Владимир Венгловский
Железный дуб
– Скажи мне, что держит землю?
– Вода высокая
– Что держит воду?
– Камень очень плоский.
– Что держит камень?
– Камень держат четыре кита золотых.
– Что держит китов золотых?
– Река огненная.
– Что держит тот огонь?
– Другой огонь, горячее того огня в два раза.
– Что держит тот огонь?
– Дуб железный, первым посаженный. Его же корни на силе Божией стоят.
Голубиная книга
«Ху-у-у-х! Ху-у-у!» – меха раздували горящее в горне пламя. Железная полоса раскалялась, меняя цвет от коричневого до белого, между которыми взгляд кузнеца различал еще множество оттенков. Вот железо краше губ Марички, вот оно уже желтое, как жаркое солнце летним днем, когда не хочется ничего делать, а только лежать в траве и смотреть на любимую, что заплетает в волосы цветы ромашки. Наконец полоса засветилась белым неземным сиянием. Остап выхватил ее из горна, положил на наковальню, поднял тяжелый молот и ударил по железу. «Бом-м-м!» Однажды Мыкола-пасечник пытался этот молот во двор вытащить – не получилось, выронил, о порог ударил.
«Бом-м-м! Бом-м-м!» – опускался раз за разом молот, летели искры – маленькие огоньки, гасли в наполненной холодной водой бочке, падали на пол, подхватывались в воздух. Железо прогибалось под ударами. Остап бросил изготовленную подкову в воду и улыбнулся. Скоро пришлет сватов к Маричке в Катюжанку. Кузнец зажмурился от теплых воспоминаний о прошлогодней ярмарке, где встретился с любимой. А когда открыл глаза, то увидел, что в кузнице уже не сам.
– Здравствуй, Остап, – сказал незнакомец. – Принимай гостя. Есть для тебя работа.
* * *
Страх пропитывал дымный воздух корчмы. Думали его утопить во хмелю, уморить славным табачком из люлек, а не получилось. Затаился он в глазах у мужиков. Поглядывает зорко. Ждет, когда на свободу вырваться криком, топотом, кровью на земле.
Стенка на стенку – не страшно. На коня понесшего вскочить да остановить на скаку с молодецким гиканьем – не страшно. А вот так ожидать невидимую смерть… Ой, лышенько, аж мороз по коже продирает!
– Наливайте, хлопцы, еще по одной! Давай, корчмарь, не скупись. Один раз живем.
– Видели, как небо пылало? В Озерянке упырей жгли, что добрых людей потынали. Это они, говорят, холеру принесли.
– Правильно! На костер двоедушников!
– А как поймали-то?
– Мальчишка один появился. Сам упырь, а своих выдал.
– Вот кабы и нам кто помог.
И – зырк друг на друга. Кто упырь, который холеру наводит?
Может, кузнец Остап, что в темном углу голову опустил и в кружку смотрит? Похож – лицо красное, как у ката, глаза блестят. Точно – упырь! Но кузнецам положено красными быть – огнем опалены. А если упырь – это дед Панько – длинноусый, седой, сидит, о стену оперся, сквозь сон на бандуре струны перебирает? Каждый слепому бандуристу нальет – всем песню послушать хочется. Спит Панько, похоже, и не дышит даже. Может, прямо сейчас Панько людей и потынает. Недаром упырей двоедушниками зовут. Одна душа в теле, а вторая по свету гуляет – пакости делает. Возле Панька малец пристроился – поводырь зрячий, за свитку дедову держится.
Кто-кто, а пан Лещицкий – точно упыряка. За саблю схватился. В глазах хмель играет.
– Всех сейчас положу! Говорите, кто смерти моей хочет?
Сам – голота голотой, а саблю свою булатную, оружие обедневшего рода, не продаст никому. В прошлом году посыльный от графа Потоцкого приезжал, золотом звенел. Едва спасся от Лещицкого, и охрана не помогла.
Скрутили пана сейчас, как и тогда, заломили руки, хмель в горло влили – успокоился. Сидит, смотрит из-подо лба. Врага высматривает. Только невидимый сейчас враг. Саблей его не разрубишь, пулей не возьмешь. Холера черной девкой гуляет меж людьми. Моровое поветрие не щадит никого – ни бедных, ни знатных. По пустым дорогам лишь ветер пыль крутит, да воронье каркает.
Проснулся Панько, ударил по струнам – вздрогнули мужики, потекло по столу разлитое пиво:
Не было ни Земли, ни Солнца,
Лишь ночь непроглядная.
Летел сквозь ночь Глаз Божий
Из тьмы во тьму.
Остановился Глаз, пустил Слезу – росинку чистую.
Народился из нее Сокол – птица первая,
Златое перо, развеявшее ночь.
Снес Сокол яйцо,
И вырос Дуб – Стародуб, Древо мира
Со звездами на ветвях.
Взлетел Сокол на вершину Дуба и молвил:
Я создал Вырий.
И вновь тишина в корчме. Только входные двери поскрипывают под порывами беспокойного ветра.
* * *
Я бежал по лесу вдоль дороги, бесшумно скользя меж ветвей. Нос щекотал запах крови, что бордовыми каплями просачивалась сквозь старые доски воза и впитывалась в дорожную пыль. Испуганный возница – совсем еще мальчишка, оглядывался по сторонам и что есть духу погонял тощую лошадь. Раненый лежал в грязной соломе и стонал, когда воз подпрыгивал на ухабах. На почерневших губах пузырилась кровь.
Запах. Слышу, ощущаю. Нет, не крови. Запах металла. Черной древней смерти.
Я взял след – Хозяин будет доволен.
* * *
– Хлопцы! У Остапа гость пришлый живет. А ну, коваль, говори, кто такой? Ты упыря привел, от которого хворь пошла? – подскочил Мыкола-пасечник к столу кузнеца. – А? Говори, сучий сын!
И откуда только прыть взялась? Сейчас встанет могучий кузнец и щелчком положит юркого, как пасюк, Мыколу на пол – отдохни, пасечник, отоспись после хмельного. Но Остап только глаза поднял.
– Родственник это мой дальний. Весть принес, Маричка померла. Не хочу я больше жить. Умереть хочу.
– Ех… Все мы тут умрем! Айда, хлопцы, проверим, что за родственник такой.
– Идем, братья!
Даже пан Лещицкий протрезвел – может, для сабли сегодня работа найдется?
– Упыряку терновым огнем палить надо!
– Не, хлопцы, ладная сталь – она всякую нечисть получше огня возьмет.
– А ты сиди, Остап, поминай Маричку.
Высыпали мужики с душного воздуха корчмы под свежий ветер. Корчмарь подошел к Остапу и молча налил пива. Слепой Панько тоже остался. Только руку на плечо мальцу опустил – сиди, не рыпайся. Успеешь еще на людское безумство посмотреть, все в жизни будет, если выживешь.
Остап выпил пиво, словно отраву; опустил кружку в липкую лужу на столе. Нет больше Марички, холера забрала. Для кого дальше жить? Пусть лучше черная девка за собой позовет.
– Деда, что это? Кто-то в окно заглянул! – вздрогнул мальчишка возле бандуриста.
Выпала из рук корчмаря кружка, разлетелась по полу осколками, впились в плечо поводыря вороньи пальцы Панька. Посмотрел Остап – нет никого. Только слепой бандурист невпопад улыбнулся – кто его знает, что у старого на уме?
– Показалось это тебе, сынок.
Поднялся Остап. Вышел. Отправился за мужиками к своей хате на околице. Ровно пошел, не шатаясь, как и не пил вовсе.
* * *
Воз въехал в село, вспугнув с дороги курицу. Запах Хозяина указывал на большую хату, пропитанную кислым хмелем. Помедлив мгновение, я пересилил неприязнь перед людским скопищем и помчался за возом. Подбежал к хате, заглянул в окно. Вон парубок, с которым Хозяин разговаривал. Металлом пахнет, но не злым, добрым. А еще огнем и искрами. Нет, дальше мне надо, аромат Хозяина зовет на другой конец села.
Там, где воздух наполнен еще непролитой кровью.
* * *
– А ну! Пропустите во двор!
Выхватил саблю Лещицкий – эх, славный у него клинок! Тут и пасечник рядом вертится, где-то успел вилы раздобыть. Кто с серпом стоит, кто с жердью. Толпятся мужики, переминаются с ноги на ногу. Тишина в доме кузнеца.
Пан Лещицкий ясным соколом взлетел на порог – где шляхта не пропадала! Рванул дверь… Дуло пистоля в грудь уперлось. Легко чужак держал оружие, как перышко. Казалось, так же, походя, и выстрелит. Попятился пан, чуть не упал.
– Ну, говорите, чего надо? – отозвался чужак.
– Упыря ищем!
– Проверить пришли!
Лещицкий приободрился, саблю поудобнее перехватил.
Казалось, что чужак насмешливо улыбался одними глазами. Словно не замечал направленного оружия, не обращал внимания на затаившийся страх. Одет чужак в старую свитку и шаровары. Поди проверь, обвязано или нет у него под коленом полотно из льна-сырца, которым упыри дырку на ноге закрывают. Да и лицо вроде не красное, а бледное. Лысина на солнце блестит, на скулу черный с проседью чуб спускается.
– Так ты – казак? – выступил вперед Мыкола. – Может, ты характерник, а? Ты Моровицу призвал?
Молчит чужак, только краешком губ улыбается. Куда-то вдаль смотрит. Кто-то уже и оглядываться начал.
Ворвался воз, заляпал грязью. Соскочил с него парубок. Руки дрожат, назад оборачивается – не гонится ли кто следом?
– Лесорубов поубивали!
– Кто?! Давай, Грыцько, рассказывай, что случилось!
– Гей! Гляньте – тут Петро! Мертвый!
– Я ж спешил! Не довез… – Грыцько готов был по-детски расплакаться. Даже губы задрожали.
Не мог хлопец двух слов связать. Рассказывал, сбиваясь, махал руками. Не холера убила лесорубов, которым он харч возил – упыри погубили. Сам Грыцько нечисти не видел, успел только Петра на воз взвалить и обратно рванул.
– Молодец, парень! Храбрым казаком будешь. Вон Петро, царство ему небесное, спасибо оттуда скажет. Похороним по-людски.
– Смотрите, какие раны у Петра! Хай йому грэць, словно кто клыками рвал.
– Эге… Ничего себе зубы. Насквозь грудь пробили.
Вернулась сабля Лещицкого в ножны.
– Вот где нечисть поселились – на просеке. Айда туда!
– Едем!
– Живи, характерник! – обернулся пан Лещицкий к чужаку. – Сначала с твоими друзяками справимся, а потом разберемся, что ты за птица.
– По коням, братья!
– Грыцько, стой!
Казалось бы, гомон вокруг, а услыхал хлопец казака, обернулся, встретился взглядом.
– Не езди.
Властный взгляд – дрожь холодом пробежала по спине. Не воспротивишься.
– Ты был возле его смерти.
– Что?
Чужак уже стоит около воза, руку мертвецу на лоб положил.
– Подойди!
Чувствует Грыцько – не успокаиваются руки, еще больше дрожать начали. Удирать надо. Огородами, через заборы, забиться в отцовскую хату, в темный угол и сидеть тихо-тихо, чтобы не нашли. А ноги сами к чужаку идут. И никого вокруг из своих – ушли все.
– Возьми Петра за руку.
Взял. Рука холодная, тяжелая, будто свинцом налита. Чужак забормотал что-то себе под нос. Страшно Грыцьку. Но главное – не пустить страх дальше. Ты же храбрый казак, Грыцько Невдаха. Ты же не боишься…
Рука Петра шевельнулась.
– Держать! Не отпускай!
Держит. Будто со стороны за собой Грыцько наблюдает. Может, это уже душа его из тела вылетела? Нет – кажется, живой. Чувствует, как холодные задеревенелые пальцы ладонь сжали.
– Встань, Петро. Расскажи нам, что случилось.
Медленно сказал чужак, тихо. Сел мертвец. Смотрит неподвижными глазами, высохшие губы шевелятся. Хрипящие звуки вырываются изо рта. Кажется Грыцьку, что стоит он на поляне возле куреня лесорубов, окутанный молочным туманом, и вместо мертвеца слова произносит.
– Я видел черного колдуна, – заговорил Грыцько. – Потом – железо и смерть. Первым погиб Семен Буряк.
* * *
«Я еду принес!» – хочет сказать Грыцько, но не может, словно кто живицей губы намазал.
– Чего тебе? – Буряк проходит сквозь хлопца к деревьям, где появилась черная фигура незнакомца. – Чего надо? – вновь спрашивает он у пришлого.
Лесорубы не отличались приветливостью. Работа на панщине тяжелая. А тут еще нечистая какого-то проходимца принесла перед самым обедом. А тот идет молча, словно не замечает никого. Одет, будто колдун какой – плащ черный, капюшон на голове. Лица не видно.
Буряк подходит ближе к незнакомцу, вдруг вскрикивает, дергается и падает. Смотрит Грыцько – а вокруг лесорубы мертвые лежат. Захар Зозуля возле куреня стеклянными глазами в небо смотрит. Пузач застыл возле старой ели. Петро… Живой Петро – на колени встал, руками себе помогает, поднимается. Еще шаг. Еще…
Видит Грыцько, как змея железная из-под земли лезет. Выползла, блеснула сталью – и в Буряка, пробив грудь, вонзилась. Вздрогнул Буряк. Тело на глазах металлической корой покрывается. Идет Петро, а Буряк за ним.
«Беги скорее!» – хочет закричать Грыцько.
Не получается. Перекреститься – рука не слушается. Пробует бежать хлопец – ноги словно к земле приросли. Надвигается колдун к Грыцьку, а из-под капюшона вместо лица металлическая маска блестит, ровная, как зеркало. В ней бесконечная чернота бурлит и затягивает.
– Садовник? – хрипло спрашивает колдун.
Нет больше Грыцька, пропал, захватила его вечная ночь, в которой слышны забытые слова.
– Так мы договорились, Садовник, берешься за работу?
– Да, Повелитель. Но потом ты же разрушишь новую игрушку?
– Это мое дело. Я верю тебе. Ты еще ни разу не подводил.
– Да, Повелитель. Я выращу железное Дерево, и оно даст Зародыш новой Вселенной.
– Хорошо. Работай.
Возвращается Грыцько, ищет дорогу домой. Миллионы лет летит сквозь пустое пространство. Затем в далекой темноте вспыхивает огонек и через мгновение разлетается горящим облаком. Закручиваются огненные вихри, распадаются на отдельные звезды. Падает Грыцько и оказывается на каменной земле у ствола огромного Дерева, чья верхушка скрывается в вышине. Кора Дерева сверкает сталью, мощные корни пышут огнем, вгрызаются в мертвую землю. Грыцько хочет уйти, но ноги подгибаются, и хлопец падает на колени. Обугленная кожа лохмотьями сползает с тела. Горят мышцы, обнажая покрытые копотью кости. Грыцько пытается удержаться за землю пальцами, но они рассыпаются прахом, и мир вокруг погибает. Ветер сдувает пепел.
От Грыцька остается лишь тень на мертвой земле. Сон. Затем исчезает и он. Грыцько снова в призрачном лесу. Видит – хлопец идет, на самого Грыцька похожий, Мыкола-пасечник бежит, пан Лещицкий саблей размахивает. Знает Грыцько – погибнут они все: пасечника железный упырь разорвет, Лещицкий кровью захлебнется… Нет! Стойте! Не идите! Падает Грыцько. Лежит на земле, сосновая игла в щеку впилась. Видит, как двое стоят друг против друга. Чужак, который был в селе, и колдун. Шагов десять между ними. Кто они – друзья или враги?
– Здравствуй, Садовник, – говорит колдун. – Долго тебя ждать пришлось.
Только знает Грыцько, что не сможет услышать ответ чужака – затмило небо покрытое железом лицо Буряка, и падает сверху когтистая лапа. Грыцько заходится криком и смертью.
– Все, хватит! Очнись, парень! Ну же! – донеслись слова чужака.
Скомандовал он, и отпустило хлопца. Смотрит – лежит Петро на земле – мертвее не бывает, будто и не сидел только что на возе. Что это было? Сон или мираж, прошлое или будущее? Не помнит Грыцько, живет в нем только страх от кошмара.
Хотел хлопец перекреститься, как вдруг увидел…
* * *
Хозяин пристально посмотрел на кусты, в которых я прятался.
– Хорт, – сказал он, – иди сюда.
Бегу, чуть хвостом, как собака, не кручу. От радости оббежал вокруг, хлопца, что на возе ехал, правда, напугал – замер он с поднятой рукой.
Взбрыкнула лошадка, дернулась. Хозяин руку ей на морду положил, успокоил. А потом подозвал меня, схватил за голову, в глаза заглянул… И я утонул в черной круговерти. Звезды сверкают, галактики закручиваются. Возвращаться не хочется.
– Молодец, Хорт, – сказал Хозяин. – Нашел Врага.
И меня по голове погладил.
– Готов к встрече?
«Готов! Готов! Хозяин, с тобой хоть на край этой Вселенной!»
– Поехали. Грыцько, правь своей лошадкой.
– К-куда? – Грыцько судорожно переводил взор с меня на Хозяина и обратно. – А П-петро?
– На вырубку поехали. А Петро тут полежит, дождется.
– Не-не поеду.
Хлопец попытался забиться под воз. Я зарычал, показав клыки. Через мгновение Грыцько уже схватил вожжи.
– Н-но!
Лошадка сдвинулась с места, воз запрыгал по ухабам. Едем. На выезде из села нас догнал кузнец, что пах теплым металлом.
– Подождите! – закричал он.
Взгромоздился Остап на воз, замер. Вместе так вместе, мне не жалко.
* * *
Темный лес обволакивали липкие сети. Остро пахло хвоей и кровью. Жужжали толстые мухи. Среди густых елей виднелся курень лесорубов.
– Свят-свят-свят! – перекрестился Мыкола.
Пусто, безлюдно. Нет нигде ни живых, ни мертвых. Как и не было никого. Пауки меж стволов шевелятся, тенета ткут.
Поубавилось у хлопцев прыти. Друг к дружке ближе подступают. Мыкола намертво вцепился в вилы. Мысли тревожные в голову приходят. А если развернуться да в кусты – и к дороге? Подальше от места, где смерть за каждым деревом чудится. Нет, нельзя. Вроде ж не трус, и казаки в роду были. Вон, говорят, прадед на Сечь сбегал. Было дело. Давно, правда. Только чего сердце к горлу подпрыгивает и ноги предательски дрожат? Надо пример с пана Лещицкого брать – идет впереди, словно петух боевой.
– Стой! – поднял руку Лещицкий. – Смотрите, вон кто-то есть.
– Хлопцы, так это ж Захар Зозуля!
– Эй, Захар!
– Тихо ты! Может, он упырь уже!
– Да какой упырь, – выбежал вперед Мыкола. – Это же мой друг! Захар, что здесь… А-а-а-а!
Вздрогнули хлопцы. Завизжал поросенком на забое Мыкола – это Захар развернулся и схватил его за руку, вывернул до белой кости. Брызнула кровь на безглазое лицо упыря.
– Ах ты, пся крев!.. – Пан Лещицкий подскочил и саблей, с замахом – р-раз! Получай, вражье отродье!
Славная сабля у пана! Рука упыря с металлическим звоном отлетела в сторону.
– Упыря! Упыря бейте!
– Меня ищите?
Тишина окутала лес, словно холодом повеяло. Хриплый голос, чужой. Лещицкий замер с поднятой для удара саблей. Колдун стоял на краю поляны. Лица нет – черная маска уставилась.
– Получай!
Быстро пан двигается, почти незаметно. И как возле колдуна оказался?
Славный удар у Лещицкого! Таким кабана на охоте с одного маху – только хрюкнет бедняга. А человека – так от шеи до пояса раскроит.
«Дзынь-нь-нь», – брызнул металл во все стороны, поцарапав щеку.
– Да что же это? – Лещицкий поднял к глазам осколок булатной сабли. – Пся к… Хр-р-р… – захрипел пан, упал, схватился за разорванное горло.
Засмеялся колдун или нет? Почудилось…
– А-а-а-а! Спасите!
Это пасечника упырь схватил целой рукой. А колдун идет. Сломалось что-то в толпе.
– Бежим!
– Спасайтесь, хлопцы!
– Изыди, сатана!
И хрип Мыколы, страшный, захлебывающийся.
Деревья мелькают, ветки бьют по лицу. Спаси и сохрани! Вон тень за деревом. Еще одна! Еще. Это мертвые лесорубы поднялись? Не узнать никого – маски везде черные, будто людей железом залили.
Едва слышный смех колдуна раздавался над лесом.
* * *
Грыцько стоял и смотрел на упыря. Зачем он только пошел с чужаком и сумасшедшим кузнецом? Упырь, ранее бывший Буряком, пыхтел и надвигался. Кроме упырьского «ух … ух … ух», слышно было только, как трещат ветки под ногами. Наконец Грыцько пересилил страх, повернулся, дернулся… Корень попал под ноги, и хлопец полетел кувырком на землю. Острые сосновые иголки впились в щеку.
«Все, конец, – мелькнула мысль. – Господи, спаси и сохрани!»
Обернулся Грыцько. Смотрит – двое стоят: чужак и колдун. Шагов десять между ними.
– Здравствуй, Садовник, – сказал колдун. – Долго тебя ждать пришлось.
Наклонилось над Грыцьком покрытое железом лицо Буряка. Падает с неба когтистая лапа, приближаются острые когти. Зажмурился хлопец – все как в страшном сне. Затем открыл правый глаз – почему смерть медлит? Чьи-то руки голову упыря схватили. Это же Остап-кузнец! Сильный он, с металлом привык работать. Двинул кузнец плечом – только хрустнуло. Рванулся упырь, руками замахал и затих.
– Спа… Спасибо, Остап! – прошептал Грыцько. – Беги, спасайся. Антихрист пришел. Что же ты?!
Остап отпустил руки, упырь неподвижной кучей свалился на землю. Кивнул кузнец, прислушался. Грыцько тоже затаил дыхание.
Стоят двое, смотрят друг на друга.
– Наконец-то ты пришел, – снова заговорил колдун. – Это место сева. Но где Дерево? Где Урожай? Плод давно должен был созреть. Я прибыл, но не нашел Древа. Только гумус и отключенную систему защиты. Пришлось включать ее самому.
– Зато тебя найти несложно, – ответил чужак. – Ты всегда приносишь с собой смерть, которую здесь называют холерой. Я не могу защитить от нее всех.
– Кто же виноват, что моя микрофлора действует на гумус, как смертельная болезнь? Ты не отклоняйся, Садовник. Отвечай, когда спрашиваю.
– Зачем? Ты все равно не поймешь.
– А ты попробуй, – сказал колдун, опершись о сосну. – Мне нужен ответ, чтобы не ошибиться с другим исполнителем. Скажи, где обещанный Плод? Ты посадил Дерево, и Плод-Зародыш новой Вселенной – моей Вселенной! – должен был уже созреть. Где он?
– Вокруг нас не гумус, – тихо сказал чужак. – Впервые на планете-усадьбе зародился разум.
– Разум? Вот это ты называешь разумом? – Колдун кивнул в сторону Грыцька с Остапом. Хлопец съежился. Кузнец не шелохнулся.
– Да, разум. Я уничтожил Древо, пока оно не погубило планету.
– Ты?! Уничтожил?! – Колдун шагнул вперед. – Ради этих?! Но где созревший Плод? Где он? Отвечай!
Колдун остановился, будто натолкнувшись на острый взгляд чужака.
– Где? Плод? – тихо повторил он. В голосе звучала холодная смерть.
Чужак молчал.
– Ах ты!.. – Колдун выхватил из-под плаща длинную трубку.
– Хорт! – закричал чужак.
Грыцько увидел, как над кустом мелькнула светлая тень и вцепилась в руку колдуна. Вылетевшая из трубки молния ударила в землю.
* * *
Как давно я хотел этого! Даже ощущал во рту сладостный вкус металла. Я мечтал вцепиться в горло Врага – Хозяин, только прикажи, и я… Наконец-то!
«Хрр-р-ра!»
Ломаются мои зубы, крошится металл. Рот наполняется вкусом крови и железа. Доспехи прогибаются под клыками. Хозяин, я убиваю для тебя! Нет, я убиваю для себя самого! Дай только добраться до его горла.
Тяжелый кулак опускается на голову, и я на мгновение теряю сознание, падаю на землю. Но тотчас же вскакиваю. Я могу сражаться! Ничего, что ноги дрожат. Я встаю, Хозяин, встаю.
– Ты не сможешь ничего сделать, Садовник. Ни ты, ни твой зверь, – говорит Враг. – Я неуязвим, ты же знаешь. Спрашиваю в последний раз: где Семя?
Хозяин поднимает правую руку. Между указательным и большим пальцами он сжимает пулю.
* * *
– Нет… – сказал колдун. – Нет, не может быть! Ты не мог переплавить Плод! Так нельзя! Погубить Зародыш Вселенной? Сумасшедший!
Колдун поднял свое оружие, но чужак давно уже взвел пистоль. Грянул выстрел. Где-то закаркала перепуганная ворона. Колдун схватился за плечо и упал на землю, выпустив из рук трубку.
«А кровь все же красная», – злорадно отметил Грыцько, наблюдая за струйкой, бегущей между черными пальцами.
– Ничем, говоришь, тебя не взять… – Чужак не спеша прочистил дуло и засыпал порох. Аккуратно вложил пыж и новую пулю. – Эти пули выплавлены из Зародыша Вселенной.
Колдун попытался дотянуться до оружия. Чужак подошел ближе, поднял пистоль и выстрелил. Голова колдуна дернулась. Из дыры посреди металлического лица заструилась красная струйка. Хорт подбежал и вцепился зубами в лицо-маску. Кровь сразу окрасила белый мех в багрянец.
– Пойдем, Хорт. – Чужак опустил руку на холку зверя и почесал его между ушами. – Мы сделали, что нужно было.
Грыцько и Остап долго смотрели им вслед, пока чужак, которого колдун называл Садовником, не скрылся за деревьями. А за ним ковылял большой белый волк.
* * *
– Ушла холера, – улыбнулся слепой Панько. – Прогнали Моровицу.
– Правда, деда? – спросил поводырь.
Вместо ответа Панько закрыл глаза и ударил по струнам. Он пел для своего внука-поводыря. Пел для корчмаря. Пел для самого себя:
Долго думал Род-Сокол
И снес два яйца – черное и белое.
И родились два великана – Белый и Черный.
И биться начали смертным боем,
Сказал тогда Сокол – остановитесь!
Я даю вам Слово и Разум.
Теперь вы Белобог и Чернобог.
Добро и Зло.
Красота и Уродство.
И вы будете вечно,
Потому что вы и есть жизнь.
И те, что придут, узнают, зачем живут на свете
Там, где рос великий железный Дуб.
Дверь скрипнула, и в корчму вошел кузнец. Молча снял шапку. Корчмарь налил ему пива. Прежде чем опрокинуть кружку, кузнец положил на стол то, что просил его сделать чужак. Раскрутил щелчком пальцев, и корчмарь с поводырем долго смотрели, как на столе крутится маленькая, но тяжелая железная пуля. Одна из тех, что оставил кузнецу на хранение Садовник.
* * *
– Эх ты, волчара. – Хозяин почесал меня за ухом. Он сидел на бревне возле нашего куреня в лесу и раскуривал люльку. – Славный табачок мы сегодня раздобыли.
«Да, Хозяин, да. Славный. Только дым за нос щиплет».
– Все время ты со мной соглашаешься. Хоть бы раз поспорил.
«Да, Хозяин. Поспорю».
– Врешь, небось. Ну, да ладно. – Хозяин выпустил дымное колечко. – Вот мы с тобой теперь без работы. Дерево выкорчевали. Заказчика убили. Помнишь, какое знатное Древо было? Не такой я уж плохой Садовник, а?
«Хороший Садовник. Хороший!»
– Даже Плод успел созреть.
Хозяин вытащил из кармана несколько пуль и задумчиво повертел их на ладони.
– Жизнь… Разум… А такая новая Вселенная могла получиться. Жаль, что не наша. И спасибо нам никто из местных не скажет. Остались мы здесь сами, Хорт. Навсегда. Вернуться не сможем.
«Но я же с тобой», – посмотрел я в глаза Хозяину и опустил голову ему на колени.
