. Я уговаривала, просила, настаивала, объясняла, но доводы не подействовали. Женька психанул и демонстративно пошел собирать вещи, навсегда лишив себя таким образом возможности вернуться в цирк. Ведь если бы он вдруг захотел снова поработать на манеже, любой шпрехшталмейстер связался бы с Давидом Вахтанговичем и спросил, как проявил себя этот парень? И услышал бы правду. Кто возьмет в семью ненадежного товарища? Только не цирковые.

Заодно Женя лишился и моря с горами, и субтропиков, которые, как и я, никогда не видел. Ну, и моей компании на следующие неизвестно сколько месяцев – ко всему прочему. Очень умно поступил. Зато домой мы возвращались вместе. Он же еще и обиделся непонятно на что, в автобусе мрачно молчал и в наших с Фирой Моисеевной разговорах участия не принимал.